Я полезла в карман халата.
— Закрой глаза! — нараспев протянула я так соблазнительно, как только сумела.
Дэвид с трепетом повиновался.
Я выдавила на ладонь едва ли не все содержимое тюбика «жгучки», после чего снова ухватилась за внушительный инструмент Дэвида. Мне понадобилась буквально пара-тройка движений, чтобы глаза Дэвида широко раскрылись. Судя по его виду, он впервые в жизни осознал, что граница между райским наслаждением и адской болью весьма и весьма условна.
— Твою мать!.. — истошно завизжал он и, стряхнув мою руку, вскочил. — Какого хрена, Эли? Ты что, взбесилась? Мои бедные яйца, что с моими яйцами? Что ты со мной сделала? У меня все горит! Я подыхаю!
Он опрометью кинулся в ванную и пустил холодную воду.
— Ой, блин! — доносились из ванной его вопли. — Мать-перемать твою! Эли, вызови «скорую»! Ой, блин! Ты меня прикончила!
Я неспешно прошествовала к ванной и остановилась в дверях, небрежно прислонясь к косяку.
— В чем дело, Дэвид, дорогой? У тебя что-нибудь болит?
— Чем ты меня намазала, сука ты этакая?
— Ничем, — ответила я, с невинным видом пожимая плечами. — Постой-ка, может, вот этим? — Я извлекла из кармана остатки «жгучки» и воззрилась на мазь с таким видом, будто увидела впервые.
— Ты намазала меня «Огненным перчиком»? — Голос Дэвида сорвался на фальцет. — Мерзавка! Да ты совсем чокнулась!
— А в чем дело?
Дэвид, бережно прикрыв пострадавшие чресла, ринулся в спальню и принялся с бешеной скоростью одеваться.
— Что на тебя нашло, психопатка чертова? — чуть не плача, спросил он. — Ты что, искалечить меня решила?
— Искалечить тебя! — задумчиво переспросила я. — Да ты, между прочим, только что вешал Лайзе Браун лапшу на уши про какую-то зарубежную командировку. И даже не думал рассказать ей, что улетаешь со мной!
У Дэвида отвисла челюсть.
— Что? — тупо спросил он.
— Пока ты звонил из гостиной, я подслушивала по Микки-Маусу, — мстительно пояснила я. — Ты уж извини, Дэвид, но ничего не выйдет. Не могу я взять тебя с собой, зная, что, как только вернешься, ты сразу помчишься к Лайзе. Тебе придется сделать выбор прямо сейчас, не сходя с места. Или я, или Лайза Браун. Что скажешь?
— Я тебе все скажу, — процедил Дэвид, бережно поглаживая свои яйца, словно они были отлиты из чистейшего золота. — Моя жизнь мне во сто крат дороже всех твоих Антигуа и Хрентигуа! Ты просто стерва, Эли Харрис! К тому же бешеная! Твое место в психушке!
— А ты собачье дерьмо, Дэвид Уитворт! — завизжала в ответ я и продолжала поносить его последними словами, высунувшись из окна, пока он несся к стоянке, как заяц. — Нет, ты хуже дерьма! Дерьмо по сравнению с тобой — повидло! Последний гнида благороднее тебя в сто тысяч раз!
Машина Дэвида скрылась за углом. Я уже закрывала окно, когда заметила какого-то мужика, ошалело пялившегося на мою оголенную грудь.
Козел вонючий!
А Дэвида и след простыл.
И почему Эмма всегда права?
Глава 10
По роковому совпадению день этот, когда Дэвид во второй раз исчез из моей жизни, пришелся на дату тридцатилетней годовщины свадьбы моих родителей. Заливаясь горючими слезами, я позвонила маме, чтобы услышать совет, как лучше поступить — удавиться на колготках или выброситься из окна на железную ограду с пиками. Однако мне не повезло: мама вела неравный бой с эклерами, которые упорно не хотели выпекаться, а потому осталась глуха к моим завываниям.
— Их давно уже вынимать пора, а они даже подниматься не начали, — причитала она. — Это просто катастрофа! Я хотела пригласить профессионального повара, но твой отец и слышать об этом не пожелал. Дорого, видите ли! Сдерут с нас целое состояние за то, чтобы разогреть в микроволновке какую-нибудь фигню от «Маркса и Спенсера». Проще сделать это самим, сказал он, и сэкономить уйму денег. И ведь всю жизнь этот человек такой прижимистый. Шейлок по сравнению с твоим отцом — отчаянный транжира. Даже не верится, что мы прожили вместе тридцать лет. Да с ним и тридцати минут никто не выдержит!
— Мамочка! — всхлипнула я, воспользовавшись тем, что родительница переводила дух. — Мамочка, боюсь, что я не смогу к вам прийти.
— Что-о?!
— Я говорю, что не смогу к вам прийти, — мрачно повторила я. — Мы вконец рассорились с Дэвидом, и я убита горем. Если я приползу в таком состоянии, то только испорчу вам весь праздник своей унылой рожей.
— Джон! Послушай-ка, что несет твоя старшая дочь! — истошно завопила мама, призывая отца к телефону.
Поразительно, но всякий раз, стоило мне только что-нибудь натворить, я превращалась в его дочь.
— Джон, поговори с ней!
И она бросила трубку. Не на рычажки, а на стол. Сама же, судя по отдалявшимся крикам, отправилась за отцом в гараж. Папочка наверняка прятался там под предлогом починки каких-нибудь старых стульев для предстоящего банкета. Родителей своих я знала как облупленных.
Обычно во время громкого выяснения отношений к общему хору голосов присоединялся Бандит. Вот и сейчас в трубку ворвался его заливистый лай. Прошло добрых пять минут, прежде чем трубку наконец взяли. Но не папа. Мое ухо резанул скрипучий голос сестрички Джо.
— Послушай, Эли, если ты не придешь, то будешь в этом всю жизнь раскаиваться, — предупредила она. — Что на тебя нашло? Она же папу живьем из-за тебя съест! Со всеми потрохами.
— Дай ему трубку, — взмолилась я. Только папа был способен понять трагедию моего разбитого сердца.
— Не могу, — отрезала Джо. — Мама с ним еще не закончила. А когда закончит, то от него мало что останется, сама знаешь. Да и вообще нечего телефон занимать. Мне сейчас звонить должны.
— Парень?
— Естественно, — хмыкнула сестрица. — Ну ладно, до скорого. Смотри не опаздывай!
Послышались короткие гудки. Я непонимающе воззрилась на трубку. Потом снова набрала родительский номер. Решила изменить голос и подозвать отца, сказав, что звонит кто-то из клуба. Однако телефон был занят. Я вообразила, как Джо сидит на ступеньке, крутя телефонный шнур и выслушивая идиотские признания какого-нибудь прыщавого олуха. Насколько я знала, мальчишки в шестом классе просто помешались из-за нее.
Потом я подумала о несчастном затравленном папульке, загнанном в угол гаража. Представила кричащую маму и заливающегося лаем Бандита. Вообразила папочку, страдающего весь вечер в обществе сварливой тещи и ее гнусных подружек. И со вздохом поняла, что не могу этого допустить. Что ж, придется идти.
Поднявшись в спальню, я с отвращением посмотрела в зеркало на свою помятую физиономию. Спутанные волосы свешивались из-за ушей подобно океаническим водорослям. Глаза покраснели и заплыли. На щеках чернели разводы от туши. Когда я в таком состоянии, на меня не позарится даже колченогий и пучеглазый гоблин. Да и что мне надеть? В чем принято приходить на родительский юбилей? Большая часть моего гардероба состояла из тряпок, при виде которых мамочка кидалась к знаменитой книжке доктора Спока в надежде вычитать, можно ли еще восполнить пробелы в моем воспитании. Надежда была только на Эмму. Вот так всегда. Когда надо, ее никогда дома нет.
С вами, наверное, подобное тоже случалось. В такие минуты все видится в черном свете. Хандра вгрызается в нутро, червем точит сердце. Жизнь больше не мила, кажется, что летишь в бездонную пропасть, и даже сопротивляться не хочется, но вдруг в последнее мгновение внутренний голос напоминает: «А ведь мы с тобой все это уже проходили. И в пропасть падали. Ничего страшного в этом нет. Нужно только стиснуть зубы и начать новую жизнь». Не успела я об этом подумать, как зазвонил телефон.
— Эли! — раздался восторженный женский голос. — Эли, милочка, это я, Аманда, из «Совершенной женщины». Послушайте, несносный ребенок, мы ведь так и не договорились с вами о времени съемки. Я понимаю, сегодня суббота, и у вас по горло домашних хлопот, но наш фотограф сейчас как раз работает в вашем районе. Может ваша лучшая половина навестить вас для съемки?
— Сегодня? — обмерла я. Внезапно проблемы гардероба отошли на второй план. — Сегодня…
— Да, часов в шесть, например, — прощебетала Аманда. — Это ведь не поздно? Никакие ваши планы, надеюсь, это не нарушит?
— Вообще-то… — начала я и тут же возблагодарила Бога за родительский юбилей. — Боюсь, Аманда, ничего не выйдет. Мои мама и папа сегодня празднуют тридцать лет свадьбы, а я обещала помочь. Эклеры испечь и все такое.
— Вот как? — В голосе Аманды прозвучал живейший интерес. — Это очень любопытно. А где они живут?
— В Бриндлшеме, — ляпнула я. — На Фейрхарст-стрит. — И мысленно взмолилась, чтобы улица эта оказалась на другом конце света от Аманды и ее фотографа.
— Фейрхарст-стрит? — радостно повторила Аманда. — Какая удача! Как раз туда наш фотограф и собирается. Послушайте, Эли, это же перст судьбы! Почему бы не заснять вас с Дэвидом во время торжества? Представляете, как будет выглядеть заголовок? «Самая романтическая пара Великобритании на семейном празднике. Неразрывная связь времен и поколений». Ум-м, пальчики оближешь!
Душа моя ушла в пятки.
— Видите ли, Аманда… — сбивчиво залопотала я. — Не знаю, как отнесутся к этому мои родители. Люди они немолодые, могут разволноваться…
— Ерунда, — отрезала Аманда. — Они только рады будут. Поверьте, милочка, моему опыту. Для них это станет незабываемым событием. Представьте только: праздничные фотографии появятся на глянцевых страницах «Совершенной женщины»! Не многие семейные пары удостаивались такой чести.
Я, обессилев, рухнула на табурет и одной рукой вцепилась в волосы, готовая выдрать их и посыпать голову пеплом.
— Значит, договорились? — спросила Аманда. — Когда подъедет Дэвид?
— Вот в этом и проблема, — нашлась я.
Недоуменное молчание. Потом:
— Какая проблема?
— Дэвид не придет, — со вздохом сказала я.
— Почему? — изумилась Аманда. — Ведь такое торжество не каждый день случается.
— Дэвид заболел, — дрогнувшим голосом сказала я, поражаясь собственной наглости. — Может, и не слишком серьезно, но среди гостей будет много престарелых людей, и мы не имеем права подвергать их такому риску.
— Господи, но что с ним?
Собравшись с духом, я принялась вдохновенно врать:
— Ветрянка. В детстве он не болел, а тут подцепил где-то. Все бы еще ничего, но у пожилых людей возможны жуткие осложнения. Поэтому мы решили, что он должен сидеть дома. К тому же все лицо у него обсыпано, так что по этой причине он пока не может фотографироваться. Не знаю даже, Аманда, почему я вам раньше об этом не рассказала. Совсем из головы вылетело. Боялась, наверное, что вы мне не поверите.
— О, Эли! — Судя по взволнованному тону, Аманда заглотила мою наживку вместе с крючком, леской и поплавком. — Я вас прекрасно понимаю. Ветрянка в таком возрасте — это ужасно неприятно! Я и сама переболела довольно поздно, и, как ни старалась избавиться от последствий, все-таки отметины на лице остались. А у вас была ветрянка?
— По счастью, да.
— Слава Богу. Последнее дело для невесты — идти под венец с обсыпанным лицом. Что ж, боюсь, фотосъемку нам придется отложить до более удобных времен. Передайте, пожалуйста, привет Дэвиду. Пусть быстрее выздоравливает. И вам, милочка, удачи.
— Непременно передам, — пообещала я. — Спасибо, Аманда. Ой, постойте! Я хотела кое-что спросить у вас. Что бы вы надели на подобное семейное торжество?
— О, вы меня врасплох застали. — Чуть помолчав, она сказала: — Как насчет белого брючного костюма с золотистыми туфельками и шелковой блузки цвета морской волны?
Да, это было бы недурно, подумала я. А вслух сказала:
— Спасибо, Аманда. Я позвоню вам, как только Дэвид поправится.
Я положила трубку и схватилась за голову.
Глава 11
В конце концов я вышла из дома, облаченная в темно-синий костюм, в котором ходила устраиваться на работу. Под жакет я напялила горчичного цвета блузку, которую позаимствовала у Эммы. Мама, похоже, простила мне утреннюю выходку, но наряд мой восторга у нес не вызвал.
Сама она вырядилась в нежно-розовый балахон, скрывавший ее от шеи до пят. Сестренки мои щеголяли в одинаковых мини-платьицах, при виде которых, как мне казалось, мою вредную тетку Айлин должен был хватить удар.
— У нас, между прочим, праздник, — сухо заметила мама. — А ты словно на похороны заявилась.
После подобного комплимента я побрела в кухню, где обе мои сестренки колдовали над злополучными эклерами. Джо вытаскивала их из духовки, а Джейн начиняла кремом или взбитыми сливками. Канапе они уже успели наготовить в таком количестве, что их хватило бы на пять тысяч голодающих.
— Кто придет? — полюбопытствовала я, отправив в рот кусочек сыра и потянувшись за ломтиком ананаса. — Винни-Пух, Кролик и все-все-все?
— Мы получили пятьдесят семь поздравлений, — гордо ответила мама.
— Ого! — искренне восхитилась я. — Вот уж не подозревала, что у нас столько знакомых.
— Тетя Айлин, — начала перечислять мама, — тетя Мо-рин, тетя Гвендолин, тетя…
— Дальше можешь не продолжать, — сказала я. — Этих старых дев у нас хоть пруд пруди. Ради бесплатного пончика они на край света пойдут. А еще кто?
— Наши бывшие соседи по Сейнтбридж-роуд, — сказала Джо, ехидно ухмыляясь. — Бакстеры. Помнишь их?
— Бакстеры? — переспросила я.
— Угу, — подтвердила Джо. — Включая Джереми.
— Джереми Бакстер?
— Совершенно верно.
— Но…
— Его мама специально ради тебя пригласила, — со смехом пояснила моя младшая сестренка.
— Мама! — взвыла я. — Как ты могла?
Джереми Бакстер был первым мальчишкой, с которым мы целовались. Как вы уже догадались, Бакстеры жили по соседству с нами. Джереми был на год старше меня, а нас, девочек, родители в детстве от дома далеко не отпускали, так что особенно выбирать мне было не из кого. Но уже в начальной школе, услышав, что Джереми все называют зубрилой, я перестала позволять ему эти вольности. Когда мне исполнилось двенадцать, Джереми замучили прыщи с угрями, и с тех пор мы с ним почти не общались. Пригласив моего бывшего приятеля на семейный праздник, мама, по-видимому, извинялась перед ним за то, что я когда-то не пригласила его на свое тринадцатилетие. Тогда над Джереми все потешались из-за вулканического фурункула на шее.
— Интересно посмотреть, каким он стал, — мечтательно произнесла Джейн.
— А я знаю! — воскликнула Джо, хлопая в ладоши. — Последние десять лет он наверняка проторчал за компьютером. Он носит очки вот с такими линзами. — Джо указала на стаканы для виски. — А кожа у него такого цвета, как у глубоководных рыб, которые всю жизнь проводят в кромешном мраке. По сравнению с ним Джабба Хатт — голливудский красавчик.
— Джо, не вредничай, — потребовала мама.
— Но ведь это сущая правда, мамочка! — с невинным видом заявила Джо. — Держу пари, у него до сих пор вся морда в прыщах.
— Джо! — возмутилась мама.
— Ваше дело, — махнула рукой Джо. — В конце концов, ты его для Эли пригласила. Пусть он даже на бородавочника похож, ей перед ним хвостом крутить, а не нам.
— Да я к Джереми Бакстеру ближе чем на пушечный выстрел не подойду, — твердо заявила я. — Мама, скажи им!
— Я никому не позволю измываться над моими гостями! — неожиданно взорвалась матушка. — Может, вы все и считаете себя взрослыми, но в моем доме вы обязаны вести себя прилично и слушаться меня. А я настаиваю, чтобы с Джереми Бак-стером вы держались вежливо, на кого бы он ни был похож. И не смейтесь, когда он будет заикаться.
Ах да, я совсем забыла, что бедняга еще и заикается.
— Я н-никогда н-не смеюсь и-над зза-за-заиками, — с серьезным видом сказала Джо, за что мама от души стеганула ее по заднице кухонным полотенцем.
От дальнейших истязаний мою бойкую на язычок сестрицу спасло возвращение папы. Он совершил первую ездку на такси в богадельню за теми из гостей, которые присутствовали на их с мамой свадьбе тридцать лет назад и уже тогда пребывали в почтенном возрасте. Вскоре доставили и мою бабушку по материнской линии. Я вышла из дома, чтобы помочь папе катить ее коляску, как вдруг, к своему ужасу, заметила, что на бабушке точно такое же нежно-розовое платье, как у мамы. Только бабушка предпочла дополнить ансамбль элегантной шляпкой, вошедшей в моду при королеве Виктории.
— Папа, — прошипела я, когда мы подкатили старушку к камину. — На ней платье как на маме.
— Ну и что? — спросил он.
Не понять мужчинам наших проблем!
— А то, что мамочка расстроится, — пояснила я. — Она ведь хочет быть царицей бала. Это ее праздник.
— О чем вы шепчетесь? — подозрительно осведомилась бабуся.
Бабушек, конечно, нужно любить и уважать, но видели бы вы нашу бабульку! Сварливую и вздорную каргу со слухом летучей мыши. Ее локаторы улавливали сплетни за сто пятьдесят ярдов.
— Мы обсуждали, как тебе идет это платье, бабушка, — соврала я.
Старушенция приосанилась, напомнив мне расфуфыренную курицу.
— Кто из нас скажет маме? — прошептала я еле слышно на ухо отцу.
— А где Джозефина?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36