— Ты бы, старый, пока вещи перенес в машину, — распорядилась Ирина Федоровна.И кивнула на Женькины пакеты. То есть, уже не Женькины, получается.Ей вдруг стало грустно. Стало быть, они приехали за шмотками? Они за шмотками, он за бумагами, эта семейка начинала ее раздражать.— Иди, иди, — поторопила бабушка дедушку.Тот ловко сгреб пакеты в кучу и двинулся исполнять. Какое взаимопонимание, а! Любо-дорого просто!— Одевайся, — сказала Ирина Федоровна, когда дверь за ее мужем закрылась.— Это вы мне? — с прохладцей осведомилась Женька.— Тебе, тебе, голубушка. И не прикидывайся, пожалуйста. Тут тебе делать совершенно нечего, так что вперед, и с песней. Ты этого хочешь так же, как мы. А на этого идиота наплюй!Женя растерянно мигала. Данька спрыгнул с подоконника и взялся за ее руку.— Ну чего? Книжку ты мне найдешь?— Данила, погоди ты, — прикрикнула бабушка, — Жень, ты видишь, что творится? Мы все от тебя без ума, понятно? И если ты сейчас скажешь, что тебе это безразлично, я тебя стукну. А уж потом уйду. Живи, как знаешь. Ну, что?— Что? — бессильно простонала она.— Ты едешь?— Зачем? Вы ведь понимаете, почему я не могу. Не мучьте вы меня, пожалуйста, не надо!— Ох, — всплеснула руками Ирина Федоровна, — нашлась тоже великомученица! А мы прям инквизиторы! Ты одно пойми, ему нужно время, только и всего. Он тебя любит…— Неправда, — прошептала она, отворачиваясь.— Значит, полюбит с минуты на минуту, — не стала настаивать бабушка, — тебе нужно только подождать немного, быть рядом.— Я не могу.— Ты его тоже не любишь?— Ирина Федоровна, миленькая, вы не понимаете… Как мне жить-то рядом с ним?! Ну как?! Он ведь приходил ко мне, ему бумаги какие-то понадобились, и он решил, что… Да неважно. Он мне не верит, вот в чем дело. Ни капельки не верит!— И черт бы с ним! — вскипела бабушка. — Ну, если дурак человек, куда деваться? Раз обжегся, теперь осторожничает до отупения. Неужто не ясно?Притихший Данька грустно поглядывал на них, догадываясь, что происходит нечто важное. Женя прислонила его спиной к себе и, не встретив сопротивления, легонько подула в темную макушку.— Ты как будто ветер, да? — запрокинув голову, уточнил он.— Точно!— А я в море умею играть, — похвастал Данька, — хочешь покажу?— Еще бы!— Женя! Не переводи разговор, — возмутилась Ирина Федоровна, — а ты, внучек, сбегай позови дедушку.Он подмигнул Женьке и убежал. А она, оставшись вдвоем с Ириной Федоровной, тут же заревела.— Поплачь, поплачь, милая. От себя-то ведь никуда не убежишь…— Перестаньте, — взмолилась Женя сквозь слезы, — перестаньте загонять меня в угол.— Ты сама себя загнала, — возразила Ирина Федоровна, — мальчишку любишь, к нам привыкла, Илья…— Замолчите же! — вскрикнула она, будто ее ножом полоснули.Как же это они не понимают? Она отдаст все, лишь бы вернуться в дом, где за несколько дней прошла дорогу от тоски к безудержному веселью, от одиночества к беспредельному счастью. Она-то отдаст, только кому это надо? Ее место здесь, на односпальной кровати, под чужим одеялом. И это мог бы изменить только один человек. Без него не получится.Уж не ломайся, сказала бы Ираида.Такое унижение не для девушки из хорошей семьи, сказала бы мама.А вдруг это еще один шанс, сказал бы отец.— В конце концов, что ты теряешь? — подхватила ее мысль Ирина Федоровна. — Отступить никогда не поздно. Вернее, уже слишком поздно, поэтому и терять нечего! Собирайся.— Я не смогу! Мне больно, понимаете вы это?!— Ах, больно, господи ты боже мой! А Даньке каково? — жестко произнесла бабушка. — Он проснулся, просит сказку, зовет тебя, а мы не знаем даже, как сказать, что ты была всего-навсего у нас в гостях, а теперь вернулась домой и больше никогда не придешь. Прости, но правнук у меня единственный, я его, как могу, берегу! Вот и пришлось целую историю сочинить, что ты уехала за вещами. И внук у меня тоже один, понимаешь? Я бы и для него сочинила, если бы умела. Только он слишком недоверчивый.— Да, — кивнула Женя.— Это тебя пугает? Задевает твое самолюбие?— Плевала я на самолюбие, если честно! Просто безнадежно все это, Ирина Федоровна. Клинический случай.Она нервно хихикнула.— Вы представляете, что он скажет? Он считает меня воровкой, лживой дрянью, он уверен, что все это время я прикидывалась, чтобы втереться в доверие.— Еще раз повторяю, наплюй! Ты же не брала эти бумаги, тебе нечего стыдиться и не надо оправдываться. Все утрясется само собой.— Значит, плыть по течению? Смириться и ждать удобного случая?— Иногда это лучший способ переждать бурю. * * * — А я вам еще раз повторяю, здесь такие не живут! — визгливо сообщил голос за дверью.Илья не выдержал и пнул дверь ногой.— Слушайте! Слушайте вы! Я днем приезжал и разговаривал с ней…— Так то днем, а где теперь она шаландается, мне неизвестно! Съехала она, понятно? Вещи забрала и съехала.— Откройте дверь!И так — по кругу. Переговоры зашли в тупик. Илья внезапно пожалел, что не умеет материться. Наверное, стало бы хоть немного полегче, если бы он мог по-настоящему выругаться.Черт!За дверью послышались новые голоса. Соседи, должно быть, решали, вызвать участкового или не мелочиться и сразу позвонить в ФСБ.Вдруг щелкнул замок.Перед Ильей мелькнула красная, злая физиономия в бигуди. На заднем фоне маячило еще несколько встревоженных лиц.— Пожалуйста, убедитесь! — сдернув связку ключей с гвоздика, обладательница пунцовых щек открыла Женькину комнату и распахнула дверь. Илья тяжелой поступью зашел внутрь, спиной чувствуя жадные взгляды соседей.— Ну?! — ехидно поинтересовался кто-то.Он молча вышел из комнаты, обвел собравшихся мрачным взглядом и спросил:— Куда она уехала?— А вот нам больше делать нечего, как выяснять, куда девалась ваша ненаглядная! — торжествующе выпалила грузная краснощекая тетка.— Куда она уехала? — повторил он, сжимая кулаки. Какая-то девушка выскочила вперед.— Да мы правда не знаем. Вы не волнуйтесь так, пожалуйста! Ей, знаете, звонили недавно из Америки. У нее там родственники, может, она к ним укатила?— Может быть, — согласился Илья, понимая, что все кончено.Делать тут нечего. Он сгорбился и быстро зашагал прочь.К первому попавшемуся суку, на котором можно будет повеситься.Он один во всем виноват! Все прошляпил, дубина стоеросовая!В офисе, когда Илья узнал, что Рита пару дней назад уволилась, когда не застал ее ни по одному из известных телефонов, когда обнаружил, что никто толком не знает, откуда она взялась, по чьей рекомендации, из какой компании, ему стало одновременно радостно и страшно.Значит, все-таки ошибся?!Какое там, облажался по полной программе!Его затрясло от бессильной ненависти к себе. И тут в голове занялся слабый огонь, высветив неуверенным, мерцающим светом самое главное. Ошибку можно исправить. Он не имел права надеяться, однако, надеялся, — страстно, упрямо, запретив себе открыть глаза на беспощадную правду, которая никакой надежды не допускала.Он зашел к шефу и признался, что завтрашний процесс можно считать проигранным, и выслушал все, что заслужил, и положил на стол заявление об уходе. Оно было скомкано и отправлено в мусорку. Шеф беспрестанно курил. Катерина принесла кофе. Жизнь продолжалась, как будто без его участия.Илья вскочил и ринулся к выходу. Начальственный окрик не остановил его, но у лифта догнала секретарша и вручила листок с каким-то телефоном.— Константин Григорич сказал, что это его товарищ, следователь из прокуратуры. Он с ним договорится обо всем, но вы сами еще вечерком позвоните.Ну и зачем?!Вместе двинуться по следам королевы Марго? А смысл?Удостовериться в своей правоте или очередном промахе ему было совершенно неинтересно.Как есть, так и есть.Он позвонил домой, долго выспрашивал мать, а та увиливала, говорила сквозь зубы, ссылалась на замоченное в ванной белье, которое нужно прямо сейчас, немедленно постирать, иначе быть беде. Илья злился невероятно, но отступать и не думал. Он набирал домашний номер несколько раз, пока не добился внятного ответа. Наконец, Ольга Викторовна обреченным голосом сообщила, что она — старая дура. Трубку выхватила Маринка и велела ему не доставать маму, и рассказала, как Рита всему семейству втюхала историю с предстоящей свадьбой, как все радовались, а потом огорчались, поняв, что с Женькой у него происходит что-то совсем странное.Он перестал слушать почти сразу же, выяснив, что Рита на самом деле была в доме.«А ты сомневался?! Давай, признайся, что нет. Тебе просто хотелось потянуть время, тебе просто было страшно показаться на глаза той, которой ты не поверил».Хотел верить, и не мог.«Ладно, хватит! Мог, еще как мог, только кроме своей обиды ничего вокруг не видел. Она уехала, а потом еще выяснилось, что пропали документы, и все это доконало тебя, и ты позволил гневу взять вверх, а сам спрятался за его спиной, наблюдая, как он будет расправляться с ней.И после этого — чего ты еще ждешь?»Она должна понять, сказал кто-то в его голове.Он все объяснит, внятно и откровенно, он будет очень убедителен и красноречив, и ей придется поверить и простить его.А если нет?Если бы да кабы, во рту росли грибы.Если бы у бабушки была борода, она была бы дедушкой.Нет, не борода, как-то по-другому. Илья достал из бардачка минералку, вышел из машины и стал лить воду себе на голову. Потом встряхнулся, фыркнул, выпил остатки и решительно сел за руль.Вроде бы сознание прояснилось. Не будет он больше думать о глупостях, не станет предполагать, строить догадки. Он просто найдет ее и свалится кулем к ногам, обхватит загорелые коленки и никуда, никогда ее не отпустит.Эта мысль принесла такую громадную радость, что он с трудом сообразил, как выехать из двора.Предстоял долгий путь. Возможно, она действительно, рванула в Америку. Он бы на ее месте обязательно рванул. Но перед этим устроил бы хорошенькую трепку тому, кто осмелился кидать ей в лицо обвинения и смотреть презрительно, и кривить губы, и с брезгливостью осматривать скудную обстановку, где все дышало ее одиночеством.Кажется, снова надо поливать себя водичкой. Иначе бог знает, куда заведут эти пытки пробудившейся совести. Бессмысленно задаваться вопросом, как он мог, и скрежетать зубами от отчаяния, и заходиться в судорогах ненависти к самому себе.Потом. После.А сейчас — до Америки и обратно.Он снова набрал домашний номер.— Как фамилия Женьки, знаешь? — отрывисто поинтересовался он у сестры.— Зачем тебе?— Ты знаешь или нет?Наверняка, знала. Черт, как же он низко пал, что собственная сестра отказывается говорить с ним по-человечески.Не думать об этом! Не сейчас!— Ну?— Мы не знаем.Ладно. Хорошо. План «а» он пока отложит. А вечером устроит семье настоящий допрос. Кажется, он только и делает сегодня, что допрашивает. Наплевать! Он будет допрашивать и дальше, будет заискивать, угрожать, давать взятки, плясать кадриль или показывать стриптиз — как угодно! Пока остается хоть сотая, хоть тысячная доля шанса отыскать ее.Вряд ли ей удалось купить билет на сегодня. Значит, он выбьет из семейства ее фамилию и возьмет за глотку диспетчеров. А пока наобум, в тупой сосредоточенности обойдет вокзалы и аэропорты.Если понадобится, он проведет там всю оставшуюся жизнь, выискивая в толпе тонкий силуэт с воинственным темным хохолком. Глава 21 Надвигались сумерки, когда Илья приехал домой. Он не стал загонять джип во двор, намереваясь побеседовать с семейством и снова отправиться в город.Почти бегом он вбежал в калитку, на ходу стягивая галстук и решительно запихивая его в карман. Фонарь на углу дома качнулся и осветил двор.Посреди сосен стоял Шушик.Илья прошел еще несколько метров, совершенно бездумно.Затем повернулся и радостно вздрогнул.Этого не может быть.Дверь едва не слетела с петель, когда он ворвался в дом. Из гостиной доносилось веселое разноголосье. Еще миг, и по глазам ударил яркий свет, сердце кувыркнулось, вздыбилось у горла и замерло.И тогда освобожденным, алчущим взглядом он вонзился прямо в малахитовые глаза.— Что-то ты сегодня рановато, — сказал кто-то за столом.Он не понял, кто. Он даже не знал толком, не почудилось ли это. Это все — машина во дворе, собственное сердце, костью застрявшее в глотке, волшебный звук ее смеха, долгожданная встреча взглядов и ломящееся в душу счастье.Женька смотрела на него. И он вдруг понял, что ничего не надо спрашивать и объяснять ничего не надо. Почему он понял это только сейчас?!Илья привалился к дверному косяку и сказал:— Я искал тебя. * * * В талом снегу плясало распоясавшееся, неожиданное солнце, непривычные щемящие запахи прокрались во двор, распахнулось, высоко-высоко взмыло голубизной небо, и стало совершенно очевидным, что пришла весна.Бабушка вынесла на террасу самовар, дед натянул гамак между сосен. Илья несколько дней подряд с угрюмой обреченностью убирал прошлогодние листья, то и дело обнаруживая забытые с осени Данькины игрушки.— Вот выкину все, будешь знать, как разбрасывать, — не выдержав, пригрозил он сыну, вместе с остальными наблюдавшему за ним с веранды.— Ты что, пап?! Они еще Ваньке пригодятся!— Ваньке мы новые купим, — возразила бабушка, — а то еще передеретесь.— Буду я с братом драться! — возмутился Данила.— Это ты сейчас так говоришь, — хмыкнула Марина, рассеянно наливая чай мимо кружки, — а вот подрастет, станете мутузить друг дружку.— По углам их, и все дела! — подал голос дед. Илья усмехнулся. Какое там по углам! Избаловали напрочь. Он отбросил грабли и подошел убедиться, что балуют по-прежнему. Жена увлеченно делала козу Ивану Ильичу Кочеткову, а другой рукой листала какую-то книжку.— Ну вот, нашла, — известила она, покосившись в страницу, придвинула к себе Данилу и начала тихонько читать.— Ты его уронишь! — встрепенулся Илья и, оттеснив мать, которая пыталась всучить Женьке соску, взял на руки завернутого в одеяло Ивана.Женька посмотрела насмешливо.— Вроде не первый раз, а дергаешься больше меня!— Какая разница, сколько раз! — сердито буркнул он и причмокнул, и зацокал языком, расплываясь в идиотской улыбке.Из одеяла послышалось довольное гуканье.— Илька, у тебя же руки грязные! — опомнилась Ольга Викторовна.— Зато помыслы чистые, — прыснула Марина. Илья не обращал на них ни малейшего внимания, занятый разглядыванием крошечного личика.Четкими на нем были только глаза. Остальное будто только проклевывалось — две крохотные дырочки на месте носа, беззубый рот, три бледных волосинки там, где положено быть бровям.— Красавчик, — горделиво присвистнул Илья, — Жень, он ведь красавчик?— А то!— У него глаза твои, а нос, кажется, будет мой.— А мое что? — ревностно поинтересовался Данька. В ответ раздался дружный хохот. Илья поплотней перехватил одеяло и вдруг увидел перед собой смеющиеся изумрудные глаза.И было — не приснилось, не почудилось! — безудержное весеннее солнце, игривый ветерок в ее волосах, оголтелая капель, несовершенство и всемогущество этого дня, этой секунды, всей жизни.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27