Составит ли какую-нибудь разницу, если я скажу, что я уверена в своей способности помочь вам, несмотря на свои собственные ошибки?
– Признаться… прямо вот так, – недоверчиво сказала Ливи. – Это может навести меня на мысль, что вы очень умны. Вы мне признались, что подвержены ошибкам… для чего? Чтобы вызвать доверие к себе? Если это так, то я отвечу вам, что не так-то просто начинаю доверять людям.
– Но ведь вы приехали сюда, – ответила Стиви.
– Вам бы следовало примкнуть к ордену иезуитов, – сухо заметила Ливи.
Тут Стиви улыбнулась:
– Я буду рассматривать это как комплимент. – Она протянула руку, и когда Ливи пожала ее, то почувствовала тепло и силу, необычные для такой молодой особы. Неужели этот ребенок и впрямь способен чему-то научить ее?
Несмотря на свой профессиональный скептицизм, Ливи быстро освоилась с распорядком в Оазисе. Если некоторые из пары дюжин «путниц» ворчали, что место это скорее напоминает спортивный лагерь, чем лечебницу, ребенок, сидящий в душе у Ливи, обрел порядок и покой – а не скуку – в подобной упорядоченности. И пока другие подыскивали слова, стараясь обнажить свои самые сокровенные секреты перед группой незнакомых женщин, Ливи нашла, что годы практики позволяли ей выуживать самые разнообразные грехи, не роясь слишком глубоко в душе. Добровольно и без подталкиваний она призналась группе во всех своих ошибках, из-за которых она упустила мужа, семейную жизнь и ребенка.
Прожив три недели в Оазисе, когда ее организм очистился от алкоголя, Ливи почувствовала себя сильной и работоспособной. Режим полноценного питания и упражнений восстановил ее тело; ежедневные занятия йогой и медитациями восстановили ее самоконтроль. Она делала все правильно, и все же за все время, что она провела здесь, Ливи пока еще не слышала ничего о своем прогрессе от Стиви Найт. Молодая директорша Оазиса не скупилась на поощрения так же, как и на правила, и все же в отношении Ливи она не казалась такой щедрой, постоянно держа ее под наблюдением – совсем как монахини в Санкт-Алоизии.
– Я подумываю о том, чтобы покинуть Оазис, – заявила Ливи на одном из утренних занятий группы, а затем в упор посмотрела на Стиви. – Чувствую я себя нормально и думаю, что мне пора возвращаться к работе.
Раздалось коллективное ворчание, а затем посыпались упреки.
– С чего это ты вдруг стала диктовать свои собственные правила? – резко спросила Таня Сноу, артистка, которая, подобно Ливи, пристрастилась к спиртному. – Ты что, думаешь, что сюда можно просто так приезжать, а потом уезжать прочь… как в гостинице? Ты не пьешь всего лишь несколько недель… и думаешь, что уже излечилась? Вы спите на ходу, леди… Берите пример с тех, кто знает!
– А может, Ливи знает что-то, чего не знаем мы, – мягко вмешалась Стиви. – Может, у Ливи есть своя секретная формула. Я не стану говорить за всех, но я вот сидела в этой комнате день за днем, ожидая, что Ливи расскажет нам, почему она здесь оказалась, а все, что мне пришлось выслушать, так это ее аккуратную, причесанную историю. Могу поклясться, что вы не стали бы публиковать подобный рассказ в «Кроникл», Ливи. И знаете почему? Потому что он смердит до небес… все тут спрятано, с начала до конца!
Разнервничавшись из-за внезапности и точности атаки Стиви, Ливи смутилась. Она поглядела на остальных женщин и увидела, что они тоже были удивлены обвинениями Стиви.
Я… я не понимаю, на что ты намекаешь, – запинаясь, сказала она, внезапно почувствовав себя в ловушке.
– Нет? – возразила Стиви. Она поднялась со своего места в центре полукруга и направилась прямо к Ливи, наседая на нее почти так же, как мог бы наседать один из репортеров Ливи, старающийся выудить что-то сенсационное. – Позволь спросить тебя вот что. Если бы твоя жизнь оказалась прекрасной и безупречной… если бы Кен оказался оловянным божком, а не живым человеком со своими проблемами, если бы у тебя была дюжина замечательных ребятишек вместо одного несговорчивого сына, что тогда?
Ливи с удивлением потрясла головой, когда Стиви описала все те мечты, которые не сбылись.
– Я жду ответа, Ливи!
– Я… я не могу…
– А я говорю, что ты и не ответишь, – перебила ее Стиви. – Возможно… всего лишь возможно, что ты могла чувствовать себя немного самодовольной и уверенной в своей правоте, но ведь ты, должно быть, верила, что Бог тебя не оставит. Так как же случилось, что когда твоя замечательная жизнь превратилась в навоз, ты бьешь себя в грудь и говоришь «mea culpa, mea culpa»? Как может такое быть, Ливи? Как могло случиться, что Бог делает все хорошее, а ты все плохое?
– Но ведь ты не слушала! – закричала Ливи, от разочарования стукнув кулаком по стулу. – Я же говорила тебе, что мы с Кеном любили друг друга, черт побери! И он вовсе не был оловянным божком, а просто моим мужем, и мы могли бы быть счастливы вместе!
– А все, что я сказала, что дерьмо собачье! Знаешь, в чем твоя проблема, Ливи? Ты изобрела свою собственную маленькую игру. Сначала стараешься казаться более важной, чем ты есть на самом деле… чтобы создать себе возможность презирать прочих простых смертных. Не ты создавала проблемы для Кена, он сам. Но ты все купаешься и купаешься в этом бесполезном чувстве вины… будто малый ребенок. Когда ты перестанешь это делать, Ливи? Когда ты наконец станешь взрослой и будешь отвечать за свое собственное дерьмо? А не нырять в бутылку всякий раз, когда твоя жизнь усложняется.
Ливи застыла на своем стуле, смущенная и выбитая из колеи напором Стиви, злясь оттого, что ее ощущение благополучия испарилось так быстро.
– Я больше не скажу ни слова, – выдавила она из себя.
– И не надо. До тех пор, пока не приготовишься быть честной перед собой. Но не нужно ждать слишком долго, Ливи. И не рассчитывай, что я либо кто-то еще сделают эту работу вместо тебя. Ты тут не получишь никаких милых, маленьких наказаний и не заработаешь никакого приятного, маленького отпущения грехов. Все, что ты тут получишь, так это второй шанс… если ты действительно хочешь этого.
Чувствуя себя раздетой догола и оскорбленной, Ливи провела остаток дня в размышлениях, не следует ли ей уехать из Оазиса, что бы там ни говорила Стиви Найт. Ливи Уолш не какой-то там глупый ребенок, а глава мощной империи, и у нее найдется достаточно силы воли, чтобы пить умеренно. Разве она уже не доказала, что может обходиться и без этого? И разве она приехала сюда для того, чтобы ее унижали? Конечно же, это не должно быть таким оскорбительным, неприятным… да и несправедливым притом.
Так ничего и не решив, она отправилась в столовую на ужин. Словно чтобы доказать себе, что с ней все в порядке, она нагрузила свой поднос изрядной порцией цыпленка, двумя порциями овощей и салата, а потом нашла маленький угловой столик, где спокойно могла обдумать свое будущее.
Едва Ливи приступила к еде, как почувствовала кого-то за своей спиной. Она быстро оглянулась и увидела Стиви, глядевшую на нее взглядом, в котором странно перемешивались озабоченность и тоска. Просто не верилось, что это была та же самая женщина – та же девушка, – что так яростно атаковала ее. Ливи отвернулась.
Однако от Стиви не так-то просто можно было отделаться. Не дожидаясь приглашения, она подсела за столик Ливи.
– Я знаю, что вы сердиты на меня, но уезжать вам никак нельзя. Не сейчас, когда вы уже так близко.
– Поглядите на меня, – сказала Ливи, внезапно приняв решение. – Завтра утром меня уже здесь не будет.
Стиви потянулась через стол и взяла Ливи за руку.
– Вы не имеете права. Это будет такой вред, Ливи, такой ужасный вред.
Забыв на время про злость, Ливи рассматривала молодую женщину. Куда-то ушла ее колючая утренняя манера; вместо нее слышалась энергичная, но мягкая мольба.
– Вы сказали мне, что я должна отвечать за свой собственный выбор, именно это я и делаю. Я и так достаточно долго прожила в стороне от своих дел… и я уже оплатила лечение. Я не стану требовать деньги назад, если вас беспокоит именно это.
Ливи почувствовала, что ее колкость попала в цель. Однако Стиви печально затрясла головой.
– Дело тут не в деньгах.
– Тогда в чем же? – поинтересовалась Ливи, сознавая теперь, что преимущество на ее стороне. – Ваш имидж? Вы боитесь, что я устрою вам плохие отзывы в прессе, когда уеду?
Теперь пришла очередь Стиви сдерживать свою злость.
– Это верно, – сказала она. – Справедливый вопрос. Если вы захотите, то можете сильно навредить Оазису… Однако клянусь вам, что я даже и не думала об этом до тех пор, пока вы не упомянули сами…
– Тогда что же? – повторила Ливи, продолжая наступать. – Если быть честной, то это все чертовски важно, давайте разберемся, прямо здесь и сейчас. С тех пор как я здесь, я непрерывно ощущала, как вы целитесь в меня. За всем этим кроется что-то личное. Что же это, Стиви? Может, у вас проблемы с католиками? Или, может, во мне слишком много черт истэблишмента? Я угадала? Давайте, Стиви, давайте, сейчас моя очередь требовать ответа.
Глаза Стиви наполнились слезами. – Это личное, Ливи, – мягко ответила она, – но не то, что вы думаете. – Она опустила глаза. – Моя… моя мать пьет, – продолжала она сокрушенно. – И я не могу ей помочь. Я знаю, как надо… Мы обе пытались, но между нами никогда не возникало взаимопонимания, связи. Вы… вы напомнили мне ее.
Вот так-то. Заместительница ее матери. Однако признание тронуло ту часть Ливи, которая мечтал еще об одном ребенке.
– А вы считаете, что помогали мне… нанося оскорбления, когда вели себя словно инквизиторша?
Стиви улыбнулась, словно извиняясь.
– Я старалась заставить вас думать. Вы никогда этого не делали, Ливи… Вы всегда прокручивали в своей голове старые записи, вот и все. Нападая на себя, обвиняя и пользуясь спиртным для анестезии. Черт возьми, Ливи, простите себя. Прошу вас…
Ливи не уехала.
Через месяц она вернулась домой, исполненная решимости вести новую жизнь. Она оставила Стиви огромную сумму на развитие Оазиса, чек этот стал первым из многих. Однако помощь Ливи состояла не только в деньгах. Она распорядилась, чтобы воскресный журнал «Кроникл» сделал специальный материал про Стиви Найт, и лично проследила за тем, чтобы деятельность Оазиса регулярно освещалась в прессе.
Надеясь, что еще не поздно восстановить свои отношения с Кари, она пригласила его на ужин. Она признала разрыв, который сделал их не матерью и сыном, а чуть ли не врагами, и рассказала честно и без снисхождения к себе о том, как пила.
– Я знаю, что ты не получал от меня того тепла, которое тебе требовалось, – сказала она. – И я даже не могу свалить все на алкоголь… Я даже не знаю, виновата ли в этом я сама. Я всегда считала себя хорошей женой и матерью… Ведь я выполняла все правила. Просто они оказывались неуместными, Кари. Прости. Как мне хотелось бы надеяться, что ты…
Мне приятно слышать такие слова, Ливи, – сказал он, назвав ее по имени, что звучало обычно, но на самом деле таковым не было. – И что для этого понадобилось – что? Несколько минут на произнесение, возможно, немного дольше, если ты до этого репетировала? И теперь ты полагаешь, что все у нас будет замечательно? – Лицо у Кари было бесстрастным, однако голубые глаза глядели холодно и сурово. Ей показалось, будто его отец вернулся, чтобы преследовать ее.
– Нет, – сказала она, – я вовсе не думаю, что все окажется простым. Я думала… ну, я думала, что мы могли бы попытаться устраивать какие-нибудь семейные совещания.
Кари улыбнулся, но лишь одними губами.
– Не понял, Ливи. Ты говоришь мне, что натворила всякой дряни… и теперь что, ты хочешь, чтобы я нашел тебе какого-нибудь лекаря?
– Не лекаря, Кари. Мне просто хочется, чтобы мы имели возможность общаться друг с другом, говорить, разряжать обстановку…
– Ну вот, мы и говорим сейчас, разве не так?
– Я стараюсь, Кари. Я хочу знать, что у тебя на уме, что ты чувствуешь…
– О'кей, – перебил он ее. – Если тебе действительно интересно, что у меня на уме, я скажу тебе. Я хочу поехать учиться в Нью-Йорк. И буду жить с бабушкой.
– Ты уже твердо решил, Кари? – осторожно спросила она. – Я имею в виду, если ты решил жить отдельно… Здесь, в Вирджинии, тоже есть прекрасные школы.
– Я решил, – бесстрастно сказал он.
Ливи почувствовала пустоту под ложечкой. Все в порядке, сказала она себе, для Кари полезно пожить в семье… Это не значит, что у него не найдется в сердце места для нее. Она дала согласие, стараясь видеть в этом хороший выбор для Кари, а не пощечину себе.
Мысленно она произнесла молитву, которая была обязательной принадлежностью каждого дня в Оазисе: помоги мне безмятежно принимать вещи, которые я не могу изменить, помоги мне найти мужество изменить вещи, которые я могу изменить, и дай мне мудрость видеть разницу.
Когда Кари попросил дать ему на лето какую-нибудь работу в «Кроникл», она с радостью предложила ему – в отделе почты.
– Там начинал и твой отец, – добавила она, когда Кари выразил разочарование. – Кен говорил, что это самое удобное место, откуда можно видеть всю организацию дела.
– Он так говорил? – спросил Кари со странной улыбкой. – Тогда это верно. О'кей, Ливи… у тебя появился новый клерк в отделе писем.
Чтобы отпраздновать его первый рабочий день, Ливи пригласила сына на ланч в свою личную столовую – великолепную комнату со стеклянными стенками на верхнем этаже здания «Кроникл», откуда открывалась панорама города. Выглядевший до боли похожим на отца, он прибыл наряженный в свой лучший костюм. Оглядел комнату и вид на город, словно в первый раз. Помог Ливи сесть на ее место, а затем уселся по другую сторону полированного стола из красного дерева. Во время ланча он делал вежливые замечания по поводу соуса «виши» и тушеной осетрины, а она вежливо задавала вопросы, касавшиеся работы. Как это с нами случилось? – спрашивала она себя, эхом повторяя слова Кена, а затем напомнила себе: никакого самокопания, никакого чувства вины, совершенно бесполезного. Дай мальчику время, Ливи, сказала она себе. Покажи ему свою заботу, а затем дай время. И не подавай никакого вина к рыбе.
– Давай устраивать это каждую неделю, – предложила она, когда ланч закончился и Кари поблагодарил ее. – Мне хотелось бы держать тебе в курсе дел газеты.
– Нет, – сказал Кари. – Если я буду работать в отделе писем, мне не место в столовой издателя. Не теперь. Мы устроим такой ланч снова, когда я действительно буду здесь на месте.
В этот момент она что-то почувствовала – однако ощущение было неясным. Была ли это материнская гордость… или к ней примешивался еще и страх?
Каждое лето она продвигала Кари вверх, но только на одну ступеньку в газетной иерархии. А когда он поступил на факультет журналистики в Колумбийский университет, она посадила его работать в отдел Мэтта Фрейма.
– Мэтт хороший учитель, – заметила она. – За одно лето ты узнаешь от него больше, чем за четыре года в Колумбийском.
– Про редакторское дело, да? – сказал Кари. И Ливи согласилась. Остальные дела находились в ее ведении, и Кари пока еще не был к ним готов. Пока не был.
– У Кари девочка сущий персик, – сказала мать Ливи в одном из их регулярных телефонных разговоров. – Мы с отцом может побиться об заклад, что это у них серьезно.
Что за девочка? – подумала Ливи, а гордость заставила ее заявить:
– Да, она миленькая. А где вы ее видели? Сначала наступило молчание, а затем последовал торопливый ответ:
– Как? Кари приезжал вместе с ней, когда навещал нас. Он сказал, что с тобой у него все в порядке…
– Да, конечно, со мной все в порядке.
– Я рада, – сказала ее мать. – Когда он рассказал мне, как переменилась его жизнь после знакомства с Шейрон, я поняла, что он очень долго был ужасно одинок. – Мать Ливи не добавила больше ничего, однако упрек сквозил явственно. Ливи бросила Кари, решив самолично пойти по стопам Кена, и живет теперь ближе к его призраку, чем к живому сыну. Она повесила трубку и подумала, не ускользнул ли Кари навсегда в сферу вещей, которые она не может изменить.
А вообще она предпочитала иметь дело с вещами, которые может изменить. Ливи произвела компьютеризацию производства «Кроникл» хитроумными машинами, а затем запустила в действие амбициозную программу расширения деятельности для «Уолш коммьюникейшнз». Она приобрела еще несколько журналов и телестанций. Но когда она поделилась с Мэттом Фреймом планами добавить к империи Уолш службу срочной связи, ее ответственный секретарь воспротивился:
– Не нужно этого делать, Ливи. Даже если ты ухитришься купить все по самым низким ценам, в конце концов ты завязнешь во всем этом.
– Приобретение – это единственный способ расти в наши дни, Мэтт. А в наше время если ты не растешь, то обязательно начнешь съеживаться.
– Возможно. Однако стараться спасти «Интернэшнл Фичерс» равносильно попытке спасти динозавра от вымирания. Потребуются огромные капиталовложения просто для того, чтобы довести «Интернэшнл Фичерс» хотя бы до стандартов «Ассошейтед Пресс».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Признаться… прямо вот так, – недоверчиво сказала Ливи. – Это может навести меня на мысль, что вы очень умны. Вы мне признались, что подвержены ошибкам… для чего? Чтобы вызвать доверие к себе? Если это так, то я отвечу вам, что не так-то просто начинаю доверять людям.
– Но ведь вы приехали сюда, – ответила Стиви.
– Вам бы следовало примкнуть к ордену иезуитов, – сухо заметила Ливи.
Тут Стиви улыбнулась:
– Я буду рассматривать это как комплимент. – Она протянула руку, и когда Ливи пожала ее, то почувствовала тепло и силу, необычные для такой молодой особы. Неужели этот ребенок и впрямь способен чему-то научить ее?
Несмотря на свой профессиональный скептицизм, Ливи быстро освоилась с распорядком в Оазисе. Если некоторые из пары дюжин «путниц» ворчали, что место это скорее напоминает спортивный лагерь, чем лечебницу, ребенок, сидящий в душе у Ливи, обрел порядок и покой – а не скуку – в подобной упорядоченности. И пока другие подыскивали слова, стараясь обнажить свои самые сокровенные секреты перед группой незнакомых женщин, Ливи нашла, что годы практики позволяли ей выуживать самые разнообразные грехи, не роясь слишком глубоко в душе. Добровольно и без подталкиваний она призналась группе во всех своих ошибках, из-за которых она упустила мужа, семейную жизнь и ребенка.
Прожив три недели в Оазисе, когда ее организм очистился от алкоголя, Ливи почувствовала себя сильной и работоспособной. Режим полноценного питания и упражнений восстановил ее тело; ежедневные занятия йогой и медитациями восстановили ее самоконтроль. Она делала все правильно, и все же за все время, что она провела здесь, Ливи пока еще не слышала ничего о своем прогрессе от Стиви Найт. Молодая директорша Оазиса не скупилась на поощрения так же, как и на правила, и все же в отношении Ливи она не казалась такой щедрой, постоянно держа ее под наблюдением – совсем как монахини в Санкт-Алоизии.
– Я подумываю о том, чтобы покинуть Оазис, – заявила Ливи на одном из утренних занятий группы, а затем в упор посмотрела на Стиви. – Чувствую я себя нормально и думаю, что мне пора возвращаться к работе.
Раздалось коллективное ворчание, а затем посыпались упреки.
– С чего это ты вдруг стала диктовать свои собственные правила? – резко спросила Таня Сноу, артистка, которая, подобно Ливи, пристрастилась к спиртному. – Ты что, думаешь, что сюда можно просто так приезжать, а потом уезжать прочь… как в гостинице? Ты не пьешь всего лишь несколько недель… и думаешь, что уже излечилась? Вы спите на ходу, леди… Берите пример с тех, кто знает!
– А может, Ливи знает что-то, чего не знаем мы, – мягко вмешалась Стиви. – Может, у Ливи есть своя секретная формула. Я не стану говорить за всех, но я вот сидела в этой комнате день за днем, ожидая, что Ливи расскажет нам, почему она здесь оказалась, а все, что мне пришлось выслушать, так это ее аккуратную, причесанную историю. Могу поклясться, что вы не стали бы публиковать подобный рассказ в «Кроникл», Ливи. И знаете почему? Потому что он смердит до небес… все тут спрятано, с начала до конца!
Разнервничавшись из-за внезапности и точности атаки Стиви, Ливи смутилась. Она поглядела на остальных женщин и увидела, что они тоже были удивлены обвинениями Стиви.
Я… я не понимаю, на что ты намекаешь, – запинаясь, сказала она, внезапно почувствовав себя в ловушке.
– Нет? – возразила Стиви. Она поднялась со своего места в центре полукруга и направилась прямо к Ливи, наседая на нее почти так же, как мог бы наседать один из репортеров Ливи, старающийся выудить что-то сенсационное. – Позволь спросить тебя вот что. Если бы твоя жизнь оказалась прекрасной и безупречной… если бы Кен оказался оловянным божком, а не живым человеком со своими проблемами, если бы у тебя была дюжина замечательных ребятишек вместо одного несговорчивого сына, что тогда?
Ливи с удивлением потрясла головой, когда Стиви описала все те мечты, которые не сбылись.
– Я жду ответа, Ливи!
– Я… я не могу…
– А я говорю, что ты и не ответишь, – перебила ее Стиви. – Возможно… всего лишь возможно, что ты могла чувствовать себя немного самодовольной и уверенной в своей правоте, но ведь ты, должно быть, верила, что Бог тебя не оставит. Так как же случилось, что когда твоя замечательная жизнь превратилась в навоз, ты бьешь себя в грудь и говоришь «mea culpa, mea culpa»? Как может такое быть, Ливи? Как могло случиться, что Бог делает все хорошее, а ты все плохое?
– Но ведь ты не слушала! – закричала Ливи, от разочарования стукнув кулаком по стулу. – Я же говорила тебе, что мы с Кеном любили друг друга, черт побери! И он вовсе не был оловянным божком, а просто моим мужем, и мы могли бы быть счастливы вместе!
– А все, что я сказала, что дерьмо собачье! Знаешь, в чем твоя проблема, Ливи? Ты изобрела свою собственную маленькую игру. Сначала стараешься казаться более важной, чем ты есть на самом деле… чтобы создать себе возможность презирать прочих простых смертных. Не ты создавала проблемы для Кена, он сам. Но ты все купаешься и купаешься в этом бесполезном чувстве вины… будто малый ребенок. Когда ты перестанешь это делать, Ливи? Когда ты наконец станешь взрослой и будешь отвечать за свое собственное дерьмо? А не нырять в бутылку всякий раз, когда твоя жизнь усложняется.
Ливи застыла на своем стуле, смущенная и выбитая из колеи напором Стиви, злясь оттого, что ее ощущение благополучия испарилось так быстро.
– Я больше не скажу ни слова, – выдавила она из себя.
– И не надо. До тех пор, пока не приготовишься быть честной перед собой. Но не нужно ждать слишком долго, Ливи. И не рассчитывай, что я либо кто-то еще сделают эту работу вместо тебя. Ты тут не получишь никаких милых, маленьких наказаний и не заработаешь никакого приятного, маленького отпущения грехов. Все, что ты тут получишь, так это второй шанс… если ты действительно хочешь этого.
Чувствуя себя раздетой догола и оскорбленной, Ливи провела остаток дня в размышлениях, не следует ли ей уехать из Оазиса, что бы там ни говорила Стиви Найт. Ливи Уолш не какой-то там глупый ребенок, а глава мощной империи, и у нее найдется достаточно силы воли, чтобы пить умеренно. Разве она уже не доказала, что может обходиться и без этого? И разве она приехала сюда для того, чтобы ее унижали? Конечно же, это не должно быть таким оскорбительным, неприятным… да и несправедливым притом.
Так ничего и не решив, она отправилась в столовую на ужин. Словно чтобы доказать себе, что с ней все в порядке, она нагрузила свой поднос изрядной порцией цыпленка, двумя порциями овощей и салата, а потом нашла маленький угловой столик, где спокойно могла обдумать свое будущее.
Едва Ливи приступила к еде, как почувствовала кого-то за своей спиной. Она быстро оглянулась и увидела Стиви, глядевшую на нее взглядом, в котором странно перемешивались озабоченность и тоска. Просто не верилось, что это была та же самая женщина – та же девушка, – что так яростно атаковала ее. Ливи отвернулась.
Однако от Стиви не так-то просто можно было отделаться. Не дожидаясь приглашения, она подсела за столик Ливи.
– Я знаю, что вы сердиты на меня, но уезжать вам никак нельзя. Не сейчас, когда вы уже так близко.
– Поглядите на меня, – сказала Ливи, внезапно приняв решение. – Завтра утром меня уже здесь не будет.
Стиви потянулась через стол и взяла Ливи за руку.
– Вы не имеете права. Это будет такой вред, Ливи, такой ужасный вред.
Забыв на время про злость, Ливи рассматривала молодую женщину. Куда-то ушла ее колючая утренняя манера; вместо нее слышалась энергичная, но мягкая мольба.
– Вы сказали мне, что я должна отвечать за свой собственный выбор, именно это я и делаю. Я и так достаточно долго прожила в стороне от своих дел… и я уже оплатила лечение. Я не стану требовать деньги назад, если вас беспокоит именно это.
Ливи почувствовала, что ее колкость попала в цель. Однако Стиви печально затрясла головой.
– Дело тут не в деньгах.
– Тогда в чем же? – поинтересовалась Ливи, сознавая теперь, что преимущество на ее стороне. – Ваш имидж? Вы боитесь, что я устрою вам плохие отзывы в прессе, когда уеду?
Теперь пришла очередь Стиви сдерживать свою злость.
– Это верно, – сказала она. – Справедливый вопрос. Если вы захотите, то можете сильно навредить Оазису… Однако клянусь вам, что я даже и не думала об этом до тех пор, пока вы не упомянули сами…
– Тогда что же? – повторила Ливи, продолжая наступать. – Если быть честной, то это все чертовски важно, давайте разберемся, прямо здесь и сейчас. С тех пор как я здесь, я непрерывно ощущала, как вы целитесь в меня. За всем этим кроется что-то личное. Что же это, Стиви? Может, у вас проблемы с католиками? Или, может, во мне слишком много черт истэблишмента? Я угадала? Давайте, Стиви, давайте, сейчас моя очередь требовать ответа.
Глаза Стиви наполнились слезами. – Это личное, Ливи, – мягко ответила она, – но не то, что вы думаете. – Она опустила глаза. – Моя… моя мать пьет, – продолжала она сокрушенно. – И я не могу ей помочь. Я знаю, как надо… Мы обе пытались, но между нами никогда не возникало взаимопонимания, связи. Вы… вы напомнили мне ее.
Вот так-то. Заместительница ее матери. Однако признание тронуло ту часть Ливи, которая мечтал еще об одном ребенке.
– А вы считаете, что помогали мне… нанося оскорбления, когда вели себя словно инквизиторша?
Стиви улыбнулась, словно извиняясь.
– Я старалась заставить вас думать. Вы никогда этого не делали, Ливи… Вы всегда прокручивали в своей голове старые записи, вот и все. Нападая на себя, обвиняя и пользуясь спиртным для анестезии. Черт возьми, Ливи, простите себя. Прошу вас…
Ливи не уехала.
Через месяц она вернулась домой, исполненная решимости вести новую жизнь. Она оставила Стиви огромную сумму на развитие Оазиса, чек этот стал первым из многих. Однако помощь Ливи состояла не только в деньгах. Она распорядилась, чтобы воскресный журнал «Кроникл» сделал специальный материал про Стиви Найт, и лично проследила за тем, чтобы деятельность Оазиса регулярно освещалась в прессе.
Надеясь, что еще не поздно восстановить свои отношения с Кари, она пригласила его на ужин. Она признала разрыв, который сделал их не матерью и сыном, а чуть ли не врагами, и рассказала честно и без снисхождения к себе о том, как пила.
– Я знаю, что ты не получал от меня того тепла, которое тебе требовалось, – сказала она. – И я даже не могу свалить все на алкоголь… Я даже не знаю, виновата ли в этом я сама. Я всегда считала себя хорошей женой и матерью… Ведь я выполняла все правила. Просто они оказывались неуместными, Кари. Прости. Как мне хотелось бы надеяться, что ты…
Мне приятно слышать такие слова, Ливи, – сказал он, назвав ее по имени, что звучало обычно, но на самом деле таковым не было. – И что для этого понадобилось – что? Несколько минут на произнесение, возможно, немного дольше, если ты до этого репетировала? И теперь ты полагаешь, что все у нас будет замечательно? – Лицо у Кари было бесстрастным, однако голубые глаза глядели холодно и сурово. Ей показалось, будто его отец вернулся, чтобы преследовать ее.
– Нет, – сказала она, – я вовсе не думаю, что все окажется простым. Я думала… ну, я думала, что мы могли бы попытаться устраивать какие-нибудь семейные совещания.
Кари улыбнулся, но лишь одними губами.
– Не понял, Ливи. Ты говоришь мне, что натворила всякой дряни… и теперь что, ты хочешь, чтобы я нашел тебе какого-нибудь лекаря?
– Не лекаря, Кари. Мне просто хочется, чтобы мы имели возможность общаться друг с другом, говорить, разряжать обстановку…
– Ну вот, мы и говорим сейчас, разве не так?
– Я стараюсь, Кари. Я хочу знать, что у тебя на уме, что ты чувствуешь…
– О'кей, – перебил он ее. – Если тебе действительно интересно, что у меня на уме, я скажу тебе. Я хочу поехать учиться в Нью-Йорк. И буду жить с бабушкой.
– Ты уже твердо решил, Кари? – осторожно спросила она. – Я имею в виду, если ты решил жить отдельно… Здесь, в Вирджинии, тоже есть прекрасные школы.
– Я решил, – бесстрастно сказал он.
Ливи почувствовала пустоту под ложечкой. Все в порядке, сказала она себе, для Кари полезно пожить в семье… Это не значит, что у него не найдется в сердце места для нее. Она дала согласие, стараясь видеть в этом хороший выбор для Кари, а не пощечину себе.
Мысленно она произнесла молитву, которая была обязательной принадлежностью каждого дня в Оазисе: помоги мне безмятежно принимать вещи, которые я не могу изменить, помоги мне найти мужество изменить вещи, которые я могу изменить, и дай мне мудрость видеть разницу.
Когда Кари попросил дать ему на лето какую-нибудь работу в «Кроникл», она с радостью предложила ему – в отделе почты.
– Там начинал и твой отец, – добавила она, когда Кари выразил разочарование. – Кен говорил, что это самое удобное место, откуда можно видеть всю организацию дела.
– Он так говорил? – спросил Кари со странной улыбкой. – Тогда это верно. О'кей, Ливи… у тебя появился новый клерк в отделе писем.
Чтобы отпраздновать его первый рабочий день, Ливи пригласила сына на ланч в свою личную столовую – великолепную комнату со стеклянными стенками на верхнем этаже здания «Кроникл», откуда открывалась панорама города. Выглядевший до боли похожим на отца, он прибыл наряженный в свой лучший костюм. Оглядел комнату и вид на город, словно в первый раз. Помог Ливи сесть на ее место, а затем уселся по другую сторону полированного стола из красного дерева. Во время ланча он делал вежливые замечания по поводу соуса «виши» и тушеной осетрины, а она вежливо задавала вопросы, касавшиеся работы. Как это с нами случилось? – спрашивала она себя, эхом повторяя слова Кена, а затем напомнила себе: никакого самокопания, никакого чувства вины, совершенно бесполезного. Дай мальчику время, Ливи, сказала она себе. Покажи ему свою заботу, а затем дай время. И не подавай никакого вина к рыбе.
– Давай устраивать это каждую неделю, – предложила она, когда ланч закончился и Кари поблагодарил ее. – Мне хотелось бы держать тебе в курсе дел газеты.
– Нет, – сказал Кари. – Если я буду работать в отделе писем, мне не место в столовой издателя. Не теперь. Мы устроим такой ланч снова, когда я действительно буду здесь на месте.
В этот момент она что-то почувствовала – однако ощущение было неясным. Была ли это материнская гордость… или к ней примешивался еще и страх?
Каждое лето она продвигала Кари вверх, но только на одну ступеньку в газетной иерархии. А когда он поступил на факультет журналистики в Колумбийский университет, она посадила его работать в отдел Мэтта Фрейма.
– Мэтт хороший учитель, – заметила она. – За одно лето ты узнаешь от него больше, чем за четыре года в Колумбийском.
– Про редакторское дело, да? – сказал Кари. И Ливи согласилась. Остальные дела находились в ее ведении, и Кари пока еще не был к ним готов. Пока не был.
– У Кари девочка сущий персик, – сказала мать Ливи в одном из их регулярных телефонных разговоров. – Мы с отцом может побиться об заклад, что это у них серьезно.
Что за девочка? – подумала Ливи, а гордость заставила ее заявить:
– Да, она миленькая. А где вы ее видели? Сначала наступило молчание, а затем последовал торопливый ответ:
– Как? Кари приезжал вместе с ней, когда навещал нас. Он сказал, что с тобой у него все в порядке…
– Да, конечно, со мной все в порядке.
– Я рада, – сказала ее мать. – Когда он рассказал мне, как переменилась его жизнь после знакомства с Шейрон, я поняла, что он очень долго был ужасно одинок. – Мать Ливи не добавила больше ничего, однако упрек сквозил явственно. Ливи бросила Кари, решив самолично пойти по стопам Кена, и живет теперь ближе к его призраку, чем к живому сыну. Она повесила трубку и подумала, не ускользнул ли Кари навсегда в сферу вещей, которые она не может изменить.
А вообще она предпочитала иметь дело с вещами, которые может изменить. Ливи произвела компьютеризацию производства «Кроникл» хитроумными машинами, а затем запустила в действие амбициозную программу расширения деятельности для «Уолш коммьюникейшнз». Она приобрела еще несколько журналов и телестанций. Но когда она поделилась с Мэттом Фреймом планами добавить к империи Уолш службу срочной связи, ее ответственный секретарь воспротивился:
– Не нужно этого делать, Ливи. Даже если ты ухитришься купить все по самым низким ценам, в конце концов ты завязнешь во всем этом.
– Приобретение – это единственный способ расти в наши дни, Мэтт. А в наше время если ты не растешь, то обязательно начнешь съеживаться.
– Возможно. Однако стараться спасти «Интернэшнл Фичерс» равносильно попытке спасти динозавра от вымирания. Потребуются огромные капиталовложения просто для того, чтобы довести «Интернэшнл Фичерс» хотя бы до стандартов «Ассошейтед Пресс».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55