— Отец мой, — проговорила Диана, — я искала свидания с вами не для исповеди. Откровенно говоря, я никогда не исповедовалась, так как не религиозна. Я отношусь с одинаковым уважением к религии моих предков и к верованиям язычников на Новогебридских островах. Я прошу, чтобы вы выслушали меня, не как проповедник, готовый отпустить мне грехи в обмен на соответствующую эпитимию, но как человек большого опыта, суждения которого, я уверена, будут правильными.
— Леди Уайнхем, я выслушаю вас с беспристрастной снисходительностью, которую вы заслужили своим доверием ко мне.
Дружественный и почти сердечный тон иезуита был сюрпризом для леди Дианы. Она с удивлением созерцала угловатое лицо своего собеседника, смягчавшего ради нее холодную суровость мрачного взгляда.
— Мои слова как будто удивляют вас, — сказал отец Сала.
— Признаюсь, в особенности после нашей первой встречи там, в Венеции…
— Дело в том, что теперь я лучше осведомлен, леди Уайнхем… Та, которой я не доверял, не существует больше… В вашем лице я вижу нашу союзницу. И так как вам было угодно поверить мне ваши мысли, я постараюсь не поучать вас, а утешить.
Леди Диана заговорила. С точностью врача, знающего свою болезнь, она открыла без ложного стыда свою любовь к Ручини. Не прибегая ни к каким прикрасам, она изложила также свое приключение с полковником Варреном. Отец де Сала с опущенной на грудь головой, скрестив руки, неподвижно слушал ее.
— Вот жестокое отомщение, придуманное мне судьбой… Я называю ее судьбой, вы бы сказали — провидением.
— Нет, — осторожно проговорил иезуит. — Провидение никогда не мстит.
— Знаю, знаю! Вы будете уверять меня, что оно лишь заставляет нас искупать наши грехи. Это, конечно, одно и то же, и придумано его посланниками на земле для более легкого приручения паствы. Но это слабое утешение… Вы теперь знаете все, отец мой! Я безумно люблю Ручини и всецело принадлежу ему. Он во мне, он внутреннее пламя, сжигающее меня, пожирающее меня и дающее мне жизнь. Для него я хотела бы уничтожить все пятна моего прошлого и обновить мое будущее. Ваши прежние сомнения теперь напрасны. Я и Ручини — две половины одного тела. А между тем наше рожденное счастье носит на себе невидимое клеймо… Соединенные чувством, мы бесстрашно пойдем против полковника Варрена… Но враг Ручини держал меня некогда в своих объятиях… Вот ужасная истина, отец, истина, причиняющая мне страдания. На пороге нашего счастья я снова вижу призрак лжи. Я умоляю вас сказать мне: должна ли я признаться во всем Ручини?
Патер де Сала ничего не ответил. Леди Диана становилась все более настойчивой.
— Должна ли я рассказать?.. Я готова бесхитростно признаться во всем человеку, который для меня дороже жизни…Эта тайна давит меня, и заблуждения прошлого легли тяжелым бременем на мое сердце. Я чувствую себя возрожденной своей любовью, я не хочу больше лгать… Откровенность в моих глазах теперь бесценная драгоценность, чудесный бриллиант, затмевающий своим блеском сверкание всех моих драгоценностей!..
Рука леди Дианы нервно вцепилась в люстриновый рукав иезуита, сердце ее беспокойно билось, глаза лихорадочно блестели. Едва слышно она прибавила:
— Правду, отец мой, сказать ему всю правду?..
Тогда патер де Сала повернулся к ней, положил свою спокойную руку на красивые пальцы, лежавшие на его сутане, и тихо ответил:
— Нет.
Леди Диана привскочила от изумления.
— Вы… отец мой… вы учите меня лгать?
— Разве молчание есть ложь, леди Диана? Если ложь сама по себе является действием, заслуживающим порицания, так как она предполагает намерение вредить, — сокрытие факта, напротив, есть действие не только извинительное, но часто и рекомендуемое. Цель оправдывает средства. Вы хотите сделать несчастным вашего друга, хотите прибавить еще ко всем его неприятностям горе, которое будет точить его день и ночь? К чему доставлять ненужные страдания?
Речь де Сала, медленная и тихая, успокаивала Диану. Она пыталась возражать:
— Я не хочу доставлять Ручини страдания.
— Я уверен, что будь вы хладнокровнее, не находись вы под влиянием страсти, затемняющей ясность вашего суждения, вы никогда бы и не подумали сделать подобную ошибку. Я говорю вам вполне искренне, леди Диана! Вы для графа Ручини все. Я вчера говорил с ним о вас и убедился в силе его страсти. Поэтому я знаю, чем вы рискуете, если подорвете его доверие. Вы возразите мне, быть может, что ненависть Анджело к Варрену вспыхнет еще сильнее от сознания, что этот человек держал вас когда-то в своих объятиях?.. На что это нужно?.. Для чего причинять ему страдания, воздвигая этот призрак перед вашей любовью, в то время, как эта любовь дает прекраснейшее утешение его беспокойной жизни?.. Ручини — седьмой в роду, носящий имя Анджело. Согласно легенде, его ждет трагический конец.
Леди Диана вздрогнула. Иезуит поторопился ее успокоить:
— Не придавайте значения этим языческим предсказаниям, столь любезным для здешних гадалок. Ни вы, ни я не верим в эти суеверия. И Ручини первый посмеется над этим… Я просто хотел вам посоветовать: оставайтесь ангелом-хранителем моего друга. Пусть ваши крылья удаляют от него всякую заботу, беспокойство и сердечную тоску. Вы заслужите этим благодарность тех, кто тайно помогает ему выполнять его миссию, и у вас будет радостное сознание, что вы усыпаете цветами предстоящий ему терновый путь.
Красноречие патера де Сала победило леди Диану. Осмотрев в его сопровождении церковные хоры, она простилась с ним. Спустя некоторое время она была на улице Святого Игнатия, прошла вдоль высокого здания римской семинарии колледжа, столкнувшись с группой воспитанников. Они шли медленно, размахивая руками, все в одинаковых лиловых сутанах с бледными лицами и тонкими губами. Леди Диана миновала лабиринт улиц без тротуаров, идущих от Пантеона до Corso Umberto. Она с любопытством осмотрела выставку букиниста, расставлявшего пыльные церковные книги и благочестивые картинки, усеянные рыжими пятнами, рядом с немецкими брошюрами по половому вопросу и французскими рисунками. Автомобиль ждал ее на площади Колонна. Шофер, успевший побывать в соседнем кафе, помчал ее домой, где Ручини должен был ждать ее в четыре часа. К своему удивлению, она нашла у себя в комнате письмо.
«Диана, дорогая, я страшно огорчен, что не мог вас дождаться, но я принужден был уехать первым поездом, отходившим в Неаполь. Приезжайте сейчас же в вашем автомобиле; вы приедете к восьми или девяти часам вечера. Я буду ждать вас в ресторане Маргериты в замке Яйца. Важное дело требует моего присутствия там сегодня ночью. Я расскажу вам все при свидании. Приезжайте скорее.
Приезжай скорее, любовь моей жизни; эти несколько часов разлуки тяжелы уже мне. Ты знаешь отчего? Нет?.. Я расскажу тебе; потому что твоя мысль во мне, как красивая птица, спящая в гнезде, приютившем ее. Ты — моя, а я — твоя добыча, твоя вещь, твоя собственность. Моя жизнь в твоем распоряжении. Я отдаю тебе всю сладость моей нежности и всю страсть моих желаний, я посвящаю тебе весь мой трепет, все мои надежды, все мои безумства.
Леди Диана прислонилась к креслу. Она перечитывала письмо, покрывая его поцелуями, как юная девица, падающая в обморок от первой любовной записки. Его мужественный и сильный почерк магнетизировал ее. Ей казалось, что возлюбленный, стоя за ее спиной, шепчет ей слова страсти, она чувствовала его дыхание, он был здесь. Закрыв глаза, леди Диана ясно представляла на своем лбу его руку, отводящую белокурые волосы, чтобы запечатлеть поцелуй.
Она бесповоротно и безусловно отдавала себя любимому, радостно подчиняясь его воле, капризам и фантазиям.
Была половина девятого вечера, когда леди Диана приехала в замок Яйца.
Ее автомобиль проехал по римской кампане, встречая старинные голубые кабриолеты владельцев виноградников. Перед нею вырос вдруг Неаполь в фантасмагории заходящего солнца, с гигантским жерлом Везувия, выбрасывающим к морю свое тяжелое, дымное дыхание, и Фраскати, окруженным холмами, с разрушенными домиками, пожелтевшими и потрескавшимися. Вот и Castello dell'Ovo. Наверху высился замок с грустными и тусклыми огнями для хандрящих пенсионеров, а внизу — сверкающие веранды ресторанов для жизнерадостных туристов.
Ручини ждал ее на террасе. Он долго целовал ладонь ее маленькой ручки и потом радостно сказал:
— Вы, вероятно, голодны, дорогая! Прежде всего пообедаем… Сегодня вечером к одиннадцати часам мы должны быть в порту.
Леди Диана, полная счастья, спросила:
— Чтобы мечтать при лунном свете, моя любовь?
— Нет, чтобы присмотреть за погрузкой миллиона патронов, пятнадцати тысяч ружей и трехсот пулеметов.
Леди Диана вздрогнула. Но взгляд Ручини был так нежен, так полон немой любви, что она забыла про патроны и ружья и думала только об их счастье.
Глава 11
Сидя в глубине автомобиля, мчавшего их вдоль Caracciolo, между пыльными рощами и морем, сверкавшим под южным солнцем, леди Диана наслаждалась счастьем, сжимая под пледом руку Ручини. Она успела уже забыть странные события ночи: поездку в одиннадцать часов ночи через торговый порт, вдоль доков восточного мола, таинственные переговоры ее возлюбленного в каюте капитана, на мостике судна, в то время как грузили последние ящики, помеченные странными марками. Она видела себя дальше, сидящей на куче осмоленных парусов, перед судном, зафрахтованным для секретного назначения.
Видела Ручини на палубе, разговаривающим с человеком в короткой шерстяной блузе и с другим типичным левантийцем. Затем ее возлюбленный присоединился к ней, и к часу ночи, после шума отплытия, когда красные и зеленые огни корабля исчезли вдали, она вернулась об руку с Ручини в карету, ожидавшую их у темных стен Кастель-Нуово.
Невыразимая ночь любви…
Безумные объятия, слова, которые шепчут у самых губ, чудесное мучительное опьянение возобновляемых наслаждений. Как сладки эти мгновения и как они мимолетны!
Леди Диана закрыла глаза, сжимая обнаженной рукой руку возлюбленного. Ее отяжелевшие веки закрылись, как бы боясь, что дневной свет потревожит прекрасные видения, скрытые за ними. Ручини с удивительной чуткостью любящего человека молчал, боясь нарушить очарование. Он угадывал ее мысли и грезы, разделял немое волнение, проходившее быстрыми волнами по этому побежденному, счастливому, уставшему от поцелуев телу.
— Диана, — сказал вдруг Ручини. — Борьба, которую я веду против Варрена, усложняется и ожесточается одним фактом. По сведениям моих агентов, он назначен начальником генерального штаба английского экспедиционного корпуса в Египте. Пятого октября полковник Варрен, со вчерашнего дня генерал-майор, будет находиться на борту броненосца «Кромвель» у берегов Мальты. Он произведет смотр батальонов, предназначенных для поддержки английского престижа. Эти батальоны отправлены в Александрию; полковник, по всей вероятности, отправится туда же числа восьмого, девятого. Эта дата обозначит первую печальную полосу для нас обоих. Нам нужно будет временно расстаться. Мой долг призывает меня покинуть к этому времени Италию и отправиться кружным путем в Египет.
Глаза леди Дианы расширились от страха.
— В Египет! — воскликнула она.
— Да. Мой противник столкнется там с повстанцами, снабженными нами провиантом и оружием. Возможно, что Варрен победит, потому что борьба с британским могуществом нам не под силу. Но придет день, когда я встречусь с ним один на один, без его телохранителей, и тогда я заставлю его дорого заплатить за эту победу. Я жду этого реванша. Диана! Я мог воспользоваться другими случаями после совершенного им преступления; я предпочел ждать. Месть сладка, когда ее пьют охлажденной. Случай связал меня с этой тайной организацией, вдохновителями которой являются Шерим-Паша, доктор Гермус и патер де Сала. Они вооружили первых повстанцев. Они очень ловко организовали доставку контрабандного оружия. Я стал их советником и сообщником. Наконец-то, благодаря им, я нашел то, чего искал: почву для поединка, где я смогу нанести незримые удары врагам моей расы и потом, с звериной радостью, убью одного из них, как того требует справедливость.
Леди Диана, изумленно слушавшая Ручини, воскликнула:
— Но ведь это безумие! Знаете ли вы, на что вы обрекаете себя, покушаясь на Варрена… Осадное положение в Египте… Военно-полевые суды.
— Приходится рискнуть, Диана… Риск никогда не пугал моих предков в те времена, когда Ломбардия еще не была наводнена экскурсантами Кука… И потом, как знать, может быть, вы захотите помочь мне?.. О, конечно, не компрометируя себя… этого я бы не хотел… Я имею в виду тайную помощь. Вы, которая были бы persona grata в Каире, без сомнения, могли бы быть нашей секретной сотрудницей… Но мы поговорим об этих серьезных вещах позже… Теперь же будем думать только о нашем счастье, согревающем нас в лучах этого благодетельного солнца. Едем завтракать в Байю, и там, у моря, мы скрепим наш любовный союз.
Зал маленького ресторанчика был пуст. Каждый столик украшала бутылка кьянти. Вазы были полны цветов, скатерти ослепительно белы, и воздух был напоен негой.
Леди Диана и Ручини, сидя друг напротив друга, ели мало.
Через деревянный балкон направо виднелся маленький порт Байя, несколько шхун с голыми мачтами, а напротив сверкало море, девственное и синее, как на картинах Мурильо; казалось, его зеркальная поверхность никогда не отражала ничего, кроме чистоты, ясности и покоя.
— Дорогой, — сказала леди Диана, — вы ни разу не приласкали меня. Вы невнимательны.
В ответ на прелестную гримаску своей подруги Ручини нежно погладил ее обнаженную руку, лежавшую на скатерти. Они забавлялись своей страстью, как тигровые кошки, фыркающие со спрятанными когтями. Они забавлялись, забывая, что судьба, этот Минотавр, притаившись в тени, наблюдала за ними, полузакрыв глаза.
— Мой дорогой возлюбленный, — проговорила леди Диана, — я буду помогать тебе всеми силами, потому что ты теперь единственная цель моей жизни. Проси у меня, чего хочешь. Я отдам тебе все, без сожаления и без страха, мой разум и мою волю, когда-то гордую и сильную. Это лучший подарок, который я могу тебе сделать.
Чудесные голубые глаза леди Дианы сияли невыразимым счастьем, и две слезы-жемчужинки дрожали на кончиках ресниц. Властный взгляд Ручини смягчился при виде этого трогательного зрелища. Он вздрогнул, с силой сжал локоть Дианы и ответил голосом, почти хриплым от волнения.
— Диана, если моя любовь воскресила тебя, то твоя будет вести меня во тьме, в которую я погружусь. Пастух, заблудившийся в поле, идет по направлению вечерней звезды. Я буду продвигаться под знаком твоей любви-хранительницы. Я хочу всегда чувствовать твое присутствие в минуту опасности, твой взгляд обнимет меня, как сейчас, в эту незабываемую минуту, в маленьком порту неаполитанского берега. Я чувствую, что мы соединены душой и телом. Клянись мне, Диана, что, пока будет длиться моя месть, ты не покинешь меня, даже мысленно, ни на один день, ни на один час. Я нашел тебя и не могу, не хочу больше терять. Клянись мне так же, как это делаю и я, что, если несчастье разъединит нас, мы никогда больше не будем принадлежать ни одному человеческому существу.
Взгляд леди Дианы выразил ее немую клятву. Вся ее любовь, вся ее искренность были там, в прозрачной синеве ее прекрасных глаз. Когда Ручини увидел слезы Дианы, ее глаза, опущенные от волнения, он впился ногтями в покорную руку и со сжавшимся горлом и бьющимся сердцем повернул голову и стал смотреть на море.
Море спало под солнцем. Две маленькие темные барки с ослепительно белыми парусами, казалось, тоже спали на зеркальной поверхности. Они напоминали двух птиц с опущенными крыльями, отдыхавшими после безумных полетов.
Вдруг из соседней маленькой траттории граммофон загнусавил джаз-банд; монотонный ритм этой мелодии напомнил о легкомысленных развлечениях кабаре больших столиц, где люди прожигают свою жизнь. На фоне прекрасной декорации Неаполитанской бухты это звучало, как оскорбление, брошенное людьми природе, которая их ненавидит, презирает и насмехается над их слабостями. Но ни леди Диана, ни Ручини не были сейчас способны философствовать. Они слушали легкую музыку, баюкавшую их уединение и ослаблявшую на время приступы тоски. Их соединенные руки сжимались сильнее. Припев фокстрота повторялся. Он ласкал их, как неощутимый лебяжий пух, и кружился легким ритурнелем вокруг их ушей.
— Когда-нибудь мы узнаем ясное счастье без помехи, — сказала леди Диана, опустив глаза.
— В тот день, когда наше счастье станет спокойным, оно перестанет быть счастьем, — проговорил Ручини, глядя на синее невозмутимое море. — Когда любят страстно, то бесстрашно идут путем, где цветы чередуются с пулями, а страх и беспокойство прячутся за каждым деревом… Я люблю тебя, следовательно, я страдаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18