У нее раскалывалась голова, веки были тяжелыми, словно налились свинцом. Сейчас она не могла думать ни о поведении Анабель, ни о вине Ахмета.
– Ночью я рассказала мистеру Рэдберну, что я сестра его жены, – сообщила она. – Вы не видели его сегодня утром? Он не говорил вам об этом?
– Мы его не видели, – покачала головой Нарсэл. – Но не беспокойтесь… мы не дадим вас в обиду, если он рассердится. Как только захотите улететь домой, дайте знать, и мы все устроим… в любое время!
Сейчас это уже не имеет значения, вяло думала Трейси. Ее подташнивало, она до сих пор не могла прийти в себя после ночного открытия, когда призналась себе, что любит Майлса Рэдберна, а сегодня утром – что презирает себя за это.
Когда они уже собирались вставать из-за стола, появилась Сильвана. Она, как всегда, излучала хладнокровие и спокойствие, но на этот раз Трейси почувствовала в ней еще и желание извлекать выгоду, заставляя людей и события работать на себя. И все же она еще не до конца раскусила этот сложный характер: что подогревало властность этой женщины, какие цели она преследовала? Задумавшись над этим вопросом, Трейси вдруг почему-то вспомнила странное отражение Сильваны в самоваре и интерес, который проявил к нему Майлс. Может быть, это искаженное отражение сработало наоборот – открыло истинное лицо Сильваны?
Глядя на Мюрата Эрима, Трейси понимала, что этого человека Сильвана не могла обмануть так же легко, как Рэдберна. Доктор Эрим видел свою невестку насквозь. Вот и сейчас он, рассказывая о ночном происшествии, не скрывал своего презрения.
Сильвана выслушала его рассказ с абсолютно невозмутимым видом, но Трейси вновь показалось, что ее спокойствие напускное, более того – что она переигрывает.
– Нам не управиться без Ахмета-эффенди, – заявила она категоричным тоном. – Не могу даже представить себе нашу жизнь без него. Нет на свете такого слуги, который хоть раз в жизни не согрешил бы подобным образом. Если ничего не пропало и вы уже отругали его, думаю, можно забыть об этом досадном инциденте и предоставить ему шанс загладить вину.
– Я поговорил с ним, – кивнул Мюрат. – Мне кажется, больше подобных инцидентов не будет.
– Хорошо. Я только добавлю несколько строгих слов от себя, после чего мы дружно забудем обо всем этом и будем жить, как раньше… Договорились?
Мюрат пожал плечами и вышел из столовой. Он отправился в лабораторию, находящуюся в другом доме. Трейси так и не узнала, почему он внезапно вернулся домой вчера вечером, а сам он не стал ничего объяснять.
– Где сейчас Ахмет-эффенди? – поинтересовалась Сильвана.
– Он в своей комнате внизу, ждет решения своей участи, – ответила Нарсэл. – Мрачнее тучи. Хотите, чтобы я привела его?
– Не сейчас. Пусть он некоторое время пообщается с Аллахом. Может, это общение очистит его от нехороших помыслов. Я не сомневаюсь, что он хотел передать эти вещи своему сыну Хасану, чтобы тот продал их. Но хватит об этом. Давайте лучше приступим к сортировке вещей, которые нужно отправить за границу. Потом упакуем их. Начнем!
С этими словами Сильвана направилась в главный салон, где вчера и произошел скандал. Нарсэл за ее спиной посмотрела на Трейси и яростно покачала головой, как бы отрицая, что в этом деле мог быть замешан Хасан. Однако она, как всегда, не стала в открытую спорить с Сильваной. Трейси подумала, что вообще-то ей бы следовало вступиться за жениха, но Нарсэл, как обычно, поддалась давлению, наступив на горло собственным мыслям и чувствам.
Высокую изразцовую печь в салоне уже растопили, и огромная комната довольно неплохо прогрелась, несмотря на прохладную погоду. Через несколько минут появилась Халида и начала помогать, следом за ней пришла еще одна из девушек с кухни. Принесли оберточную бумагу и шпагат, на одном из столов лежали большие ножницы, а на полу – картон и огромные коробки. Сильвана энергично руководила работой и заворачивала все хрупкие предметы сама. Узнав о том, что ночью был разбит пузырек с гелиотропом, она расстроилась сильнее, чем после того, как ей сообщили о воровстве.
– Какая беспечность! Даже не знаю, смогу ли я простить за это Ахмета-эффенди. Хотя я прекрасно понимаю… у этих духов такой очаровательный запах. Их можно было бы выгодно продать на базаре, поэтому он и хотел взять их.
На этот раз Нарсэл позволила себе издать явно неодобрительный звук, прищелкнув языком, но Сильвана или не услышала его, или сделала вид, что не слышит.
Трейси сидела за столом и заворачивала в бумагу все подряд: пастушьи сумки, связанные вручную и украшенные вышивкой из яркой разноцветной шерсти, неглубокие чаши из чеканной меди, серебряные украшения и бесчисленные четки.
Через какое-то время руки Трейси стали действовать автоматически, и она почти перестала обращать внимание на разговоры вокруг. Ей необходимо во что бы то ни стало решить проблему с Майлсом. Она должна встретиться с ним и поговорить начистоту. Может, даже рассказать о телефонном звонке Анабель и показать четки из черного янтаря, которые лежали в книге. Она должна наконец объяснить ему истинную причину своего приезда и постараться убедить его в том, что не могла обойтись без выдуманной истории в качестве прикрытия. Вчера ночью он говорил с таким видом, как будто догадывался или даже точно знал, что происходит в доме. Майлс обвинил Ахмета в том, что тот работает на хозяина… (На Мюрата?) В чем кроется причина неприязни, которую питали и питают друг к другу Майлс, Мюрат и Анабель? Возможно, Майлс и Трейси могли стать союзниками и помочь друг другу, если бы поделились тем, что каждому из них было известно по отдельности.
На Трейси вновь нахлынула волна боли. С самой первой минуты ее появления в этом доме судьба неумолимо подталкивала ее к Майлсу Рэдберну все ближе и ближе. Даже во время их ссор ее безотчетно тянуло к нему. А ведь Нарсэл по-своему предупреждала ее, и если бы она была честна сама с собой, она могла бы, почувствовав силу этого течения, остановиться, прежде чем оказалась у него в безнадежном плену. А теперь, похоже, уже поздно…
Но нет… Она не даст так легко подчинить себя его воле. Это Анабель могло унести любое течение, в которое она попадала, но с Трейси Хаббард ему не справиться. Ерунда… бред, не могла она так внезапно влюбиться и не отдавать себе в этом отчета до той самой минуты, когда уже было поздно. Или… маятник совершил очередное движение… Тогда ей следует посмотреть в лицо неопровержимой истине… несмотря на все свое сопротивление, она все же влюбилась в Майлса Рэдберна? Глупо, очень глупо с ее стороны – влюбиться в овдовевшего мужа своей сестры! Надо выкинуть этот хмель из головы. Трейси несколько раз быстро мигнула, словно это могло помочь ей прогнать любовь к Рэдберну.
Голос Сильваны ворвался в ее мысли, двигающиеся словно по заколдованному кругу.
– Вы что, спите наяву, мисс Хаббард? Нельзя так расточительно расходовать превосходный шпагат.
Трейси извинилась за то, что размотала излишне много шпагата. Сильвана посмотрела на нее с холодным презрением. За ним скрывался гнев, который миссис Эрим до сих пор продолжала испытывать к Трейси за то, что та осмелилась бросить ей вызов и осталась в яли… хотя и всего на несколько дней. Теперь же ее дни в этом доме были действительно сочтены. Напомнив себе об этом, Трейси словно вдруг увидела себя со стороны, поняла истинную подоплеку своего смятения: мало того, что она влюбилась в Майлса, так еще и ревновала его к Анабель. Пусть он и заинтересовался ею, но и сейчас продолжал держать на стене портрет покойной жены, а вчера ночью он по существу отверг Трейси Хаббард. Именно этот отказ и причинял ей самую сильную боль, которая не отпускала – вот в чем честно призналась самой себе мужественная Трейси.
И вновь размышления Трейси нарушил голос Сильваны Эрим, вернув ее, хотела она того или нет, к суете действительности.
– Где тот рисунок, который сделал для меня Майлс? – спрашивала Сильвана. – Я приготовила для него картонный футляр-трубу, чтобы он не помялся в дороге. Мне казалось, что он здесь, среди этих вещей, но я никак не могу его найти.
Немедленно начались поиски рисунка, но его нигде не было. Не смогли Нарсэл и Сильвана найти его и в жилых комнатах Нарсэл и Мюрата, где были сложены остальные товары. Халиду послали на поиски в киоск, но служанка скоро вернулась с пустыми руками.
На лице Сильваны появилась тревога.
– В Нью-Йорке у меня есть несколько солидных покупателей на эту вещь. Майлс потратил на рисунок много времени, к тому же я планировала вырученные за него деньги направить в фонд возрождения крестьянских ремесел, впрочем, как и все остальные за эти товары.
Трейси вспомнила странный интерес Ахмета к этому рисунку, когда несколько дней назад случайно застала его в кабинете Майлса.
– Спросите у Ахмета, – посоветовала она.
– Он не мог его взять, – уверенно покачала головой Сильвана. – И все же следует убедиться в этом.
– Позвольте мне поговорить с ним, – вызвалась Нарсэл.
В данном случае Нарсэл беспокоилась не просто об Ахмете, а об отце Хасана, но Сильвана не знала таких нюансов, подумала Трейси.
– Да… пришло время, – кивнула миссис Эрим. – Приведите его сюда, и мы узнаем, есть у него рисунок или нет.
Нарсэл торопливо вышла из салона. С прогулки вернулся Майлс Рэдберн. Не произнеся ни слова, он направился к лестнице, но его остановила Сильвана.
– Извини, но пару дней я не смогу позировать тебе, – сообщила ему она. – Сам видишь, мы очень заняты. Эта работа займет весь сегодняшний день и, наверное, большую часть завтрашнего. А после того как все будет упаковано, мы с тобой продолжим работу над портретом.
– Портрет может подождать, – кивнул Майлс Рэдберн.
Он даже не взглянул на Трейси, и она расценила это как выражение неудовольствия. Вздохнув, девушка склонилась еще ниже над столом, как бы стараясь получше завязать узел.
Как только Рэдберн поднялся наверх, Сильвана вновь обратилась к Трейси:
– Я считаю, нам не следует рассказывать мистеру Рэдберну об этом маленьком недоразумении с каллиграфией. Конечно же, рисунок будет найден. Он расстроится, если узнает, что с его вкладом в это благородное дело поступили так беспечно.
Трейси промолчала. Она сама еще не решила, стоит ли ему рассказывать об исчезновении рисунка, но ее удивила эта попытка обмана со стороны Сильваны.
Через несколько минут Нарсэл вернулась с Ахметом.
Смотреть на него было страшно – до того он был мрачен.
Нарсэл положила перед Сильваной скрученный в трубку рисунок с турецкой каллиграфией.
– По-моему, произошло досадное недоразумение, из-за которого абсолютно не стоит волноваться. Ахмет-эффенди объяснил мне, что вчера просто взял рисунок на время, думая, что вы не станете сразу отсылать его. А после того, что произошло ночью, Ахмет-эффенди сильно расстроился и забыл вернуть рисунок.
Сильвана развернула скрученный рисунок и положила на стол. Потом что-то сказала Ахмету по-турецки.
Он с готовностью ответил, несколько раз повторив слова «Аллах» и «Коран», видимо, в чем-то клялся. Во время их разговора Трейси незаметно подошла к столу, чтобы еще раз полюбоваться прекрасным рисунком Майлса. Вязь старинных букв с вертикальными и горизонтальными черточками, завитушками и кружочками была на самом деле великолепна. Она с восторгом смотрела на полукруги, похожие на маленькие полумесяцы, и извилистые черточки, которые поднимались вверх, как тело ползущей змеи. Все это не имело никакого смысла для человека, незнакомого со старинной турецкой письменностью, но сам сложный узор не мог не очаровывать и не вызывать интереса. Судя по всему, Майлс самым тщательнейшим образом скопировал древнюю надпись.
В одном углу Трейси заметила какие-то штришки в окружении маленькой ряби, похожей на опадающие листья. Раньше она не замечала этого узора и сейчас стала пристально и удивленно рассматривать его. Прежде чем она смогла прийти к какому-нибудь выводу, Сильвана взяла рисунок, скрутила его и сунула в картонную трубу, потом сказала несколько слов Ахмету на прощание. Тот поклонился и с виноватым видом вышел из салона.
– Я думаю, нет ничего странного в том интересе, который вызвал у него этот рисунок, – заявила миссис Эрим. – Ахмет-эффенди знаком со старинной турецкой письменностью в отличие от молодых турок, которые, благодаря Мустафе Кемалю, знают только современный алфавит. По-моему, Ататюрк принес Турции не только пользу, но и вред. Исчезло столько старинных красивых вещей, обычаев, предметов искусства, наконец.
– Это верно, – сухо согласилась Нарсэл. – До моего появления на свет моя мать носила паранджу, а отец – феску. К сожалению, мы с Мюратом не можем похвастаться такой красивой одеждой.
Не обращая на слова золовки абсолютно никакого внимания, Сильвана села за стол и стала надписывать на трубе адрес.
Нарсэл прошептала Трейси:
– Мы ничего не расскажем Хасану. Я не знаю, почему Ахмет-эффенди совершил такой нелепый поступок, но он продолжит работать у нас, и не думаю, что подобное когда-либо повторится. Хасан будет очень переживать за отца.
Трейси почти не слушала ее. У нее перед глазами стоял рисунок, каким она видела его раньше. Тогда на нем не было этих перекрестных штришков и похожих на падающие листья узоров в углу. Может, их дорисовал сам Майлс уже после того, как она отнесла рисунок Сильване? Или Ахмету взбрело в голову поупражняться в рисовании? Если он разбирался в старинной турецкой письменности, то это вполне понятно. Сильвана скорее всего ничего не заметила или сделала вид, что не заметила.
Трейси думала: как поступить теперь ей? Майлс должен узнать о появлении на своем рисунке новых узоров. Причем до того, как Сильвана отправит рисунок в Америку.
Трейси Хаббард поработала еще какое-то время, потом сказала Сильване, что поднимется наверх узнать, не нужно ли чем-нибудь помочь Майлсу.
Сильвана возразила ей так энергично, что Трейси даже показалось, что мадам решила оспаривать все, что бы она ни сказала.
– Майлс обещал мне, что мы можем рассчитывать на вас весь день. У нас не так много времени для сборов… только сегодня и завтра. Мы должны подготовить груз к отправке к определенному времени. Я сама отвезу ящик в аэропорт… откуда он полетит в Америку.
– Может, я еще вернусь, – ответила на это Трейси.
Дверь в кабинет Майлса была закрыта, и Трейси несколько секунд стояла перед ней, дожидаясь, когда ее сердце успокоится. Она поморщилась от презрения к самой себе за то, что уже одна только мысль о встрече с ним вызывает у нее такое волнение. Она решила бороться с этой постыдной слабостью и дала себе слово, Что ни в коем случае не последует по стопам Анабель. Но когда Трейси постучала в дверь, сердце ее снова застучало так сильно, словно хотело выскочить из груди, а стук пустым и каким-то замедленным звоном отозвался у нее в ушах.
– Войдите! – крикнул Майлс Рэдберн.
Трейси вошла в комнату и закрыла за собой дверь.
– Я хочу вам кое-что рассказать, – начала она. Рэдберн сидел за столом, заваленным страницами рукописи. Он посмотрел на нее холодно и враждебно. Даже в самом начале их знакомства в нем не было такой отчужденности, с горечью подумала Трейси.
– А вот мне нечего вам сказать, – сухо ответил Майлс Рэдберн. – Я хочу попросить только об одном: немедленно возвращайтесь домой. Больше мне от вас ничего не нужно.
С таким Майлсом Рэдберном Трейси было особенно трудно бороться, но она подавила в себе желание убежать.
– Я не уйду до тех пор, пока не поговорю с вами. Я хочу рассказать, почему прилетела сюда, хочу объяснить причину своего приезда в Турцию.
– Меня абсолютно не интересует, почему вы приехали в Турцию. Я не люблю, когда надо мной так шутят. Вы должны были в первый же день сказать мне, что вы сестра Анабель.
– И что бы вы сделали, если бы я рассказала это? – напустив на себя нарочитую строгость, осведомилась Трейси.
– Естественно, ни за что бы не разрешил вам остаться. Несмотря на то, что вы добрались до этого дома, я бы отправил вас в Америку раньше, чем вы сняли шляпу.
– Так я и думала! И значит, поступила правильно! – Трейси почувствовала прилив сил. Она начала злиться, и, как обычно в таких случаях, робость стала отступать.
Майлс Рэдберн ничего не ответил на это ее заявление и вернулся к своей работе, давая ей понять, что ждет только того, когда она уйдет, но она должна была рассказать ему о рисунке, независимо от того, хотел он слушать ее или нет.
Трейси заговорила быстро, чтобы он не смог перебить ее:
– Ахмет взял вчера ваш рисунок к себе в комнату, не сказав никому ни слова. Я не исключаю того, что он добавил к нему несколько своих штрихов. Сильвана уже собралась отправлять его, и я подумала, что вы должны узнать об этом.
Рэдберн выскочил из-за стола, прежде чем она успела договорить до конца, и ринулся вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
– Ночью я рассказала мистеру Рэдберну, что я сестра его жены, – сообщила она. – Вы не видели его сегодня утром? Он не говорил вам об этом?
– Мы его не видели, – покачала головой Нарсэл. – Но не беспокойтесь… мы не дадим вас в обиду, если он рассердится. Как только захотите улететь домой, дайте знать, и мы все устроим… в любое время!
Сейчас это уже не имеет значения, вяло думала Трейси. Ее подташнивало, она до сих пор не могла прийти в себя после ночного открытия, когда призналась себе, что любит Майлса Рэдберна, а сегодня утром – что презирает себя за это.
Когда они уже собирались вставать из-за стола, появилась Сильвана. Она, как всегда, излучала хладнокровие и спокойствие, но на этот раз Трейси почувствовала в ней еще и желание извлекать выгоду, заставляя людей и события работать на себя. И все же она еще не до конца раскусила этот сложный характер: что подогревало властность этой женщины, какие цели она преследовала? Задумавшись над этим вопросом, Трейси вдруг почему-то вспомнила странное отражение Сильваны в самоваре и интерес, который проявил к нему Майлс. Может быть, это искаженное отражение сработало наоборот – открыло истинное лицо Сильваны?
Глядя на Мюрата Эрима, Трейси понимала, что этого человека Сильвана не могла обмануть так же легко, как Рэдберна. Доктор Эрим видел свою невестку насквозь. Вот и сейчас он, рассказывая о ночном происшествии, не скрывал своего презрения.
Сильвана выслушала его рассказ с абсолютно невозмутимым видом, но Трейси вновь показалось, что ее спокойствие напускное, более того – что она переигрывает.
– Нам не управиться без Ахмета-эффенди, – заявила она категоричным тоном. – Не могу даже представить себе нашу жизнь без него. Нет на свете такого слуги, который хоть раз в жизни не согрешил бы подобным образом. Если ничего не пропало и вы уже отругали его, думаю, можно забыть об этом досадном инциденте и предоставить ему шанс загладить вину.
– Я поговорил с ним, – кивнул Мюрат. – Мне кажется, больше подобных инцидентов не будет.
– Хорошо. Я только добавлю несколько строгих слов от себя, после чего мы дружно забудем обо всем этом и будем жить, как раньше… Договорились?
Мюрат пожал плечами и вышел из столовой. Он отправился в лабораторию, находящуюся в другом доме. Трейси так и не узнала, почему он внезапно вернулся домой вчера вечером, а сам он не стал ничего объяснять.
– Где сейчас Ахмет-эффенди? – поинтересовалась Сильвана.
– Он в своей комнате внизу, ждет решения своей участи, – ответила Нарсэл. – Мрачнее тучи. Хотите, чтобы я привела его?
– Не сейчас. Пусть он некоторое время пообщается с Аллахом. Может, это общение очистит его от нехороших помыслов. Я не сомневаюсь, что он хотел передать эти вещи своему сыну Хасану, чтобы тот продал их. Но хватит об этом. Давайте лучше приступим к сортировке вещей, которые нужно отправить за границу. Потом упакуем их. Начнем!
С этими словами Сильвана направилась в главный салон, где вчера и произошел скандал. Нарсэл за ее спиной посмотрела на Трейси и яростно покачала головой, как бы отрицая, что в этом деле мог быть замешан Хасан. Однако она, как всегда, не стала в открытую спорить с Сильваной. Трейси подумала, что вообще-то ей бы следовало вступиться за жениха, но Нарсэл, как обычно, поддалась давлению, наступив на горло собственным мыслям и чувствам.
Высокую изразцовую печь в салоне уже растопили, и огромная комната довольно неплохо прогрелась, несмотря на прохладную погоду. Через несколько минут появилась Халида и начала помогать, следом за ней пришла еще одна из девушек с кухни. Принесли оберточную бумагу и шпагат, на одном из столов лежали большие ножницы, а на полу – картон и огромные коробки. Сильвана энергично руководила работой и заворачивала все хрупкие предметы сама. Узнав о том, что ночью был разбит пузырек с гелиотропом, она расстроилась сильнее, чем после того, как ей сообщили о воровстве.
– Какая беспечность! Даже не знаю, смогу ли я простить за это Ахмета-эффенди. Хотя я прекрасно понимаю… у этих духов такой очаровательный запах. Их можно было бы выгодно продать на базаре, поэтому он и хотел взять их.
На этот раз Нарсэл позволила себе издать явно неодобрительный звук, прищелкнув языком, но Сильвана или не услышала его, или сделала вид, что не слышит.
Трейси сидела за столом и заворачивала в бумагу все подряд: пастушьи сумки, связанные вручную и украшенные вышивкой из яркой разноцветной шерсти, неглубокие чаши из чеканной меди, серебряные украшения и бесчисленные четки.
Через какое-то время руки Трейси стали действовать автоматически, и она почти перестала обращать внимание на разговоры вокруг. Ей необходимо во что бы то ни стало решить проблему с Майлсом. Она должна встретиться с ним и поговорить начистоту. Может, даже рассказать о телефонном звонке Анабель и показать четки из черного янтаря, которые лежали в книге. Она должна наконец объяснить ему истинную причину своего приезда и постараться убедить его в том, что не могла обойтись без выдуманной истории в качестве прикрытия. Вчера ночью он говорил с таким видом, как будто догадывался или даже точно знал, что происходит в доме. Майлс обвинил Ахмета в том, что тот работает на хозяина… (На Мюрата?) В чем кроется причина неприязни, которую питали и питают друг к другу Майлс, Мюрат и Анабель? Возможно, Майлс и Трейси могли стать союзниками и помочь друг другу, если бы поделились тем, что каждому из них было известно по отдельности.
На Трейси вновь нахлынула волна боли. С самой первой минуты ее появления в этом доме судьба неумолимо подталкивала ее к Майлсу Рэдберну все ближе и ближе. Даже во время их ссор ее безотчетно тянуло к нему. А ведь Нарсэл по-своему предупреждала ее, и если бы она была честна сама с собой, она могла бы, почувствовав силу этого течения, остановиться, прежде чем оказалась у него в безнадежном плену. А теперь, похоже, уже поздно…
Но нет… Она не даст так легко подчинить себя его воле. Это Анабель могло унести любое течение, в которое она попадала, но с Трейси Хаббард ему не справиться. Ерунда… бред, не могла она так внезапно влюбиться и не отдавать себе в этом отчета до той самой минуты, когда уже было поздно. Или… маятник совершил очередное движение… Тогда ей следует посмотреть в лицо неопровержимой истине… несмотря на все свое сопротивление, она все же влюбилась в Майлса Рэдберна? Глупо, очень глупо с ее стороны – влюбиться в овдовевшего мужа своей сестры! Надо выкинуть этот хмель из головы. Трейси несколько раз быстро мигнула, словно это могло помочь ей прогнать любовь к Рэдберну.
Голос Сильваны ворвался в ее мысли, двигающиеся словно по заколдованному кругу.
– Вы что, спите наяву, мисс Хаббард? Нельзя так расточительно расходовать превосходный шпагат.
Трейси извинилась за то, что размотала излишне много шпагата. Сильвана посмотрела на нее с холодным презрением. За ним скрывался гнев, который миссис Эрим до сих пор продолжала испытывать к Трейси за то, что та осмелилась бросить ей вызов и осталась в яли… хотя и всего на несколько дней. Теперь же ее дни в этом доме были действительно сочтены. Напомнив себе об этом, Трейси словно вдруг увидела себя со стороны, поняла истинную подоплеку своего смятения: мало того, что она влюбилась в Майлса, так еще и ревновала его к Анабель. Пусть он и заинтересовался ею, но и сейчас продолжал держать на стене портрет покойной жены, а вчера ночью он по существу отверг Трейси Хаббард. Именно этот отказ и причинял ей самую сильную боль, которая не отпускала – вот в чем честно призналась самой себе мужественная Трейси.
И вновь размышления Трейси нарушил голос Сильваны Эрим, вернув ее, хотела она того или нет, к суете действительности.
– Где тот рисунок, который сделал для меня Майлс? – спрашивала Сильвана. – Я приготовила для него картонный футляр-трубу, чтобы он не помялся в дороге. Мне казалось, что он здесь, среди этих вещей, но я никак не могу его найти.
Немедленно начались поиски рисунка, но его нигде не было. Не смогли Нарсэл и Сильвана найти его и в жилых комнатах Нарсэл и Мюрата, где были сложены остальные товары. Халиду послали на поиски в киоск, но служанка скоро вернулась с пустыми руками.
На лице Сильваны появилась тревога.
– В Нью-Йорке у меня есть несколько солидных покупателей на эту вещь. Майлс потратил на рисунок много времени, к тому же я планировала вырученные за него деньги направить в фонд возрождения крестьянских ремесел, впрочем, как и все остальные за эти товары.
Трейси вспомнила странный интерес Ахмета к этому рисунку, когда несколько дней назад случайно застала его в кабинете Майлса.
– Спросите у Ахмета, – посоветовала она.
– Он не мог его взять, – уверенно покачала головой Сильвана. – И все же следует убедиться в этом.
– Позвольте мне поговорить с ним, – вызвалась Нарсэл.
В данном случае Нарсэл беспокоилась не просто об Ахмете, а об отце Хасана, но Сильвана не знала таких нюансов, подумала Трейси.
– Да… пришло время, – кивнула миссис Эрим. – Приведите его сюда, и мы узнаем, есть у него рисунок или нет.
Нарсэл торопливо вышла из салона. С прогулки вернулся Майлс Рэдберн. Не произнеся ни слова, он направился к лестнице, но его остановила Сильвана.
– Извини, но пару дней я не смогу позировать тебе, – сообщила ему она. – Сам видишь, мы очень заняты. Эта работа займет весь сегодняшний день и, наверное, большую часть завтрашнего. А после того как все будет упаковано, мы с тобой продолжим работу над портретом.
– Портрет может подождать, – кивнул Майлс Рэдберн.
Он даже не взглянул на Трейси, и она расценила это как выражение неудовольствия. Вздохнув, девушка склонилась еще ниже над столом, как бы стараясь получше завязать узел.
Как только Рэдберн поднялся наверх, Сильвана вновь обратилась к Трейси:
– Я считаю, нам не следует рассказывать мистеру Рэдберну об этом маленьком недоразумении с каллиграфией. Конечно же, рисунок будет найден. Он расстроится, если узнает, что с его вкладом в это благородное дело поступили так беспечно.
Трейси промолчала. Она сама еще не решила, стоит ли ему рассказывать об исчезновении рисунка, но ее удивила эта попытка обмана со стороны Сильваны.
Через несколько минут Нарсэл вернулась с Ахметом.
Смотреть на него было страшно – до того он был мрачен.
Нарсэл положила перед Сильваной скрученный в трубку рисунок с турецкой каллиграфией.
– По-моему, произошло досадное недоразумение, из-за которого абсолютно не стоит волноваться. Ахмет-эффенди объяснил мне, что вчера просто взял рисунок на время, думая, что вы не станете сразу отсылать его. А после того, что произошло ночью, Ахмет-эффенди сильно расстроился и забыл вернуть рисунок.
Сильвана развернула скрученный рисунок и положила на стол. Потом что-то сказала Ахмету по-турецки.
Он с готовностью ответил, несколько раз повторив слова «Аллах» и «Коран», видимо, в чем-то клялся. Во время их разговора Трейси незаметно подошла к столу, чтобы еще раз полюбоваться прекрасным рисунком Майлса. Вязь старинных букв с вертикальными и горизонтальными черточками, завитушками и кружочками была на самом деле великолепна. Она с восторгом смотрела на полукруги, похожие на маленькие полумесяцы, и извилистые черточки, которые поднимались вверх, как тело ползущей змеи. Все это не имело никакого смысла для человека, незнакомого со старинной турецкой письменностью, но сам сложный узор не мог не очаровывать и не вызывать интереса. Судя по всему, Майлс самым тщательнейшим образом скопировал древнюю надпись.
В одном углу Трейси заметила какие-то штришки в окружении маленькой ряби, похожей на опадающие листья. Раньше она не замечала этого узора и сейчас стала пристально и удивленно рассматривать его. Прежде чем она смогла прийти к какому-нибудь выводу, Сильвана взяла рисунок, скрутила его и сунула в картонную трубу, потом сказала несколько слов Ахмету на прощание. Тот поклонился и с виноватым видом вышел из салона.
– Я думаю, нет ничего странного в том интересе, который вызвал у него этот рисунок, – заявила миссис Эрим. – Ахмет-эффенди знаком со старинной турецкой письменностью в отличие от молодых турок, которые, благодаря Мустафе Кемалю, знают только современный алфавит. По-моему, Ататюрк принес Турции не только пользу, но и вред. Исчезло столько старинных красивых вещей, обычаев, предметов искусства, наконец.
– Это верно, – сухо согласилась Нарсэл. – До моего появления на свет моя мать носила паранджу, а отец – феску. К сожалению, мы с Мюратом не можем похвастаться такой красивой одеждой.
Не обращая на слова золовки абсолютно никакого внимания, Сильвана села за стол и стала надписывать на трубе адрес.
Нарсэл прошептала Трейси:
– Мы ничего не расскажем Хасану. Я не знаю, почему Ахмет-эффенди совершил такой нелепый поступок, но он продолжит работать у нас, и не думаю, что подобное когда-либо повторится. Хасан будет очень переживать за отца.
Трейси почти не слушала ее. У нее перед глазами стоял рисунок, каким она видела его раньше. Тогда на нем не было этих перекрестных штришков и похожих на падающие листья узоров в углу. Может, их дорисовал сам Майлс уже после того, как она отнесла рисунок Сильване? Или Ахмету взбрело в голову поупражняться в рисовании? Если он разбирался в старинной турецкой письменности, то это вполне понятно. Сильвана скорее всего ничего не заметила или сделала вид, что не заметила.
Трейси думала: как поступить теперь ей? Майлс должен узнать о появлении на своем рисунке новых узоров. Причем до того, как Сильвана отправит рисунок в Америку.
Трейси Хаббард поработала еще какое-то время, потом сказала Сильване, что поднимется наверх узнать, не нужно ли чем-нибудь помочь Майлсу.
Сильвана возразила ей так энергично, что Трейси даже показалось, что мадам решила оспаривать все, что бы она ни сказала.
– Майлс обещал мне, что мы можем рассчитывать на вас весь день. У нас не так много времени для сборов… только сегодня и завтра. Мы должны подготовить груз к отправке к определенному времени. Я сама отвезу ящик в аэропорт… откуда он полетит в Америку.
– Может, я еще вернусь, – ответила на это Трейси.
Дверь в кабинет Майлса была закрыта, и Трейси несколько секунд стояла перед ней, дожидаясь, когда ее сердце успокоится. Она поморщилась от презрения к самой себе за то, что уже одна только мысль о встрече с ним вызывает у нее такое волнение. Она решила бороться с этой постыдной слабостью и дала себе слово, Что ни в коем случае не последует по стопам Анабель. Но когда Трейси постучала в дверь, сердце ее снова застучало так сильно, словно хотело выскочить из груди, а стук пустым и каким-то замедленным звоном отозвался у нее в ушах.
– Войдите! – крикнул Майлс Рэдберн.
Трейси вошла в комнату и закрыла за собой дверь.
– Я хочу вам кое-что рассказать, – начала она. Рэдберн сидел за столом, заваленным страницами рукописи. Он посмотрел на нее холодно и враждебно. Даже в самом начале их знакомства в нем не было такой отчужденности, с горечью подумала Трейси.
– А вот мне нечего вам сказать, – сухо ответил Майлс Рэдберн. – Я хочу попросить только об одном: немедленно возвращайтесь домой. Больше мне от вас ничего не нужно.
С таким Майлсом Рэдберном Трейси было особенно трудно бороться, но она подавила в себе желание убежать.
– Я не уйду до тех пор, пока не поговорю с вами. Я хочу рассказать, почему прилетела сюда, хочу объяснить причину своего приезда в Турцию.
– Меня абсолютно не интересует, почему вы приехали в Турцию. Я не люблю, когда надо мной так шутят. Вы должны были в первый же день сказать мне, что вы сестра Анабель.
– И что бы вы сделали, если бы я рассказала это? – напустив на себя нарочитую строгость, осведомилась Трейси.
– Естественно, ни за что бы не разрешил вам остаться. Несмотря на то, что вы добрались до этого дома, я бы отправил вас в Америку раньше, чем вы сняли шляпу.
– Так я и думала! И значит, поступила правильно! – Трейси почувствовала прилив сил. Она начала злиться, и, как обычно в таких случаях, робость стала отступать.
Майлс Рэдберн ничего не ответил на это ее заявление и вернулся к своей работе, давая ей понять, что ждет только того, когда она уйдет, но она должна была рассказать ему о рисунке, независимо от того, хотел он слушать ее или нет.
Трейси заговорила быстро, чтобы он не смог перебить ее:
– Ахмет взял вчера ваш рисунок к себе в комнату, не сказав никому ни слова. Я не исключаю того, что он добавил к нему несколько своих штрихов. Сильвана уже собралась отправлять его, и я подумала, что вы должны узнать об этом.
Рэдберн выскочил из-за стола, прежде чем она успела договорить до конца, и ринулся вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32