– Тетка моей приятельницы, она же и босс – фрау Гастнер, – француженка. Обожает импрессионистов и терпеть не может швейцарцев. У нее еще шесть полотен в банке.
– Фантастика! – воскликнул я. – Где я нахожусь?
– У фрау Гастнер, – улыбнулась Галатея, – для этого есть свои основания. Ее муж был банкиром. А детей не было. И когда он умер, родственники решили прибрать все к рукам. Они объявили фрау Гастнер недееспособной и стали добиваться опеки над ней.
– И как же она отвертелась, если не секрет?
Галатея насмешливо пожала плечами:
– Швейцарцы – скуповаты, а фрау Гастнер отвалила адвокатам столько, что уже просто невозможно было не выиграть дела. И к тому же вызвала свою единственную племянницу.
Мы отпивали густой и тягучий кофе. Но вкуса я почти не чувствовал.
– Старая истина – скупость всегда самый ненадежный вклад, – откликнулся я.
– Пожалуй, месть – понадежней, – бросила на меня быстрый взгляд Галатея. – Фрау Гастнер прожила еще восемь лет и только и делала, что портила кровь родственникам своего покойного мужа.
– Ей это удавалось?
– Еще бы! Она каждый месяц-полтора летала по всему свету первым классом, останавливалась в самых дорогих отелях и не забывала про казино. И всегда с племянницей…
– Догадываюсь, что стало с наследством, – добавил я в чашку немножко сахара.
Кофе был ужасный. Эта женщина была создана для другого.
Галатея рассмеялась:
– Часть все-таки отошла к ним. Но кое-что, а этого бы вполне хватило на десятерых, осталось и племяннице.
Чуть отпив кофе, Галатея взялась за телефон. После двух звонков она положила трубку и обратилась ко мне:
– Руди, когда бы вы могли начать репетиции, если не очень откладывать?
– Только не завтра. Мне надо съездить по делам на день в Базель…
– Вы ведь на машине? Это всего двести пятьдесят километров.
– Нет, – ответил я, – предпочитаю поездом. У меня нет прав…
– Лихач? – зыркнула она на меня озорным взглядом.
– Вроде, – отозвался я.
– Если вы поедете утренним поездом, к вечеру вернетесь.
Я улыбнулся. Мне вдруг, как мальчишке, захотелось смутить ее. Увидеть, как краска заливает ей лицо. Я уставился на ее бюст и стал представлять себе, как в цепенеющую полусферу моих ладоней вкатываются ее налитые жаром и нетерпением груди. По-видимому, телепатия подействовала: Галатея поджала нижнюю губу и произнесла глуховатым, не терпящим возражения голосом:
– Буду ждать вашего звонка…
– А до этого? – спросил я жалостным тоном. – Вы ведь не оставите мужчину голодным, правда?
В ее взгляде мелькнул блик настороженности.
– Нет-нет, – поспешил я заверить, – я это к тому, что хочу вытащить вас в ресторан…
– Давайте отложим это на следующий раз, – ответила она с некоторой неуверенностью.
– Никогда не оставляю на завтра то, что могу сделать сегодня. Это мой принцип…
Мальчишеская дерзость привела к неожиданному результату: медовые зрачки заблестели озорством и насмешкой.
– У вас что, день рождения? – попыталась она отыграться.
– Нет, – притворно пожал я плечами, – просто чувствую себя здесь чужим и нуждаюсь не только в ужине, но и в сочувствии.
Она снова посмотрела на меня, но уже более снисходительно и неожиданно согласилась:
– О’кей…
– Тогда я туда и обратно на такси, и мы с вами отправимся в гастрономическое Эльдорадо.
Выскочив на улицу, я просигналил первому же таксисту и помчался к себе в пансион.
Сборы заняли всего полчаса: я летел как на крыльях. Наскоро побрившись электробритвой, я протер заново выбритую физиономию душистым кремом. Заказал по телефону такси и, надев легкое пальто, из открытых бортов которого бросался в глаза пышный белый платок, выскочил на улицу.
Шофер уже ждал. Галатея появилась через десять минут. Когда она села рядом со мной, ноздри защекотал терпкий, чуть горьковатый запах – так пахнут чуть залежавшиеся цветы.
– Вы предпочитаете французскую или швейцарскую кухню? – сразу же спросила Галатея.
– Со швейцарской я просто не знаком…
– В получасе езды отсюда есть забавное местечко. Там, в основном, – туристы. Но шале – очень уютное…
В деревянном, а-ля деревня, домике, где со стен свисали охотничьи трофеи – муляжи птиц и зверей, – чинно ужинали немецкие туристы.
Мы сели за столик для двоих у окна.
В сумеречном зале светили свечи в крупных тяжелых шандалах. В широком окне мерцала дальняя россыпь огней, теряющихся где-то в горах. Красота. Правда, как всегда в Швейцарии, – все слишком прилизанное.
Минут через десять подошел официант в охотничьем костюме.
– Фирменное фондю, – попросила Галатея.
Официант многозначительно закивал: гости знают, конечно, сами, что заказывать.
Вскоре он появился снова. Теперь – с давно вышедшей из употребления спиртовкой в одной руке и подставкой – в другой. Несколько ловких движений, и на столе возник настоящий натюрморт. Большие керамические тарелки, длинные, с двумя зубчиками вилки, бутонообразные бокалы для вина.
Что-то загадочное чудилось мне во всей этой полусказочной обстановке. Тусклые лучи света в глазах чучел. Синевато-желтые голограммы огня, переливающегося в спиртовке. Острое шипение расплавившейся магмы сыра в огромной кастрюле. Переговаривающиеся темные фигуры за соседними столиками. Эффект заколдованного царства развеял официант-охотник. В его руках плыло, блестя серебром подноса, овальное блюдо с мелко нарезанными кусочками мяса. Поставив поднос на стол, он жестом фокусника откупорил бутылку итальянского вина.
– И надолго вы в Швейцарии? – спросила моя дама, погружая деревянную вилку с кусочком мяса в расплавленный сыр.
Я почесал висок:
– Пока не получу причитающееся мне наследство.
Галатея усмехнулась:
– И у вас тоже – наследство? Поверьте, занятие не очень перспективное.
– Судя по вашему голосу…
Ее улыбка стала еще шире и ироничней:
– Швейцарцы с удовольствием берут деньги, даже очень-очень грязные: их ведь можно отмыть. Но отдавать? По своей воле?..
Больше мы о деньгах не говорили.
От вина меня несколько разморило. Я плавал в золотистом чаду ее взгляда. Женщина в сорок, как это ни избито, похожа на налившийся поздним соком персик. Ему еще недолго оставаться таким. Уже видны кое-где пятнышки переспелости: нажми, и брызнет сок. Сладкий-сладкий, тягучий-тягучий. Терпкий, но вязкий.
– У вас семья? – спросила она.
– Была, – кивнул я. – Жена, двое взрослых детей…
– А у меня – дочь. Она учится в университете. А я – в разводе.
– Я слышал, вы изучаете швейцарское право?
– Да, хочу более профессионально помогать нашим соотечественникам. Они здесь так же бесправны, как и несчастны.
Галатея достала тонкую дамскую сигарету и, поймав мой взгляд, улыбнулась:
– Курю я редко, по настроению…
Я положил ладонь на ее руку. Но Галатея осторожно высвободилась и вновь потянулась за сумочкой. На этот раз – в поисках зажигалки.
Мы посидели еще минут пятнадцать. Она думала о чем-то своем, и мысли ее были далеко от меня. Где-то там, в легком и вычурном дымке сигареты.
Возвращались мы молча. Я ее явно разочаровал. И хотя трагедией это для меня не было, я искренне жалел, что все кончилось так быстро и безрезультатно. Внезапно я даже почувствовал, как снизу вверх, от паха к горлу, пробежала юркая змейка. «Что тебя так в ней подогрело, Руди, – спросил я досадливо сам себя. – Тлеющий жар секса? Мятежная независимость характера? Чувственность, вливающая свежий адреналин в усталые артерии?»
Все вместе взятое. Галатея была из тех женщин, к которым инстинктивно тянутся мужчины моего типа. Для них это – своего рода возмездие за свою закомплексованность. Я приглядывался к ней и думал, кого она больше мне напоминает: французскую Марианну на баррикадах или комиссаршу в кожаной куртке из советских фильмов.
Терять мне было нечего, и я снова уставился в легкий разрез платья на ее груди. Бронзовые брови недовольно сошлись на переносице, уголки губ чуть дрогнули. Я приготовился: неначавшийся роман окончился вечной ссылкой. Через пару минут она остановит такси возле моего пансиона и, сухо попрощавшись, растает в темноте.
Но Галатея велела водителю затормозить перед домом фрау Гастнер. Он смотрел на пустынную улицу как обожравшийся сметаной кот на драную уличную кошку. В его украшенных маркизами окнах было такое сытое превосходство, что я вспылил:
– Ладно! Прошу прощения за неудавшийся вечер…
– Руди, – посмотрела она на меня изучающе, – мне сорок два года. В таком возрасте встречи делятся на те, что имеют смысл, и одноразовые. Как, скажем, поездка в метро или в автобусе. В таких я не заинтересована.
От ее откровенности у меня захватило дух. Заикаясь, я пробормотал что-то невнятное, но Галатея остановила меня:
– Сначала подумайте, – поправила она мне пальцами белый платок, надетый вместо галстука.
Меня снова, как гравитацией в центрифуге, стало заливать тяжестью похоти.
«Если она продолжит, – колотилось у меня в висках, – я наброшусь на нее здесь же, сейчас. В такси…» Закрыв глаза, я усилием воли заставив тело застыть.
– Уже подумал, – сказал кто-то вместо меня.
Конечно, не Виртуальный Руди, а Руди-реалист.
– Если для вас это просто очередная интрижка – лучше не надо. Я готова отдать все, и даже больше, но получить хочу тоже все, и нисколько не меньше…
В тот момент я и вправду верил, что ради нее готов согласиться на любое условие.
– И решил, – добавил я, чувствуя, как от нетерпения стало трудно дышать.
Поворот ключа, и мы неслышно прошли по ковру к лифту. Еще один поворот, и очутились в уже знакомой гостиной. Свет Галатея зажгла только в ванной и на ощупь повела меня дальше. Я ничего не слышал, не в состоянии был ни думать, ни говорить. Наверное, этого от меня и ждали. Меня стали осторожно раздевать. Потом уложили. И очень скоро в щекочущем оцепенении ожидания я ощутил охватившую меня всего тяжесть женского таза.
Из легких вырвалась тонна воздуха – недавнее видение вдруг стало реальностью. Переполняя шалеющие ладони своей податливой спелостью, в руки мои двумя долгожданными рыбами вплывали ее груди. Я чуть не взвыл от боли: влажная воронка рта втянула в себя мои губы. И уже погружаясь в вязкий бетон засоса, ощутил влажное и ритмичное дыхание. С всхлипом дышала вагина: прилив-отлив, прилив-отлив…
Впервые в жизни не я трахал кого-то, а кто-то – меня. Гулко. Самозабвенно. Изо всех сил. Словно я был женщиной, а та, которая оседлала меня, – мужчиной. Это одновременно и возбуждало и оскорбляло. А может, – она даже не трахала меня, а приносила в жертву. Или жертвой хотел стать я сам…
Через какое-то время толчки стали еще сильнее, но отрывистее. И, вопреки моим попыткам сдержаться, взбесившаяся карусель вдруг взметнула меня в ослепительно вспыхнувший верх. И уже оттуда, сверху, ошарашенно глядя вниз, на барахтающуюся землю, я услышал сдавленный крик, в который с головой и ответным стоном нырнул сам…
– Руди, – шептала она, гладя меня по плечам и касаясь языком шеи, – только не разочаровывай меня. Ты не пожалеешь!..
ЧАРЛИ
Мой рассказ Руди выслушал с поразительным спокойствием. Пожалуй, даже безразлично. Так, словно я говорил не о его жене, а о посторонней, малознакомой ему женщине.
– Все это ушло и не вернется, Чарли, – сказал он несколько напыщенно. – У меня не осталось даже пепелища, чтобы плакаться на нем. Все исчезло вместе с прежней жизнью.
Я молчал. Не знал, что и сказать. Мы не виделись уже год. Разговаривали только по телефону. А ведь для него мимо проскочили целых двенадцать лет: мой месяц равен его году. За то время, что Руди уехал из Штатов, он, наверное, неузнаваемо изменился. Я сознательно не просил фотографий. Хотел, чтобы в моей памяти он оставался таким, каким я знал его в последние годы.
Разговор оставил неприятный осадок. Вдруг показалось, что даже я, Чарли Стронг, его ближайший друг и двойник, тоже остался в его «прежней жизни». Это бы значило, что я не только потерял единственного близкого мне человека, но еще и остался совершенно один на свете.
По-видимому, он что-то почувствовал. Внезапно голос его стал теплее, даже трогательнее:
– Чарли, к тебе это никакого отношения не имеет. Мы с тобой как были, так и будем в душе близнецами. Пока живы. А насчет Абби – не испытывай никаких угрызений совести… – Я вдруг услышал, что он усмехнулся: – Она ведь могла трахнуться с этим своим судьей, а пришла к тебе. Знаешь, почему? Ей казалось, что так она мне отомстит. Но она ошиблась. Ты помог мне. Поставил последнюю точку.
Руди был прав. Абби руководила запоздалая месть. «Но ты-то, Чарли? – спрашивал я себя. – Разве ты не стал ее соучастником? Не позволил жене самого близкого своего друга надругаться над вашей дружбой? Это грязь, от которой тебе уже не отмыться…»
Конечно, можно попытаться найти себе оправдание. Заглушить совесть тем, что и ты тоже мстил: за друга! Есть, мол, в мужской дружбе нечто такое же сильное, как и в любви. Ведь поведи себя Абби и Джессика с Эрни иначе, Руди бы не уехал на край света, а ты, Чарли, не остался без второй своей половины. Условности и мнимый стыд – самая гибельная ржавчина. Она способна превратить в труху даже металл. Я – врач и знаю лучше других: болезнь не может быть стыдом. Она – несчастье. Во времена варварства позором была проказа, позже – сифилис. Можно привести еще с десяток примеров.
«Не лги», – одергивал я себя. На самом деле все глубже. В какой-то степени – даже пещерней. Потому что все – в тебе самом. Сознайся: ведь на самом деле таким извращенным образом ты хотел доказать себе самому, и Руди в том числе, что вы связаны не только душой, но и телом. Пусть даже через Абби. Кто-нибудь мог бы заподозрить и совершенно чуждый тебе скрыто-гомосексуальный инстинкт…
… Руди молчал. Выждал, как судья перед вынесением важного приговора, время и, наконец, провозгласил:
– Чисто по-человечески я буду рад, если у нее с этим Стивом что-то получится.
Мы попрощались, а я сидел потом еще долго и думал, что Руди подсознательно ведет со мной какой-то тайный, только ему понятный диалог. В чем-то старается мне подражать, подстраивать себя под меня и вместе с тем оставаться сами собой. Но до самого последнего времени он в этом так и не преуспел. Наверное, поэтому ему и кажется, что все свои тридцать два года жизни с Абби он только терял, ничего не приобретая взамен. А раз так – надо, просто необходимо, восполнить дразнящий пробел. Вот он и рвется к свободе. К сексу. К удовольствиям. Пока он еще не познал разочарования. Но он еще обязательно познает его. Копия отличается от оригинала тем, что она создана не автором, а подражателем. И такой всегда будет. В ней нет и не может быть своего. Подлинного. Неподражаемого.
По идее, брак – самая интимная и добровольная форма связи между мужчиной и женщиной. Но интимность кончается там, где начинается зависимость. А тогда нет и не может быть места свободе и равенству. Правда, иногда домашнее рабство – путь к комфорту и беспроблемному существованию. Не надо принимать решений: вся ответственность на другом. Беда только в том, что когда-нибудь все равно наступит момент, когда человек, будь он мужчиной или женщиной, вдруг проснется от долгого хмеля забытья. А проснувшись, с горечью и тоской осознает, что уж слишком высока была цена его удобств. Слишком неоплатима. Выжав свою жертву, как лимон, она оставила только корку.
Для подавляющего числа пар семья на той или иной стадии становится полем боя. И все зависит от того, на чьей стороне победа. Разумеется, ни о воинской чести, ни о чистоте оружия не очень заботится ни одна из сторон. В лучшем случае такие битвы кончаются прекращением огня и вооруженным нейтралитетом. В худшем… К счастью, обычно обе стороны, по опыту, приходят к долгосрочному перемирию, которое иногда нарушается возобновлением огня.
Только вдобавок к этим двум самым распространенным группам примыкает еще одна, и самая малочисленная. Я имею в виду тех, кто никогда не позволяет командовать собой и вместе с тем не стремится подчинить себе другого. Это – племя астронавтов. И я, Чарльз Стронг, бывший эмигрант, а ныне – преуспевающий проктолог, принадлежу к нему. Вот вам, кстати, и причина, почему я остался без семьи…
Меня доконала бессонница. Я даже выкурил, тупо сидя в кресле и глядя в окно, целую сигару. Раньше я себе такого никогда не позволял. Это не помогло. Я принял полтаблетки снотворного. Сон все равно не шел. Не приходил, и все…
«Чарли, Чарли, – пенял я себе, – тебе не кажется, что ты состарился?! Что тебе вдруг стала нужной рядом живая душа? Та, с которой можно не только трахаться, но и согреться в минуту одиночества. Эта паршивка – Селеста тебя проучила: ушла, оставив наедине с пустотой…»
Но и такого рода самооправдание было не очень убедительным, Если начистоту – я просто пытался свалить на нее вину, Разве не потратила Селеста десять лет в тщетной надежде не только служить, но и заслужить чего-то?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31