— Ты никогда теперь не бываешь со мной, Джой. А вечером опять какие-нибудь ископаемые соберутся пообедать. Могут и в полдень сюда пожаловать!
Джой покачала головой. Она считала, что должна еще закончить работу для Рекса.
— Не думай об этом. Попроси его хоть раз отпустить тебя. Пусть перенесет работу ближе к вечеру. Умасли его!
Джой охватило смущение при мысли, что ей придется попросить Рекса о чем-то, и в то же время робость, которая мешала ей признаться Персивалю Артуру в своем смущении.
Вот почему она заговорила с Рексом только после ленча. Они стояли с чашками кофе на балконе, прогретом солнцем, на балконе, который прошлой ночью был свидетелем их столь тесного единения благодаря общему чувству беспокойства.
— О, поезжай, дорогая моя, непременно, — добродушно промолвил Рекс, глядя прямо на Джой. Она отвела взгляд, и это удивило его и обрадовало. Раньше она никогда не смущалась в его присутствии, и Рексу понравился такой знак развития их отношений.
Поезжай на прогулку. Печатанье подождет, вся эта чепуха не понадобится до следующей недели.
— Да? Вот и прекрасно. Спасибо, — сказала девушка.
Ее взгляд скользил по плечам мужчины, по изгибу перистого листа пальмы, устремлялся в бездонно сапфировое небо над его головой — и только избегал его лица. Пусть Рекс не придал значения тому, что случилось в конце их ночного бдения, зато Джой ничего не забыла. Она не могла забыть этого нового Рекса, который доставал носовой платок и вытирал ее мокрые ресницы, бормоча ласково и доверительно «дорогая», и — все, что было потом…
Снизу доносился звук не заглушаемого ничем сопрано, выводящего рефрен вальса:
Это было всего лишь мгновенье безумства,
Это был лишь простой поцелуй…
Невозможно было не заслушаться голосом французской поварихи — голосом чистым, сладкозвучным, веселым, как звон цикады на холме. Невозможно было не ловить эти глупые, слащавые слова о любви, о поцелуях или о том и другом одновременно.
— Я еще раз поговорю с Мелани, — поспешно начала Джой. — Она забывается.
— Я ничего не имею против. Пусть поет, если ей так уж необходимо.
Мелани перешла к любимой песенке Мери:
Счастливым каждый хочет быть,
и я хочу, друг мой,
но счастье можем мы добыть
лишь вдвоем с тобой.
Хозяин дома отвернулся. Джой заподозрила, что он хочет скрыть широкую ухмылку.
Внезапно наступила тишина. Чары развеялись…
— Должно быть, Мери пришла на кухню, — заметила Джой, — сказать: «Non chantey, Мелани!»
— Жаль. Ей бы петь в опере с таким голосом, — откликнулся Рекс, засмеявшись. — Так куда ты собираешься, Джой?
Джой ответила, и он согласился, что аквариум стоит посетить.
— Говорят, вода поступает в него прямо из моря, здесь разработаны наилучшие методы содержания различных морских животных, — произнося все это, он оставался холодным, как любое из подводных существ… совершенно спокойные глубоко посаженные голубые глаза, но каждый, кто дал бы себе труд заглянуть в них, мог бы увидеть искорки веселого вызова: «Ну? Поиграем?» Его обычная оживленная, спокойная манера не могла разуверить Джой в том, что между ними что-то произошло. Она снова и снова вспоминала, как «rien qu`un moment» прошлой ночью этот человек был совершенно другим.
4
Рекс знал это.
Рекс хотел, чтобы она вспомнила то мгновение, когда задремала на его плече.
Рекс заметил, что взгляд ее дрогнул, потеплел и она непроизвольно слегка прикусила мягкую розовую нижнюю губку.
«Прекрасно, — подумал Рекс, находя чрезвычайно соблазнительным ее близящееся пробуждение. И позволил своим глазам сказать ей это, принимая от нее кофейную чашечку. — Я не буду торопить ее».
Он знал, если сейчас взять так называемую новобрачную за плечи и сказать что-нибудь типа: «Послушай, Джой. Скажу без обиняков: я хочу изменить наши дурацкие отношения. Как ты думаешь, могла бы ты принадлежать мне полностью? Со всей искренностью? Как жена?» — то она была бы гораздо менее смущена.
Но говорили только его глаза. Что же они говорили? Джой Траверс женским чутьем улавливала это, однако не была вполне уверена в том, что правильно расшифровывает эти «моя прелесть», эти «взгляни на меня» и это озорное «уверен, ты будешь любить меня чуточку больше, чем прежде».
Словно электрические заряды пронизывали солнечный воздух вокруг мужчины и девушки.
Джой ожидала чего-то еще, каких-то слов, намеков, чего-то волнующего и невыразимого. С видом беззаботным и вполне защищенным…
— Хорошо, тогда мы поехали. Вернемся рано. Ты не забыл, что вечером придут старые друзья твоей матери из «Пансиона Роз»?
— Я помню.
Его отнюдь не радовала перспектива посвятить вечер этим своим знакомым. Но ведь будет много других вечеров, которые он проведет с Джой…
Какой-то древний философ заметил по поводу женщин равнодушных или оказывающих сопротивление, что чувства женщины не имеют значения: ведь мужчина не требует от вина, маслин и меда, чтобы они разделили с ним радость их вкушения. И красота женщины дает наслаждение, подобное наслаждению вином, маслинами, медом… Эта философия, которую, по-видимому, разделяют некоторые современные писатели, не нашла бы отклика у Рекса Траверса, к счастью для той, которую он стремился сделать своей.
— В таком случае, обед в восемь. До свидания, — проговорила она, не поднимая глаз.
Рекс, напротив, не сводя с нее глаз (ведь это в конце концов просто вежливость — смотреть на человека, с которым беседуешь), ответил:
— До свидания, надеюсь, тебе будет весело.
В юности Траверсу ничто человеческое не было чуждо. Он не пропускал ни одного скандала после футбольного матча, был готов облачиться в карнавальный костюм Пьеро и орать разухабистым баритоном на буйной пирушке: «Пустите меня к девочкам!» Тогда он был не прочь пофлиртовать с каждой парой ярких глаз. И теперь вдруг в нем проснулся тот беззаботный озорной студент, каким он был перед войной.
— Передай мой горячий привет рыбкам, Джой! На секунду их взгляды встретились.
— О… э. Ты что-то сказал?
— Я сказал всего лишь «передай привет рыбкам».
— Да, непременно.
Если бы она продолжала смотреть на него, она бы увидела, как сузились его голубые глаза, а рот тронула улыбка в ответ на ее слова в стиле «исполнительного секретаря», но в новой манере:
— Передай привет твоим пациентам!
— Спасибо, передам.
— Джой! — раздался нетерпеливый пронзительный крик Персиваля Артура. Он уже дважды звал ее. — Что ты там делаешь?
— Иду!
Она сделала два быстрых шага, но словно невидимая рука заставила ее обернуться к балкону. Джой не могла понять отчего.
Возможно, лишь последняя секретарша Рекса Траверса (та, что покачивала бедрами, говорила воркующим голосом и находила, что доктор «о-о, так мил! Такой притягательный мужчина») смогла бы понять!
— До свидания! — Джой прощально кивнула этому новому, приводящему в замешательство Рексу, который держался дружелюбно, словно старший брат, и, ища, чем занять руки, бездумно взяла со стола серебряный портсигар.
Рекс, имевший обыкновение заполнять портсигар перед уходом, вернулся к столу, взял его из рук девушки, быстро произнес «Благодарю!», наклонился и легко коснулся губами ее пальцев.
Красивый, учтивый жест. Мужчины в других странах пользуются им ежедневно, приходя в изумление от бессознательного сопротивления англичанки попытке поцеловать ей руку. В свою очередь англичанку поражает автоматизм, холодность этого лишенного ласки приветствия. На континенте не знают о том, что для англичан это не просто формальный жест, но нечто более интимное — ласка.
«Неужели Рекс имел в виду это? — терялась в догадках Джой, трепеща, как пойманная птица. — Или он проделал это подобно графу и другим „заграничным“ мужчинам?»
Ей казалось, что на ее руке отпечатался благородный, четкий абрис рта, твердого и одновременно мягко-бархатистого (такой же след сиял на ее щеке).
Рекс выпрямился, вынул сигарету и, шагнув назад, ответил на ее последнее «до свидания»:
— Пока!
Он почти добавил еще одно слово. В наше время его используют в дружеской, ни к чему не обязывающей болтовне, обращаясь к любому едва знакомому человеку. Но только не Рекс. Перед ним была единственная девушка, которой он пока не должен был его говорить. И он замкнул уста. Но, может быть, это слово читалось в его глазах?.. Конечно, он не знал, прочитала ли его девушка, но знал совершенно точно, что мысленно добавил: «Пока, дорогая».

Глава десятая
ТРУД ОТСУТСТВОВАТЬ
И мы не больше друг для друга,
чем ветер, пролетевший мимо.
Шекспир
1
Игрушечное княжество Монако гордится своим главным дворцом — его внутренним двором и часовыми в опереточной форме, словно вынутыми из коробки с солдатиками дитяти-великана. Но есть в Монако и нечто подлинно величественное.
Это скалистый мыс над Средиземным морем, увенчанный высоким белым зданием Музея океанологии, который поднимается прямо из голубеющих вод.
Оставляя сушу, вы входите по ступенькам через стеклянные двери в это мерцающее здание. В холле молоденькие француженки продают разноцветные радужные раковины, морских коньков и нитки кораллов с любого заморского берега.
Направо — огромный зал, ничем не отличающийся от нашего Музея естественной истории в Южном Кенсингтоне: шкафы с чучелами полярных медведей, тюленей, морских львов; огромные скелеты китов над ними похожи на строящиеся корабли на стапелях.
Налево — спуск в тускло освещенные глубины, в помещения, опоясанные полупрозрачными, излучающими зеленое свечение панелями, которые представляют собою длинный замкнутый резервуар с морской водой. Ее накачивают прямо из залива и запускают всевозможных обитателей моря. Тут и массивные по-стариковски черепахи с маленькими лысыми головками, которые высовываются из маленьких круглых панцирей, наводя на мысль о жилетах и золотых цепочках для карманных часов. Они медленно поднимались вверх, раздвигая воду своими великолепными плавниками, и, казалось, выговаривали: «Фу… чепуха… эй, мелочь, прочь с дороги», — мелким рыбешкам с огромными сияющими плавниками, которые то складывались, то раскрывались в кристально чистой зеленоватой воде — подобно шифоновой юбке зазевавшейся кокетки. Как вспышки молнии, мелькали у самой поверхности маленькие, красивой формы рыбки, зато мягко-бесформенные вяло пульсировали на дне резервуара. Таинственно мерцавшая, словно пригоршня тонких серебряных монет, рыба кругами уходила в холодную темень, а рядом плыла красная с золотым отблеском. Рыба шла косяком и в одиночку, украшенная узором, подобно диковинным змеям, и состоящая из одних лишь огромных глаз и широко раскрытой пасти, рыбы из Индийского океана, рыбы из Тихого океана. Ах, этот подводный мир, своеобразный, безмолвный, отгороженный от нас стеклянными стенами, сквозь которые праздно глазеют существа нашего мира. Кучка посетителей тянулась вдоль полупрозрачной границы этого темного склепа, тянулась, останавливалась, снова продвигалась вперед. Среди них — высокий худой английский школьник и хорошенькая девушка в кремовом, которая вполне могла быть его сестрой.
— Джой, как ты думаешь, рыбы, наверное, терпеть не могут, когда на них глазеют? Если бы какие-нибудь необыкновенные великаны посадили нас под стекло и приходили бы посмотреть, мы бы тоже чувствовали себя отвратительно! — задумчиво произнес Персиваль Артур. — А может быть, все так и есть…
Потом, схватив ее за руку, он ринулся назад, чтобы еще раз взглянуть на каких-то очаровательных экзотических крабов, которые бочком продвигались по камням на дне резервуара.
И тогда произошла эта встреча.
2
А было так. Они внезапно увидели, как сверху в воду погрузилась рука человека (сам он оставался невидимым). Рука мертвенно мерцала и в зеленой воде походила на конечность мертвеца. Она на ощупь продвигалась вниз…
— Как потрясающе страшно это выглядит! — раздался позади Джой голос. — Разумеется, это всего лишь один из тех людей, что меняют камушки и прочее, но невольно думаешь о руке тонущего матроса, увлекаемого сиреной…
Голос говорил по-английски, медлительный, ленивый оксфордский голос, голос, звучавший когда-то в каждом сновидении Джой…
Она стремительно повернулась, оторвавшись от созерцания воды, и лицом к лицу столкнулась со своей единственной любовью, Джеффри Фордом.
3
Джеффри привез свою мать из Монте-Карло сюда, в музей, ибо он более всего соответствовал представлениям о «прохладной пещере», которой она жаждала. «В этих залах, — говорил он, — попадаешь как будто в глыбу желто-зеленого льда». И едва они вошли в эту пещеру, затененную и мерцающую, как он, не веря своим ушам, уловил удивленное: «О! Неужели — Джеффри?» — исходившее от девичьей фигурки возле аквариума с крабами.
Дрожащий зеленый свет растекался по ее лицу, напоминая зыбкие отражения в заводях Темзы.
— Что?..
И тотчас же понял. Весело снял шляпу и воскликнул:
— При-вет! Какое счастье — встретить тебя!
Эта встреча должна была произойти. Джеффри ожидал ее, надеялся, желал, даже подстраивал. Но теперь, когда она состоялась, он стоял как громом пораженный. Лишь необходимость поддерживать светскую беседу заставила его прийти в себя.
— Мамочка, дорогая моя! Узнаешь, кто это? Восклицания и воркотня маленькой женщины в девичьем, не по возрасту, платье, обилие ее духов, смешавшихся с запахами темного аквариума, ее оживленность и звенящий смех, — все, что когда-то пугало, настораживало.
— Ну, конечно, Джой! Узнаю! Да, да. Как поживаете?.. Боюсь, я забыла вашу новую фамилию!
— Траверс.
— Траверс, да. Доктор. Друзья сообщили нам… поздновато для того, чтобы послать поздравление. Это знаменательное событие было таким внезапным, не правда ли?
— Довольно внезапным, — согласилась Джой.
— И вы живете здесь? Как восхитительно, что мы встретились, — лепетала мать Джеффри, с любопытством глядя из-под изящной шляпки. — Ваш муж с вами?
— Нет. Сегодня он занят, — Джой во время этой суеты не чувствовала ничего, кроме удивления. — Э… это — его племянник.
И тут вдруг почувствовала смятение.
4
Она почувствовала внезапный прилив раздражения, поняв, что Персиваль Артур, игриво ринувшийся пожимать руки, выглядит не лучшим образом.
В юности есть пора, когда молодого человека бросает из одной крайности в другую. Порой под влиянием знакомого итальянца Персиваль Артур выглядел как совершенный маленький жиголо — гладкозачесанный, с осиной талией, в белоснежном костюме. Сегодня же второпях он сменил пляжный костюм на первую же попавшуюся рубашку, вытащив ее из груды бывших в употреблении вместо стопки чистых. Воротник расстегнут, рукава закатаны выше локтей. В волосах песок. Галстук он потерял, от подтяжек отказался. Не найдя ремня, стянул брюки на талии старым черным галстуком Рекса. Трудно вообразить большего оборванца, чем тот, что предстал перед Фордом. На мгновение Джой почувствовала себя готовой защитить его, словно это пугало действительно было родным ее человеком. Ах, мальчишество! До чего ужасно, что он появился перед матерью Форда таким, хотя мог одеться вполне прилично! Досадно попасться на такой мелочи в столь ответственный момент!
Джой едва ли осознавала, что здесь, в темно-зеленом подземном гроте из стекла, камня и морской воды, со странно скользящими рыбами и глазеющими туристами, судьба ниспослала ей встречу с тем, кто был для нее когда-то центром мироздания.
5
Подумать только! Этот молодой человек, стройный и элегантный, в легком шелковом костюме кремового цвета, с изысканнейшим фазановым галстуком от Ассера, с темными волосами на йоту длиннее, чем у солдата или врача, этот молодой человек, от которого веяло Оксфордом, Челси и легким снобизмом, должен был стать ее мужем! (Ее настоящим мужем.) Его карие глаза, прикосновение длинных пальцев, знакомый перстень с печаткой когда-то возносили Джой Харрисон к звездам. С прощальным письмом для нее померкло солнце. И теперь он опять мог изменить течение ее жизни.
Была бы она сейчас женой Джеффри Форда… А эта маленькая шикарная, накрашенная и надушенная светская женщина была бы свекровью Джой…
Так стояли они, четверо англичан, четко выделяясь на фоне зеленой воды и пучеглазых, разевающих рты рыб, тех самых, которым Рекс пробил передать привет. Легко текла светская беседа… Но о чем они думали?
Джой недоумевала: «Что случилось с Фордами? Отчего они переменились? Или переменилась я сама?» Джеффри размышлял:
«Как она будет держаться со мной? В этих катакомбах ее не разглядеть… Вот поворачивается… Выглядит изумительно… Спокойная, цветущая… Неужели от брака с этим доктором? Значит, она счастлива? Счастливее, чем со мною? Как же так?»
Его мать, более опытная в сердечных делах, смотрела на Джой и думала:
«Она не похожа на девушку, которая наслаждается медовым месяцем… Почему? Около нее юноша, но она выглядит совсем не так, как выглядела бы я, если бы…»
Тут она опять вспомнила о Джиме — придет ли от него весточка из Прованса?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34