Ей было всего сорок три года, но теперь она выглядела на шестьдесят. Остатки волос прилипли к черепу, а когда она отрывала взгляд от своих костлявых рук и начинала переминаться с ноги на ногу, ее глаза казались какими-то белесыми и бесцветными. Маленький рот с узкими губами теперь был постоянно искривлен в злобной гримасе. Она держалась очень прямо, но даже плотная коричневая саржа не могла скрыть, как сильно измождено ее тело. Казалось, что скелет уже не в силах держать даже сам себя.
Я завороженно наблюдала за тем, как она приносит присягу, задыхаясь от горечи и жалости к ней. Затем Кристина обвела взглядом зал суда, и в ее потускневших глазах вспыхнул огонек торжества. Я поняла: пришел час сведения счетов между нами.
– Мне незачем лгать, – начала она, – потому что я знаю: к концу этого года меня уже не будет в живых. Тех преступлений, которые мы с мужем совершили в Египте, хватит не на один, а на целых два смертных приговора. Ну что ж, я с готовностью встречу смерть. Мне больше не для чего жить. Моей жизнью были мой муж и мой брат. Я без иллюзий смотрю в прошлое и прекрасно понимаю, что они попросту использовали меня, как фишку, в своих опасных играх. Но для меня это не имеет значения. Я получила то, что хотела. Я получила Салаха Пашу. Он женился на мне, потому что его об этом попросил мой брат. Он никогда не любил меня и никогда не полюбит. Я знаю и принимаю это. Для меня достаточно быть его женой. Салах обладал огромной властью, мог быть безжалостным и деспотичным, злобным и жестоким. Но он – единственный человек, который по-доброму относился ко мне. Я рассказываю все это только затем, чтобы вы поняли, почему я делала для своего брата то, что делала. О, я прекрасно знала, каково жить с человеком, который любит другого мужчину. Мой брат провел в этом аду более двенадцати лет. И каждый день для него повторялась одна и та же пытка – быть рядом с любимой женщиной и знать, что она тебя не любит. Это сводило его с ума. Собственно говоря, это и убило его. Салах тоже любит другого мужчину, но именно я буду рядом с ним до конца, так, как никогда не была жена моего брата.
Она говорила и говорила, пытаясь объяснить свою слепую страсть к Паше. Казалось, она переживает все заново, забыв о том, где находится, не видя людей, заполнивших зал суда. Я ничего не знала о браке Кристины до тех пор, пока Александр не рассказал мне о нем. И теперь вместе со всеми зачарованно слушала эту историю всепоглощающей и безответной любви, которую время от времени она сравнивала с любовью ко мне Эдварда. Наконец она опустила глаза.
– Может быть, теперь вы сможете понять, почему я подожгла бридлингтонский склад, чтобы убить свою невестку.
Я вздрогнула и почувствовала, как поплыли перед глазами лица, сливаясь в общую массу.
– Я ненавидела ее, – продолжала Кристина. – Она привела в наш дом свою незаконнорожденную дочь, дочь вот этого человека. – Она не повысила голоса, но ее рука, вытянутая в сторону Александра, сильно дрожала. – И мой брат растил ее ребенка, как своего собственного. Он дал им обеим все, чего только можно пожелать. И чем же она отплатила ему? Она снова сбежала со своим любовником, вернулась, когда между ними было все кончено, и попыталась выдать своего второго ублюдка за сына моего брата. Но он простил ее, несмотря ни на что. Он всегда все прощал ей, потому что любил. Он даже официально усыновил ее детей. Он изменил завещание в их пользу. А все это время я помогала осуществиться его честолюбивым планам, лишь бы только он мог перебороть комплекс неполноценности, возникший из-за ее постоянных измен. Желание обладать маской превратилось у него в навязчивую идею. Таким образом он реализовал свой нерастраченный потенциал любви. Если бы он ее не получил, у него в этой жизни просто ничего бы не осталось! И пока я помогала ему, она снова оказалась в постели своего любовника. Мой брат обо всем узнал, и это убило его. Она заслуживает смерти и получила бы по заслугам, если бы Дэниел Дейвисон ее не спас. – Кристина ненадолго задержала на мне взгляд, но потом снова отвела его. – Если бы ее предоставили мне, она бы отправилась не в тюрьму, а прямиком в преисподнюю, где ей самое место. – Она снова немного помолчала и улыбнулась какой-то жуткой отвратительной улыбкой. – Но мой брат любил ее. Он готов был простить ей все, что угодно. И только ради его памяти я решила дать эти показания. Она невиновна.
Она снова посмотрела в мою сторону своими желтыми глазами, и я непроизвольно вцепилась в перила с такой силой, что у меня побелели костяшки пальцев. Ужасная улыбка стала еще шире. Было в ней что-то зловещее, и я задрожала от панического страха. Ну зачем она это делает?! Если она меня так ненавидит, зачем сейчас способствует моему освобождению? Все мое тело заледенело от ужаса, когда Кристина прошипела ответ:
– А теперь живи и мучайся от угрызений совести.
С ее злобно поджатых губ сорвался торжествующий смешок. Она победила.
Прошло несколько недель после моего освобождения, а я все реже и реже виделась с Александром. Я не могла смотреть на него и любить его без того, чтобы передо мной не возникло лицо Кристины и ее взгляд в тот день. Александр перепробовал все средства, убеждая меня взять себя в руки. Но чем больше он уговаривал и упрашивал, тем больше я от него отдалялась.
А потом, в тот день, когда Кристину приговорили к смерти – это было четырнадцатое сентября, – посыльный принес мне конверт. До сих пор мне трудно передать словами, что я испытала, когда открыла его. Письмо было датировано двенадцатым сентября. По мере его прочтения я все острее чувствовала боль и одиночество Кристины. Не только в последние часы, а с тех пор, как я вошла в ее жизнь.
С того самого дня, когда я впервые увидела ее, я почему-то всегда была твердо уверена, что однажды мне придется ее убить. Возможно, это было своего рода предвидение, хотя я никогда не замечала за собой подобных способностей. Да и в тот день у меня абсолютно не возникло никаких ярких мысленных образов. Единственное, что я ощущала, – это непреодолимую потребность защитить себя.
Элизабет Соррилл. Природа наделила ее красотой, о которой могла только мечтать любая женщина, и я в том числе. Она принесла в наш дом смех и любовь, хотя сама все время страдала от непоправимой потери – потери любви, которая не хотела умирать и от которой она сама ни за что не хотела отказываться.
Но какое право имела она на эту любовь? Я тоже женщина. Я изведала и любовь, и горечь утрат. Но разве я заставляла из-за этого непрерывно мучиться близких мне людей?
Правда, теперь я понимаю, что никогда не знала ничего похожего на то чувство, которое связывало Элизабет и Александра. Их любовь не только перешагнула через сословные предрассудки, она выдержала испытание годами разлуки, взаимными обидами и даже постоянным чувством вины, которое уже само по себе способно уничтожить всякую менее сильную привязанность. Завидовала ли я Элизабет? Нет, я жалела ее. За любовь такой силы и глубины приходится платить и соответствующую цену. И я буду лишь одной из тех, кто потребует свою часть долга. У меня нет никаких угрызений совести. В конце концов, почему она должна иметь все? Что значат ее страдания в сравнении с моими? Мой брат подарил ей целый мир. Но ведь это был и мой мир тоже. Мне пришлось лгать, хитрить и даже убивать, чтобы вернуть принадлежащее мне по праву. И все это время моим настоящим, невидимым врагом был не Александр и даже не Элизабет, а их любовь.
Ну почему это чувство оказалось таким всепобеждающим?
Я прислоняю голову к стене. Вокруг царит непроглядная тьма и такое зловоние, что от него перехватывает дыхание. И вдруг в почти мертвой тишине я слышу собственный смех. Этот смех полон горькой иронии. Ведь если бы хоть кто-нибудь, вот сейчас, в самом конце, смог ответить мне на один-единственный, главный вопрос, он бы тем самым вручил мне ключи от жизни.
Хотя, конечно, на самом деле этими ключами обладали только двое – Элизабет и Александр.
Когда я дочитала письмо, у меня отпали последние сомнения в том, что его написала Кристина. Передо мной снова возникла ее жуткая улыбка в зале суда. Давая свободу, она приговорила меня к жизни в тюрьме, из которой нет выхода: к постоянным мукам совести. Она прекрасно осознавала, что делает, и тогда, в зале суда, и тогда, когда писала это письмо. А теперь, с ее смертью, двери тюрьмы захлопнулись, и ключ был потерян навсегда.
С того дня я окончательно замкнулась, почти ни с кем не разговаривала и не могла себя заставить вновь вести нормальную жизнь.
Иногда, стоя у окна своей спальни, я наблюдала, как Александр выходит из дому вместе с Шарлоттой и Джонатаном. Он оставил адвокатуру и с начала следующего года собирался открыть в Сити юридическую консультацию. Он хотел, чтобы это стало началом новой жизни для нас обоих. Но каждый раз при виде его я вспоминала всех тех, кто пострадал из-за нашей любви. Если Александр вдруг замечал, что я стою у окна, я снова задергивала шторы, боясь встретиться с ним взглядом. Я так любила и хотела его, что боялась порой сойти с ума. И чем больше я себя обуздывала, тем сильнее становилась моя любовь. Мне легче было умереть, чем представить себе жизнь без него. Однако чувство вины и угрызения совести преследовали меня неотступно, ни на миг не отпуская и не давая ни минуты покоя.
Джессика позвонила субботним днем в конце сентября. Когда Канарейка протянула мне трубку, я решила, что схожу с ума. От одного упоминания имени Джессики чувство вины наваливалось на меня с новой силой. Еще одна жертва, еще один обвинитель. Она спросила, можно ли ей заехать ко мне. Я отказала, но она продолжала настаивать.
Джессика приехала окрло четырех часов на серебристом «фольксвагене». Когда я увидела машину, мое сердце как будто сжала чья-то ледяная рука. Машина была не только той же марки, но и того же цвета, что и у Кристины. Я слышала, как Джессика что-то сказала Канарейке, потом дверь открылась, и, собравшись с силами, я повернулась к гостье.
Светлые волосы Джессики, гладкие и шелковистые, блестели на солнце. Лицо покрывал легкий бронзовый загар. И хотя я уже однажды видела ее, вблизи она оказалась гораздо красивее, чем я себе представляла. Она окинула меня взглядом, и ее глаза расширились от удивления. Мой неухоженный вид, судя по всему, произвел на нее сильное впечатление.
– Ну и ну, – сказала она наконец. – Полагаю, что вы не всегда выглядите подобным образом, но все же должна признать, вы совсем не такая, какой я вас себе представляла.
Я продолжала смотреть на нее, но Джессика уже начала оглядываться по сторонам, оценивая обстановку в комнате.
– Хотите чаю? – наконец предложила я.
– Я полагаю, что Канарейка – ведь, кажется, так ее зовут? – уже готовит его.
Я жестом пригласила ее садиться, и Джессика, легким движением скинув жакет, скользнула в кресло Эдварда. С небрежно скрещенными ногами она казалась очень миниатюрной, элегантной и раскованной. Она явно не торопилась начать разговор и меня чрезвычайно смущало то, как откровенно она разглядывает мое лицо. Наконец Джессика рассмеялась.
– А вы похожи, – сквозь смех сказала она. – Господи, вы действительно ужасно похожи!
Канарейка принесла поднос с чаем, поставила его на столик между нами и тихо вышла.
– Думаю, что вы пришли сюда не только для того, чтобы посмотреть на меня, – не выдержала я, протягивая Джессике чашку. – Так все-таки зачем вы здесь?
Мне не хотелось говорить слишком резко, но с тех пор, как она позвонила, я была страшно взвинчена и не находила себе места.
– Я здесь для того, чтобы выяснить, какую игру вы ведете.
– Я веду игру? – Я поставила чашку на блюдце, расплескав половину чая. – Послушайте, вы не имеете никакого права…
Джессика решительно перебила меня, хотя ее голос оставался совершенно спокойным.
– Элизабет, я жила с вашим призраком столько лет, что даже вряд ли смогу вспомнить. Уже одно это дает мне право на что угодно.
Чувствуя, как с каждой секундой между нами нарастает враждебность, я решила уступить.
– Ну что ж, хорошо. Если это дает вам право, говорите. Я вас слушаю.
Джессика порылась в сумочке и достала пачку сигарет.
– Видите ли, я ненавижу бульварную прессу. Неделю за неделей эти писаки высмеивают то, что мы с Розалиндой делаем в Гринэм-Коммон. У этих людей нет ни чести, ни совести, они напрочь лишены чувства сострадания. Они насмехаются над нами просто так, ради собственного удовольствия. Но ведь вам, наверное, известно, что я-то уже далеко не в первый раз становлюсь их жертвой. После всех этих бесконечных историй с Александром, вами, Эдвардом и Кристиной я тоже постоянно нахожусь в поле их зрения. Я до сих пор пожинаю плоды вашей грандиозной любовной истории, которая обошла все газеты. Они докопались даже до Фокстона. Кто от этого выиграл, непонятно. Единственное, чего они добились, – это дискредитировали лорда Белмэйна. Им лишь бы раздуть на несколько абзацев какую-нибудь сентиментальную историю, и при этом им совершенно безразличны люди, жизни которых они разрушают. Вы еще будете оправляться от последствий удара, а они уже отправятся на поиски очередной жертвы. Так неужели из-за этих мерзавцев вы собираетесь остаток жизни провести в спальне, обвиняя себя во всех бедах? Кем вы себя вообразили в конце концов? Господом Богом?
Джессика рассмеялась.
– Нет, вы только подумайте, три человека погибли, а виновата во всем одна она! Ведь именно так вы рассуждаете, правда? А как насчет того, чтобы и мне уступить кусочек? Ведь если бы я не вышла замуж за Александра, вы бы никогда не вышли за Эдварда. Или я ошибаюсь?
Я почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Мне показалось, что я снова вижу улыбку Кристины. Голос Джессики был насмешлив и язвителен.
– Вы просто жалки! Вы мучаете Александра, мучаете себя, мучаете собственных детей! И все это лишь потому, что лживую и жестокую стерву, которая к тому же пыталась вас убить, приговорили к смерти в чужой стране за преступления, которые совершала она и только она. Вы меня слышите? В этих преступлениях виновата только она одна! Вы ей ничем не могли помочь. Вы бы все равно не смогли остановить ее, потому что даже не знали, чем она занимается. Так почему теперь вы заставляете всех страдать?
– Как вы можете так говорить?! Разве Александр не рассказывал вам, что она говорила в суде? Разве вы не знаете, как я все эти годы обманывала Эдварда, в то время как Александр обманывал вас? Как мы думали только о себе, совершенно не заботясь о близких нам людях? Разве он вам не рассказывал…
– Александр рассказал мне все. Да, я знала, что он меня обманывает. Но ведь этот обман начался еще до того, как мы поженились. Он любил вас тогда, и он любит вас сейчас. Вот почему я здесь, хотя одному Богу известно, зачем я взваливаю на себя ваши проблемы. Элизабет, вспомните, через что вам пришлось пройти. И неужели вы откажетесь от всего сейчас? Соберитесь! Возьмите себя в руки! Вы ведете себя, как…
– Эдвард и Кристина мертвы, Джессика! И что бы вы ни говорили…
– Эдвард умер, потому что он был вором, который зашел слишком далеко и которого обманули свои же. У него случился удар только из-за этой чертовой маски. И Кристина это прекрасно знала, так же как знаете это и вы сами. Так какое вы имеете право заставлять Александра, Шарлотту и Джонатана за это платить? Прошлое пусть остается в прошлом, Элизабет. А вам необходимо взять себя в руки и жить дальше.
Пуговица, которую я все время вертела в пальцах, оторвалась и покатилась по полу. Джессика проследила за моим взглядом, рассмеялась и налила себе еще чаю.
– А теперь, когда мы разобрались с Эдвардом и Кристиной, давайте поговорим о вас. Надеюсь, вы не обидитесь – а если обидитесь, то тем хуже для вас, – но вы совершенно бесхребетный человек, Элизабет. И трусливый. Александр, наверное, сошел с ума, раз потакает вашим причудам, особенно если учесть, как вы с ним обращаетесь.
– Если бы вы знали всю правду…
– Элизабет, можете мне верить, можете нет, но я прекрасно понимаю ваши чувства. Никому еще не довелось пройти такие испытания, которые прошли вы, и остаться целым и невредимым. Но подумайте об Александре. Он ушел из семьи, забросил карьеру, рисковал своей жизнью – и все из-за вас. Чего вы еще от него хотите? Честно говоря, вы мне совершенно безразличны, но я прошу вас не заставлять его больше страдать!
Прошло несколько минут, прежде чем я снова смогла заговорить. Я была так потрясена состраданием, которое проявила Джессика ко всем нам, что не решалась даже посмотреть ей в глаза.
– А он знает, что вы здесь?
– Нет. – Джессика допила чай и взяла свой жакет. – Я пришла сюда, чтобы сообщить вам: вчера мы с Александром развелись.
Я провожала ее глазами, когда она шла к двери. Но у самого порога Джессика неожиданно остановилась, пристально посмотрела на меня и сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Я завороженно наблюдала за тем, как она приносит присягу, задыхаясь от горечи и жалости к ней. Затем Кристина обвела взглядом зал суда, и в ее потускневших глазах вспыхнул огонек торжества. Я поняла: пришел час сведения счетов между нами.
– Мне незачем лгать, – начала она, – потому что я знаю: к концу этого года меня уже не будет в живых. Тех преступлений, которые мы с мужем совершили в Египте, хватит не на один, а на целых два смертных приговора. Ну что ж, я с готовностью встречу смерть. Мне больше не для чего жить. Моей жизнью были мой муж и мой брат. Я без иллюзий смотрю в прошлое и прекрасно понимаю, что они попросту использовали меня, как фишку, в своих опасных играх. Но для меня это не имеет значения. Я получила то, что хотела. Я получила Салаха Пашу. Он женился на мне, потому что его об этом попросил мой брат. Он никогда не любил меня и никогда не полюбит. Я знаю и принимаю это. Для меня достаточно быть его женой. Салах обладал огромной властью, мог быть безжалостным и деспотичным, злобным и жестоким. Но он – единственный человек, который по-доброму относился ко мне. Я рассказываю все это только затем, чтобы вы поняли, почему я делала для своего брата то, что делала. О, я прекрасно знала, каково жить с человеком, который любит другого мужчину. Мой брат провел в этом аду более двенадцати лет. И каждый день для него повторялась одна и та же пытка – быть рядом с любимой женщиной и знать, что она тебя не любит. Это сводило его с ума. Собственно говоря, это и убило его. Салах тоже любит другого мужчину, но именно я буду рядом с ним до конца, так, как никогда не была жена моего брата.
Она говорила и говорила, пытаясь объяснить свою слепую страсть к Паше. Казалось, она переживает все заново, забыв о том, где находится, не видя людей, заполнивших зал суда. Я ничего не знала о браке Кристины до тех пор, пока Александр не рассказал мне о нем. И теперь вместе со всеми зачарованно слушала эту историю всепоглощающей и безответной любви, которую время от времени она сравнивала с любовью ко мне Эдварда. Наконец она опустила глаза.
– Может быть, теперь вы сможете понять, почему я подожгла бридлингтонский склад, чтобы убить свою невестку.
Я вздрогнула и почувствовала, как поплыли перед глазами лица, сливаясь в общую массу.
– Я ненавидела ее, – продолжала Кристина. – Она привела в наш дом свою незаконнорожденную дочь, дочь вот этого человека. – Она не повысила голоса, но ее рука, вытянутая в сторону Александра, сильно дрожала. – И мой брат растил ее ребенка, как своего собственного. Он дал им обеим все, чего только можно пожелать. И чем же она отплатила ему? Она снова сбежала со своим любовником, вернулась, когда между ними было все кончено, и попыталась выдать своего второго ублюдка за сына моего брата. Но он простил ее, несмотря ни на что. Он всегда все прощал ей, потому что любил. Он даже официально усыновил ее детей. Он изменил завещание в их пользу. А все это время я помогала осуществиться его честолюбивым планам, лишь бы только он мог перебороть комплекс неполноценности, возникший из-за ее постоянных измен. Желание обладать маской превратилось у него в навязчивую идею. Таким образом он реализовал свой нерастраченный потенциал любви. Если бы он ее не получил, у него в этой жизни просто ничего бы не осталось! И пока я помогала ему, она снова оказалась в постели своего любовника. Мой брат обо всем узнал, и это убило его. Она заслуживает смерти и получила бы по заслугам, если бы Дэниел Дейвисон ее не спас. – Кристина ненадолго задержала на мне взгляд, но потом снова отвела его. – Если бы ее предоставили мне, она бы отправилась не в тюрьму, а прямиком в преисподнюю, где ей самое место. – Она снова немного помолчала и улыбнулась какой-то жуткой отвратительной улыбкой. – Но мой брат любил ее. Он готов был простить ей все, что угодно. И только ради его памяти я решила дать эти показания. Она невиновна.
Она снова посмотрела в мою сторону своими желтыми глазами, и я непроизвольно вцепилась в перила с такой силой, что у меня побелели костяшки пальцев. Ужасная улыбка стала еще шире. Было в ней что-то зловещее, и я задрожала от панического страха. Ну зачем она это делает?! Если она меня так ненавидит, зачем сейчас способствует моему освобождению? Все мое тело заледенело от ужаса, когда Кристина прошипела ответ:
– А теперь живи и мучайся от угрызений совести.
С ее злобно поджатых губ сорвался торжествующий смешок. Она победила.
Прошло несколько недель после моего освобождения, а я все реже и реже виделась с Александром. Я не могла смотреть на него и любить его без того, чтобы передо мной не возникло лицо Кристины и ее взгляд в тот день. Александр перепробовал все средства, убеждая меня взять себя в руки. Но чем больше он уговаривал и упрашивал, тем больше я от него отдалялась.
А потом, в тот день, когда Кристину приговорили к смерти – это было четырнадцатое сентября, – посыльный принес мне конверт. До сих пор мне трудно передать словами, что я испытала, когда открыла его. Письмо было датировано двенадцатым сентября. По мере его прочтения я все острее чувствовала боль и одиночество Кристины. Не только в последние часы, а с тех пор, как я вошла в ее жизнь.
С того самого дня, когда я впервые увидела ее, я почему-то всегда была твердо уверена, что однажды мне придется ее убить. Возможно, это было своего рода предвидение, хотя я никогда не замечала за собой подобных способностей. Да и в тот день у меня абсолютно не возникло никаких ярких мысленных образов. Единственное, что я ощущала, – это непреодолимую потребность защитить себя.
Элизабет Соррилл. Природа наделила ее красотой, о которой могла только мечтать любая женщина, и я в том числе. Она принесла в наш дом смех и любовь, хотя сама все время страдала от непоправимой потери – потери любви, которая не хотела умирать и от которой она сама ни за что не хотела отказываться.
Но какое право имела она на эту любовь? Я тоже женщина. Я изведала и любовь, и горечь утрат. Но разве я заставляла из-за этого непрерывно мучиться близких мне людей?
Правда, теперь я понимаю, что никогда не знала ничего похожего на то чувство, которое связывало Элизабет и Александра. Их любовь не только перешагнула через сословные предрассудки, она выдержала испытание годами разлуки, взаимными обидами и даже постоянным чувством вины, которое уже само по себе способно уничтожить всякую менее сильную привязанность. Завидовала ли я Элизабет? Нет, я жалела ее. За любовь такой силы и глубины приходится платить и соответствующую цену. И я буду лишь одной из тех, кто потребует свою часть долга. У меня нет никаких угрызений совести. В конце концов, почему она должна иметь все? Что значат ее страдания в сравнении с моими? Мой брат подарил ей целый мир. Но ведь это был и мой мир тоже. Мне пришлось лгать, хитрить и даже убивать, чтобы вернуть принадлежащее мне по праву. И все это время моим настоящим, невидимым врагом был не Александр и даже не Элизабет, а их любовь.
Ну почему это чувство оказалось таким всепобеждающим?
Я прислоняю голову к стене. Вокруг царит непроглядная тьма и такое зловоние, что от него перехватывает дыхание. И вдруг в почти мертвой тишине я слышу собственный смех. Этот смех полон горькой иронии. Ведь если бы хоть кто-нибудь, вот сейчас, в самом конце, смог ответить мне на один-единственный, главный вопрос, он бы тем самым вручил мне ключи от жизни.
Хотя, конечно, на самом деле этими ключами обладали только двое – Элизабет и Александр.
Когда я дочитала письмо, у меня отпали последние сомнения в том, что его написала Кристина. Передо мной снова возникла ее жуткая улыбка в зале суда. Давая свободу, она приговорила меня к жизни в тюрьме, из которой нет выхода: к постоянным мукам совести. Она прекрасно осознавала, что делает, и тогда, в зале суда, и тогда, когда писала это письмо. А теперь, с ее смертью, двери тюрьмы захлопнулись, и ключ был потерян навсегда.
С того дня я окончательно замкнулась, почти ни с кем не разговаривала и не могла себя заставить вновь вести нормальную жизнь.
Иногда, стоя у окна своей спальни, я наблюдала, как Александр выходит из дому вместе с Шарлоттой и Джонатаном. Он оставил адвокатуру и с начала следующего года собирался открыть в Сити юридическую консультацию. Он хотел, чтобы это стало началом новой жизни для нас обоих. Но каждый раз при виде его я вспоминала всех тех, кто пострадал из-за нашей любви. Если Александр вдруг замечал, что я стою у окна, я снова задергивала шторы, боясь встретиться с ним взглядом. Я так любила и хотела его, что боялась порой сойти с ума. И чем больше я себя обуздывала, тем сильнее становилась моя любовь. Мне легче было умереть, чем представить себе жизнь без него. Однако чувство вины и угрызения совести преследовали меня неотступно, ни на миг не отпуская и не давая ни минуты покоя.
Джессика позвонила субботним днем в конце сентября. Когда Канарейка протянула мне трубку, я решила, что схожу с ума. От одного упоминания имени Джессики чувство вины наваливалось на меня с новой силой. Еще одна жертва, еще один обвинитель. Она спросила, можно ли ей заехать ко мне. Я отказала, но она продолжала настаивать.
Джессика приехала окрло четырех часов на серебристом «фольксвагене». Когда я увидела машину, мое сердце как будто сжала чья-то ледяная рука. Машина была не только той же марки, но и того же цвета, что и у Кристины. Я слышала, как Джессика что-то сказала Канарейке, потом дверь открылась, и, собравшись с силами, я повернулась к гостье.
Светлые волосы Джессики, гладкие и шелковистые, блестели на солнце. Лицо покрывал легкий бронзовый загар. И хотя я уже однажды видела ее, вблизи она оказалась гораздо красивее, чем я себе представляла. Она окинула меня взглядом, и ее глаза расширились от удивления. Мой неухоженный вид, судя по всему, произвел на нее сильное впечатление.
– Ну и ну, – сказала она наконец. – Полагаю, что вы не всегда выглядите подобным образом, но все же должна признать, вы совсем не такая, какой я вас себе представляла.
Я продолжала смотреть на нее, но Джессика уже начала оглядываться по сторонам, оценивая обстановку в комнате.
– Хотите чаю? – наконец предложила я.
– Я полагаю, что Канарейка – ведь, кажется, так ее зовут? – уже готовит его.
Я жестом пригласила ее садиться, и Джессика, легким движением скинув жакет, скользнула в кресло Эдварда. С небрежно скрещенными ногами она казалась очень миниатюрной, элегантной и раскованной. Она явно не торопилась начать разговор и меня чрезвычайно смущало то, как откровенно она разглядывает мое лицо. Наконец Джессика рассмеялась.
– А вы похожи, – сквозь смех сказала она. – Господи, вы действительно ужасно похожи!
Канарейка принесла поднос с чаем, поставила его на столик между нами и тихо вышла.
– Думаю, что вы пришли сюда не только для того, чтобы посмотреть на меня, – не выдержала я, протягивая Джессике чашку. – Так все-таки зачем вы здесь?
Мне не хотелось говорить слишком резко, но с тех пор, как она позвонила, я была страшно взвинчена и не находила себе места.
– Я здесь для того, чтобы выяснить, какую игру вы ведете.
– Я веду игру? – Я поставила чашку на блюдце, расплескав половину чая. – Послушайте, вы не имеете никакого права…
Джессика решительно перебила меня, хотя ее голос оставался совершенно спокойным.
– Элизабет, я жила с вашим призраком столько лет, что даже вряд ли смогу вспомнить. Уже одно это дает мне право на что угодно.
Чувствуя, как с каждой секундой между нами нарастает враждебность, я решила уступить.
– Ну что ж, хорошо. Если это дает вам право, говорите. Я вас слушаю.
Джессика порылась в сумочке и достала пачку сигарет.
– Видите ли, я ненавижу бульварную прессу. Неделю за неделей эти писаки высмеивают то, что мы с Розалиндой делаем в Гринэм-Коммон. У этих людей нет ни чести, ни совести, они напрочь лишены чувства сострадания. Они насмехаются над нами просто так, ради собственного удовольствия. Но ведь вам, наверное, известно, что я-то уже далеко не в первый раз становлюсь их жертвой. После всех этих бесконечных историй с Александром, вами, Эдвардом и Кристиной я тоже постоянно нахожусь в поле их зрения. Я до сих пор пожинаю плоды вашей грандиозной любовной истории, которая обошла все газеты. Они докопались даже до Фокстона. Кто от этого выиграл, непонятно. Единственное, чего они добились, – это дискредитировали лорда Белмэйна. Им лишь бы раздуть на несколько абзацев какую-нибудь сентиментальную историю, и при этом им совершенно безразличны люди, жизни которых они разрушают. Вы еще будете оправляться от последствий удара, а они уже отправятся на поиски очередной жертвы. Так неужели из-за этих мерзавцев вы собираетесь остаток жизни провести в спальне, обвиняя себя во всех бедах? Кем вы себя вообразили в конце концов? Господом Богом?
Джессика рассмеялась.
– Нет, вы только подумайте, три человека погибли, а виновата во всем одна она! Ведь именно так вы рассуждаете, правда? А как насчет того, чтобы и мне уступить кусочек? Ведь если бы я не вышла замуж за Александра, вы бы никогда не вышли за Эдварда. Или я ошибаюсь?
Я почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Мне показалось, что я снова вижу улыбку Кристины. Голос Джессики был насмешлив и язвителен.
– Вы просто жалки! Вы мучаете Александра, мучаете себя, мучаете собственных детей! И все это лишь потому, что лживую и жестокую стерву, которая к тому же пыталась вас убить, приговорили к смерти в чужой стране за преступления, которые совершала она и только она. Вы меня слышите? В этих преступлениях виновата только она одна! Вы ей ничем не могли помочь. Вы бы все равно не смогли остановить ее, потому что даже не знали, чем она занимается. Так почему теперь вы заставляете всех страдать?
– Как вы можете так говорить?! Разве Александр не рассказывал вам, что она говорила в суде? Разве вы не знаете, как я все эти годы обманывала Эдварда, в то время как Александр обманывал вас? Как мы думали только о себе, совершенно не заботясь о близких нам людях? Разве он вам не рассказывал…
– Александр рассказал мне все. Да, я знала, что он меня обманывает. Но ведь этот обман начался еще до того, как мы поженились. Он любил вас тогда, и он любит вас сейчас. Вот почему я здесь, хотя одному Богу известно, зачем я взваливаю на себя ваши проблемы. Элизабет, вспомните, через что вам пришлось пройти. И неужели вы откажетесь от всего сейчас? Соберитесь! Возьмите себя в руки! Вы ведете себя, как…
– Эдвард и Кристина мертвы, Джессика! И что бы вы ни говорили…
– Эдвард умер, потому что он был вором, который зашел слишком далеко и которого обманули свои же. У него случился удар только из-за этой чертовой маски. И Кристина это прекрасно знала, так же как знаете это и вы сами. Так какое вы имеете право заставлять Александра, Шарлотту и Джонатана за это платить? Прошлое пусть остается в прошлом, Элизабет. А вам необходимо взять себя в руки и жить дальше.
Пуговица, которую я все время вертела в пальцах, оторвалась и покатилась по полу. Джессика проследила за моим взглядом, рассмеялась и налила себе еще чаю.
– А теперь, когда мы разобрались с Эдвардом и Кристиной, давайте поговорим о вас. Надеюсь, вы не обидитесь – а если обидитесь, то тем хуже для вас, – но вы совершенно бесхребетный человек, Элизабет. И трусливый. Александр, наверное, сошел с ума, раз потакает вашим причудам, особенно если учесть, как вы с ним обращаетесь.
– Если бы вы знали всю правду…
– Элизабет, можете мне верить, можете нет, но я прекрасно понимаю ваши чувства. Никому еще не довелось пройти такие испытания, которые прошли вы, и остаться целым и невредимым. Но подумайте об Александре. Он ушел из семьи, забросил карьеру, рисковал своей жизнью – и все из-за вас. Чего вы еще от него хотите? Честно говоря, вы мне совершенно безразличны, но я прошу вас не заставлять его больше страдать!
Прошло несколько минут, прежде чем я снова смогла заговорить. Я была так потрясена состраданием, которое проявила Джессика ко всем нам, что не решалась даже посмотреть ей в глаза.
– А он знает, что вы здесь?
– Нет. – Джессика допила чай и взяла свой жакет. – Я пришла сюда, чтобы сообщить вам: вчера мы с Александром развелись.
Я провожала ее глазами, когда она шла к двери. Но у самого порога Джессика неожиданно остановилась, пристально посмотрела на меня и сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41