Наконец мэр оторвался от бумаги: — Мы должны за все поблагодарить одного человека, надеюсь, вы наградите ее громкими аплодисментами. Леди и джентльмены, предоставляю слово миссис Элизабет-Энн Хейл.
Раздался гром рукоплесканий, которые не смолкали, пока Элизабет-Энн пробиралась к помосту, стараясь идти так быстро, насколько могла. Она поднялась на помост, в глазах ее блестели слезы. Несколько раз кивнув головой, она подняла вверх руки.
— Сеньоры, — заговорила она чистым, ясным голосом, сознательно обратившись сначала к той части собравшихся, которые говорили по-испански. Она улыбнулась, ища глазами своих рабочих: — Amigos, друзья! Леди и джентльмены! Я не нахожу слов, чтобы выразить мои чувства, мою благодарность за ваш огромный труд и преданность нашему делу, и веру в успех, без которой была бы невозможна победа. Она была бы невозможна, если бы не долгие часы вашего напряженного труда, которые вы отдали стройке вместе с потом, кровью и слезами. Как часто мы думали, что нам не удастся завершить намеченное, уж очень многое нам мешало. Но мы верили в успех и работали, не жалея сил, поэтому наша мечта и осуществилась. Думаю, эта стройка имела еще одно важное значение. Она показала, что мы можем работать вместе, независимо от того, в какой части города живем. И уже давно пора, как мне кажется, перестать делить город на две части: Квебек и Мексикана-Таун. Это мой город, это ваш город. Это наш общий город.
Голос ее сорвался, по щекам потекли слезы.
— Не знаю, что еще вам сказать, наверное, только то, что я никогда не забуду, что нам удалось сделать всем вместе. Никогда не забуду. Gracias, — прошептала она, — спасибо.
Элизабет-Энн тяжело спустилась с помоста навстречу буре аплодисментов.
— Черт возьми, Харви! — сказал кому-то мэр свистящим шепотом. — Это самая настоящая предвыборная речь, вот что это такое. Мы и оглянуться не успеем, а она уже будет баллотироваться в мэры.
Неожиданно к Элизабет-Энн подошел Карлос Кортес.
— Сеньора, у нас появились две небольшие проблемы.
— Какие? — спросила Элизабет-Энн, поворачиваясь к нему и вытирая слезы.
— Во-первых, вы забыли перерезать ленту. — Он протянул ей ножницы.
— Хорошо, — засмеялась она, — я ее разрежу, а еще что?
— Две машины с приезжими спрашивают комнату. А мы еще не совсем готовы.
— Верно, черт возьми, — сверкнула она глазами. — Проводите их в номера 3 и 4, — прибавила она деловито, потом оба от души расхохотались. Элизабет-Энн посмотрела на ножницы, которые держала, и вернула их Кортесу. — Быстро идите и разрежьте ленту, чтобы приезжие могли войти и зарегистрироваться, а мне надо найти Розу и узнать у нее, куда сложили постельное белье и одеяла.
Наступил вечер. Карлос Кортес повез их в город во взятом напрокат «форде» и подъехал к самым дверям кафе. Элизабет-Энн улыбнулась ему.
— Спасибо, сеньор Кортес, с вашей стороны было очень любезно подвезти нас.
— Не стоит благодарности, миссис Хейл, — пожал он плечами, потом улыбнулся. — Это первый случай за много лет, когда кому-то удалось победить Секстонов и основать новое дело. И первый раз, когда мне удалось показать, на что я способен, помимо простой работы. Я очень рад.
— И я тоже. — Элизабет-Энн повернулась на сиденье. — Выходите, девочки. — Она смотрела, как Регина, Шарлотт-Энн и Ребекка вышли из машины.
— Сеньора? — тихо окликнул ее Кортес.
— Да, — повернулась к нему Элизабет-Энн. Она уже спустила ноги и приготовилась выйти.
— Одну загадку я никак не могу разгадать. Я знаю, что у вас давно кончились деньги. Где вам удалось найти необходимую сумму, чтобы достроить гостиницу?
— Кажется, у меня есть ангел-хранитель, — так же тихо ответила она.
— Да, сеньора, это правда.
— Девочки ждут, — улыбнулась она. И вдруг, подчиняясь внутреннему порыву, наклонилась и поцеловала его в щеку. — Buenas noches, Карлос, — сказала она, впервые называя его по имени. — И спасибо большое.
— Buenas noches, сеньора, — вежливо откликнулся он.
— Нет, — покачала она головой, — Элизабет-Энн.
— Спокойной ночи, Элизабет-Энн, — широко улыбнулся Карлос.
Она стояла и смотрела, как он уехал. Потом глубоко вздохнула и улыбнулась. Первый раз с того дня, как исчез Заккес, ей было хорошо. Она чувствовала, что наконец ожила, но и устала тоже. Смертельно устала.
— Скорее в кровать, — сказала она дочерям.
Они заворчали, но подошли по очереди, поцеловали ее и пожелали спокойной ночи. Потом неохотно поплелись наверх.
Некоторое время Элизабет-Энн стояла на веранде, откинув голову, вдыхая прохладный и чистый ночной воздух. Точно такой же была та последняя ночь, которую она провела с Заккесом. Даже луна светила точно так же.
— Я все сделала как надо? — прошептала в ночь Элизабет-Энн. — Где бы ты ни был, думаю, что сегодня ты бы гордился мною.
Затем медленно, с трудом она стала подниматься по лестнице. Она не помнила случая, чтобы так уставала, как в этот день. Словно все те часы, что она недоспала за прошедшие месяцы, навалились на нее сразу.
Элизабет-Энн заглянула к девочкам — они уже крепко спали. Она вошла к себе в комнату и опустилась на стул у туалетного столика. Вытащив из волос все шпильки, Элизабет-Энн подошла к постели и присела на край. Впервые у нее не хватило сил, чтобы раздеться, даже снять туфли. Глаза ее закрылись, и не успела голова коснуться подушки, как она уже крепко спала.
9
В эту ночь ее снова преследовали кошмары. С шести лет она видела один и тот же страшный сон. С тех пор он никогда не менялся. Всегда один и тот же сон, полный кошмарных видений.
И снова она ловко перелетала с трапеции на трапецию сквозь удивительно чистый воздух. Но на этот раз ее преследовала Дженни. Кожа у нее вся обуглилась, покрылась волдырями и была похожа на потемневшую, частично разглаженную бумагу, которой коснулся огонь. Там, где кожа обгорела, образовались гноящиеся раны, в которых копошились личинки.
Музыка, казалось, доносилась со всех сторон: быстрая, навязчивая, повторяющаяся мелодия ка-лиопы. Темп все ускорялся и ускорялся, и вот мелодия стала уже неузнаваема.
Переносясь с трапеции на трапецию над языками пламени, Элизабет-Энн взглянула вниз, и у нее перехватило дыхание. Целый лес обгоревших опор рушился одна за другой в горящее пекло, а трапеции все раскачивались и раскачивались. Неторопливой молчаливой чередой плыли сквозь пламя плоские изображения знакомых ей людей: Забо, Марики, Заккеса, Граббов, тети. Над головой нависал пышущий нестерпимым жаром огромный солнечный шар. Чем быстрее звучала музыка, тем больше становился огонь. Пламя трещало все громче, его языки окрепли и вздымались выше, чем раньше.
Она оглянулась и увидела, что по пятам, почти настигая ее, гонится Дженни.
— Ты, Элизабет-Энн, ты украла у меня Заккеса и тетю! — вопила Дженни. Ее резкий, пронзительный голос эхом отдавался в окружающей их пустоте. — Ты отняла у меня все, и я сожгу тебя, уродка!
Элизабет-Энн снова бросила взгляд через плечо: Дженни ее настигала, разведя ноги, она балансировала на двух трапециях, в каждой руке у нее было по зажженному факелу, оранжевые языки которого колебались на ветру, отбрасывая жуткие тени на сморщенную кожу ее лица, напоминавшего страшную маску: куски носа и щек отвалились, обнажив распадавшийся череп.
— Лизбет-Энн! — Губы Дженни кривились дьявольской улыбкой, но страшнее всего были ее глаза, вылезшие из орбит. Казалось, горевший в них злобный огонь испепелит Элизабет-Энн.
Дженни изогнулась и без видимых усилий стала быстро приближаться. Факелы трещали и вспыхивали, разбрасывая дождь красных искр. Жар, исходивший от чудовищного пламени, становился невыносимым. Во рту у Элизабет-Энн пересохло и першило.
Вдруг она почувствовала, что не может дышать. Ее легкие готовы были разорваться, она судорожно пыталась вздохнуть, но дышать было нечем. Пламя, сожрав весь кислород, становилось от этого еще яростнее. Элизабет-Энн чувствовала, что если она и не упадет вниз с трапеции в горящий ад, то обязательно умрет от удушья.
Она пыталась дышать глубже, быстрее, отчаяннее.
«Воздуха! Воздуха! Воздуха!» — кричала каждая частица ее тела.
Сон был настолько правдоподобным, что Элизабет-Энн мучительно закашлялась. В горле у нее клокотало, голова металась по подушке, тело сводили судороги, руки неистово колотили по кровати. Она кричала, лихорадочно ловя ртом воздух, но издавала только жалкие всхлипы.
Вдруг она села на постели, совершенно проснувшись. Ощущение было такое, словно она оказалась в раскаленной печке. В комнате было светло, как от тысячи солнц, и слышно было характерное потрескивание. Стены переливались разными цветами: голубым, оранжевым, белым, желтым, а пол стал сплошным морем огня. Языки пламени ползли по стенам, с жадностью лизали обои с пышными розами.
«Я все еще сплю! — думала Элизабет-Энн, в полнейшем недоумении глядя вокруг. — Почему я не могу проснуться?»
Внезапно она почувствовала слабый запах керосина, перебивавший запах гари, и тут до ее сознания дошел весь ужас происходящего.
— О Господи! — вырвалось у Элизабет-Энн. — Это не сон. Моя спальня действительно горит.
Замерев от ужаса, она сжалась в комок, сознавая, что должна спрыгнуть с кровати и броситься к двери. Но не могла двинуться с места. Резкий отчаянный вопль вырвался из ее груди. Что случилось? Почему она словно оцепенела и не может бежать через огонь?
Жар становился все сильнее. Все виделось как в тумане. Вдруг что-то ухнуло. Элизабет-Энн сдавленно крикнула. Танцующие языки пламени подобрались к занавескам, ткань занялась, и пламя с ревом рванулось к потолку.
— Господи! — Она прикрыла лицо от жара. — Я умру, — шептала она, зубы ее громко стучали. — Я и мое дитя умрем в огне.
И, будто услышав это, ребенок в ее чреве отчаянно забился.
Она уткнулась лицом в ладони, по щекам ее текли слезы.
— Господи! Мы оба погибнем в огне из моих кошмарных снов!
И тут среди отвратительного рева и яростного треска огня она услышала другие звуки: отрывистый смех.
— Ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Он был переливчатый, мелодичный, этот смех. Медленно Элизабет-Энн отняла руки от лица. Теперь не страх, а дикий ужас охватил ее. Дженни! Это ее голос. Она где-то недалеко.
Элизабет-Энн повернулась к двери, делая над собой усилие, чтобы смотреть через огонь. Там, в коридоре, в относительной безопасности стояла Дженифер Сью Секстой. Волны жара освещали ее, делая похожей на желто-красный призрак.
Элизабет-Энн в отчаянии оглядывалась по сторонам, ища путь к спасению. Она должна выбраться из этого пекла… должна избавиться от всего ужаса, пока еще не поздно.
— Лизбет-Энн! — пропела Дженни сладким голоском. — Ты умрешь!
— Нет! — вырвался из ее груди отчаянный крик, тот самый, что зрел в ней, когда она спала и ее мучили кошмары. Теперь он вырвался на свободу, и ей стало легче, она могла двигаться. Прошло оцепенение, вызванное страхом. Элизабет-Энн заметалась по кровати, словно птица в клетке, ищущая выход.
«Окно! Нужно добраться до окна! Крыша веранды от окна покатая, я смогу спуститься по ней и спрыгнуть на улицу. Да, окно — это спасение.
Нет, только не окно! Я же беременная, ребенок от сотрясения погибнет или покалечится. И это так же верно, как то, что мы здесь сгорим, если я не выберусь из комнаты».
— Милостивый Боже! — молила Элизабет-Энн. — Я не могу выпрыгнуть в окно, но я не знаю, хватит ли у меня мужества перебраться через горящий пол!
Глядя на нее, Дженни коварно улыбалась.
— Я ждала этого, — пела она. — О, с каким нетерпением я ждала этой минуты!
— Ты сошла с ума, — задыхаясь, рыдала Элизабет-Энн. — Ты помешанная. Почему мы этого не понимали раньше? Ты буйно помешанная!
— Я помешанная, да? — ликовала Дженни, глаза ее метали молнии. — От тебя останется груда пепла, от тебя и от твоего драгоценного ребенка! — Истерические выкрики Дженни заглушали рев пламени, казалось, от них огонь набирал силу и все происходящее представлялось еще более ужасным, отвратительным кошмаром.
— Я должна выбраться отсюда, — бормотала. Элизабет-Энн. — Я должна как-то выбраться.
— Ты всегда боялась огня, а? — насмехалась Дженни. — Эта смерть как раз для тебя. Я бы сказала, очень поэтично.
— О Господи! — простонала в тоске Элизабет-Энн, прижав руку ко рту. — О Господи! — Взгляд ее дико блуждал по комнате. Только кровать еще не была объята пламенем, но через несколько мгновений вспыхнет и она. И что же тогда? Она в ужасе стала царапать ногтями матрац, волосы упали ей на лицо, в глазах застыл смертельный страх. Она не могла спастись через окно, не могла заставить себя броситься через огонь к двери. Она физически не могла это сделать. Все, что угодно, но только не бежать через огонь.
«Этого не может быть на самом деле! — кричало все у нее внутри. — Нет, это неправда. Я просто сплю, это продолжение моего кошмарного сна — вот что это такое!»
В этот момент первые языки пламени добрались до кровати и лизнули простыни.
Элизабет-Энн крепко зажмурилась и, ударяя себя кулаками по лбу, закричала:
— Я должна, должна проснуться!
— Лизбет-Энн, — снова запела Дженни, — закрывай глаза или не закрывай, тебе ничто не поможет. Лизбет-Энн, ты сгоришь!
Элизабет-Энн зажала уши.
— Прекрати! — пронзительно кричала она, неистово тряся головой. — Перестань! Перестань! Перестань!
— Как ты себя чувствуешь, Лизбет-Энн? Тебе не жарко? А дым не мешает? Ты уже чувствуешь запах своей горящей плоти? В цирке тоже так было?
— Перестань!
— О нет, Лизбет-Энн, это слишком чудесно. И вот смотри, не только ты сгоришь в огне. Не ты одна! Посмотри-ка, что есть у Дженни!
Элизабет-Энн медленно открыла глаза. Они слезились, словно в них попал песок. Она взглянула на Дженни.
— Ты видишь, что у меня в руках? — Она подняла канистру. — Еще керосин.
— Помоги мне, Дженни! — взмолилась Элизабет-Энн, прижимая одну руку к животу, другую в отчаянии протягивая к Дженни. — Господи, Дженни, умоляю, помоги мне выбраться отсюда!
— О нет, — с издевкой протянула Дженни. — Ты сгоришь вместе со своим распрекрасным ребенком. Пока, Лизбет-Энн! — Она сделала прощальный жест рукой. — Мне нужно закончить, что я задумала. Я хочу облить керосином спальню твоих милых щенков. Трое их, да? И все мирно спят, как я заметила.
Несмотря на нестерпимый жар, Элизабет-Энн словно обдало ледяным холодом. Ее сковал панический ужас. Дженни собиралась убить не только ее, но и девочек! Она должна как-то защитить их от этого обезумевшего, жаждущего крови создания.
Сердце Элизабет-Энн неистово колотилось, кровь бешено стучала в висках. На мгновение она забыла о бушующем пламени на полу и о горящих стенах. Теперь она знала, что ей делать. В ней проснулся материнский инстинкт, он был сильнее, чем страх в жилах.
С яростным криком Элизабет-Энн метнулась с кровати в тот момент, когда пламя перебросилось на постель. Она ринулась к двери, схватив первое оружие, которое попалось под руку, — это была тетина серебряная щетка для волос. Она даже не почувствовала, насколько горяча была ручка. Думала она только об одном: надо остановить Дженни, любым способом остановить и как можно скорее. Она должна защитить своих детей. Других мыслей у нее не было.
От удивления у Дженни открылся рот, когда из пламени вылетела Элизабет-Энн с занесенной над головой щеткой, которую она со всей силой и быстротой, на какие была способна, обрушила на ее голову. Дженни заметила опасность слишком поздно и не успела уклониться от удара. Вскрикнув, она рухнула на пол, закатив глаза.
Элизабет-Энн помчалась по коридору к спальне дочерей.
— Регина! Ребекка! Шарлотт-Энн! — кричала она изо всех сил, приказывая себе поторопиться. Нужно было спешить, пока пламя не распространилось дальше по дому, отрезая путь к отступлению.
Нужно спешить, пока не взорвалась приготовленная Дженни канистра с керосином.
Девочки не спали, разбуженные криками. Они сидели в кроватях, прижимая к себе одеяла. Когда она открыла дверь, они увидели за ее спиной освещенный отблесками пламени коридор и уставились на мать в безмолвном ужасе.
— Быстрее! — крикнула она. — Чего вы ждете?
Они послушно выбрались из постелей, и Элизабет-Энн увлекла их по коридору мимо пылающего костра, в который превратилась ее спальня, мимо стонавшей на полу Дженни. Их шаги дробью отдались по лестнице.
Сверху долетели мощный треск и грохот, от которых содрогнулся весь дом. На них дождем посыпалась штукатурка. Ребекка с ужасом посмотрела наверх.
— Скорее! — крикнула Элизабет-Энн.
Наконец они оказались на веранде. Свежий прохладный ночной воздух словно добавил им сил. Кашляя и глубоко дыша, они вышли на середину Мейн-стрит, обогнув ярко-красный, сверкающий лаком «кадиллак» Дженни. Все они тяжело дышали.
Никогда еще обычный воздух не казался таким божественно приятным и свежим.
Элизабет-Энн обхватила девочек и прижала их к себе. Они стояли, прильнув друг к другу, и смотрели на верхний этаж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Раздался гром рукоплесканий, которые не смолкали, пока Элизабет-Энн пробиралась к помосту, стараясь идти так быстро, насколько могла. Она поднялась на помост, в глазах ее блестели слезы. Несколько раз кивнув головой, она подняла вверх руки.
— Сеньоры, — заговорила она чистым, ясным голосом, сознательно обратившись сначала к той части собравшихся, которые говорили по-испански. Она улыбнулась, ища глазами своих рабочих: — Amigos, друзья! Леди и джентльмены! Я не нахожу слов, чтобы выразить мои чувства, мою благодарность за ваш огромный труд и преданность нашему делу, и веру в успех, без которой была бы невозможна победа. Она была бы невозможна, если бы не долгие часы вашего напряженного труда, которые вы отдали стройке вместе с потом, кровью и слезами. Как часто мы думали, что нам не удастся завершить намеченное, уж очень многое нам мешало. Но мы верили в успех и работали, не жалея сил, поэтому наша мечта и осуществилась. Думаю, эта стройка имела еще одно важное значение. Она показала, что мы можем работать вместе, независимо от того, в какой части города живем. И уже давно пора, как мне кажется, перестать делить город на две части: Квебек и Мексикана-Таун. Это мой город, это ваш город. Это наш общий город.
Голос ее сорвался, по щекам потекли слезы.
— Не знаю, что еще вам сказать, наверное, только то, что я никогда не забуду, что нам удалось сделать всем вместе. Никогда не забуду. Gracias, — прошептала она, — спасибо.
Элизабет-Энн тяжело спустилась с помоста навстречу буре аплодисментов.
— Черт возьми, Харви! — сказал кому-то мэр свистящим шепотом. — Это самая настоящая предвыборная речь, вот что это такое. Мы и оглянуться не успеем, а она уже будет баллотироваться в мэры.
Неожиданно к Элизабет-Энн подошел Карлос Кортес.
— Сеньора, у нас появились две небольшие проблемы.
— Какие? — спросила Элизабет-Энн, поворачиваясь к нему и вытирая слезы.
— Во-первых, вы забыли перерезать ленту. — Он протянул ей ножницы.
— Хорошо, — засмеялась она, — я ее разрежу, а еще что?
— Две машины с приезжими спрашивают комнату. А мы еще не совсем готовы.
— Верно, черт возьми, — сверкнула она глазами. — Проводите их в номера 3 и 4, — прибавила она деловито, потом оба от души расхохотались. Элизабет-Энн посмотрела на ножницы, которые держала, и вернула их Кортесу. — Быстро идите и разрежьте ленту, чтобы приезжие могли войти и зарегистрироваться, а мне надо найти Розу и узнать у нее, куда сложили постельное белье и одеяла.
Наступил вечер. Карлос Кортес повез их в город во взятом напрокат «форде» и подъехал к самым дверям кафе. Элизабет-Энн улыбнулась ему.
— Спасибо, сеньор Кортес, с вашей стороны было очень любезно подвезти нас.
— Не стоит благодарности, миссис Хейл, — пожал он плечами, потом улыбнулся. — Это первый случай за много лет, когда кому-то удалось победить Секстонов и основать новое дело. И первый раз, когда мне удалось показать, на что я способен, помимо простой работы. Я очень рад.
— И я тоже. — Элизабет-Энн повернулась на сиденье. — Выходите, девочки. — Она смотрела, как Регина, Шарлотт-Энн и Ребекка вышли из машины.
— Сеньора? — тихо окликнул ее Кортес.
— Да, — повернулась к нему Элизабет-Энн. Она уже спустила ноги и приготовилась выйти.
— Одну загадку я никак не могу разгадать. Я знаю, что у вас давно кончились деньги. Где вам удалось найти необходимую сумму, чтобы достроить гостиницу?
— Кажется, у меня есть ангел-хранитель, — так же тихо ответила она.
— Да, сеньора, это правда.
— Девочки ждут, — улыбнулась она. И вдруг, подчиняясь внутреннему порыву, наклонилась и поцеловала его в щеку. — Buenas noches, Карлос, — сказала она, впервые называя его по имени. — И спасибо большое.
— Buenas noches, сеньора, — вежливо откликнулся он.
— Нет, — покачала она головой, — Элизабет-Энн.
— Спокойной ночи, Элизабет-Энн, — широко улыбнулся Карлос.
Она стояла и смотрела, как он уехал. Потом глубоко вздохнула и улыбнулась. Первый раз с того дня, как исчез Заккес, ей было хорошо. Она чувствовала, что наконец ожила, но и устала тоже. Смертельно устала.
— Скорее в кровать, — сказала она дочерям.
Они заворчали, но подошли по очереди, поцеловали ее и пожелали спокойной ночи. Потом неохотно поплелись наверх.
Некоторое время Элизабет-Энн стояла на веранде, откинув голову, вдыхая прохладный и чистый ночной воздух. Точно такой же была та последняя ночь, которую она провела с Заккесом. Даже луна светила точно так же.
— Я все сделала как надо? — прошептала в ночь Элизабет-Энн. — Где бы ты ни был, думаю, что сегодня ты бы гордился мною.
Затем медленно, с трудом она стала подниматься по лестнице. Она не помнила случая, чтобы так уставала, как в этот день. Словно все те часы, что она недоспала за прошедшие месяцы, навалились на нее сразу.
Элизабет-Энн заглянула к девочкам — они уже крепко спали. Она вошла к себе в комнату и опустилась на стул у туалетного столика. Вытащив из волос все шпильки, Элизабет-Энн подошла к постели и присела на край. Впервые у нее не хватило сил, чтобы раздеться, даже снять туфли. Глаза ее закрылись, и не успела голова коснуться подушки, как она уже крепко спала.
9
В эту ночь ее снова преследовали кошмары. С шести лет она видела один и тот же страшный сон. С тех пор он никогда не менялся. Всегда один и тот же сон, полный кошмарных видений.
И снова она ловко перелетала с трапеции на трапецию сквозь удивительно чистый воздух. Но на этот раз ее преследовала Дженни. Кожа у нее вся обуглилась, покрылась волдырями и была похожа на потемневшую, частично разглаженную бумагу, которой коснулся огонь. Там, где кожа обгорела, образовались гноящиеся раны, в которых копошились личинки.
Музыка, казалось, доносилась со всех сторон: быстрая, навязчивая, повторяющаяся мелодия ка-лиопы. Темп все ускорялся и ускорялся, и вот мелодия стала уже неузнаваема.
Переносясь с трапеции на трапецию над языками пламени, Элизабет-Энн взглянула вниз, и у нее перехватило дыхание. Целый лес обгоревших опор рушился одна за другой в горящее пекло, а трапеции все раскачивались и раскачивались. Неторопливой молчаливой чередой плыли сквозь пламя плоские изображения знакомых ей людей: Забо, Марики, Заккеса, Граббов, тети. Над головой нависал пышущий нестерпимым жаром огромный солнечный шар. Чем быстрее звучала музыка, тем больше становился огонь. Пламя трещало все громче, его языки окрепли и вздымались выше, чем раньше.
Она оглянулась и увидела, что по пятам, почти настигая ее, гонится Дженни.
— Ты, Элизабет-Энн, ты украла у меня Заккеса и тетю! — вопила Дженни. Ее резкий, пронзительный голос эхом отдавался в окружающей их пустоте. — Ты отняла у меня все, и я сожгу тебя, уродка!
Элизабет-Энн снова бросила взгляд через плечо: Дженни ее настигала, разведя ноги, она балансировала на двух трапециях, в каждой руке у нее было по зажженному факелу, оранжевые языки которого колебались на ветру, отбрасывая жуткие тени на сморщенную кожу ее лица, напоминавшего страшную маску: куски носа и щек отвалились, обнажив распадавшийся череп.
— Лизбет-Энн! — Губы Дженни кривились дьявольской улыбкой, но страшнее всего были ее глаза, вылезшие из орбит. Казалось, горевший в них злобный огонь испепелит Элизабет-Энн.
Дженни изогнулась и без видимых усилий стала быстро приближаться. Факелы трещали и вспыхивали, разбрасывая дождь красных искр. Жар, исходивший от чудовищного пламени, становился невыносимым. Во рту у Элизабет-Энн пересохло и першило.
Вдруг она почувствовала, что не может дышать. Ее легкие готовы были разорваться, она судорожно пыталась вздохнуть, но дышать было нечем. Пламя, сожрав весь кислород, становилось от этого еще яростнее. Элизабет-Энн чувствовала, что если она и не упадет вниз с трапеции в горящий ад, то обязательно умрет от удушья.
Она пыталась дышать глубже, быстрее, отчаяннее.
«Воздуха! Воздуха! Воздуха!» — кричала каждая частица ее тела.
Сон был настолько правдоподобным, что Элизабет-Энн мучительно закашлялась. В горле у нее клокотало, голова металась по подушке, тело сводили судороги, руки неистово колотили по кровати. Она кричала, лихорадочно ловя ртом воздух, но издавала только жалкие всхлипы.
Вдруг она села на постели, совершенно проснувшись. Ощущение было такое, словно она оказалась в раскаленной печке. В комнате было светло, как от тысячи солнц, и слышно было характерное потрескивание. Стены переливались разными цветами: голубым, оранжевым, белым, желтым, а пол стал сплошным морем огня. Языки пламени ползли по стенам, с жадностью лизали обои с пышными розами.
«Я все еще сплю! — думала Элизабет-Энн, в полнейшем недоумении глядя вокруг. — Почему я не могу проснуться?»
Внезапно она почувствовала слабый запах керосина, перебивавший запах гари, и тут до ее сознания дошел весь ужас происходящего.
— О Господи! — вырвалось у Элизабет-Энн. — Это не сон. Моя спальня действительно горит.
Замерев от ужаса, она сжалась в комок, сознавая, что должна спрыгнуть с кровати и броситься к двери. Но не могла двинуться с места. Резкий отчаянный вопль вырвался из ее груди. Что случилось? Почему она словно оцепенела и не может бежать через огонь?
Жар становился все сильнее. Все виделось как в тумане. Вдруг что-то ухнуло. Элизабет-Энн сдавленно крикнула. Танцующие языки пламени подобрались к занавескам, ткань занялась, и пламя с ревом рванулось к потолку.
— Господи! — Она прикрыла лицо от жара. — Я умру, — шептала она, зубы ее громко стучали. — Я и мое дитя умрем в огне.
И, будто услышав это, ребенок в ее чреве отчаянно забился.
Она уткнулась лицом в ладони, по щекам ее текли слезы.
— Господи! Мы оба погибнем в огне из моих кошмарных снов!
И тут среди отвратительного рева и яростного треска огня она услышала другие звуки: отрывистый смех.
— Ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Он был переливчатый, мелодичный, этот смех. Медленно Элизабет-Энн отняла руки от лица. Теперь не страх, а дикий ужас охватил ее. Дженни! Это ее голос. Она где-то недалеко.
Элизабет-Энн повернулась к двери, делая над собой усилие, чтобы смотреть через огонь. Там, в коридоре, в относительной безопасности стояла Дженифер Сью Секстой. Волны жара освещали ее, делая похожей на желто-красный призрак.
Элизабет-Энн в отчаянии оглядывалась по сторонам, ища путь к спасению. Она должна выбраться из этого пекла… должна избавиться от всего ужаса, пока еще не поздно.
— Лизбет-Энн! — пропела Дженни сладким голоском. — Ты умрешь!
— Нет! — вырвался из ее груди отчаянный крик, тот самый, что зрел в ней, когда она спала и ее мучили кошмары. Теперь он вырвался на свободу, и ей стало легче, она могла двигаться. Прошло оцепенение, вызванное страхом. Элизабет-Энн заметалась по кровати, словно птица в клетке, ищущая выход.
«Окно! Нужно добраться до окна! Крыша веранды от окна покатая, я смогу спуститься по ней и спрыгнуть на улицу. Да, окно — это спасение.
Нет, только не окно! Я же беременная, ребенок от сотрясения погибнет или покалечится. И это так же верно, как то, что мы здесь сгорим, если я не выберусь из комнаты».
— Милостивый Боже! — молила Элизабет-Энн. — Я не могу выпрыгнуть в окно, но я не знаю, хватит ли у меня мужества перебраться через горящий пол!
Глядя на нее, Дженни коварно улыбалась.
— Я ждала этого, — пела она. — О, с каким нетерпением я ждала этой минуты!
— Ты сошла с ума, — задыхаясь, рыдала Элизабет-Энн. — Ты помешанная. Почему мы этого не понимали раньше? Ты буйно помешанная!
— Я помешанная, да? — ликовала Дженни, глаза ее метали молнии. — От тебя останется груда пепла, от тебя и от твоего драгоценного ребенка! — Истерические выкрики Дженни заглушали рев пламени, казалось, от них огонь набирал силу и все происходящее представлялось еще более ужасным, отвратительным кошмаром.
— Я должна выбраться отсюда, — бормотала. Элизабет-Энн. — Я должна как-то выбраться.
— Ты всегда боялась огня, а? — насмехалась Дженни. — Эта смерть как раз для тебя. Я бы сказала, очень поэтично.
— О Господи! — простонала в тоске Элизабет-Энн, прижав руку ко рту. — О Господи! — Взгляд ее дико блуждал по комнате. Только кровать еще не была объята пламенем, но через несколько мгновений вспыхнет и она. И что же тогда? Она в ужасе стала царапать ногтями матрац, волосы упали ей на лицо, в глазах застыл смертельный страх. Она не могла спастись через окно, не могла заставить себя броситься через огонь к двери. Она физически не могла это сделать. Все, что угодно, но только не бежать через огонь.
«Этого не может быть на самом деле! — кричало все у нее внутри. — Нет, это неправда. Я просто сплю, это продолжение моего кошмарного сна — вот что это такое!»
В этот момент первые языки пламени добрались до кровати и лизнули простыни.
Элизабет-Энн крепко зажмурилась и, ударяя себя кулаками по лбу, закричала:
— Я должна, должна проснуться!
— Лизбет-Энн, — снова запела Дженни, — закрывай глаза или не закрывай, тебе ничто не поможет. Лизбет-Энн, ты сгоришь!
Элизабет-Энн зажала уши.
— Прекрати! — пронзительно кричала она, неистово тряся головой. — Перестань! Перестань! Перестань!
— Как ты себя чувствуешь, Лизбет-Энн? Тебе не жарко? А дым не мешает? Ты уже чувствуешь запах своей горящей плоти? В цирке тоже так было?
— Перестань!
— О нет, Лизбет-Энн, это слишком чудесно. И вот смотри, не только ты сгоришь в огне. Не ты одна! Посмотри-ка, что есть у Дженни!
Элизабет-Энн медленно открыла глаза. Они слезились, словно в них попал песок. Она взглянула на Дженни.
— Ты видишь, что у меня в руках? — Она подняла канистру. — Еще керосин.
— Помоги мне, Дженни! — взмолилась Элизабет-Энн, прижимая одну руку к животу, другую в отчаянии протягивая к Дженни. — Господи, Дженни, умоляю, помоги мне выбраться отсюда!
— О нет, — с издевкой протянула Дженни. — Ты сгоришь вместе со своим распрекрасным ребенком. Пока, Лизбет-Энн! — Она сделала прощальный жест рукой. — Мне нужно закончить, что я задумала. Я хочу облить керосином спальню твоих милых щенков. Трое их, да? И все мирно спят, как я заметила.
Несмотря на нестерпимый жар, Элизабет-Энн словно обдало ледяным холодом. Ее сковал панический ужас. Дженни собиралась убить не только ее, но и девочек! Она должна как-то защитить их от этого обезумевшего, жаждущего крови создания.
Сердце Элизабет-Энн неистово колотилось, кровь бешено стучала в висках. На мгновение она забыла о бушующем пламени на полу и о горящих стенах. Теперь она знала, что ей делать. В ней проснулся материнский инстинкт, он был сильнее, чем страх в жилах.
С яростным криком Элизабет-Энн метнулась с кровати в тот момент, когда пламя перебросилось на постель. Она ринулась к двери, схватив первое оружие, которое попалось под руку, — это была тетина серебряная щетка для волос. Она даже не почувствовала, насколько горяча была ручка. Думала она только об одном: надо остановить Дженни, любым способом остановить и как можно скорее. Она должна защитить своих детей. Других мыслей у нее не было.
От удивления у Дженни открылся рот, когда из пламени вылетела Элизабет-Энн с занесенной над головой щеткой, которую она со всей силой и быстротой, на какие была способна, обрушила на ее голову. Дженни заметила опасность слишком поздно и не успела уклониться от удара. Вскрикнув, она рухнула на пол, закатив глаза.
Элизабет-Энн помчалась по коридору к спальне дочерей.
— Регина! Ребекка! Шарлотт-Энн! — кричала она изо всех сил, приказывая себе поторопиться. Нужно было спешить, пока пламя не распространилось дальше по дому, отрезая путь к отступлению.
Нужно спешить, пока не взорвалась приготовленная Дженни канистра с керосином.
Девочки не спали, разбуженные криками. Они сидели в кроватях, прижимая к себе одеяла. Когда она открыла дверь, они увидели за ее спиной освещенный отблесками пламени коридор и уставились на мать в безмолвном ужасе.
— Быстрее! — крикнула она. — Чего вы ждете?
Они послушно выбрались из постелей, и Элизабет-Энн увлекла их по коридору мимо пылающего костра, в который превратилась ее спальня, мимо стонавшей на полу Дженни. Их шаги дробью отдались по лестнице.
Сверху долетели мощный треск и грохот, от которых содрогнулся весь дом. На них дождем посыпалась штукатурка. Ребекка с ужасом посмотрела наверх.
— Скорее! — крикнула Элизабет-Энн.
Наконец они оказались на веранде. Свежий прохладный ночной воздух словно добавил им сил. Кашляя и глубоко дыша, они вышли на середину Мейн-стрит, обогнув ярко-красный, сверкающий лаком «кадиллак» Дженни. Все они тяжело дышали.
Никогда еще обычный воздух не казался таким божественно приятным и свежим.
Элизабет-Энн обхватила девочек и прижала их к себе. Они стояли, прильнув друг к другу, и смотрели на верхний этаж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39