Джимми и сэр Реджинальд сделали несколько шагов по направлению к знаменитым часам, регулировавшим в 1499 году занятия прокураторов. Теперь они указывали часы кормления окрестных голубей. На углу Мерчерии Джимми вдруг остановился и сказал сэру Реджинальду:
— Есть очень простое средство узнать род занятий Ручини.
— Какое?
— Пойдем сегодня вечером к синьоре Саккарди. Мы не возбудим подозрений, так как нас примут за скучающих проезжих иностранцев. Ручини в Милане, и нам никто не помешает во время нашего посещения. Хотите пойти вместе?
— Охотно, но что вы скажете Диане?
— Ничего. Мы просто не явимся во дворец к обеду; это предотвратит всякие объяснения. Я уверен, что мы не вернемся с пустыми руками, и я смогу сообщить Диане, какое странное общество посещает ее рыцарь.
Наступали сумерки. Сэр Реджинальд и Джимми брели через лабиринт перекрещивающихся улочек. Они поворачивали за церковь, выходили опять на улицу, вливавшуюся на испещренный линиями двор, поворачивали налево, проходили Мерчерию, снова пересекали волну прохожих и, пройдя галерею, поднимались на мостик с арками, возвращались к Мерчерии, подходили к статуе Гольдони, излюбленному насесту голубей.
— Скорее, к мосту Риальто! — воскликнул Джимми. — В этом проклятом городе и кошка не нашла бы своих котят!
Они прошли по плоским ступенькам удивительного моста, заполненного жилищами, в которых в течение пятисот лет спят, едят и размножаются некоторые привилегированные венецианцы. Они очутились на противоположном берегу Большого канала и подошли к ресторану Вида, хозяин которого считает своим патроном Святого Джиакомо-Даль-Орио. В десять часов они решили, что наступило подходящее время для посещения увеселительных мест, и подошли к дому на площади Манэни. Джимми сказал:
— Вот он. Вы сомневались, что я его узнаю. Два часа стоять на посту на углу этой улицы, и после этого даже не увидеть Ручини…
— Где же вход? С канала или по улице?
— Посмотрим другую сторону этого дома. Они направились в маленькую темную улочку, название которой Джимми прочел вслух:
— Calle degli Assassini!.. Отлично!.. Название многообещающее!
Сэр Реджинальд остановился, живо заинтересованный:
— Ах, вот, наконец, эта улица Убийц, о которой пишут в старых венецианских хрониках. В этом квартале совершались бесчисленные преступления. Кажется, из-за этого власти запретили ношение остроконечных греческих бород в 1128 году. Эта мода помогала преступникам скрываться и работать кинжалами без малейшего риска.
— Но души сенаторов могут быть спокойны, мы оба бриты, — пошутил Джимми. — Давайте ориентироваться. Дом должен находиться налево, в этом глухом переулке.
Они остановились перед зеленой дверью и прочли надпись на медной дощечке:
СИНЬОРА САККАРДИ
Меблированные комнаты
Они позвонили. Открыла старушка в сером платье и белом переднике. Передняя была освещена лампочкой, напоминавшей блестящий венчик огромного цветка желтой бумаги.
— Добрый вечер, синьора, — проговорил Джимми как только мог чище по-итальянски. — Синьора Саккарди дома?
Старушка ввела их в банальную гостиную, отличавшуюся от всех гостиных такого типа лишь литографией короля Гумберта под рамкой с разбитым стеклом и несколькими старыми номерами Gazettino illustrate на маленьком лакированном столике. Джимми и Реджинальд с любопытством ждали. Скоро дверь отворилась, и вошла синьора Саккарди. Это была женщина лет сорока пяти, с черными волосами над желтоватым, слегка подведенным лицом. На ней было темное платье с овальным вырезом. На шее висел золотой крест на маленькой цепочке. Она любезно поздоровалась с двумя иностранцами, и, так как они плохо изъяснялись по-итальянски, с удивительной легкостью заговорила по-английски:
— Вы проездом в Венеции, господа? Я это вижу… И после достопримечательностей Святого Марка вам бы хотелось удостовериться в красоте другого сорта?
Джимми, притворяясь робким юношей, признался:
— Боже мой, синьора, нельзя же любоваться без конца Тинторетто и гробницами дожей. Нам сказали, что вы берете на себя развлечение скучающих туристов.
— Кто вам сообщил это?
— Швейцар гостиницы «Гельвеция». Это удовлетворило мадам Саккарди.
— Прекрасно, господа, не угодно ли следовать за мной?
Она провела гостей в комнату первого этажа, представлявшую нечто среднее между будуаром и спальней. В алькове, обитом темным шелком, стояла софа, покрытая кашемиром.
— Я сейчас пришлю к вам мою кузину Андреа. Asti spumante, или шампанского?
— Шампанского… и самого лучшего. Она ушла. Джимми наклонился к сэру Реджинальду и прошептал:
— Послушайте, займитесь Саккарди… Тем временем я попробую развязать язык кузине. Если Ручини завсегдатай дома, она заговорит о нем после двух-трех бутылок вина.
Появилась Андреа с бутылками и стаканами на подносе. Улыбнувшись мужчинам, она откупорила бутылку, завела граммофон, ударила в ладоши и уселась между ними, довольная созданным ею весельем в этой мрачной комнате. Кузина Саккарди была уроженкой Болоньи, со свежим цветом лица, темными волосами, вьющимися, как шерсть барашка. Два золотых кольца, подвешенные на ее маленьких ушах, придавали ей вид рабыни из комической оперы, недавно привезенной с рынков Малой Азии. С веселыми карими глазами, улыбавшимися из-под низкого лба, розовыми щеками и ласковыми глазами, она походила скорее на хорошо откормленную монашку, чем на ночную красавицу, посвятившую себя развлечению скучающих путешественников.
Разговор не клеился, но бутылка шампанского оживила его. Сэр Реджинальд заметил:
— Мадам Саккарди представила вас, как свою кузину. Это милая мистификация, не правда ли, мадемуазель Андреа?
Молодая рабыня сделала гримасу упрека, как будто сомнения в ее действительном родстве с мадам Саккарди было оскорблением.
— Нет же. Елена и я были замужем за двумя братьями. Мой муж погиб у Изонцо. Ее муж уехал в Соединенные Штаты и не подает о себе никаких вестей… Мы остались почти без средств. Я принуждена была жить на вдовью пенсию, которой едва хватало на оплату парикмахера и на венецианскую лотерею; она жила на свое маленькое приданое, заключавшееся в нескольких десятинах земли у устья Бренты. Саккарди содержит этот дом и сдает при случае две-три комнаты, а я развлекаю жильцов, которые боятся одиночества после захода солнца.
— Это система Тэйлора.
— Как? — спросила Андреа.
— Наука распределения и организации труда. Елена привлекает, а Андреа удерживает.
Джимми потребовал вторую бутылку шампанского. Лед был сломан. Вдова воина с Изонцо, обняв Джимми за шею, с наслаждением пила. Соломенная вдова эмигранта, усевшаяся возле сэра Реджинальда, держалась с большим достоинством. Она с удовольствием наблюдала за количеством выпитого шампанского по сто лир за бутылку, не считая услуг. В то время, как сэр Реджинальд занимался ею, Джимми небрежно осведомился у Андреа:
— Ваши комнаты сейчас все заняты?
— Нет, милый, только две. Третья в твоем распоряжении, если хочешь.
— Кто живет в этих комнатах? Андреа была не особенно щедра на подробности:
— О, типы, которых я почти не знаю. Они сняли комнаты понедельно. Меня это не касается. Моя кузина держит их потому, что они хорошо платят.
Джимми решил, что Андреа будет сговорчивее без Саккарди. Он выразил желание выпить с ней наедине. Андреа обменялась со своей кузиной несколькими словами на венецианском наречии. Та вручила ей ключ. Уроженка Болоньи увлекла Джимми в коридор, пахнувший нафталином, ладаном и луком. Открыв дверь, она зажгла электричество. Комната была не роскошнее остальных, но в ней стояла низкая кровать и висело распятие, украшенное двумя скрещенными ветками самшита. В углу деревянная мадонна, разрисованная розовыми и бледно-голубыми красками, казалось, умоляла провидение своей поломанной рукой. Над ней висела проволочная сетка от москитов. Джимми умерил приставания Андреа.
— Квартиранты, занимающие эти комнаты, иностранцы или итальянцы? — спросил он.
— Я уже сказала тебе, что ничего не знаю.
— Послушай, Андреа, ведь это невозможно. Ведь ты не заставишь меня поверить, что ты не знаешь, ни кто они, ни откуда они появились здесь.
Андреа сидела на коленях у Джимми, слегка опьяневшая, и напевала ритурнель, постукивая в такт пустым стаканом. Она рассмеялась.
— До чего ты любопытен! Какое тебе дело до наших квартирантов: китайцы ли они, или бывшие избиратели Нитти?
— Отчего ты не хочешь сказать мне? Андреа лизнула дно своего стакана и воскликнула:
— Если ты так настаиваешь, то знай, Елена запретила мне говорить о них кому бы то ни было. Ну, вот, теперь ты доволен?
— Послушай, ведь это не будет большой нескромностью, если ты мне скажешь, какой они национальности.
— О, какой упрямец! Ну, хорошо; так как ты милый и твоя рожица мне нравится, я скажу тебе: один — испанец, другой — восточный человек.
— Восточный человек?.. Это неясно.
— Откуда же мне знать?.. Он говорит по-итальянски так же, как я. Он, может быть, турок, левантинец, сириец, египтянин; во всяком случае, он не католик. Моя кузина поставила к нему в комнату эту деревянную мадонну и распятие. Он приказал убрать все это, говоря, что не любит идолов… Очевидно, что он неверный.
Джимми показалось, что он нашел средство узнать больше. Он пожал плечами и засмеялся:
— Что за вздор!.. Ты принимаешь меня за идиота, способного поверить всякой ерунде.
Твоя история с испанцем и восточным человеком — трюк для развлечения туристов.
— Что?.. По-твоему, я лгу?
— У тебя богатое воображение, вот и все.
— Матерь Божия!..
Андреа разозлило недоверие ее собеседника. Она встала и с настойчивостью пьяной женщины возмущалась таким предположениям. Вдруг она потрясла своими темными кудряшками и заявила:
— Если я тебе покажу их так, что они не будут знать об этом, тогда поверишь?
— Конечно, но я совершенно спокоен… Ха-ха-ха!
— Погоди немного… Обещаешь мне не шуметь. Елена придет в бешенство, если узнает о моей нескромности.
— Я обещаю.
— Тогда иди за мной.
Андреа повела Джимми в темный коридор. Спустившись с двух ступенек, они повернули налево. В полутьму проникал свет через стеклянную дверь. Андреа прошептала Джимми на ухо:
— Видишь освещенную комнату? Они там. У них сейчас гости. Они там разговаривают с десяти часов. Если хочешь убедиться, что я не лгу, влезь осторожно на этот сундук возле стены и посмотри через стекло над дверью.
Джимми поднялся осторожно на сундук, бесшумно приблизил голову. Он увидел трех человек, сидевших вокруг стола и беседовавших при свете низкой лампы. Перед ними лежали бумаги и карты. Джимми внимательно оглядел комнату. Один из них был турок, о котором говорила Андрея, его происхождение было несомненно. Рассмотрев двух других, мужчину и женщину, сидевших рядом, Джимми страшно удивился: в одном из них он узнал человека с ослиной головой, выгнавшего его из лодки Ручини. В другой он узнал красивую брюнетку, мадонну Кастельфранко, так нежно прощавшуюся с патрицием при его отъезде в Милан.
Глава 6
Ночь Искупителя. Одиннадцать часов. Вся Венеция высыпала наружу. Расцвеченные фонарями и наполненные людьми, гондолы скользят по воде, наводняя каналы города. Все кормы повернуты по направлению к Джудекке, где суровый купол церкви Искупителя — магнитный полюс праздника — сейчас зажжется солнцами и кругами фейерверков.
В этот вечер Реодонико был готов к костюмированному балу леди Дианы. В то время, как простонародье приготовлялось забавляться в лагуне, великосветское общество будет танцевать в гостиных дворах. Джимми работал уже целую неделю, чтобы придать коронации догарессы соответствующий блеск! Светящиеся гирлянды подчеркивали архитектуру старинного дома работы Массари, и факелы, горевшие на верхушках пяти колонн, переливаясь, как огненные змеи, на воде Большого канала, отбрасывали снопы света под римскими арками. Подобная атмосфера царила в палаццо только 5 июля 1758 года, когда Жан-Батист Реццонико был избран дожем под именем Климентия XIII.
В десять часов вечера, столковавшись обо всем с мажордомом, Джимми ушел переодеваться в свою комнату. Он выбрал себе костюм Родольфа из «Жизни богемы». Натягивая серые панталоны с неловкостью спортсмена, более привыкшего гарцевать на лошади во время игры в поло, чем ораторствовать, как студент в кафе Латинского квартала, он размышлял об удачных последствиях своего плана действий. На другой день после посещения Саккарди он поучал леди Диану:
— Вы понимаете, дорогая, всю недопустимость вашего пребывания в обществе этого авантюриста; он тесно связан с монахом-расстригой, торговцем коврами из Смирны и женщиной, слишком красивой, чтобы быть честной; она присутствует при всех их переговорах в подозрительных домах… Я не рассказываю вам сказок о разбойниках, я видел их собственными глазами, благодаря Андреа… Похоже на то, что они замышляют какую-то низость вместе с их сообщницей, Саккарди. Я нахожу, что всего сказанного достаточно, чтобы вы отныне забыли Ручини… Мы приняли его за джентльмена. Мы ошиблись. Вот и все.
Леди Диана ответила:
— Я верю вам, Джимми! Если все это так, с моей стороны было бы несправедливо настаивать. Не будем больше говорить об этом.
Уборная леди Дианы напоминала ателье портнихи. Это был невообразимый хаос платьев, белья, различных головных уборов в низкой комнате с выцветшей зеленой штукатуркой, расписанной арабесками и желтыми раковинами. В старинных канделябрах вместо восковых свечей теперь, по желанию леди Дианы, горели стосвечовые электрические лампочки.
— Джимми, — спросила она, скрытая за трехстворчатым зеркалом, — на сколько человек вы рассчитываете сегодня?
— Вы разослали триста приглашений, следовательно, придет шестьсот человек.
— Ого!
— Но на подобном празднике не может быть меньше; ведь не каждый день бывает коронование догарессы.
— Псевдодогарессы!
— Это ничего не значит… Мой друг, граф Цорци, главный редактор «Gazzetta di Venezia», сообщил вчера, что все большие газеты Милана, Турина и Рима опубликуют отчет об этом вечере… Вы поразите итальянскую аристократию, дорогая!.. А знаете, что больше всего интригует всю Венецию?
— Нет.
— Желание знать, кого вы изберете дожем!.. Леди Диана молча усмехнулась, в то время как Эмма застегивала на ней платье. Джимми бросил взгляд в зеркало.
— Я полагаю, что вы можете мне открыть, кого вы хотите избрать.
— Нет.
— Это, конечно, будет кто-нибудь из трех рыцарей: Мантиньяк, Деклинг или Краузе, не правда ли?
— Не беспокойтесь, Джимми!.. Я сумею решить вовремя… Как вы находите мой костюм? — Чудо… Как вы хороши! Позвольте дожу in partibus поцеловать вас за здоровье Святого Марка, покровителя этого праздника.
— Нет, нет, Джимми, вы испортите мою прическу. Уходите… Да, чтобы не забыть: напоминаю вам, что вы должны быть сегодня вечером как можно незаметнее, вы не лорд Уайнхем, мой друг, не забывайте этого… Ни бестактностей, ни несуразностей, насколько это возможно.
— Будьте спокойны, дорогая!
— Вы должны быть в тени, как подобает.
— Да, да! Я освещаю, но остаюсь в тени… Понимаю… Диана, вас действительно хоть рисуй. Веронез сегодня перевернется в своей могиле…
Едва он закрыл за собой дверь, как с лица леди Дианы исчезла напускная беззаботность. Она живо спросила у Эммы:
— Беппо вернулся?
— Нет еще, миледи!
У Дианы вырвался нетерпеливый жест, и она закусила губу. В это время тихонько постучали в дверь, сообщавшуюся с будуаром. Эмма приоткрыла и доложила:
— Миледи, это Беппо.
— Пусть войдет.
Леди Диана повернулась к гондольеру.
— Какие новости?
— Сударыня, я был на квартире графа.
— Это далеко отсюда?
— Не особенно далеко. Он живет рядом с дворцом Вальмарана, на улице Святых Апостолов.
— Достаточно ли осторожно ты осведомился о приезде графа?
— Да, сударыня, я узнал, что он еще не приехал. Но его ждут с поездом в десять сорок.
— Это все?
— Да, сударыня!
— Хорошо. Оставайся на посту с механиком «Тритона». Вы, может быть, мне понадобитесь сегодня вечером.
Гондольер вышел. Нетерпение леди Дианы, видимо, возрастало. Эмма, не питавшая к Джимми никакой симпатии, позволила себе заметить:
— Пусть миледи не беспокоится. Если господин граф приедет сегодня в десять сорок, то, очевидно, для того, чтобы присутствовать на балу.
— Вы думаете?
— Ведь он обещал миледи приехать.
— Он написал мне письмо из Рима, обещая сделать все возможное, чтобы вернуться сегодня вечером. Но это очень сомнительно. Эмма, прическа мне слишком давит на затылок, и ожерелье скверно надето. Я должна была бы приказать Беппо остаться перед домом Ручини и ждать его возвращения. Я была бы уверена.
— Миледи угодно позвать Беппо?
— Нет… все равно… Который час? Двадцать минут одиннадцатого… Первые приглашенные приедут к одиннадцати часам. Я едва успею закончить туалет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
— Есть очень простое средство узнать род занятий Ручини.
— Какое?
— Пойдем сегодня вечером к синьоре Саккарди. Мы не возбудим подозрений, так как нас примут за скучающих проезжих иностранцев. Ручини в Милане, и нам никто не помешает во время нашего посещения. Хотите пойти вместе?
— Охотно, но что вы скажете Диане?
— Ничего. Мы просто не явимся во дворец к обеду; это предотвратит всякие объяснения. Я уверен, что мы не вернемся с пустыми руками, и я смогу сообщить Диане, какое странное общество посещает ее рыцарь.
Наступали сумерки. Сэр Реджинальд и Джимми брели через лабиринт перекрещивающихся улочек. Они поворачивали за церковь, выходили опять на улицу, вливавшуюся на испещренный линиями двор, поворачивали налево, проходили Мерчерию, снова пересекали волну прохожих и, пройдя галерею, поднимались на мостик с арками, возвращались к Мерчерии, подходили к статуе Гольдони, излюбленному насесту голубей.
— Скорее, к мосту Риальто! — воскликнул Джимми. — В этом проклятом городе и кошка не нашла бы своих котят!
Они прошли по плоским ступенькам удивительного моста, заполненного жилищами, в которых в течение пятисот лет спят, едят и размножаются некоторые привилегированные венецианцы. Они очутились на противоположном берегу Большого канала и подошли к ресторану Вида, хозяин которого считает своим патроном Святого Джиакомо-Даль-Орио. В десять часов они решили, что наступило подходящее время для посещения увеселительных мест, и подошли к дому на площади Манэни. Джимми сказал:
— Вот он. Вы сомневались, что я его узнаю. Два часа стоять на посту на углу этой улицы, и после этого даже не увидеть Ручини…
— Где же вход? С канала или по улице?
— Посмотрим другую сторону этого дома. Они направились в маленькую темную улочку, название которой Джимми прочел вслух:
— Calle degli Assassini!.. Отлично!.. Название многообещающее!
Сэр Реджинальд остановился, живо заинтересованный:
— Ах, вот, наконец, эта улица Убийц, о которой пишут в старых венецианских хрониках. В этом квартале совершались бесчисленные преступления. Кажется, из-за этого власти запретили ношение остроконечных греческих бород в 1128 году. Эта мода помогала преступникам скрываться и работать кинжалами без малейшего риска.
— Но души сенаторов могут быть спокойны, мы оба бриты, — пошутил Джимми. — Давайте ориентироваться. Дом должен находиться налево, в этом глухом переулке.
Они остановились перед зеленой дверью и прочли надпись на медной дощечке:
СИНЬОРА САККАРДИ
Меблированные комнаты
Они позвонили. Открыла старушка в сером платье и белом переднике. Передняя была освещена лампочкой, напоминавшей блестящий венчик огромного цветка желтой бумаги.
— Добрый вечер, синьора, — проговорил Джимми как только мог чище по-итальянски. — Синьора Саккарди дома?
Старушка ввела их в банальную гостиную, отличавшуюся от всех гостиных такого типа лишь литографией короля Гумберта под рамкой с разбитым стеклом и несколькими старыми номерами Gazettino illustrate на маленьком лакированном столике. Джимми и Реджинальд с любопытством ждали. Скоро дверь отворилась, и вошла синьора Саккарди. Это была женщина лет сорока пяти, с черными волосами над желтоватым, слегка подведенным лицом. На ней было темное платье с овальным вырезом. На шее висел золотой крест на маленькой цепочке. Она любезно поздоровалась с двумя иностранцами, и, так как они плохо изъяснялись по-итальянски, с удивительной легкостью заговорила по-английски:
— Вы проездом в Венеции, господа? Я это вижу… И после достопримечательностей Святого Марка вам бы хотелось удостовериться в красоте другого сорта?
Джимми, притворяясь робким юношей, признался:
— Боже мой, синьора, нельзя же любоваться без конца Тинторетто и гробницами дожей. Нам сказали, что вы берете на себя развлечение скучающих туристов.
— Кто вам сообщил это?
— Швейцар гостиницы «Гельвеция». Это удовлетворило мадам Саккарди.
— Прекрасно, господа, не угодно ли следовать за мной?
Она провела гостей в комнату первого этажа, представлявшую нечто среднее между будуаром и спальней. В алькове, обитом темным шелком, стояла софа, покрытая кашемиром.
— Я сейчас пришлю к вам мою кузину Андреа. Asti spumante, или шампанского?
— Шампанского… и самого лучшего. Она ушла. Джимми наклонился к сэру Реджинальду и прошептал:
— Послушайте, займитесь Саккарди… Тем временем я попробую развязать язык кузине. Если Ручини завсегдатай дома, она заговорит о нем после двух-трех бутылок вина.
Появилась Андреа с бутылками и стаканами на подносе. Улыбнувшись мужчинам, она откупорила бутылку, завела граммофон, ударила в ладоши и уселась между ними, довольная созданным ею весельем в этой мрачной комнате. Кузина Саккарди была уроженкой Болоньи, со свежим цветом лица, темными волосами, вьющимися, как шерсть барашка. Два золотых кольца, подвешенные на ее маленьких ушах, придавали ей вид рабыни из комической оперы, недавно привезенной с рынков Малой Азии. С веселыми карими глазами, улыбавшимися из-под низкого лба, розовыми щеками и ласковыми глазами, она походила скорее на хорошо откормленную монашку, чем на ночную красавицу, посвятившую себя развлечению скучающих путешественников.
Разговор не клеился, но бутылка шампанского оживила его. Сэр Реджинальд заметил:
— Мадам Саккарди представила вас, как свою кузину. Это милая мистификация, не правда ли, мадемуазель Андреа?
Молодая рабыня сделала гримасу упрека, как будто сомнения в ее действительном родстве с мадам Саккарди было оскорблением.
— Нет же. Елена и я были замужем за двумя братьями. Мой муж погиб у Изонцо. Ее муж уехал в Соединенные Штаты и не подает о себе никаких вестей… Мы остались почти без средств. Я принуждена была жить на вдовью пенсию, которой едва хватало на оплату парикмахера и на венецианскую лотерею; она жила на свое маленькое приданое, заключавшееся в нескольких десятинах земли у устья Бренты. Саккарди содержит этот дом и сдает при случае две-три комнаты, а я развлекаю жильцов, которые боятся одиночества после захода солнца.
— Это система Тэйлора.
— Как? — спросила Андреа.
— Наука распределения и организации труда. Елена привлекает, а Андреа удерживает.
Джимми потребовал вторую бутылку шампанского. Лед был сломан. Вдова воина с Изонцо, обняв Джимми за шею, с наслаждением пила. Соломенная вдова эмигранта, усевшаяся возле сэра Реджинальда, держалась с большим достоинством. Она с удовольствием наблюдала за количеством выпитого шампанского по сто лир за бутылку, не считая услуг. В то время, как сэр Реджинальд занимался ею, Джимми небрежно осведомился у Андреа:
— Ваши комнаты сейчас все заняты?
— Нет, милый, только две. Третья в твоем распоряжении, если хочешь.
— Кто живет в этих комнатах? Андреа была не особенно щедра на подробности:
— О, типы, которых я почти не знаю. Они сняли комнаты понедельно. Меня это не касается. Моя кузина держит их потому, что они хорошо платят.
Джимми решил, что Андреа будет сговорчивее без Саккарди. Он выразил желание выпить с ней наедине. Андреа обменялась со своей кузиной несколькими словами на венецианском наречии. Та вручила ей ключ. Уроженка Болоньи увлекла Джимми в коридор, пахнувший нафталином, ладаном и луком. Открыв дверь, она зажгла электричество. Комната была не роскошнее остальных, но в ней стояла низкая кровать и висело распятие, украшенное двумя скрещенными ветками самшита. В углу деревянная мадонна, разрисованная розовыми и бледно-голубыми красками, казалось, умоляла провидение своей поломанной рукой. Над ней висела проволочная сетка от москитов. Джимми умерил приставания Андреа.
— Квартиранты, занимающие эти комнаты, иностранцы или итальянцы? — спросил он.
— Я уже сказала тебе, что ничего не знаю.
— Послушай, Андреа, ведь это невозможно. Ведь ты не заставишь меня поверить, что ты не знаешь, ни кто они, ни откуда они появились здесь.
Андреа сидела на коленях у Джимми, слегка опьяневшая, и напевала ритурнель, постукивая в такт пустым стаканом. Она рассмеялась.
— До чего ты любопытен! Какое тебе дело до наших квартирантов: китайцы ли они, или бывшие избиратели Нитти?
— Отчего ты не хочешь сказать мне? Андреа лизнула дно своего стакана и воскликнула:
— Если ты так настаиваешь, то знай, Елена запретила мне говорить о них кому бы то ни было. Ну, вот, теперь ты доволен?
— Послушай, ведь это не будет большой нескромностью, если ты мне скажешь, какой они национальности.
— О, какой упрямец! Ну, хорошо; так как ты милый и твоя рожица мне нравится, я скажу тебе: один — испанец, другой — восточный человек.
— Восточный человек?.. Это неясно.
— Откуда же мне знать?.. Он говорит по-итальянски так же, как я. Он, может быть, турок, левантинец, сириец, египтянин; во всяком случае, он не католик. Моя кузина поставила к нему в комнату эту деревянную мадонну и распятие. Он приказал убрать все это, говоря, что не любит идолов… Очевидно, что он неверный.
Джимми показалось, что он нашел средство узнать больше. Он пожал плечами и засмеялся:
— Что за вздор!.. Ты принимаешь меня за идиота, способного поверить всякой ерунде.
Твоя история с испанцем и восточным человеком — трюк для развлечения туристов.
— Что?.. По-твоему, я лгу?
— У тебя богатое воображение, вот и все.
— Матерь Божия!..
Андреа разозлило недоверие ее собеседника. Она встала и с настойчивостью пьяной женщины возмущалась таким предположениям. Вдруг она потрясла своими темными кудряшками и заявила:
— Если я тебе покажу их так, что они не будут знать об этом, тогда поверишь?
— Конечно, но я совершенно спокоен… Ха-ха-ха!
— Погоди немного… Обещаешь мне не шуметь. Елена придет в бешенство, если узнает о моей нескромности.
— Я обещаю.
— Тогда иди за мной.
Андреа повела Джимми в темный коридор. Спустившись с двух ступенек, они повернули налево. В полутьму проникал свет через стеклянную дверь. Андреа прошептала Джимми на ухо:
— Видишь освещенную комнату? Они там. У них сейчас гости. Они там разговаривают с десяти часов. Если хочешь убедиться, что я не лгу, влезь осторожно на этот сундук возле стены и посмотри через стекло над дверью.
Джимми поднялся осторожно на сундук, бесшумно приблизил голову. Он увидел трех человек, сидевших вокруг стола и беседовавших при свете низкой лампы. Перед ними лежали бумаги и карты. Джимми внимательно оглядел комнату. Один из них был турок, о котором говорила Андрея, его происхождение было несомненно. Рассмотрев двух других, мужчину и женщину, сидевших рядом, Джимми страшно удивился: в одном из них он узнал человека с ослиной головой, выгнавшего его из лодки Ручини. В другой он узнал красивую брюнетку, мадонну Кастельфранко, так нежно прощавшуюся с патрицием при его отъезде в Милан.
Глава 6
Ночь Искупителя. Одиннадцать часов. Вся Венеция высыпала наружу. Расцвеченные фонарями и наполненные людьми, гондолы скользят по воде, наводняя каналы города. Все кормы повернуты по направлению к Джудекке, где суровый купол церкви Искупителя — магнитный полюс праздника — сейчас зажжется солнцами и кругами фейерверков.
В этот вечер Реодонико был готов к костюмированному балу леди Дианы. В то время, как простонародье приготовлялось забавляться в лагуне, великосветское общество будет танцевать в гостиных дворах. Джимми работал уже целую неделю, чтобы придать коронации догарессы соответствующий блеск! Светящиеся гирлянды подчеркивали архитектуру старинного дома работы Массари, и факелы, горевшие на верхушках пяти колонн, переливаясь, как огненные змеи, на воде Большого канала, отбрасывали снопы света под римскими арками. Подобная атмосфера царила в палаццо только 5 июля 1758 года, когда Жан-Батист Реццонико был избран дожем под именем Климентия XIII.
В десять часов вечера, столковавшись обо всем с мажордомом, Джимми ушел переодеваться в свою комнату. Он выбрал себе костюм Родольфа из «Жизни богемы». Натягивая серые панталоны с неловкостью спортсмена, более привыкшего гарцевать на лошади во время игры в поло, чем ораторствовать, как студент в кафе Латинского квартала, он размышлял об удачных последствиях своего плана действий. На другой день после посещения Саккарди он поучал леди Диану:
— Вы понимаете, дорогая, всю недопустимость вашего пребывания в обществе этого авантюриста; он тесно связан с монахом-расстригой, торговцем коврами из Смирны и женщиной, слишком красивой, чтобы быть честной; она присутствует при всех их переговорах в подозрительных домах… Я не рассказываю вам сказок о разбойниках, я видел их собственными глазами, благодаря Андреа… Похоже на то, что они замышляют какую-то низость вместе с их сообщницей, Саккарди. Я нахожу, что всего сказанного достаточно, чтобы вы отныне забыли Ручини… Мы приняли его за джентльмена. Мы ошиблись. Вот и все.
Леди Диана ответила:
— Я верю вам, Джимми! Если все это так, с моей стороны было бы несправедливо настаивать. Не будем больше говорить об этом.
Уборная леди Дианы напоминала ателье портнихи. Это был невообразимый хаос платьев, белья, различных головных уборов в низкой комнате с выцветшей зеленой штукатуркой, расписанной арабесками и желтыми раковинами. В старинных канделябрах вместо восковых свечей теперь, по желанию леди Дианы, горели стосвечовые электрические лампочки.
— Джимми, — спросила она, скрытая за трехстворчатым зеркалом, — на сколько человек вы рассчитываете сегодня?
— Вы разослали триста приглашений, следовательно, придет шестьсот человек.
— Ого!
— Но на подобном празднике не может быть меньше; ведь не каждый день бывает коронование догарессы.
— Псевдодогарессы!
— Это ничего не значит… Мой друг, граф Цорци, главный редактор «Gazzetta di Venezia», сообщил вчера, что все большие газеты Милана, Турина и Рима опубликуют отчет об этом вечере… Вы поразите итальянскую аристократию, дорогая!.. А знаете, что больше всего интригует всю Венецию?
— Нет.
— Желание знать, кого вы изберете дожем!.. Леди Диана молча усмехнулась, в то время как Эмма застегивала на ней платье. Джимми бросил взгляд в зеркало.
— Я полагаю, что вы можете мне открыть, кого вы хотите избрать.
— Нет.
— Это, конечно, будет кто-нибудь из трех рыцарей: Мантиньяк, Деклинг или Краузе, не правда ли?
— Не беспокойтесь, Джимми!.. Я сумею решить вовремя… Как вы находите мой костюм? — Чудо… Как вы хороши! Позвольте дожу in partibus поцеловать вас за здоровье Святого Марка, покровителя этого праздника.
— Нет, нет, Джимми, вы испортите мою прическу. Уходите… Да, чтобы не забыть: напоминаю вам, что вы должны быть сегодня вечером как можно незаметнее, вы не лорд Уайнхем, мой друг, не забывайте этого… Ни бестактностей, ни несуразностей, насколько это возможно.
— Будьте спокойны, дорогая!
— Вы должны быть в тени, как подобает.
— Да, да! Я освещаю, но остаюсь в тени… Понимаю… Диана, вас действительно хоть рисуй. Веронез сегодня перевернется в своей могиле…
Едва он закрыл за собой дверь, как с лица леди Дианы исчезла напускная беззаботность. Она живо спросила у Эммы:
— Беппо вернулся?
— Нет еще, миледи!
У Дианы вырвался нетерпеливый жест, и она закусила губу. В это время тихонько постучали в дверь, сообщавшуюся с будуаром. Эмма приоткрыла и доложила:
— Миледи, это Беппо.
— Пусть войдет.
Леди Диана повернулась к гондольеру.
— Какие новости?
— Сударыня, я был на квартире графа.
— Это далеко отсюда?
— Не особенно далеко. Он живет рядом с дворцом Вальмарана, на улице Святых Апостолов.
— Достаточно ли осторожно ты осведомился о приезде графа?
— Да, сударыня, я узнал, что он еще не приехал. Но его ждут с поездом в десять сорок.
— Это все?
— Да, сударыня!
— Хорошо. Оставайся на посту с механиком «Тритона». Вы, может быть, мне понадобитесь сегодня вечером.
Гондольер вышел. Нетерпение леди Дианы, видимо, возрастало. Эмма, не питавшая к Джимми никакой симпатии, позволила себе заметить:
— Пусть миледи не беспокоится. Если господин граф приедет сегодня в десять сорок, то, очевидно, для того, чтобы присутствовать на балу.
— Вы думаете?
— Ведь он обещал миледи приехать.
— Он написал мне письмо из Рима, обещая сделать все возможное, чтобы вернуться сегодня вечером. Но это очень сомнительно. Эмма, прическа мне слишком давит на затылок, и ожерелье скверно надето. Я должна была бы приказать Беппо остаться перед домом Ручини и ждать его возвращения. Я была бы уверена.
— Миледи угодно позвать Беппо?
— Нет… все равно… Который час? Двадцать минут одиннадцатого… Первые приглашенные приедут к одиннадцати часам. Я едва успею закончить туалет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18