Валентина сопротивлялась, но загорелое лицо неумолимо надвигалось снова. Губы сарацина вновь прильнули к ее губам в жалящем, злом поцелуе – ни вырваться из жарких объятий, ни вздохнуть, ни шелохнуться! Остается только кричать! Руки девушки потянулись к головному убору Паксона и сбили его на землю. Волосы султана сразу же начал трепать сухой ветер. Валентина запустила пальцы в черные кудри и дергала и тянула их, чтобы оторвать от себя настойчивого сарацина, но он не желал ее отпускать, наоборот, поцелуи стали требовательнее, глубже, грубее.Ноги девушки подогнулись, силы покинули тело. Паксон сжимал ее в объятиях, заставляя отвечать на поцелуи. Время остановилось, и теплые ветры, обвевавшие Валентину, показались ей ветрами веков. Ее сердце жаждало любви, плоть изнывала в мольбе об излияниях страсти. Темные волосы Паксона стали волосами любимого, губы – жесткие и требовательные, какими никогда не были губы Менгиса, – все же добились отклика, и на краткий миг руки султана превратились в руки его брата, и страсть, возносившая некогда Валентину на небеса – в страсть Менгиса.Паксон оторвался от ее губ и осыпал поцелуями ей шею. Прижав к земле, он упал на нее сверху, наслаждаясь сладостью нежной плоти и приходя в восторг от прикосновений к прекрасной женской груди. Ветер развевал длинные волосы девушки, и они окутывали обнявшуюся пару, словно облако, благоухающее ароматом трав и цветов.Ноги Валентины обвили тело султана, чтобы сильнее прижать к себе.Никогда еще не желал Паксон женщину так сильно! Никогда слияние еще не приводило его в такой восторг. Простое прикосновение к коже будоражило чувства. И Валентина сама желала слияния! Она отвечала на его ласки, умоляла о любви и прижималась все сильнее, великодушно предлагая себя.Девушка застонала и прошептала:– Менгис! Менгис!От резкого удара голова ее резко мотнулась в сторону, ладонь Паксона оставила красное пятно на лице.– Так это Менгису ты раскрываешь свои объятия и отвечаешь на его ласки, забыв, что сейчас находишься со мной, а не с ним?! – разъяренный сарацин прерывисто дышал, взор пылал гневом.Страх охватил Валентину. Всхлипывающая, испуганная, она едва понимала, что же произошло в несколько последних мгновений, и сидела на земле, закрыв лицо руками. Ей было стыдно: тело изголодалось по ласке, и сердцу захотелось поверить, будто это любимый обнимает ее!– Слезы не вернут тебе Менгиса. Не плачь! Я знаю так же хорошо, как и ты, что мой брат взошел на трон шейха аль-Джебала и теперь считается ушедшим из нашего мира. Ты оплакиваешь человека, который мертв! И ты предпочитаешь его мне? – лицо Паксона потемнело от гнева.Он стоял над Валентиной и на фоне огромного голубого неба казался гигантом, безжалостным и опасным.– Зная, что ты никогда вновь не будешь с ним, ты все равно предпочитаешь его мне? Отвечай! И от того, что ты скажешь, может быть, зависит твоя жизнь!– Да, – беззвучно прошептала Валентина, – это так.– Скажи громче, женщина! Я не слышу твоего ответа!– Да! Да! Да! – потеряв над собой власть, закричала Валентина. – Я всегда буду предпочитать Менгиса любому другому мужчине! Я всегда буду предпочитать его тебе! Как ты не понимаешь, Паксон? Я люблю твоего брата, и у меня нет выбора. Аллах так повелел, и мой Бог на то согласился, и судьба потребовала, чтобы все сложилось именно так. Я люблю Менгиса!Взгляд Паксона стал еще более грозным. Даже под страхом смерти эта женщина не отказывается от своей любви!– Почему же ты предпочитаешь моего брата, Валентина? Как можешь ты рассказывать о спелости дыни, не отведав ее?– Я все отведала, Паксон, той ночью в оазисе пустыни, после того как Саладин соединил наши руки. Еще одно слияние ничего не изменит. Я люблю Менгиса.– Но может быть, новый опыт придется тебе по вкусу? – Паксон схватил ее и подмял под себя.Сопротивление оказалось бесполезным, султан был слишком силен. Он рвал на ней одежду, пока та не превратилась в клочья. Валентина обнаженной лежала на песке. Неистовство Паксона потрясало и делало ее совершенно беспомощной. Хотелось воспротивиться, убить насильника, искалечить… но он был слишком силен, и страх нарастал – слишком долго опасалась она этого человека!Паксон взял ее быстро, грубо, овладев ею с помощью своих губ, зубов и скрутив ей запястья. Ни один кусочек тела не остался неощупанным, невзирая на стыдливость девушки. Ей оставалось лишь плакать, вскрикивать и беззвучно молить Менгиса о спасении…Валентина тихо лежала рядом с сарацином, прислушиваясь к его ровному дыханию. Обрадовавшись, что он крепко спит, она бесшумно поднялась и на цыпочках подобралась к своей разбросанной одежде и поджидавшим лошадям. Кафтан починить уже было бы невозможно, лохмотья едва прикрывали наготу. Но неподалеку валялась одежда, которую Паксон сбросил с себя до того, как накинулся на нее.Быстро натянула Валентина его тунику и собрала всю остальную одежду султана, потом села на своего арабского скакуна и взяла за поводья коня Паксона. Поспешно, пока султан не проснулся и не остановил ее, подстегнула девушка коня и умчалась, уведя за собой вороного жеребца.Султан вскочил на ноги, услышав стук лошадиных копыт и громкие понукания, но тщетной оказалась его попытка остановить похитительницу одежды и коня. Без сапог он очутился слишком уж в невыигрышном положении и догнать наездницу не смог. Его брань и непристойности долго раздавались в тишине пустыни.На обратном пути пелена отчаяния окутывала одинокую всадницу. Когда вдали показались стены дворца, девушка остановила коней и наконец дала волю горестным слезам. Казалось, все внутри нее оборвалось, словно она умерла в тот момент, когда увидела Менгиса на троне шейха аль-Джебала, но никто до сих пор не удосужился ее похоронить. Любовь к одному человеку и ненависть к другому сразили бедняжку наповал, как если бы кинжал вонзился ей в сердце.Все у нее шло вкривь и вкось с тех пор, как оказалась Валентина в этой проклятой стране, где бушевала война, а человеческая жизнь ценилась меньше жизни домашнего скота. Подлость Беренгарии; французский воин, убитый ею; два мусульманина из войска Саладина, осквернившие ее тело; клятва, данная Рамифу; обман, что пришлось совершить ради помощи крестоносцам; любовь к Менгису; потеря любимого; преследования Паксона; насилие; избиения… И она пережила все это, выжив лишь для того, чтобы изо дня в день испытывать еще более жестокие удары?Но никогда не сдастся она без борьбы, решив уцелеть в этой страшной жизни! Пока теплится дыхание в теле, остается надежда! И Паксон – всего лишь мужчина! Он в состоянии мучить ее и даже приказать распять, но гораздо невыносимее муки душевные! Этому учила подруга Розалан, это же говорил и Менгис…Неистовое насилие ранило плоть. Паксон использовал ее тело для удовлетворения своей похоти и тем унизил возлюбленную брата. Этого простить нельзя. «Когда-нибудь, возможно, он и убьет меня, – подумала Валентина, – но никогда не лишу я себя жизни из-за этого человека! Нет, я буду жить, чтобы бороться за грядущее!»Чем больше думала девушка обо всем случившемся, тем крепче становилась ее уверенность в своей правоте, а представив себе могучего воина плетущимся по долине в чем мать родила, она даже рассмеялась: ей было приятно сознавать, что она, женщина, сумела унизить такого человека, как Паксон. Он жестоко обошелся с ней, но она выжила, чтобы нанести удар, и это принесло ей хоть и незначительное, но радостное чувство удовлетворенной мести.К тому времени как Валентина добралась до конюшни, она уже вернулась в бодрое расположение духа.– Мне всегда хотелось иметь вороного скакуна, – высокомерно заявила госпожа конюху, широко раскрывшему от изумления глаза. – Поставь-ка на него клеймо в виде креста!Конюх ужасно испугался, но поторопился исполнить приказание. Однако ему совсем не хотелось находиться где-либо поблизости, когда вернется в конюшню султан. Разразится ведь настоящая гроза! К чему испытывать на себе силу гнева грозного воина? Всегда достается слугам! Уж лучше спрятаться в погреб! Конюх сам не знал, кого боялся больше: султана Джакарда с его бешеной яростью или длинноволосую женщину, которую Рамиф сделал хозяйкой дворца.Раскалив клеймо, конюх приложил железный крест к ноге коня. Как это только удалось госпоже завладеть жеребцом султана? Наверняка, какой-нибудь хитростью! Султан охранял своего скакуна бдительнее, чем кошелек с золотом, и все это знали. * * * Ярость одолевала Паксона, он изрыгал проклятия то на одном, то на другом языке. Когда султан понял, что проклятиями не вернешь ни коня, ни одежду, он ударил огромным кулаком по мягкой земле. Чудовищность случившегося поразила его, и он снова начал браниться. Придется голым идти по долине, а это займет не один час! Солнце обожжет кожу, если отправиться в путь днем, а ночью можно продрогнуть до костей! И как объяснить, добравшись до лагеря, свое появление в голом виде? Мужчина без коня – это одно, но голый мужчина без коня – совсем другое.Паксон снова выругался и, предавшись своим невеселым раздумьям, двинулся в бесконечно-долгий путь. Как, должно быть, эта женщина сейчас над ним смеется! Уже во второй раз она оставляет его в дураках: в первый раз – с припасами в кладовых, и теперь он снова в глупом положении! Ни одна женщина никогда прежде не обдуривала так его! Валентина должна поплатиться за это во что бы то ни стало!По мере того как палящее солнце пустыни поднималось все выше, султан уже начинал подумывать, удастся ли ему вообще дожить до сладкого мига мщения. Но если он доживет, то уж наверняка эта женщина расплатится за все сполна! * * * Валентина рассказала Розалан о шутке, которую она сыграла с Паксоном. Посмеявшись и посудачив насчет положения, в котором очутился грозный воин, бедуинка поделилась новостью с Ахмаром.К закату солнца дворец гудел, обсуждая проделку госпожи. Султан Джакарда голый бредет по долине! Женщины прятали улыбки под яшмаками, а мужчины то и дело ощупывали на себе одежду. А чего стоил этот слух из конюшни: госпожа приказала заклеймить вороного жеребца, принадлежавшего неистовому султану, христианским крестом! Что будет, когда хозяин явится за конем? Говорили, что сейчас Валентина отдыхает в своих покоях, храня на устах таинственную улыбку и поедая фиги.Но на самом деле она беспокоилась, зная, что ей нужно уладить много дел. Работа помогала не думать о горестях. Тонкие руки разбирали документы и исправляли ошибки, прежде чем поставить печать эмира на пергаменты. Где сейчас Паксон? Много ли уже преодолел миль, бредя по долине пешком и голым?Взрыв смеха вырвался из груди Валентины, когда она поставила последнюю печать на стопку документов. Значит, женщина годится не только для того, что он имел в виду! И на самом деле не все женщины одинаковы!– Тебе еще многое предстоит узнать, сарацин! ГЛАВА 26 Бесконечные дни и бесконечные ночи… Каждую минуту своей жизни Валентина сознавала, что Менгис для нее потерян навсегда. Ее глаза невольно искали следы воспоминаний. Обрывок мелодии, сыгранной бродячим музыкантом на рыночной площади, напоминал о том, что любовь ушла. Ветерок, принесший свежий запах горных лесов, вызывал в памяти лицо любимого. А ночью, когда все вокруг затихало и повседневные дела не занимали мысли, подушка под головой становилась плечом Менгиса, а легкое покрывало – его руками.Когда же наконец сон милостиво окутывал ее, то длился совсем недолго: девушка засыпала, чтобы проснуться с именем возлюбленного на устах, и слезы безудержно струились по ее щекам. Тоска по Менгису стала телесной болью, неизбывной мукой, заставлявшей без конца вспоминать их встречи и не позволявшей утихнуть горю.Даже звезды над Напуром приносили ей боль, вызывая в памяти моменты восторга – она лежала на травянистом пригорке в объятиях, укрывавших ее от тревожных мыслей о мире, простиравшемся у подножия горы Аламут, а небо мерцало мириадами звезд. Валентина тосковала по ласкам Менгиса и жаждала его любви.С воспоминаниями о блаженстве приходило неизбежное осознание потери. Когда-то она повернулась к возлюбленному спиной и покинула Аламут, хотя мольбы Менгиса ранили ее сердце и темные, полные искреннего чувства глаза жгли ей спину. Она тогда не осталась, лишив себя надежды на будущее, и Менгис выбрал единственный открывавшийся перед ним путь: трон шейха аль-Джебала. Почему же она не послушалась его? Почему не оставила ему никаких надежд, решив, что клятва, данная Рамифу, и помощь христианам важнее, чем любовь? Видимо, Менгис не смог ей этого простить. И он уже никогда не простит ее за это! Теперь ей остается лишь жизнь в мучительной пустоте одиночества.Как хотелось бы сейчас Валентине, чтобы никогда не набиралась она смелости подняться на Аламут, никогда не встречала бы Менгиса, никогда не изведывала бы нежности его объятий и никогда не слышала бы, как шепчет он во сне ее имя. Как легка была бы ее жизнь, если б она не знала его любви, чистой, как горный ручей, и теплой, как пески пустыни, – любви, наполнившей ее жизнь. «Нет, – подумала девушка, – любовь не наполнила прежнюю жизнь новым смыслом, а дала саму жизнь, отличную от прежней. До встречи с Менгисом я была лишь тенью. Менгис вдохнул в меня жизнь. С ним я открыла саму себя».Горько-сладостные воспоминания о ласках согревали кровь Валентины и оживляли тоску. Образ любимого преследовал: Менгис все еще оставался для нее реальностью. Его поцелуи, объятия, звук голоса, нашептывающего слова любви и обожания, мучили и мучили, снова и снова… Мука, мучение… горько-жгучая участь.Воспоминания о Паксоне тоже жгли девушке сердце, само его имя, казалось, таило в себе угрозу. Валентина знала от Ахмара, что султан Джакарда остался поблизости от Напура, чтобы возглавить сбор мусульман, стекавшихся со всей равнины. Она знала также, что его люди доносили ему о каждом ее шаге. Паксон выжидал случая, удобного для мщения.Он не появлялся во дворце с того самого дня, как настиг ее в долине – слишком велико было его унижение: женщина украла и одежду, и коня! Валентина не боялась, что султан донесет Саладину о ее предательстве: христианка оказывает помощь крестоносцам, посылая провизию из кладовых Напура! Однако сама ее жизнь оставалась под угрозой. Девушка понимала: Паксон желает ей смерти не потому, что она посылала продовольствие войскам Малика Рика, а потому, что отказывалась принадлежать ему, вынуждая признать поражение.Султан Джакарда не разоблачал ее как христианку, виновную в предательстве интересов мусульман, так как из-за продолжительного молчания его теперь могли счесть соучастником преступления. Он не любил Валентину, но она невольно бросала ему вызов, и султан намеревался победить во что бы то ни стало, даже если для того ему пришлось бы убить ее своей рукой.Ей не освободиться ни от воспоминаний о Менгисе, ни от угрозы со стороны его брата, пока она не покинет Напур! Клятва, данная Рамифу, исполнена, а продолжать оказывать помощь христианам уже невозможно: Паксон подстерегает ее на каждом шагу! Менгис же недосягаем.Валентина мрачно признала, что у нее нет другого выхода, кроме как покинуть Напур. Ей следует вернуться к своим единоверцам – туда, где она сможет освободиться, по крайней мере, от Паксона, хотя, конечно, никогда не сможет избавиться от волнующих воспоминаний о Менгисе.Но покинуть Напур следует так, чтобы пытливые глаза людей султана Джакарда не заметили ее бегства. Зная, что невозможно в одиночку преодолеть путь, пролегающий по пустыне, Валентина принялась размышлять, как же осуществить задуманное. Ближайший форпост крестоносцев – в Бет-Набле, там сейчас и Ричард Львиное Сердце. Английский король поможет ей добраться до Акры, откуда она отбудет в Наварру на корабле.В последующие несколько дней Валентина много времени проводила с Розалан. Близилось время родов, и девушке не хотелось оставлять подругу в такой важный момент ее жизни. Но Валентина боялась, что Ричард решит покинуть Бет-Набл, и тогда станет гораздо сложнее осуществить задуманное ею. Она лелеяла мысль, что Ахмар проводит ее, в то же время хорошо понимая, как хочется ему быть рядом с Розалан, когда родится ребенок. Нет, она не лишит его этой радости и попробует добраться до Бет-Набла одна.Федаины по-прежнему мелькали во дворце, оказывая ей безмолвное покровительство, и само их присутствие позволяло Валентине чувствовать себя как бы ближе к Менгису. Сознание, что он дорожит ею, Как прежде, грело сердце. Но она ни о чем его не попросит! Менгис ведь хотел посмотреть, как сама она справится с судьбой! * * * Прежде чем взобраться на спину вороного коня, некогда принадлежавшего Паксону – ее белый скакун захромал, что несказанно расстроило его хозяйку, – Валентина прошла в уединенную часть сада и остановилась, опустив голову, перед кустом багряника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50