Едва слова сорвались с его губ, как пространство впереди расколола молния, раздался гром и самолет мелко завибрировал. Керри пристегнула ремень и что-то невнятно пробормотала.— Легче, легче, девочка.Голос Бретта был спокоен, в нем не было и тени страха. Керри не поняла, к кому он обращается: к ней или к самолету, над которым пытался сохранить контроль.Темное страшное небо осветила еще одна молния, и разразился ливень. Облака сгрудились вокруг самолета, видимость резко упала. Керри чувствовала, как паника волна за волной проносилась сквозь каждую клеточку ее тела. В ту ужасную ночь было то же самое…Бретт летел по приборам. Он снизился в поисках просвета и не нашел его.— Что делать, Керри? Повернуть назад? Тебе выбирать. Ты достаточно пережила и без того, чтобы просить тебя выдержать еще и это. Выбор за тобой.Назад! Повернуть назад! — беззвучно кричало все ее существо. Но беззвучная мольба не нашла выражения в словах. Что-то их удержало. Что-то, что было сильнее, чем страх. Все эти безымянные, неизвестные люди, ждущие помощи от нее и от Бретта. Больные, испуганные люди, часами смотрящие в небо в ожидании самолета. Если он не появится, кто-то из них умрет.— Лети дальше, — выдавила она.На мгновение он снял руку со штурвала и, найдя ее локоть, сжал его.— Я ставил на тебя, принцесса, — сказал он, выразив в этих словах больше эмоций, чем смысла.Все то долгое время, пока они не вылетели из шторма, Керри горячо молилась. И она открыла для себя удивительный факт: мужество можно найти и в самой сердцевине страха.Через три часа Бретт указал на точку под ними:— Это Санта-Маргарита. Похоже, им сильно досталось. Посадочная полоса исчезла. Придется садиться прямо на поле. Держись, Керри.Она почувствовала в его голосе напряжение, и страх снова вернулся. Бретт убавил тягу двигателей. Керри закрыла глаза и сжалась, ожидая удара. Шасси коснулись земли, и самолет подбросило в воздух.Почти в конце поля они наконец остановились.— Как ты? — Бретт взял ее руку.— Нормально, — прошептала она и открыла глаза.Его лицо было так близко, что он мог бы ее поцеловать.Он бросил взгляд на ее кольцо.— Тогда пошли! У нас много работы.Он спрыгнул на землю и, обойдя самолет кругом, оказался с ее стороны.— Давай, Керри, прыгай! Я тебя поймаю.Он протянул руки. Спустя секунду она оказалась в его объятиях. К ней тут же вернулось старое чувство, теплая, сладкая волна желания, волнующий прилив, от которого слабеют колени и учащается пульс.«Да что не так с моим предательским сердцем? — подумала Керри в смятении, усугубляемом чувством вины. — Я же невеста Гарта! Я не должна так реагировать, это подло!»— От… пусти.— Как скажешь, принцесса.Керри и Бретт прошли совсем немного, прежде чем увидели бегущих к ним людей.— Они не самые чистые люди из тех, кого я знаю, зато самые искренние, — сказал Бретт.И самые бедные, с жалостью подумала Керри. Ни на ком из них не было обуви, несмотря на прохладу и хлюпающую под ногами воду.— El Medico… Сеньор доктор… — радостно кричали бегущие люди.Бледные худые лица расплывались в улыбках, они протягивали руки, как бы в желании удостовериться, что помощь действительно пришла.Одна женщина, судя по всему, беременная и с ребенком на руках, споткнулась и упала бы, если бы Керри ее не подхватила.— Gracias, — прошептала женщина.Керри взяла ребенка из рук женщины. Мать, похоже, почти теряла сознание. Голод, или тиф, а возможно, и то и другое, с состраданием подумала Керри.С ребенком на руках Керри шла, касаясь Бретта локтем. Мексиканцы несли позади сумки с медикаментами и одеялами.— Он тебе идет, — заметил Бретт, глядя на маленькую чернявую голову, удобно устроившуюся на ее плече.Керри улыбнулась:— Я себя очень хорошо чувствую с ребенком на руках. Наверное, во всем виноват мой материнский инстинкт.— Материнский инстинкт?— Да. Джина думает, что он у меня слишком развит, — немного смущенно объяснила она и затем, чтобы сменить тему разговора, добавила: — Мне страшно думать, что Кончита вернется сюда, когда выздоровеет.— Может, она не вернется, если я кое-что сделаю.— Но что ты можешь сделать, Бретт? У нее ведь нет американского гражданства.Он улыбнулся:— Я серьезно обдумываю возможность стать отцом-одиночкой.Зарядил дождь, и они не успели сухими дойти до укрытия, в качестве которого выступала маленькая глинобитная церквушка. Керри чувствовала холодные капли даже через толстый свитер, который чуть ли не силой заставил ее надеть Бретт. Она завернула длинный перед свитера и укрыла им ребенка. Страшно подумать, что у этих людей совсем нет защиты от холода. Многим из них грозило воспаление легких, одно из самых страшных тифозных осложнений.В дверях церкви их встретил седой, болезненного вида человек, которого Бретт представил как пастора Маккея.— Благослови вас Господь, доктор! Мы молились, чтобы помощь поспела вовремя. Мы с Эммой заботимся о душах здешнего бедного люда, но не слишком преуспели в заботе об их телах.«И о ваших собственных тоже», — подумала Керри.Глаза пастора были обведены красной каймой — верный признак крайнего утомления; и еще ее беспокоила мертвенная бледность, заливающая его лицо.Бретт тоже расценил вид пастора как повод для беспокойства.— Вам нужно прилечь, пастор. Мы с мисс Кинкайд позаботимся обо всем.Пастор всплеснул руками в жесте беспомощности:— Здесь так много дел. Моя жена внутри. У нас здесь самые больные. У шестерых определенно брюшной тиф, и я подозреваю, еще у пятерых — тоже. — Он умолк.Бретт и Керри помогли пастору Маккею дойти до его жилища — глинобитного двухкомнатного домика позади церкви. Он уснул, едва коснувшись головой подушки.Оставив его отдыхать, они направились обратно к церкви, где Эмма Маккей и две женщины-мексиканки ухаживали за больными. Керри была в ужасе, когда увидела, что люди — трое из них дети — лежат на каменном полу на соломенных подстилках. Церковь обогревалась только очагом, выложенным тоже прямо на полу. Из-за этого в церкви было дымно, темно и душно.— Вы — наши услышанные молитвы, — дрожащим от бесконечной усталости голосом сказала Эмма Маккей. — Без помощи мы бы долго не продержались. Прошлой ночью мы потеряли двоих детей. — Ее глаза наполнились слезами.Бретт и Керри шли от больного к больному, а жена пастора давала комментарии к каждому случаю. На них безнадежно, не жалуясь, смотрели запавшие, блестящие от лихорадки глаза. Керри шатало от шока и жалости. Этим людям необходимо гораздо больше, чем могут дать они с Бреттом.Неудивительно, что Бретт так сражался за свой обожаемый «Проект Эль Медико». Если бы Гарт только увидел эту ужасающую нужду, непрекращающееся страдание, он, несомненно, перестал бы осуждать попытки Бретта чем-нибудь помочь. Или он отнесся бы к этому иначе? Не стал бы ничего делать, сочтя, что эта проблема его не касается? Мир Гарта был безопасен, стерилен и практичен. Как ни пыталась, Керри не могла представить его в таком месте. Затем, испугавшись направления собственных мыслей, Керри попыталась заглушить их, рассудив, что Гарт в своем мире — блестящий врач, прекрасно выполняющий сложную, нужную, даже необходимую работу. В конце концов, не каждому же быть посланцем добра угнетенным.Бретт прервал течение ее мыслей:— Керри, иди с миссис Маккей в здание школы, начинай делать прививки. Может, этим мы сможем предотвратить эпидемию. Я останусь здесь и буду помогать, чем смогу.И когда она повернулась, чтобы уйти, он добавил:— Береги себя. Глава 20 С помощью Эммы Маккей, которая по-испански давала указания испуганным и жалким мексиканцам, стоящим в очереди, Керри впрыснула противотифозную вакцину в семьдесят семь худых рук. Среди них была женщина с маленьким мальчиком, в которых она узнала сеньору Санчес и Хуанито. Женщина тоже узнала ее и улыбнулась. Затем ее взгляд упал на кольцо Керри, и она спросила что-то по-испански.— Она спрашивает, не помолвлены ли вы с доктором Тейлором, — перевела Эмма.Керри вспыхнула и поспешила объяснить, что это кольцо совсем от другого человека. Эмма перевела это сеньоре Санчес.— Что она сказала? — спросила Керри, когда жена пастора замолчала.— Что ей очень жаль, что вашим мужем станет не доктор Тейлор.Керри с преувеличенной внимательностью занялась тощей рукой Хуанито, сердито спрашивая себя, почему слова сеньоры Санчес так ее расстроили. Из Гарта получится замечательный муж. Ей повезло, что она выходит за него замуж.После того как была сделана последняя инъекция, Керри и Эмма вышли из пострадавшей от наводнения школы и направились обратно к церкви. Уступив настойчивым просьбам Бретта, Эмма согласилась немного отдохнуть. Керри заняла ее место.Немногое можно было сделать для облегчения страдания больных — пока помощь ограничивалась прохладными компрессами, теплыми одеялами, вазелином, которым Керри смазывала, потрескавшиеся губы, и антибиотиками, помогающими сражаться с инфекцией. Керри знала, что единого лекарства, способного остановить наводящее ужас наступление болезни, не существует. Каждое осложнение должно нейтрализовываться по мере возникновения. До Мексики она столкнулась с брюшным тифом всего один раз, когда еще училась в школе медсестер и проходила практику в инфекционном отделении. Она очень хорошо помнила эту ужасную болезнь. Несмотря на стерильные условия содержания и наилучшее лечение, пациент умер. Как они с Бреттом могут надеяться спасти этих людей?Минуты длились часами, все смешалось в какой-то пугающий калейдоскоп. Больные слабели, их страдания возрастали. Многие метались в бреду, жестокие судороги кашля скручивали их изнуренные тела.Была ночь, и был день, и была еще одна ночь. Они потеряли одного старика и одного маленького мальчика, а в помещение церкви, где было и без того тесно, принесли еще трех человек. У женщины, чьего ребенка Керри несла на руках, начались роды. Им пришлось покинуть церковь и принять их.— Ella se llama Angelita, — пробормотала мать с измученной улыбкой. Затем, указав, на Керри, добавила: — Para tu.— Она назовет девочку Ангелита — маленький ангел, — перевел Бретт. — В честь тебя, Керри.— Скажи ей, что я благодарю ее.Она положила плачущего младенца рядом с матерью, наблюдая, как любовь преображает ее некрасивое лицо.— Она хорошо ее назвала, — тихо сказал Бретт. — Ты явилась ангелом милосердия к этим людям. Они никогда тебя не забудут.Он вышел из жалкой лачуги в холодную тьму, и она последовала за ним.— Я тоже их не забуду. Все очень просто, Бретт. Меня зацепило.Это была правда. Керри чувствовала, что «Проект Эль Медико» вошел в ее плоть и кровь. Служить человечеству не ради личных благ, не ради славы — работа медсестры никогда прежде не значила для нее так много.— Значит, ты не жалеешь, что согласилась?— Я рада этому.Она пожала протянутую руку и почувствовала ответное пожатие.Они молча шли к церкви, но в их молчании была некая им обоим понятная близость. Чтобы чувствовать друг друга, им не нужны были слова.Холодный дождь не прекращался ни на минуту, топливо заканчивалось. Вернулась чета Маккеев, но они были так слабы, что почти ничего не могли. Но все равно они пытались дать больным хотя бы душевное утешение.— Прежде чем будет лучше, будет еще хуже, — мрачно предсказал Бретт.Он исхудал, зарос, но решительно отмахивался от попыток Керри заставить его отдохнуть.— Как ты можешь так долго выдерживать? — спрашивала она.Он посмотрел на нее, оторвав взгляд от ребенка, который отчаянно пытался вздохнуть.— Я упрямый парень. Ты это знаешь лучше, чем кто-либо.Она не стала этого отрицать. Именно из-за его упрямства они так часто друг друга не понимали. Именно оно и злило ее, и, в общем, толкнуло искать спасения с Гартом. И в то же время это же самое твердокаменное упрямство и делало из Бретта такого врача. Такого человека.Он потер заросший щетиной подбородок.— Что ты на меня так смотришь, Керри? Я что, плохо выгляжу?У нее вдруг появилось сумасшедшее желание погладить его по взъерошенным волосам. Сказать ему, какой он чудесный, как она им восхищается. Но если она это сделает — если коснется его, — Керри задрожала, вспомнив, как зашлось ее сердце, когда она прыгнула с самолета, а Бретт поймал ее. Она не может пойти на такой риск. В ее будущем не было места для Бретта Тейлора. Больше не было. Поэтому она просто сказала:— Ты выглядишь сильно уставшим. Я… я беспокоюсь за тебя.— Керри.Бретт шагнул к ней, движимый той же силой, что тянула ее к нему.Неожиданно ребенок, которым занимался Бретт, страшно засипел, и они оба тут же отбросили посторонние мысли. Девочка отчаянно скребла пальцами горло, пытаясь впустить воздух в перекрытые легкие. Несколько мгновений — и она начала синеть.— Керри, помоги мне! — приказал Бретт. — Я буду делать трахеотомию.Она сдерживала мятущегося ребенка, отгибая ему голову назад до тех пор, пока кожа на горле не натянулась. Для обезболивания не было времени. Бретт выхватил из хирургического набора скальпель и сделал вертикальный разрез, открывший дыхательное горло. Вторым движением он вскрыл его. Со спасительным свистом в легкие, жаждущие кислорода, ворвался воздух.От Керри потребовалась вся ее сила, чтобы удержать вырывающуюся испуганную девочку, пока Бретт закреплял трахею в горле.— Все в порядке, солнце мое, — приговаривал он. Девочка не понимала слов, но в языке любви и сострадания слова не главное.— Мы чуть ее не потеряли, — сказал Бретт, когда появилось время говорить. — Нужно наблюдать ее тщательнее остальных.От страшного утомления его голос дребезжал, как у старика. Когда он укрывал девочку одеялом, Керри заметила, что у него дрожат руки.— Я присмотрю за ней! Пожалуйста, Бретт, во имя Господа, поспи хоть немного!— Керри, прекрати обо мне беспокоиться.— Не могу, — прошептала она.Он повернулся и посмотрел ей прямо в глаза.— Почему? Почему тебя так заботит мое состояние?Она почувствовала, как у нее самой задрожали руки, но отнюдь не от утомления.— Потому что… ну… понимаешь… — Она запуталась, отчаянно пытаясь придумать какой-нибудь, кроме правдивого, ответ.— Потому что ты меня по-прежнему любишь? Солнце мое, я тоже! Я не прекращал тебя любить.Безмолвно, беспомощно она позволила ему обнять себя, затем поцеловать. Она знала, что этого невозможно было избежать. Знала с того самого момента, когда Бретт дотронулся до ее руки в самолете. И никакими рассуждениями, никаким чувством вины нельзя было предотвратить этот финальный акт приятия любви.И когда он прошептал:— Я люблю тебя, Керри. Я так тебя хочу… — она прижалась к нему и сказала:— Я тоже тебя хочу, Бретт.Позже, когда чары упали, а рассудок вернулся, Керри пришлось осознать значение этих слов. Гарт был ей нужен. Никогда, никогда она не хотела Гарта, никогда не думала о нем с позиций желания. Она испытывала желание — это дикое, не подвластное никому и ничему чувство — только к человеку по имени Джонни. А теперь оно снова пришло, но пришло слишком поздно.Бретт прервал ее мысли, сказав насмешливо-нежным голосом:— Я, например, считаю, что бриллианты слишком крикливы. — Он дотронулся пальцем до ее обручального кольца. — Тебе бы пошел аквамарин, к глазам. Когда вернемся, напомни мне, чтобы я купил тебе что-нибудь с аквамарином.От удивления она пропустила очередной вдох.— Но… как же это! Я помолвлена с Гартом.Он поцеловал ее, губами разгладив собравшиеся на лбу морщинки.— Поправочка. Ты была помолвлена с Гартом. — Он обнял ее крепче. — Солнце мое, я прошу тебя выйти за меня замуж. Снова быть моей. На этот раз навсегда.Она отстранилась. В его объятиях совершенно невозможно было рассуждать здраво.— Бретт, я не знаю! Гарт любит меня. Он очень хороший. Как я могу так с ним поступить?Бретт разозлился.— Ты считаешь, что ему будет лучше, если ты будешь его обманывать? Керри, куда опять пропала твоя храбрость?Она никогда не сможет быть по-настоящему счастлива, не говоря уже о том, чтобы сделать счастливым Гарта, если будет исполнять роль избалованной жены. Если сменит больницу на престижный клуб. Ей не нужно, чтобы ее ставили на пьедестал. Она хочет делить со своим мужем все трудности и невзгоды, которые может подбросить им жизнь и… профессия. Она хочет жить с гордостью и убежденностью в правоте своего дела — так, как она живет здесь, с Бреттом.— Ну, детка?В его голосе был вызов. И мольба. Он ждал, не пытаясь коснуться ее. Предоставляя ей самой сделать выбор — с ясной головой и чистым сердцем.Она стянула с пальца кольцо Гарта и положила его в карман с радостью освобождения ото всего, что оно символизирует. Затем, протянув руку Бретту, неуверенно улыбнулась:— Ну что ж, давай идти к облакам вместе. Немного помедлив, Бретт спросил:— Как насчет того, чтобы удочерить Кончиту? Лицо Керри засветилось.— Это было бы замечательно. Бретт, она уже зовет меня «mamacita». Как думаешь, это добрый знак?— Определенно! И кто я, в конце концов, чтобы спорить с судьбой? — Он широко улыбнулся и крепче прижал ее к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15