Они подпирали ее со всех сторон, дышали в затылок, и от этого она возбуждалась еще больше.
— Девяносто тысяч против молодого человека.
Лиля видела, как он волнуется. Такого обыграть — раз плюнуть.
— Не пасуйте, девушка. Он уже у вас в кармане, — просипел кто-то над ухом, обдав ее запахом перегара.
Лиля, поморщившись, достала две стотысячные банкноты и зажала их в кулаке. Парень, явно страдая, вынул две бумажки по пятьдесят тысяч.
— Принято. Десять тысяч против вас.
Лиля разжала кулачок. Одна банкнота, закружившись, упала на землю. Лиля не успела среагировать. Чумазый мальчишка с ликующим криком:
— Что с возу упало, то пропало! — исчез с ней в толпе. Передернув плечами, Лиля достала еще одну такую же.
— Сто девяносто тысяч против молодого человека. Вокруг раздался одобрительный гул. Лиля почувствовала себя героиней шоу. Молодая красивая богачка сорит деньгами.
Игра продолжалась. Не успела она и глазом моргнуть, как вся наличность у нее кончилась. Банк раздулся до угрожающих размеров. В пылу игры она как-то не задумывалась над тем, откуда у этого обтерханного парня столько денег.
С неизменным тяжелым вздохом он доставал и доставал из кармана деньги, не переставая причитать:
— Я уже столько вам отдал! А что будет, если у меня деньги кончатся?
— Девушка заберет весь банк, — терпеливо объясняли ему. Он снова душераздирающе вздыхал и лез в карман. Лиля заглянула в свой изящный кошелек от Гуччи, не замечая, что вместе с ней туда заглядывают еще несколько пар глаз.
— У меня нет больше денег, — растерянно сказала она.
— Если нет наличности в рублях, мы с удовольствием обменяем доллары, — весело сообщила девица.
Ей было чему радоваться. Эта смазливая дурочка в обалденном прикиде уже оставила у нее больше миллиона. Какой улов!
Лиля достала сто долларов.
— Обменяйте, пожалуйста.
— Вот это размах! — прошептал кто-то.
От ее сомнений не осталось и следа. Выигрыш во что бы то ни стало останется за ней.
— На сегодня наш обменный курс — четыре тысячи рублей, — сообщила ей девица.
— То есть как? — удивилась Лиля. — Везде почти пять.
— Сожалею. Правила фирмы.
Лиля оглянулась в поисках обменного пункта. Девица сразу поняла, о чем она думает.
— Ближайший обменный пункт на той стороне, по переходу. Но учтите: если вы отойдете от стойки, то будете считаться проигравшей. Правила фирмы.
Подавив в себе раздражение, Лиля резко кивнула:
— Меняйте!
«Если она еще раз скажет: „Правила фирмы“, я просто не выдержу», — подумала Лиля.
Игра продолжалась. Молодой человек уже давно перестал вздыхать и причитать и только с ловкостью фокусника извлекал на свет Божий деньги.
У Лили закружилась голова от нереальности происходящего. Она вдруг почувствовала себя мухой, запутавшейся в паутине. Ей захотелось вырваться из липких пут, все бросить и уйти, но мысль о том, что все ее деньги вот так, с бухты-барахты, перейдут к этому облезлому типу, не давала ей сделать этого. Не бездонный же у него карман, в конце концов!
— Вы — молодчина! — просипел ей в ухо грубый голос. — Такой игры я еще не видел. Богачкой станете, помяните мое слово.
Она уже ничего вокруг не замечала. А зря. Приглядись она повнимательнее и увидела бы, что какой-то парень периодически заглядывает в кабинку, возвращается и незаметно сует что-то в карман ее соперника.
Заметь она это — давно уже поняла бы, что играет против своих собственных денег.
Пятьсот долларов растаяли как дым.
— Двести пятьдесят тысяч против девушки.
Лиля судорожно осмотрела кошелек, хотя заранее знала результат. Пусто. С собой у нее больше ничего не было. Тут она вспомнила, что сигареты так и не купила, а на обочине ее терпеливо дожидается таксист, с которым тоже предстоит расплачиваться. Вадим весь день в разъездах, его не достать. Лиля вдруг растерялась.
Девица указала на секундомер.
— Поторопитесь. У вас осталось двадцать секунд на размышление.
Двадцать секунд, сорок, час — какая разница?
— Я… У меня деньги кончились.
— Но вы же не можете так уйти. Ваш противник совсем измотан. Подумайте, какой куш! Для такого игрока, как вы, мы можем сделать исключение и принять в виде ставки какую-нибудь ценность. Браслет или сережку.
Рука Лили непроизвольно потянулась к уху, остановилась на полдороге. Она обежала взглядом окружающие ее лица. То, что она прочла на них, повергло ее в ужас. Неприкрытая алчность, насмешка, нетерпеливое ожидание. У всех одно и то же выражение.
Ее вдруг как озарило. Они же все здесь заодно, одна шайка, и у всех свои роли. Только что нывший, потный соперник посматривает на нее с плохо скрываемым превосходством. И куда только подевалась его неуверенность!
Деловая девица в окошке, «группа разогрева» вокруг нее, Лили. Она поняла, что здорово лопухнулась. Попалась на удочку, как сопливая девчонка.
— Ваше время истекает. Решайтесь. Не пожалеете. Лиля молчала. 58, 59, 60.
— Время! — торжественно провозгласила девица. — Вы проиграли. Игра окончена. — Она повернулась к молодому человеку. — Поздравляю. Ваш выигрыш составил…
Но Лиля уже не слушала ее. На несгибающихся, вдруг ставших чужими ногах она выбралась из толпы и побрела к такси.
Черт с ними, с деньгами, для нее это мелочь. Противно то, что ее так беспардонно и нагло кинули. На душе было мерзко, словно ее всю вываляли в грязи. И как это могло с ней случиться?
— Вадим Петрович, — раздался в интеркоме голос секретарши. — Вам звонит господин Карапетян. Соединить?
— Да, да, конечно, Верочка. — Вадим снял трубку. — Алло, Арсен, я слушаю.
— Привет, старик, — зарокотал в трубке голос Арсена. — Ну и задал ты нам задачу. Не ждал от тебя таких сюрпризов!
— Не понимаю, о чем ты?
— Тц, тц, тц! — защелкал языком Арсен. — Он не понимает. Друзья едут черт-те куда, чтобы скрасить его одиночество, везут с собой море виски и красивейшую на свете женщину. Между прочим, Лиля рассказала мне, что ты звал ее с собой. И что же? Вместо того чтобы обрадоваться и устроить праздники и фейерверки, ты носишься с какой-то сельской нимфой, устраиваешь сцены и выставляешь за дверь среди ночи.
— Да не устраивал я сцен, — с досадой произнес Вадим. — И ночевать там пока негде. Сам же видел.
— Старик, я поражен. Чувство юмора тебе уже изменяет. Неужели все так серьезно?
— Может быть.
— Между прочим, Лиля всерьез обиделась. Ты уже виделся с ней?
— Н-нет.
— Говорил?
— Нет.
— Ты помнишь наш последний разговор? Следует ли это понимать…
— Да.
— Разговорчивый ты наш! Ладно, я понял. Пока.
— Пока, — сказал Вадим в уже гудящую трубку. Тонкий аромат ландышей защекотал ноздри. Они сегодня с самого утра цвели на его рабочем столе, маленький букетик, который собрала для него Маша.
Вадим поднес к лицу сияющие белые цветы и глубоко вдохнул их сладковатый свежий запах. Услужливая память тут же перенесла его в золотой, напоенный солнцем день. Ландыши. Маша. Маша. Неужели это было только вчера?
Она выскользнула из калитки, как только его машина остановилась у ворот. Ждала его. Хотела поскорее увидеть. От этой мысли на душе у него стало тепло и радостно.
Ни теки кокетства, ни грамма фальши. Любая другая на ее месте заставила бы его ждать, недоумевать, мучиться, постаралась бы сразу набить себе цену. Любая, но не Маша.
— Здравствуй, — сказала она как пропела.
— Здравствуй.
Он смотрел на нее улыбаясь, вбирая в себя и этот сверкающий солнцем летний день, и мягкое сияние ее серых глаз, и тонкую линию плеч, слегка тронутых загаром, и изящную линию бровей.
— Поедем?
— Да.
Они оставили машину за усадьбой и пошли по тропинке, вьющейся среди деревьев и буйно разросшихся кустов, к высокому берегу речки. Вадим заметил, что Маша уже почти не хромает.
— Как твоя нога?
— Гораздо лучше. Скоро и следа не останется. Буду вовсю отплясывать на балу генеральши фон Шелленбаум.
Она закружилась под его недоумевающим взглядом. Легкий белый сарафан надулся парусом вокруг ее длинных ног, вспорхнул и опал.
— Вы будете танцевать со мной, сударь?
— Почту за честь, — в тон ей ответил Вадим.
1860 год
— Что такое я слышу, Маша? — недовольно спросил Павел Петрович.
Его породистое, слегка обрюзгшее лицо покраснело, как всегда, когда он был не в духе. Машиному отцу недавно минуло сорок четыре года, и нельзя сказать, чтобы время было к нему благосклонно.
Его высокая, некогда статная фигура рано отяжелела, волосы заметно поседели, щеки отвисли. Походка, когда-то легкая и стремительная, сделалась неторопливой и грузной. Он величаво носил свое крупное тело с высоко поднятой головой и слегка оттопыренной нижней губой. Любому с первого взгляда становилось ясно — барин!
Маша уже и не помнила его другим. Ей трудно было представить себе влюбленного юношу, который ухаживал когда-то за ее матерью, страдал, бесновался от ревности, писал страстные письма. А ведь это было, было. Письма по крайней мере сохранились. Маменька показывала их ей. Все было: любовь, нежность, безумие. И куда только подевалось?
— Что, папенька? — робко спросила Маша. Она побаивалась отца. Он всегда был строг с ней, никогда не подпускал ближе, чем на дозволенную дистанцию.
— Что-о? Да все только об этом и говорят. Вот и Антон Викентьевич… — Он бросил фразу недосказанной.
Маша молчала. Она начала понимать, к чему он клонит. Предательский румянец разлился по щекам, в глазах защипало.
— Ну что, сударыня моя, может быть, довольно отмалчиваться? — Голос отца стал еще жестче. — Танцуешь весь вечер с каким-то светским хлыщом. Никого, кроме него, не замечаешь. Что это значит?
— Но он вовсе не хлыщ, — попробовала возразить Маша.
— Вот как! Так кто же он, позвольте спросить?
— Вадим Петрович Серебряков Он гостит в «Дубравах». Друг Арсения.
— Превосходная рекомендация! Когда ты успела с ним познакомиться? Не помню, чтобы он бывал у нас.
Маша промолчала. Что она могла ему ответить?
— Это из каких же он Серебряковых? — продолжал Павел Петрович, будто и не рассчитывая на ответ. — Не из петербургских ли?
— Кажется.
Еле заметная тень пробежала по лицу Павла Петровича, настолько легкая, что Маша не обратила на нее внимания.
— Вот что, голубушка, — холодно отрезан отец. — Чтобы я больше ничего подобного не слышал. Ты уже, считай, невеста. Негоже так вести себя. Заруби это на носу.
Он резко развернулся и вышел.
— Но, папенька… — пролепетала Маша.
Дверь громко хлопнула за ним, и Маша осталась одна. Нестерпимый холод сжал сердце. Невеста. Как страшно прозвучало это слово в устах отца. Невеста.
Значит, няня была права. Ее сговорили за ее же спиной, даже не спросили, просто поставили перед фактом. Маша задрожала всем телом, ноги подкосились. Она бессильно опустилась в кресло.
Но это же дикость, домострой какой-то! Между тем на дворе уже девятнадцатый век. Неслыханно! Это просто не может происходить с ней.
Тихий скрип открывающейся двери, легкие шаги. Маменька. Маша повернула к ней смертельно побледневшее лицо.
— Что ты тут сидишь впотьмах, мой друг? Шла бы чай пить. На веранде уже накрыто.
— Это правда, маменька? — прошептала Маша еле слышно. — Что… что вы обещали меня Антону Викентьевичу?
— Странная ты, Маша, право! Говоришь так, будто ты какая-то вещь.
Маша резко втянула в себя воздух. Вольно или невольно, но мать облекла в слова ее мысли.
— Выходит, так. Меня же не спросили.
— Антон Викентьевич — превосходный человек. Ты за ним будешь спокойна и счастлива.
И богата, добавила про себя Маша.
— Я не люблю его, — сказала она вслух.
— Дорогая моя, что ты можешь знать о любви? — рассудительно сказала мать. — Поверь мне, не в ней счастье.
— А в чем?
— Счастье — это надежность и покой. Антон Викентьевич… Маша нетерпеливо махнула рукой.
— То ли вы мне говорили, маменька, когда рассказывали о себе и о папеньке!
— Ты тоже его полюбишь. Дай только срок.
— Не бывать этому! Он мне противен.
— Маша!
Губы матери вытянулись, отчего она стала похожа на резонерствующую гусыню. И отчего Маша раньше этого не замечала?
— Не станешь же ты перечить отцу? Кроме того, ты же знаешь…
Она не договорила. Маша спрятала лицо в ладони, чтобы мать, не дай Бог, не увидела его.
Деньги. Всему виной деньги. Имение в упадке, средств хватает только чтобы кое-как подлатать дыры. Состояние Трегубовича дает шанс спасти положение. Но какой ценой?
«Меня продают, — подумала Маша. — Как на базаре. Но я…»
— Но я же живая! — простонала Маша. — Меня нельзя продать.
— Какие возмутительные глупости! — вскричала мать, округлив глаза. — Подумать только! И отчего я должна все это слушать?
Маша встала, выпрямившись во весь рост. Губы ее трепетали.
— Вы правы, маменька. Вы этого вовсе не должны.
Она вышла и, поднявшись к себе, заперла за собой дверь.
Утро застало ее в дороге. Резвый бег Звездочки, как всегда, попадал в такт ее мыслям. Но жемчужная даль, открывавшаяся ее взору, не трогала ее сердце. Кудрявые купы деревьев, изумрудные квадраты полей, извилистые берега неторопливой речки не привлекали ее взгляда. Твердой рукой направляла она Звездочку в ей одной известное место.
Маленький охотничий домик на краю владений Хомяковых, надежно скрытый буйной растительностью от посторонних глаз, уже однажды служил местом их свидания. Туда и скакала сейчас Маша, почему-то надеясь встретить там Вадима.
Бессонная ночь не принесла облегчения, но, кажется, кое-что прояснила. По крайней мере Маше хотелось так думать. Если все дело в деньгах, то какая разница родителям, кто именно оплатит их счета?
Вадим, судя по всему, далеко не беден, хотя, конечно, не так богат, как Трегубович. Если она будет достаточно тверда, а твердости ей не занимать, то ей удастся уговорить родителей.
Еще издалека она увидела лоснящуюся холку Цезаря, любимого коня Вадима. Соскочив со Звездочки, она набросила поводья на столбик у крыльца и, замирая сердцем, распахнула дверь.
Вадим стремительно обернулся на звук шагов и замер, завороженно глядя на нее. Ее тонкая фигурка в дверном проеме, залитая утренним солнцем, была точно статуэтка, выполненная вдохновенным резцом мастера.
— Вы! — задохнувшись, вымолвил он. — Вы!
Они шагнули друг к другу. Вадим взял ее руки и припал к ним губами.
— Я не ждал вас, — проговорил он наконец, отрываясь от ее рук. — И так ждал! Мне так много нужно сказать вам.
Он усадил ее в кресло и опустился на пол подле ее ног. Чтобы скрыть охватившее ее волнение, Маша принялась стаскивать перчатки. Вадим взялся помогать ей, поминутно целуя каждый дюйм открывающейся его нетерпеливому взору нежной белой кожи.
— На балу я не осмелился говорить с вами об этом. Слишком много было вокруг любопытных глаз и ушей. Последние дни перевернули всю мою жизнь. Я и мечтать не мог о подобном, даже в самых отчаянных снах. Я люблю вас, Маша, и прошу стать моей женой. Я не тороплю вас, но знайте, что одним своим словом вы можете составить счастье или несчастье целой жизни.
Маша закрыла глаза. Его слова отдавались у нее в ушах сладкой музыкой.
— Вы молчите? О, не терзайте меня, умоляю! Скажите, смею ли я надеяться?
— Да. — Ее ответ прозвучал еле слышно.
— Значит ли это, что вы согласны? Что вы любите меня?
— Да, да, да! — упоенно повторяла Маша. — Я люблю вас. Люблю с первой встречи.
— О небо! — вскричал в восторге Вадим. — Благодарю тебя! Она моя, и мне нечего больше желать!
Перчатка соскользнула с ее колен и упала на пол. Маша потянулась за ней. Их руки снова встретились, губы слились в страстном поцелуе, сердца затрепетали от блаженства.
Фырканье лошадей за окном вернуло их к действительности. Маша с трудом оторвалась от него и выпрямилась.
— Вадим, — сказала она твердо, — есть одно обстоятельство, которое может помешать нам.
К ее изумлению, он ничуть не удивился. Лишь смутился и нахмурился:
— Значит, вам все известно?
— О чем вы? Я не понимаю.
Он внимательно посмотрел на нее.
— Нет, ничего. Я все объясню, но позже. Скажите сначала вы.
— Меня хотят выдать замуж за здешнего помещика Трегубовича. Я подозревала, что отец был бы рад такому исходу, но не знала, что дело зашло так далеко. Вчера вечером отец сообщил мне, что дело это решенное. О вас отец и слышать не хочет.
— Он знает обо мне?
— Я лишь сказала ему ваше имя.
— Этого довольно. Я боялся, что все так обернется, поэтому и не просил представлять меня вашему отцу.
— Что это значит? — вскричала взволнованно Маша. — Вы говорите загадками. Объяснитесь.
— Это касается одной истории, трагической истории из жизни вашей семьи. Ваш дед, через много лет после смерти вашей бабушки, женился вторично на девушке много моложе его.
— Боже мой! — прошептала Маша. — И я ничего об этом не знала.
— Она была из обедневшего старинного рода и подчинилась требованию родителей. Она была очень хороша собой, Маша, нежный белокурый ангел, возвышенный и мечтательный, который грезил о чистой, романтической любви, а вместо этого попал во враждебное окружение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
— Девяносто тысяч против молодого человека.
Лиля видела, как он волнуется. Такого обыграть — раз плюнуть.
— Не пасуйте, девушка. Он уже у вас в кармане, — просипел кто-то над ухом, обдав ее запахом перегара.
Лиля, поморщившись, достала две стотысячные банкноты и зажала их в кулаке. Парень, явно страдая, вынул две бумажки по пятьдесят тысяч.
— Принято. Десять тысяч против вас.
Лиля разжала кулачок. Одна банкнота, закружившись, упала на землю. Лиля не успела среагировать. Чумазый мальчишка с ликующим криком:
— Что с возу упало, то пропало! — исчез с ней в толпе. Передернув плечами, Лиля достала еще одну такую же.
— Сто девяносто тысяч против молодого человека. Вокруг раздался одобрительный гул. Лиля почувствовала себя героиней шоу. Молодая красивая богачка сорит деньгами.
Игра продолжалась. Не успела она и глазом моргнуть, как вся наличность у нее кончилась. Банк раздулся до угрожающих размеров. В пылу игры она как-то не задумывалась над тем, откуда у этого обтерханного парня столько денег.
С неизменным тяжелым вздохом он доставал и доставал из кармана деньги, не переставая причитать:
— Я уже столько вам отдал! А что будет, если у меня деньги кончатся?
— Девушка заберет весь банк, — терпеливо объясняли ему. Он снова душераздирающе вздыхал и лез в карман. Лиля заглянула в свой изящный кошелек от Гуччи, не замечая, что вместе с ней туда заглядывают еще несколько пар глаз.
— У меня нет больше денег, — растерянно сказала она.
— Если нет наличности в рублях, мы с удовольствием обменяем доллары, — весело сообщила девица.
Ей было чему радоваться. Эта смазливая дурочка в обалденном прикиде уже оставила у нее больше миллиона. Какой улов!
Лиля достала сто долларов.
— Обменяйте, пожалуйста.
— Вот это размах! — прошептал кто-то.
От ее сомнений не осталось и следа. Выигрыш во что бы то ни стало останется за ней.
— На сегодня наш обменный курс — четыре тысячи рублей, — сообщила ей девица.
— То есть как? — удивилась Лиля. — Везде почти пять.
— Сожалею. Правила фирмы.
Лиля оглянулась в поисках обменного пункта. Девица сразу поняла, о чем она думает.
— Ближайший обменный пункт на той стороне, по переходу. Но учтите: если вы отойдете от стойки, то будете считаться проигравшей. Правила фирмы.
Подавив в себе раздражение, Лиля резко кивнула:
— Меняйте!
«Если она еще раз скажет: „Правила фирмы“, я просто не выдержу», — подумала Лиля.
Игра продолжалась. Молодой человек уже давно перестал вздыхать и причитать и только с ловкостью фокусника извлекал на свет Божий деньги.
У Лили закружилась голова от нереальности происходящего. Она вдруг почувствовала себя мухой, запутавшейся в паутине. Ей захотелось вырваться из липких пут, все бросить и уйти, но мысль о том, что все ее деньги вот так, с бухты-барахты, перейдут к этому облезлому типу, не давала ей сделать этого. Не бездонный же у него карман, в конце концов!
— Вы — молодчина! — просипел ей в ухо грубый голос. — Такой игры я еще не видел. Богачкой станете, помяните мое слово.
Она уже ничего вокруг не замечала. А зря. Приглядись она повнимательнее и увидела бы, что какой-то парень периодически заглядывает в кабинку, возвращается и незаметно сует что-то в карман ее соперника.
Заметь она это — давно уже поняла бы, что играет против своих собственных денег.
Пятьсот долларов растаяли как дым.
— Двести пятьдесят тысяч против девушки.
Лиля судорожно осмотрела кошелек, хотя заранее знала результат. Пусто. С собой у нее больше ничего не было. Тут она вспомнила, что сигареты так и не купила, а на обочине ее терпеливо дожидается таксист, с которым тоже предстоит расплачиваться. Вадим весь день в разъездах, его не достать. Лиля вдруг растерялась.
Девица указала на секундомер.
— Поторопитесь. У вас осталось двадцать секунд на размышление.
Двадцать секунд, сорок, час — какая разница?
— Я… У меня деньги кончились.
— Но вы же не можете так уйти. Ваш противник совсем измотан. Подумайте, какой куш! Для такого игрока, как вы, мы можем сделать исключение и принять в виде ставки какую-нибудь ценность. Браслет или сережку.
Рука Лили непроизвольно потянулась к уху, остановилась на полдороге. Она обежала взглядом окружающие ее лица. То, что она прочла на них, повергло ее в ужас. Неприкрытая алчность, насмешка, нетерпеливое ожидание. У всех одно и то же выражение.
Ее вдруг как озарило. Они же все здесь заодно, одна шайка, и у всех свои роли. Только что нывший, потный соперник посматривает на нее с плохо скрываемым превосходством. И куда только подевалась его неуверенность!
Деловая девица в окошке, «группа разогрева» вокруг нее, Лили. Она поняла, что здорово лопухнулась. Попалась на удочку, как сопливая девчонка.
— Ваше время истекает. Решайтесь. Не пожалеете. Лиля молчала. 58, 59, 60.
— Время! — торжественно провозгласила девица. — Вы проиграли. Игра окончена. — Она повернулась к молодому человеку. — Поздравляю. Ваш выигрыш составил…
Но Лиля уже не слушала ее. На несгибающихся, вдруг ставших чужими ногах она выбралась из толпы и побрела к такси.
Черт с ними, с деньгами, для нее это мелочь. Противно то, что ее так беспардонно и нагло кинули. На душе было мерзко, словно ее всю вываляли в грязи. И как это могло с ней случиться?
— Вадим Петрович, — раздался в интеркоме голос секретарши. — Вам звонит господин Карапетян. Соединить?
— Да, да, конечно, Верочка. — Вадим снял трубку. — Алло, Арсен, я слушаю.
— Привет, старик, — зарокотал в трубке голос Арсена. — Ну и задал ты нам задачу. Не ждал от тебя таких сюрпризов!
— Не понимаю, о чем ты?
— Тц, тц, тц! — защелкал языком Арсен. — Он не понимает. Друзья едут черт-те куда, чтобы скрасить его одиночество, везут с собой море виски и красивейшую на свете женщину. Между прочим, Лиля рассказала мне, что ты звал ее с собой. И что же? Вместо того чтобы обрадоваться и устроить праздники и фейерверки, ты носишься с какой-то сельской нимфой, устраиваешь сцены и выставляешь за дверь среди ночи.
— Да не устраивал я сцен, — с досадой произнес Вадим. — И ночевать там пока негде. Сам же видел.
— Старик, я поражен. Чувство юмора тебе уже изменяет. Неужели все так серьезно?
— Может быть.
— Между прочим, Лиля всерьез обиделась. Ты уже виделся с ней?
— Н-нет.
— Говорил?
— Нет.
— Ты помнишь наш последний разговор? Следует ли это понимать…
— Да.
— Разговорчивый ты наш! Ладно, я понял. Пока.
— Пока, — сказал Вадим в уже гудящую трубку. Тонкий аромат ландышей защекотал ноздри. Они сегодня с самого утра цвели на его рабочем столе, маленький букетик, который собрала для него Маша.
Вадим поднес к лицу сияющие белые цветы и глубоко вдохнул их сладковатый свежий запах. Услужливая память тут же перенесла его в золотой, напоенный солнцем день. Ландыши. Маша. Маша. Неужели это было только вчера?
Она выскользнула из калитки, как только его машина остановилась у ворот. Ждала его. Хотела поскорее увидеть. От этой мысли на душе у него стало тепло и радостно.
Ни теки кокетства, ни грамма фальши. Любая другая на ее месте заставила бы его ждать, недоумевать, мучиться, постаралась бы сразу набить себе цену. Любая, но не Маша.
— Здравствуй, — сказала она как пропела.
— Здравствуй.
Он смотрел на нее улыбаясь, вбирая в себя и этот сверкающий солнцем летний день, и мягкое сияние ее серых глаз, и тонкую линию плеч, слегка тронутых загаром, и изящную линию бровей.
— Поедем?
— Да.
Они оставили машину за усадьбой и пошли по тропинке, вьющейся среди деревьев и буйно разросшихся кустов, к высокому берегу речки. Вадим заметил, что Маша уже почти не хромает.
— Как твоя нога?
— Гораздо лучше. Скоро и следа не останется. Буду вовсю отплясывать на балу генеральши фон Шелленбаум.
Она закружилась под его недоумевающим взглядом. Легкий белый сарафан надулся парусом вокруг ее длинных ног, вспорхнул и опал.
— Вы будете танцевать со мной, сударь?
— Почту за честь, — в тон ей ответил Вадим.
1860 год
— Что такое я слышу, Маша? — недовольно спросил Павел Петрович.
Его породистое, слегка обрюзгшее лицо покраснело, как всегда, когда он был не в духе. Машиному отцу недавно минуло сорок четыре года, и нельзя сказать, чтобы время было к нему благосклонно.
Его высокая, некогда статная фигура рано отяжелела, волосы заметно поседели, щеки отвисли. Походка, когда-то легкая и стремительная, сделалась неторопливой и грузной. Он величаво носил свое крупное тело с высоко поднятой головой и слегка оттопыренной нижней губой. Любому с первого взгляда становилось ясно — барин!
Маша уже и не помнила его другим. Ей трудно было представить себе влюбленного юношу, который ухаживал когда-то за ее матерью, страдал, бесновался от ревности, писал страстные письма. А ведь это было, было. Письма по крайней мере сохранились. Маменька показывала их ей. Все было: любовь, нежность, безумие. И куда только подевалось?
— Что, папенька? — робко спросила Маша. Она побаивалась отца. Он всегда был строг с ней, никогда не подпускал ближе, чем на дозволенную дистанцию.
— Что-о? Да все только об этом и говорят. Вот и Антон Викентьевич… — Он бросил фразу недосказанной.
Маша молчала. Она начала понимать, к чему он клонит. Предательский румянец разлился по щекам, в глазах защипало.
— Ну что, сударыня моя, может быть, довольно отмалчиваться? — Голос отца стал еще жестче. — Танцуешь весь вечер с каким-то светским хлыщом. Никого, кроме него, не замечаешь. Что это значит?
— Но он вовсе не хлыщ, — попробовала возразить Маша.
— Вот как! Так кто же он, позвольте спросить?
— Вадим Петрович Серебряков Он гостит в «Дубравах». Друг Арсения.
— Превосходная рекомендация! Когда ты успела с ним познакомиться? Не помню, чтобы он бывал у нас.
Маша промолчала. Что она могла ему ответить?
— Это из каких же он Серебряковых? — продолжал Павел Петрович, будто и не рассчитывая на ответ. — Не из петербургских ли?
— Кажется.
Еле заметная тень пробежала по лицу Павла Петровича, настолько легкая, что Маша не обратила на нее внимания.
— Вот что, голубушка, — холодно отрезан отец. — Чтобы я больше ничего подобного не слышал. Ты уже, считай, невеста. Негоже так вести себя. Заруби это на носу.
Он резко развернулся и вышел.
— Но, папенька… — пролепетала Маша.
Дверь громко хлопнула за ним, и Маша осталась одна. Нестерпимый холод сжал сердце. Невеста. Как страшно прозвучало это слово в устах отца. Невеста.
Значит, няня была права. Ее сговорили за ее же спиной, даже не спросили, просто поставили перед фактом. Маша задрожала всем телом, ноги подкосились. Она бессильно опустилась в кресло.
Но это же дикость, домострой какой-то! Между тем на дворе уже девятнадцатый век. Неслыханно! Это просто не может происходить с ней.
Тихий скрип открывающейся двери, легкие шаги. Маменька. Маша повернула к ней смертельно побледневшее лицо.
— Что ты тут сидишь впотьмах, мой друг? Шла бы чай пить. На веранде уже накрыто.
— Это правда, маменька? — прошептала Маша еле слышно. — Что… что вы обещали меня Антону Викентьевичу?
— Странная ты, Маша, право! Говоришь так, будто ты какая-то вещь.
Маша резко втянула в себя воздух. Вольно или невольно, но мать облекла в слова ее мысли.
— Выходит, так. Меня же не спросили.
— Антон Викентьевич — превосходный человек. Ты за ним будешь спокойна и счастлива.
И богата, добавила про себя Маша.
— Я не люблю его, — сказала она вслух.
— Дорогая моя, что ты можешь знать о любви? — рассудительно сказала мать. — Поверь мне, не в ней счастье.
— А в чем?
— Счастье — это надежность и покой. Антон Викентьевич… Маша нетерпеливо махнула рукой.
— То ли вы мне говорили, маменька, когда рассказывали о себе и о папеньке!
— Ты тоже его полюбишь. Дай только срок.
— Не бывать этому! Он мне противен.
— Маша!
Губы матери вытянулись, отчего она стала похожа на резонерствующую гусыню. И отчего Маша раньше этого не замечала?
— Не станешь же ты перечить отцу? Кроме того, ты же знаешь…
Она не договорила. Маша спрятала лицо в ладони, чтобы мать, не дай Бог, не увидела его.
Деньги. Всему виной деньги. Имение в упадке, средств хватает только чтобы кое-как подлатать дыры. Состояние Трегубовича дает шанс спасти положение. Но какой ценой?
«Меня продают, — подумала Маша. — Как на базаре. Но я…»
— Но я же живая! — простонала Маша. — Меня нельзя продать.
— Какие возмутительные глупости! — вскричала мать, округлив глаза. — Подумать только! И отчего я должна все это слушать?
Маша встала, выпрямившись во весь рост. Губы ее трепетали.
— Вы правы, маменька. Вы этого вовсе не должны.
Она вышла и, поднявшись к себе, заперла за собой дверь.
Утро застало ее в дороге. Резвый бег Звездочки, как всегда, попадал в такт ее мыслям. Но жемчужная даль, открывавшаяся ее взору, не трогала ее сердце. Кудрявые купы деревьев, изумрудные квадраты полей, извилистые берега неторопливой речки не привлекали ее взгляда. Твердой рукой направляла она Звездочку в ей одной известное место.
Маленький охотничий домик на краю владений Хомяковых, надежно скрытый буйной растительностью от посторонних глаз, уже однажды служил местом их свидания. Туда и скакала сейчас Маша, почему-то надеясь встретить там Вадима.
Бессонная ночь не принесла облегчения, но, кажется, кое-что прояснила. По крайней мере Маше хотелось так думать. Если все дело в деньгах, то какая разница родителям, кто именно оплатит их счета?
Вадим, судя по всему, далеко не беден, хотя, конечно, не так богат, как Трегубович. Если она будет достаточно тверда, а твердости ей не занимать, то ей удастся уговорить родителей.
Еще издалека она увидела лоснящуюся холку Цезаря, любимого коня Вадима. Соскочив со Звездочки, она набросила поводья на столбик у крыльца и, замирая сердцем, распахнула дверь.
Вадим стремительно обернулся на звук шагов и замер, завороженно глядя на нее. Ее тонкая фигурка в дверном проеме, залитая утренним солнцем, была точно статуэтка, выполненная вдохновенным резцом мастера.
— Вы! — задохнувшись, вымолвил он. — Вы!
Они шагнули друг к другу. Вадим взял ее руки и припал к ним губами.
— Я не ждал вас, — проговорил он наконец, отрываясь от ее рук. — И так ждал! Мне так много нужно сказать вам.
Он усадил ее в кресло и опустился на пол подле ее ног. Чтобы скрыть охватившее ее волнение, Маша принялась стаскивать перчатки. Вадим взялся помогать ей, поминутно целуя каждый дюйм открывающейся его нетерпеливому взору нежной белой кожи.
— На балу я не осмелился говорить с вами об этом. Слишком много было вокруг любопытных глаз и ушей. Последние дни перевернули всю мою жизнь. Я и мечтать не мог о подобном, даже в самых отчаянных снах. Я люблю вас, Маша, и прошу стать моей женой. Я не тороплю вас, но знайте, что одним своим словом вы можете составить счастье или несчастье целой жизни.
Маша закрыла глаза. Его слова отдавались у нее в ушах сладкой музыкой.
— Вы молчите? О, не терзайте меня, умоляю! Скажите, смею ли я надеяться?
— Да. — Ее ответ прозвучал еле слышно.
— Значит ли это, что вы согласны? Что вы любите меня?
— Да, да, да! — упоенно повторяла Маша. — Я люблю вас. Люблю с первой встречи.
— О небо! — вскричал в восторге Вадим. — Благодарю тебя! Она моя, и мне нечего больше желать!
Перчатка соскользнула с ее колен и упала на пол. Маша потянулась за ней. Их руки снова встретились, губы слились в страстном поцелуе, сердца затрепетали от блаженства.
Фырканье лошадей за окном вернуло их к действительности. Маша с трудом оторвалась от него и выпрямилась.
— Вадим, — сказала она твердо, — есть одно обстоятельство, которое может помешать нам.
К ее изумлению, он ничуть не удивился. Лишь смутился и нахмурился:
— Значит, вам все известно?
— О чем вы? Я не понимаю.
Он внимательно посмотрел на нее.
— Нет, ничего. Я все объясню, но позже. Скажите сначала вы.
— Меня хотят выдать замуж за здешнего помещика Трегубовича. Я подозревала, что отец был бы рад такому исходу, но не знала, что дело зашло так далеко. Вчера вечером отец сообщил мне, что дело это решенное. О вас отец и слышать не хочет.
— Он знает обо мне?
— Я лишь сказала ему ваше имя.
— Этого довольно. Я боялся, что все так обернется, поэтому и не просил представлять меня вашему отцу.
— Что это значит? — вскричала взволнованно Маша. — Вы говорите загадками. Объяснитесь.
— Это касается одной истории, трагической истории из жизни вашей семьи. Ваш дед, через много лет после смерти вашей бабушки, женился вторично на девушке много моложе его.
— Боже мой! — прошептала Маша. — И я ничего об этом не знала.
— Она была из обедневшего старинного рода и подчинилась требованию родителей. Она была очень хороша собой, Маша, нежный белокурый ангел, возвышенный и мечтательный, который грезил о чистой, романтической любви, а вместо этого попал во враждебное окружение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15