И все-таки даже тогда он инстинктивно чувствовал, что его мать какая-то другая, в ней было нечто, что впоследствии он определил как воспитание и настоящую породу.
Став старше, он понял, что их маленькая семья держалась на спокойной силе Ребекки, тогда как его отец хватался сначала за одно дело, затем за другое, добивался каких-то мелких успехов, а слишком часто терпел неудачи – изрядно спекулируя родословной жены и ее связями в обществе, когда пытался сшибить бабки у фортуны.
Его родители ссорились редко, поскольку Ребекка Гаррисон считала семейные скандалы прерогативой низких сословий. Однако однажды, когда ему было двенадцать лет, Ли услышал, как она гневно повысила голос. Это произошло после того, как она узнала, что Шерман пытался вложить капитал еще в какое-то дело, взяв ссуду у ее брата. Шерман сперва уговаривал ее и льстил, а затем набросился с гневными обвинениями, утверждая, что она намеренно устраивает ему саботаж, не давая возможности добиться успеха, которого он давно заслужил.
Она ответила ему с холодным презрением, которого Ли прежде никогда от нее не слышал:
– А ты можешь честно гарантировать мне, что станешь соблюдать свои обязательства перед моим братом, невзирая на исход дела? Я так не думаю… Так что лучше бы тебе посоветоваться со своей совестью, как я постоянно советуюсь со своей. Тогда, возможно, ты увидишь, кто и что мешает успеху в делах, которого ты так жаждешь. Семейство Гаррисонов унаследовало свое богатство от пиратов и разбойников, но я горжусь тем, что никто из них не маскировался под честного бизнесмена. Прояви немного независимости, Шерман, и ты получишь мою поддержку, а также сможешь пользоваться связями моего семейства. А если покажешь мне свой слабый характер, то лучшее, что я смогу тебе предложить, это нейтралитет, и в этом случае я не допущу тебя до своих родственников.
Тогда Ли понял, что все дело было в Шермане, в том, как он занимался делами, хотя лишь несколько лет спустя у него в голове созрело обвинение, которое эмоционально отделило его от отца.
Тогда он приехал из школы на рождественские каникулы. Он и его товарищ, с которым он делил в школе комнату, Роб Петерсен, пошли на дневной сеанс в кино – это был «Кот Баллу», он как сейчас помнит, а потом они отправились на окраину города к «Манеро», чтобы съесть там мяса и печеной картошки. И вот там он заметил в углу знакомое лицо. Это был Шерман, увлеченный беседой с молодой женщиной. Возможно, это какая-нибудь деловая встреча, сказал себе сначала Ли, не желая верить своим глазам. И все же это был не тот ресторан, где обычно бывал Шерман, а когда Ли увидел, как он наклонился и что-то прошептал девушке на ухо, дотронулся до ее руки таким манером, который был далеко не просто дружеским, то он понял, что его отец «гуляет». Чувствуя, как ему стало нехорошо под ложечкой, он поднялся, сжал кулаки и подошел к столику Шермана.
– Привет, отец, – сказал он.
Шерман заметно побледнел. Глаза его предательски забегали, но потом он овладел собой и ответил в своей обычной, простой манере:
– Привет, Ли. Что ты тут делаешь?
– Пришел на ланч с Робом. А ты что тут делаешь?
– Тоже пришел на ланч, – объяснил Шерман, усмехнувшись. – Скорее всего, ты не знаком с Мерилин Уэллер… Мерилин, это мой сын Ли. Мерилин работает у нас в бухгалтерии, и она любезно пропустила свое время ланча, потому что готовила мне срочные бумаги. И самое малое, что я мог сделать, это пригласить ее покушать, когда она все закончила, правильно? – Глаза Шермана все еще боялись встречаться с глазами сына, когда он добавил: – Может, вы с Робом подсядете к нам?
– Нет. Нет, благодарю.
– Ну, тогда, – сказал приветливо Шерман, словно ему нечего было скрывать, – тогда увидимся дома вечером.
Ли вернулся к своему столу, чувствуя, что его мир пошатнулся словно от землетрясения и остался стоять, зияя большими трещинами там, где когда-то был монолит. Он ковырял пищу, которую ему больше не хотелось есть, и отвергал вопросы и догадки Роба, что же с ним произошло. Возможно, ему и помогло бы, стало легче, расскажи он обо всем приятелю, дай волю своему негодованию. Однако Ли чувствовал, что рассказывать обо всем постороннему ему не позволяет его семейная гордость, пусть даже это и лучший его друг.
Потом, когда мальчики подозвали официанта, тот объявил, что все уже оплачено мистером Стоуном. Этот жест лишь усилил злость Ли, потому что мальчик увидел в этом неуклюжую попытку купить его молчание.
Весь остаток дня его честность боролась с любовью к матери. Стоит ли ему причинять боль Ребекке или лучше обманывать ее? Ли все еще не мог решиться и метался, когда за ужином Шерман опередил его. Излучая обаяние и уверенность в себе, он как бы случайно упомянул, что встретил в ресторане Ли, когда пошел туда на ланч с «сотрудником из бухгалтерии». Если Ребекка и заподозрила что-то, то в ее сдержанной улыбке воспитанного человека не было видно ничего.
Начиная с того дня Ли отгородился от отца и стал подражать Ребекке с ее чувством собственного достоинства, честью и независимостью. Он отказался поступать в Дармут, альма-матер Шермана, и вместо этого объявил о своих намерениях поступать в университет Нью-Йорка. Он не обращал внимания на насмешливые отзывы Шермана по этому поводу, его заверения, что ничего ценного он там не приобретет, его прямые угрозы, что Ли подрывает свое собственное будущее.
Уж по крайней мере лучше, чем такое будущее, как у тебя, думал. Ли. И уж лучше он останется поближе к дому, чтобы почаще видеться с матерью и приглядывать за отцом. Раз уж Ли объявил для себя Шермана слабаком и обманщиком, то подтверждающие это факты было нетрудно найти: подслушанная случайно беседа с его бухгалтером, паника по поводу аудиторской проверки, перешептывания и флирт с одной из подруг Ребекки, сердитый визит коллеги по бизнесу, обвинения в должностных преступлениях, угрозы передать дело в суд, – заявление было отозвано лишь после того, как Ребекка покрыла недостачу, продав порцию и без того тощего портфеля акций, ее приданого.
– Почему ты не уйдешь от него? – спросил как-то раз он мать, когда застал ее в спальне, проливающей спокойные слезы.
– Гаррисоны не разводятся, – ответила она. – Я ведь давала обещание быть с ним «и в счастье, и в горе». Это не был просто обет твоему отцу, скорее, мои обязательства перед собой… и я намерена хранить их. Жизнь потеряет для меня смысл, если я не смогу доверять самой себе. Тогда мне нельзя будет давать кому-нибудь слово, раз я буду знать, что оно ничего не значит.
Ли очень долго размышлял над этими словами Ребекки; они показались ему наполненными таким огромным значением, как мало что в жизни; особенно тогда, когда он почувствовал, что сильно расходится во взглядах на жизнь со своими ровесниками.
Проучившись два года в колледже, он добровольно пошел в армию и был направлен в Форт Гамильтон в Бруклине на обучение в корпусе капелланов. Он начал свой путь чести и долга как идеалист в поисках самоутверждения. Однако часть его идеализма, самая чистая, умерла во Вьетнаме. Он уехал оттуда гораздо большим реалистом, готовым использовать систему, чтобы, опираясь на нее, пытаться делать добро.
И этой ночью Ли думал, пока ехал на машине, на север, что вот у него и появился случай сделать доброе дело и что увиденное им несчастье коснулось его сердца глубже, чем все, что он встречал прежде.
8
Ли спал чутко и поднимался чуть ли не каждый час, чтобы взглянуть на свою гостью. Он предусмотрительно оставил свою телефонную книгу на ночном столике, открытую на странице с телефоном доктора из соседней деревни. Однако дыхание у Стиви казалось регулярным, а пульс ровным.
В восемь часов он поднялся, пошел на кухню и открыл холодильник, который оказался набит до отказа фруктами, овощами, свежими яйцами с фермы и маслом. Ли улыбнулся и мысленно похвалил своего юного помощника, Тима Фалдона, за хорошую работу. За семь месяцев, когда Ли забрал Тима из детского дома и организовал ему работу и жилье, мальчик ни разу не давал ему повода пожалеть об этом.
Выжав немного свежего апельсинового сока в кувшин, Ли достал ярко начищенную медную сковородку с висевшей над головой полки и начал жарить бекон. Ему нравилось хозяйничать в своей просторной, но все же уютной кухне, однако он редко занимался всем этим; здесь было место его уединения. Давно он не привозил женщин в свое холостяцкое убежище. Красотки из общества, которые заполняли его почтовый ящик приглашениями на вечеринки и балы, были подозрительными в его глазах, ведь они принадлежали к миру Шермана и Ребекки Стоун. Мать часто укоряла его, что он «обручен со своей работой», и этого он не мог отрицать. Впрочем, сейчас это было необходимо; как еще мог он увеличить скромное наследство дедушки Гаррисона? Только лишь запустив его в динамичный, напряженный деловой ритм. Когда-нибудь он остепенится, обещал он Ребекке, но только тогда, когда придет время, и появится именно та женщина, которая ему нужна.
Разбив четыре яйца в чашу, он начал взбивать их железной метелкой. И лишь когда он поймал себя на том, что напевает «Незнакомцы в ночи», понял, что радуется возможности помочь юной женщине, которая спит в его комнате для гостей. Притормози, Стоун, предостерег он тогда себя. Не забывай, что это доброе дело и больше нечего.
И все-таки он приготовил белый плетеный поднос, а потом вышел на улицу, чтобы сорвать несколько побегов ранней форсайтии и поставить их в маленькую вазу. Просто чтобы завтрак показался более приятным. Потом отправился в комнату для гостей и подтянул старомодные деревянные жалюзи кверху.
В лучах утреннего солнца, устремившихся в окно, спящая девушка показалась ему ангельски красивой. Трудно было поверить, что всего накануне вечером он видел ее в таком ужасном состоянии. Он осторожно потряс ее за плечо, затем чуть сильней. Она зевнула, потянулась и открыла глаза.
– Доброе утро, – спокойно сказал он, не желая, чтобы она испугалась или подумала что-нибудь еще. – Я Ли Стоун. Ты сейчас находишься в моем доме. Не знаю, помнишь ли ты хоть что-то, но ты… действительно в эту ночь была совершенно без памяти. Но согласилась заехать на чашку кофе, – добавил он с успокаивающей улыбкой, – так что вот… со всей закуской.
Стиви села, потерла глаза, поглядела на поднос с завтраком, а затем на мужчину с его суровым и красивым лицом, который принес ей это. Спали или нет они вместе? – подумала она. Тогда почему он глядит на нее с такой нежностью и озабоченностью? Потом заметила, что на ней ничего нет, только мужское пальто. Господи, подумала она, дела действительно скверные, если она вырубилась и занималась любовью с совершенно незнакомым мужиком. По ее мнению, это было на несколько ступенек ниже, чем спать с обитателями Забегаловки; там каждый был… вроде как свой, из одной семьи, даже если она и едва знала его. Стиви заглянула поглубже в память, пытаясь понять, что же происходило накануне в Забегаловке. Она вспомнила, что приняла «кваалуды» и спиртного. Пол все время ей подливал. Но вот как она попала сюда? Посмотрев на окно, она увидела цветущие побеги, которые вились по наружным ставням, а дальше множество деревьев и полоску воды, сверкающую под утренним солнцем будто алмазное поле. О, Боже – ее заманили в чертову глухомань, не иначе!
Не понимая, сколько сейчас времени, она взяла чашку дымящегося кофе и сделала глоток, разглядывая мужчину через край чашки. Очень привлекательный, подумалось ей. Если она позволила ему трахнуть ее, то в этом, конечно, нет ничего страшного.
– Вы сделали хороший кофе, мистер Стоун.
– Я не только это делаю хорошо, – ответил он, и Стиви тут же подумала, что он кое на что намекает… Но он подвинул ей поближе поднос. – Попробуйте мой омлет.
Она поглядела на яичницу и дотронулась до нее вилкой. А потом внезапно спросила:
– А ты друг Самсона? – Ей пришло в голову, что он продал ее этому мужику, как когда-то продал Полу.
Однако ответ Ли прозвучал вполне определенно.
– Ни за что в жизни, – заявил он с выражением открытого неодобрения. – А если хочешь знать, то Самсон Лав тебе тоже вовсе не друг.
– А я тебя и не спрашиваю, – заявила сурово Стиви. Одно дело ей самой сердиться на Самсона, а совсем другое позволять незнакомцу выступать против него.
Ли и не собирался спорить. Он снова кивнул на омлет:
– Давай позавтракай… Если тебе понравился мой кофе, то понравится и омлет. – А коль скоро Стиви продолжала с подозрением разглядывать его, Ли подцепил вилкой кусочек омлета и поднес ей ко рту.
Стиви разжала надутые губки и съела без возражений. Затем еще один кусочек.
Ли невольно улыбнулся ее покорности. В конце концов, словно нехотя, она взяла вилку и собственную руку.
– О'кей, – сказала она, – он хорош.
Когда она пережевывала бекон, тупая, пульсирующая боль вступила ей в голову. Она откинулась назад на подушки и стала тереть виски.
– Что случилось? – спросил Ли. – Тебе плохо?
– Голова болит, – прошептала она. – Ужасно. Он пошел в ванную и вернулся со стаканом воды и двумя таблетками аспирина.
– Вот, – сказал он. – Прими. Если у тебя похмелье, то тебе, пожалуй, пока больше ничего не нужно есть. Когда почувствуешь себя лучше, то примешь ванну или душ. Мыло и полотенце ты найдешь в ванной, а чистую одежду в шкафу. А я загляну к тебе попозже.
Что задумал этот парень? – удивилась Стиви, когда Ли вышел из комнаты. Он вроде неплохо набит деньгами и уж точно симпатичный. Может, он один из тех типов из центра города, которые приезжают побалдеть с фриками из Забегаловки. Он обращался с ней забавно, как-то на старомодный манер, но она все еще не поняла, в самом деле ему не было никакого дела до ее прелестей или он уже переспал с ней.
Она закрыла глаза и лежала неподвижно, предоставив аспирину делать свое дело. Через час она поднялась и пустила воду в большую ванну, у которой вместо ножек были четыре лапы. Заглянув в деревянный шкаф, она обнаружила там стопку пушистых полотенец и набор душистого мыла и соли для ванной. Одну вещь она может сказать точно, подумала она. Парень женат – и жена, вероятно, куда-то уехала. Только женщина может содержать ванную в таком порядке.
После долгого, роскошного купания в теплой мыльной воде она вытерлась и заглянула в шкаф, где, как ей было сказано, лежала одежда. Обследовав все полки и вешалки, она с удивлением обнаружила, что никакой женской одежды нет. Как ни странно, это ей понравилось – хотя почему это могло ее интересовать, она не знала.
Она натянула синий пуловер, слишком просторные джинсы, которые перехватила в талии кожаным ремнем, и мокасины, которые оказались ей почти впору, после того как она натянула на ноги две пары шерстяных носков. Поглядев на себя в зеркало в дубовой раме, Стиви с сожалением решила, что выглядит как двенадцатилетнее дитя – слишком далеко от темпераментной потаскухи.
Не обнаружив Ли нигде в доме, она вышла на улицу. Воздух казался холодным и бодрящим, с легким запахом близкой весны. Сзади нее раздавался шум водопада; за лужайкой простиралось сапфирное озеро, а над ней сияло поразительно ясное синее небо. Красивое место, признала Стиви, почти волшебное, и все же отличающееся от того волшебства, которое Самсон творил своими пилюлями и порошками, а еще мановением руки. Услышав, как за углом дома раздаются какие-то звуки, она направилась туда и обнаружила, что ее хозяин подстригает тисовую ограду старомодными ручными ножницами. Он прекратил работу, увидев ее.
– Ну как, теперь лучше?
– Немного, спасибо.
– Тебе еще повезло, что ты отделалась простым похмельем, – строго сказал он. – Все могло быть гораздо хуже.
Она округлила глаза.
– Может, не надо? Ну, пусть я малость перебрала вчера, но в нотациях не нуждаюсь. Сейчас я уже о'кей.
– Ох ты, правда? – Он уперся руками в бока и пристально посмотрел на нее. – Раз уж ты приехала сюда со мной, я покажу тебе, что ты сейчас вовсе не «о'кей».
– Приехала сюда?
Вместо ответа он резко подошел и схватил Стиви за руку, а затем потащил ее на тропу, которая вела в густой лес, начинавшийся за домом. Она хотела было сопротивляться, однако сосновый запах и холодный воздух в лесу показались такими бодрящими.
– Давай за мной, – сказал Ли, когда они вышли на тропу, – вверх до водопада. Всего милю… ерунда. Приготовились, на старт, марш!
Он побежал, не спеша и размеренно. Стиви секунду глядела на него. В самодовольном, покровительственном тоне парня ей почудилось слабое эхо адмиральской самоуверенности. Ну что ж, она покажет ему, что к чему. Она помчалась за ним, в ярости от того, что он бежит так демонстративно медленно, чтобы она не отставала. Собрав всю свою энергию, она вырвалась вперед и обогнала его с торжествующим смехом. Не обращая внимания на ветки деревьев, хлеставшие ее по лицу, Стиви все чаще отталкивалась ногами, раздвигая свои пределы, словно вся ее жизнь зависела от этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Став старше, он понял, что их маленькая семья держалась на спокойной силе Ребекки, тогда как его отец хватался сначала за одно дело, затем за другое, добивался каких-то мелких успехов, а слишком часто терпел неудачи – изрядно спекулируя родословной жены и ее связями в обществе, когда пытался сшибить бабки у фортуны.
Его родители ссорились редко, поскольку Ребекка Гаррисон считала семейные скандалы прерогативой низких сословий. Однако однажды, когда ему было двенадцать лет, Ли услышал, как она гневно повысила голос. Это произошло после того, как она узнала, что Шерман пытался вложить капитал еще в какое-то дело, взяв ссуду у ее брата. Шерман сперва уговаривал ее и льстил, а затем набросился с гневными обвинениями, утверждая, что она намеренно устраивает ему саботаж, не давая возможности добиться успеха, которого он давно заслужил.
Она ответила ему с холодным презрением, которого Ли прежде никогда от нее не слышал:
– А ты можешь честно гарантировать мне, что станешь соблюдать свои обязательства перед моим братом, невзирая на исход дела? Я так не думаю… Так что лучше бы тебе посоветоваться со своей совестью, как я постоянно советуюсь со своей. Тогда, возможно, ты увидишь, кто и что мешает успеху в делах, которого ты так жаждешь. Семейство Гаррисонов унаследовало свое богатство от пиратов и разбойников, но я горжусь тем, что никто из них не маскировался под честного бизнесмена. Прояви немного независимости, Шерман, и ты получишь мою поддержку, а также сможешь пользоваться связями моего семейства. А если покажешь мне свой слабый характер, то лучшее, что я смогу тебе предложить, это нейтралитет, и в этом случае я не допущу тебя до своих родственников.
Тогда Ли понял, что все дело было в Шермане, в том, как он занимался делами, хотя лишь несколько лет спустя у него в голове созрело обвинение, которое эмоционально отделило его от отца.
Тогда он приехал из школы на рождественские каникулы. Он и его товарищ, с которым он делил в школе комнату, Роб Петерсен, пошли на дневной сеанс в кино – это был «Кот Баллу», он как сейчас помнит, а потом они отправились на окраину города к «Манеро», чтобы съесть там мяса и печеной картошки. И вот там он заметил в углу знакомое лицо. Это был Шерман, увлеченный беседой с молодой женщиной. Возможно, это какая-нибудь деловая встреча, сказал себе сначала Ли, не желая верить своим глазам. И все же это был не тот ресторан, где обычно бывал Шерман, а когда Ли увидел, как он наклонился и что-то прошептал девушке на ухо, дотронулся до ее руки таким манером, который был далеко не просто дружеским, то он понял, что его отец «гуляет». Чувствуя, как ему стало нехорошо под ложечкой, он поднялся, сжал кулаки и подошел к столику Шермана.
– Привет, отец, – сказал он.
Шерман заметно побледнел. Глаза его предательски забегали, но потом он овладел собой и ответил в своей обычной, простой манере:
– Привет, Ли. Что ты тут делаешь?
– Пришел на ланч с Робом. А ты что тут делаешь?
– Тоже пришел на ланч, – объяснил Шерман, усмехнувшись. – Скорее всего, ты не знаком с Мерилин Уэллер… Мерилин, это мой сын Ли. Мерилин работает у нас в бухгалтерии, и она любезно пропустила свое время ланча, потому что готовила мне срочные бумаги. И самое малое, что я мог сделать, это пригласить ее покушать, когда она все закончила, правильно? – Глаза Шермана все еще боялись встречаться с глазами сына, когда он добавил: – Может, вы с Робом подсядете к нам?
– Нет. Нет, благодарю.
– Ну, тогда, – сказал приветливо Шерман, словно ему нечего было скрывать, – тогда увидимся дома вечером.
Ли вернулся к своему столу, чувствуя, что его мир пошатнулся словно от землетрясения и остался стоять, зияя большими трещинами там, где когда-то был монолит. Он ковырял пищу, которую ему больше не хотелось есть, и отвергал вопросы и догадки Роба, что же с ним произошло. Возможно, ему и помогло бы, стало легче, расскажи он обо всем приятелю, дай волю своему негодованию. Однако Ли чувствовал, что рассказывать обо всем постороннему ему не позволяет его семейная гордость, пусть даже это и лучший его друг.
Потом, когда мальчики подозвали официанта, тот объявил, что все уже оплачено мистером Стоуном. Этот жест лишь усилил злость Ли, потому что мальчик увидел в этом неуклюжую попытку купить его молчание.
Весь остаток дня его честность боролась с любовью к матери. Стоит ли ему причинять боль Ребекке или лучше обманывать ее? Ли все еще не мог решиться и метался, когда за ужином Шерман опередил его. Излучая обаяние и уверенность в себе, он как бы случайно упомянул, что встретил в ресторане Ли, когда пошел туда на ланч с «сотрудником из бухгалтерии». Если Ребекка и заподозрила что-то, то в ее сдержанной улыбке воспитанного человека не было видно ничего.
Начиная с того дня Ли отгородился от отца и стал подражать Ребекке с ее чувством собственного достоинства, честью и независимостью. Он отказался поступать в Дармут, альма-матер Шермана, и вместо этого объявил о своих намерениях поступать в университет Нью-Йорка. Он не обращал внимания на насмешливые отзывы Шермана по этому поводу, его заверения, что ничего ценного он там не приобретет, его прямые угрозы, что Ли подрывает свое собственное будущее.
Уж по крайней мере лучше, чем такое будущее, как у тебя, думал. Ли. И уж лучше он останется поближе к дому, чтобы почаще видеться с матерью и приглядывать за отцом. Раз уж Ли объявил для себя Шермана слабаком и обманщиком, то подтверждающие это факты было нетрудно найти: подслушанная случайно беседа с его бухгалтером, паника по поводу аудиторской проверки, перешептывания и флирт с одной из подруг Ребекки, сердитый визит коллеги по бизнесу, обвинения в должностных преступлениях, угрозы передать дело в суд, – заявление было отозвано лишь после того, как Ребекка покрыла недостачу, продав порцию и без того тощего портфеля акций, ее приданого.
– Почему ты не уйдешь от него? – спросил как-то раз он мать, когда застал ее в спальне, проливающей спокойные слезы.
– Гаррисоны не разводятся, – ответила она. – Я ведь давала обещание быть с ним «и в счастье, и в горе». Это не был просто обет твоему отцу, скорее, мои обязательства перед собой… и я намерена хранить их. Жизнь потеряет для меня смысл, если я не смогу доверять самой себе. Тогда мне нельзя будет давать кому-нибудь слово, раз я буду знать, что оно ничего не значит.
Ли очень долго размышлял над этими словами Ребекки; они показались ему наполненными таким огромным значением, как мало что в жизни; особенно тогда, когда он почувствовал, что сильно расходится во взглядах на жизнь со своими ровесниками.
Проучившись два года в колледже, он добровольно пошел в армию и был направлен в Форт Гамильтон в Бруклине на обучение в корпусе капелланов. Он начал свой путь чести и долга как идеалист в поисках самоутверждения. Однако часть его идеализма, самая чистая, умерла во Вьетнаме. Он уехал оттуда гораздо большим реалистом, готовым использовать систему, чтобы, опираясь на нее, пытаться делать добро.
И этой ночью Ли думал, пока ехал на машине, на север, что вот у него и появился случай сделать доброе дело и что увиденное им несчастье коснулось его сердца глубже, чем все, что он встречал прежде.
8
Ли спал чутко и поднимался чуть ли не каждый час, чтобы взглянуть на свою гостью. Он предусмотрительно оставил свою телефонную книгу на ночном столике, открытую на странице с телефоном доктора из соседней деревни. Однако дыхание у Стиви казалось регулярным, а пульс ровным.
В восемь часов он поднялся, пошел на кухню и открыл холодильник, который оказался набит до отказа фруктами, овощами, свежими яйцами с фермы и маслом. Ли улыбнулся и мысленно похвалил своего юного помощника, Тима Фалдона, за хорошую работу. За семь месяцев, когда Ли забрал Тима из детского дома и организовал ему работу и жилье, мальчик ни разу не давал ему повода пожалеть об этом.
Выжав немного свежего апельсинового сока в кувшин, Ли достал ярко начищенную медную сковородку с висевшей над головой полки и начал жарить бекон. Ему нравилось хозяйничать в своей просторной, но все же уютной кухне, однако он редко занимался всем этим; здесь было место его уединения. Давно он не привозил женщин в свое холостяцкое убежище. Красотки из общества, которые заполняли его почтовый ящик приглашениями на вечеринки и балы, были подозрительными в его глазах, ведь они принадлежали к миру Шермана и Ребекки Стоун. Мать часто укоряла его, что он «обручен со своей работой», и этого он не мог отрицать. Впрочем, сейчас это было необходимо; как еще мог он увеличить скромное наследство дедушки Гаррисона? Только лишь запустив его в динамичный, напряженный деловой ритм. Когда-нибудь он остепенится, обещал он Ребекке, но только тогда, когда придет время, и появится именно та женщина, которая ему нужна.
Разбив четыре яйца в чашу, он начал взбивать их железной метелкой. И лишь когда он поймал себя на том, что напевает «Незнакомцы в ночи», понял, что радуется возможности помочь юной женщине, которая спит в его комнате для гостей. Притормози, Стоун, предостерег он тогда себя. Не забывай, что это доброе дело и больше нечего.
И все-таки он приготовил белый плетеный поднос, а потом вышел на улицу, чтобы сорвать несколько побегов ранней форсайтии и поставить их в маленькую вазу. Просто чтобы завтрак показался более приятным. Потом отправился в комнату для гостей и подтянул старомодные деревянные жалюзи кверху.
В лучах утреннего солнца, устремившихся в окно, спящая девушка показалась ему ангельски красивой. Трудно было поверить, что всего накануне вечером он видел ее в таком ужасном состоянии. Он осторожно потряс ее за плечо, затем чуть сильней. Она зевнула, потянулась и открыла глаза.
– Доброе утро, – спокойно сказал он, не желая, чтобы она испугалась или подумала что-нибудь еще. – Я Ли Стоун. Ты сейчас находишься в моем доме. Не знаю, помнишь ли ты хоть что-то, но ты… действительно в эту ночь была совершенно без памяти. Но согласилась заехать на чашку кофе, – добавил он с успокаивающей улыбкой, – так что вот… со всей закуской.
Стиви села, потерла глаза, поглядела на поднос с завтраком, а затем на мужчину с его суровым и красивым лицом, который принес ей это. Спали или нет они вместе? – подумала она. Тогда почему он глядит на нее с такой нежностью и озабоченностью? Потом заметила, что на ней ничего нет, только мужское пальто. Господи, подумала она, дела действительно скверные, если она вырубилась и занималась любовью с совершенно незнакомым мужиком. По ее мнению, это было на несколько ступенек ниже, чем спать с обитателями Забегаловки; там каждый был… вроде как свой, из одной семьи, даже если она и едва знала его. Стиви заглянула поглубже в память, пытаясь понять, что же происходило накануне в Забегаловке. Она вспомнила, что приняла «кваалуды» и спиртного. Пол все время ей подливал. Но вот как она попала сюда? Посмотрев на окно, она увидела цветущие побеги, которые вились по наружным ставням, а дальше множество деревьев и полоску воды, сверкающую под утренним солнцем будто алмазное поле. О, Боже – ее заманили в чертову глухомань, не иначе!
Не понимая, сколько сейчас времени, она взяла чашку дымящегося кофе и сделала глоток, разглядывая мужчину через край чашки. Очень привлекательный, подумалось ей. Если она позволила ему трахнуть ее, то в этом, конечно, нет ничего страшного.
– Вы сделали хороший кофе, мистер Стоун.
– Я не только это делаю хорошо, – ответил он, и Стиви тут же подумала, что он кое на что намекает… Но он подвинул ей поближе поднос. – Попробуйте мой омлет.
Она поглядела на яичницу и дотронулась до нее вилкой. А потом внезапно спросила:
– А ты друг Самсона? – Ей пришло в голову, что он продал ее этому мужику, как когда-то продал Полу.
Однако ответ Ли прозвучал вполне определенно.
– Ни за что в жизни, – заявил он с выражением открытого неодобрения. – А если хочешь знать, то Самсон Лав тебе тоже вовсе не друг.
– А я тебя и не спрашиваю, – заявила сурово Стиви. Одно дело ей самой сердиться на Самсона, а совсем другое позволять незнакомцу выступать против него.
Ли и не собирался спорить. Он снова кивнул на омлет:
– Давай позавтракай… Если тебе понравился мой кофе, то понравится и омлет. – А коль скоро Стиви продолжала с подозрением разглядывать его, Ли подцепил вилкой кусочек омлета и поднес ей ко рту.
Стиви разжала надутые губки и съела без возражений. Затем еще один кусочек.
Ли невольно улыбнулся ее покорности. В конце концов, словно нехотя, она взяла вилку и собственную руку.
– О'кей, – сказала она, – он хорош.
Когда она пережевывала бекон, тупая, пульсирующая боль вступила ей в голову. Она откинулась назад на подушки и стала тереть виски.
– Что случилось? – спросил Ли. – Тебе плохо?
– Голова болит, – прошептала она. – Ужасно. Он пошел в ванную и вернулся со стаканом воды и двумя таблетками аспирина.
– Вот, – сказал он. – Прими. Если у тебя похмелье, то тебе, пожалуй, пока больше ничего не нужно есть. Когда почувствуешь себя лучше, то примешь ванну или душ. Мыло и полотенце ты найдешь в ванной, а чистую одежду в шкафу. А я загляну к тебе попозже.
Что задумал этот парень? – удивилась Стиви, когда Ли вышел из комнаты. Он вроде неплохо набит деньгами и уж точно симпатичный. Может, он один из тех типов из центра города, которые приезжают побалдеть с фриками из Забегаловки. Он обращался с ней забавно, как-то на старомодный манер, но она все еще не поняла, в самом деле ему не было никакого дела до ее прелестей или он уже переспал с ней.
Она закрыла глаза и лежала неподвижно, предоставив аспирину делать свое дело. Через час она поднялась и пустила воду в большую ванну, у которой вместо ножек были четыре лапы. Заглянув в деревянный шкаф, она обнаружила там стопку пушистых полотенец и набор душистого мыла и соли для ванной. Одну вещь она может сказать точно, подумала она. Парень женат – и жена, вероятно, куда-то уехала. Только женщина может содержать ванную в таком порядке.
После долгого, роскошного купания в теплой мыльной воде она вытерлась и заглянула в шкаф, где, как ей было сказано, лежала одежда. Обследовав все полки и вешалки, она с удивлением обнаружила, что никакой женской одежды нет. Как ни странно, это ей понравилось – хотя почему это могло ее интересовать, она не знала.
Она натянула синий пуловер, слишком просторные джинсы, которые перехватила в талии кожаным ремнем, и мокасины, которые оказались ей почти впору, после того как она натянула на ноги две пары шерстяных носков. Поглядев на себя в зеркало в дубовой раме, Стиви с сожалением решила, что выглядит как двенадцатилетнее дитя – слишком далеко от темпераментной потаскухи.
Не обнаружив Ли нигде в доме, она вышла на улицу. Воздух казался холодным и бодрящим, с легким запахом близкой весны. Сзади нее раздавался шум водопада; за лужайкой простиралось сапфирное озеро, а над ней сияло поразительно ясное синее небо. Красивое место, признала Стиви, почти волшебное, и все же отличающееся от того волшебства, которое Самсон творил своими пилюлями и порошками, а еще мановением руки. Услышав, как за углом дома раздаются какие-то звуки, она направилась туда и обнаружила, что ее хозяин подстригает тисовую ограду старомодными ручными ножницами. Он прекратил работу, увидев ее.
– Ну как, теперь лучше?
– Немного, спасибо.
– Тебе еще повезло, что ты отделалась простым похмельем, – строго сказал он. – Все могло быть гораздо хуже.
Она округлила глаза.
– Может, не надо? Ну, пусть я малость перебрала вчера, но в нотациях не нуждаюсь. Сейчас я уже о'кей.
– Ох ты, правда? – Он уперся руками в бока и пристально посмотрел на нее. – Раз уж ты приехала сюда со мной, я покажу тебе, что ты сейчас вовсе не «о'кей».
– Приехала сюда?
Вместо ответа он резко подошел и схватил Стиви за руку, а затем потащил ее на тропу, которая вела в густой лес, начинавшийся за домом. Она хотела было сопротивляться, однако сосновый запах и холодный воздух в лесу показались такими бодрящими.
– Давай за мной, – сказал Ли, когда они вышли на тропу, – вверх до водопада. Всего милю… ерунда. Приготовились, на старт, марш!
Он побежал, не спеша и размеренно. Стиви секунду глядела на него. В самодовольном, покровительственном тоне парня ей почудилось слабое эхо адмиральской самоуверенности. Ну что ж, она покажет ему, что к чему. Она помчалась за ним, в ярости от того, что он бежит так демонстративно медленно, чтобы она не отставала. Собрав всю свою энергию, она вырвалась вперед и обогнала его с торжествующим смехом. Не обращая внимания на ветки деревьев, хлеставшие ее по лицу, Стиви все чаще отталкивалась ногами, раздвигая свои пределы, словно вся ее жизнь зависела от этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55