— Разве работа в коммуне не займет все твое время?
— Полная занятость — иллюзия, как и большая любовь. Я всегда встречалась с двумя-тремя парнями одновременно, и ничего, еще и на работу оставалось время.
— Попытка не пытка, но расскажи мне поподробнее.
— Монте-Альто — чуть больше ста километров, не тронутых цивилизацией, — идеальное место для отдыха и прогулок. Достойным людям не нужно одобрения святых, чтобы делать добрые дела. Помогать наркоманам и алкоголикам — не значит превратиться в отшельника и затеряться в песках Сахары. Я хочу помогать людям, кто мне может запретить это? Я найду способ, как совместить приятное с полезным.
— Вот отсюда поподробнее, пожалуйста.
— Щедрость не принято выпячивать. Часто у него бывают неприятности. Если моя известность сможет ему хоть как-то помочь, отлично. Я решила бороться со злом и несчастьями других всеми возможными способами.
— Я вижу, ты все хорошо обдумала, прежде чем идти к дону Джузеппе. Ты — клинический случай, Лаура, я умываю руки. У тебя как будто шило в заднице, поверить не могу, что ты уже час спокойно сидишь на стуле.
— Если быть точной — только сорок минут. И мне пора.
— Дай мне знать, чем все закончится.
— Все закончится великолепно, я чувствую.
Глава шестая
ОН шел домой, хотя у него не было никакого желания идти домой. Он возвращался в «любовное гнездышко»: восемьдесят квадратных метров, заставленных всяким хламом. Эта квартира подошла бы Леле — его младшему сыну, а не известному журналисту шестидесяти лет. Начинать все сначала: нанимать прислугу, покупать мебель, выбирать ковры и обои — какой абсурд! Ох, не ценил он инерцию и способность человека адаптироваться даже к тому, что ему не нравится, что он уже и не помнит, как выбирал. Ценил бы — жил бы сейчас припеваючи, не мучаясь чувством вины и не горюя по безвозвратно утерянному благополучию. Жил бы с нелюбимой женой, с бестолковыми сыновьями, в удобной квартире, где ему все давно разонравилось. Взглянув на свою жизнь со стороны, он увидел, что он — неудачник. А что такое семья? Панацея, лучшее оправдание жизненным промахам, бесформенное образование, которое со временем обретает гармонию: жертвы не мучаются чувством вины. Вот почему ни один мужчина не бросит вдруг свое железное алиби — семью. Вот почему многие женщины, отказавшись от утопичной идеи создать идеальную семью, начинают жить свободно и счастливо. Ад еле, например, отлично проводит время в окружении толпы воздыхателей. Безумие какое-то! Действительность превзошла все предположения. Естественно, победила женщина, она практичнее и умнее в житейских делах. Аделе всегда знала, чего хочет, в то время как он не понимал уже ничего — ни насчет прошлого, ни насчет будущего. Господи, как сложно жить на свете! Он не стал ни большим писателем, ни хорошим редактором; он носился со своими амбициями, только чтобы отвлечься от скуки повседневности, и, думая, что забавляется, наделал столько глупостей! Многие считали его тщеславной пустышкой. Но как бы там ни было, разве может один-единственный поступок свести на нет всю жизнь? Есть ли на свете хоть один человек, который знает, как надо жить? Взять хотя бы эту самоуверенную дурочку Серени, что назвала его старым жмотом. Удалось ли ей избежать банальности жизни? Эту роскошную девицу видно издалека: она как светофор. Свита совершенно не интересующих ее поклонников прет на красный, будучи уверены, что горит зеленый — классический пример взаимного непонимания полов. Сразу видно, что Лаура несчастлива или из-за невозможности любви, или (что еще хуже) из-за погибшего возлюбленного (дорогой Стефано — еще один самонадеянный юнец). Вывод простой: в один прекрасный день все мы встаем перед выбором: продолжать кривляться дальше или получить ножом в живот. Аделе со своими деньгами превратила его жизнь в многолетнее пиршество, на котором они обжирались с утра до вечера, не задумываясь, что празднуют и кого чествуют, но без нее он почувствовал себя одиноким, никому не нужным и неубедительным. Если теперь не нужно отдавать себя жене и детям, то что ему с собой делать? Если он не муж и не отец, то кто он, черт возьми? Иисус на кресте, распятый собственной несостоятельностью. Вот почему он влюбился в Марию-Розу: она заставила его почувствовать себя важным, живым, интересным и реализовавшимся. Но недолго им пришлось обманываться. Их любовь была спровоцирована притупившимися чувствами к законным супругам. Их роман развивался независимо от его воли. Какой нормальный человек бросится в пучину новой страсти без спасательного круга на склоне лет? Молодец Аделе! Руководствуясь своей примитивной мудростью, попала в самое яблочко: она знала, что в итоге в дерьме окажется именно он, свалившись с небес на самое дно своей новой любви, так быстро превратившейся в привычку. Она осталась в своей изящно обставленной квартире с кухней, полной запасов на черный день; с глупыми детьми, которые всегда останутся детьми (а значит, всегда будут приятнее чужих дураков), с друзьями, всегда предпочитавшими вкусные пироги Аделе словесному поносу Марии-Розы. Господи, сколько она говорит! Ее рот никогда не закрывается, даже сейчас, когда она сама понимает, что надо помолчать, а не изливать обиду на жизнь, столь не похожую на мечты. Почему у них ничего не получилось? Почему им не удалось насладиться свободой и счастьем, раз в жизни вырвавшись из цепких лап супружества? Он вставил ключ в замочную скважину с таким чувством, как будто за дверью его ждет враг.
Враг, который считает, что его обокрали, и очень на это зол; враг, еще не привыкший к наркотику лжи и не усмиренный ежедневными сценами. Поскольку жизнь — это комедия, нужно хорошо выучить роли, чтобы достигнуть вожделенного компромисса. Пока что он и Мария-Роза были дилетантами, неофитами, актерами, только что поступившими в театр, они не знали, куда девать руки, и не умели декламировать; они еще не поставили собственную пьесу. Безграмотные, совершенно беспомощные, они просто не могли прочесть своих реплик. Два отчаявшихся человека не знали, что им делать: плакать или смеяться.
Глава седьмая
Наконец-то она приехала, куда нужно. Гадкий утенок превратился в лебедя: часто мы бываем несчастны просто потому, что ошибаемся адресом. Бодрым шагом она пересекла парк, фауну которого в тот день представляли одинокие люди с собаками, фанаты пешей ходьбы, влюбленные парочки, мрачные пенсионеры, шатающиеся без дела подростки и обедающие на воздухе служащие. Вот и коровник-место, где людские кошмары превращались в воспоминания и жизнь возрождалась из пепла. А вот и он сам: дон Джузеппе обедал во внутреннем дворике и наслаждался зимним солнцем в компании нескольких детей и воспитателей. Казалось, он совсем не удивился, увидев Лауру, хотя вид у него был довольный.
— Все же решилась навестить меня? Я тебя уже заждался.
— Женщинам, чтобы собраться, нужно столько всего сделать, что страшно подумать.
— Поешь с нами? Только придется довольствоваться курицей. Это уже трехсотая за зиму, мы ведь здесь живем на пожертвования, выбирать не приходится.
— Я обожаю курицу! Пахнет вкусно!
— Молодец, скажи это нашему повару Альфонсо, он сейчас на грани нервного срыва. Вчера он предложил нам разнообразия ради приготовить курицу по-флотски, представляешь?
— Необходимость оттачивает ум.
— Иногда. Давай пересядем за тот столик у окна? Там и поговорим.
— Отлично.
— Ну, что расскажешь?
— Расскажу, что уезжаю.
— Куда?
— На виллу Гуэрри в Монте-Альто, где собираюсь осесть и помочь тебе с твоей новой коммуной, если ты, конечно, меня возьмешь… Мы с тобой на «ты»?
— Разумеется, я же не могу взять незнакомую женщину.
— Это значит «да»? Заметано? Так быстро? Мы даже курицу попробовать не успели.
— У тебя странное представление о делах, Лаура. Ты понимаешь, что тебе придется вести совсем другую жизнь? Управлять коммуной — нешуточное дело.
— Я справлюсь с любыми трудностями, не бойся, я тебя не подведу. Все эти месяцы я держала связь с Тоеской и Гуэрри.
— Действовала втихаря…
— Нет, просто, прежде чем говорить с тобой, хотела убедиться, что мои намерения серьезны… даже если могу гарантировать свое участие только в настоящем, а не в будущем.
— Чтобы что-то сделать, настоящего вполне достаточно. Часто люди вообще ничего не делают, боясь быть непоследовательными. Передумать можно всегда.
— Я чувствовала, что смогу тебя убедить. Ты такой же безумец, как я, если не больше!
— Я решил назвать виллу Гуэрри «Сумасшедший дом». Тебе нравится?
— «Сумасшедший дом»? Да, очень мило, Стефано бы понравилось.
— Стефано?
— Мой муж, он умер семь лет назад.
— Он бы гордился тобой сейчас.
— Наверное. Думаю, что да. А может, и нет, он обычно притормаживал меня, когда я слишком увлекалась.
— Лаура, ты прекрасно знаешь, нельзя начинать никакое дело, не загоревшись. Многие считают нас, священников, слегка чокнутыми, странноватыми.
— Почему?
Потому что это правда. Разве можно, будучи в здравом рассудке, бороться с наркоманией, помогать сиротам, спасать от смерти замерзающих на улице бомжей, ясно представляя себе масштабы трагедии и свои ничтожные возможности? Нет, для этого нужно зажмурить глаза, вооружиться безусловной верой в себя, в людскую доброту и щедрость и более всего в Божественное Провидение.
— Возможно, в первую очередь нужно избавиться от собственного перфекционизма, впасть в состояние наивности и простодушия, и тогда никакая реальность тебя не победит.
— Да. Делаешь вид, что не замечаешь ее и не понимаешь, — и вдруг начинаешь преодолевать ее легко, без усилий. Вот так и получаются чудеса. Вот тебе объяснение чуда святого Януария! Например, как ты объяснишь тот факт, что чем больше у нас нуждающихся, тем больше у нас еды?
— Не знаю. Может, вы заговорили банкиров на щедрость?
— Почти. Просто тому, кто нам помогает, не нужен очередной святой мученик постмодернистского разлива.
— Сколько у тебя коммун?
— По всей Италии — сорок. С «Сумасшедшим домом» будет сорок одна.
— Так как ты поступишь со мной?
— Когда ко мне приходит кто-то с твоей решимостью, с твоей честностью, я не могу не поверить такому человеку. Я не анализирую, и логика здесь ни при чем. Я доверяю своей интуиции. Ты знаешь, что я могу платить тебе только символически?
— Мне не нужна зарплата. Жить в «Сумасшедшем доме» не слишком разорительно. Я буду продолжать вести рубрику, сдавать дом в Милане и получать проценты от продажи моих книг. В Монте-Альто мне этого хватит с лихвой.
— Я знал, что ты так скажешь. Видишь, какая интуиция?
— Ты действительно во всех так уверен?
— Нет, иногда я не уверен даже в себе, но если не рисковать, не экспериментировать, не ошибаться, мы никогда не сдвинемся с места.
— И никогда не перестанем ругать все вокруг, включая эту курицу, которая, кстати, жестковата… Никогда не перестанем жаловаться и сетовать на то, что от нас ничего не зависит.
— Жизнь — это испытание терпения, а не ума. Запомни это, Лаура. Когда ты теряешь что-то важное и дорогое, то чувствуешь усталость и подавленность, и тебе хочется все бросить, опустить руки… Ты можешь так и сделать, ничего страшного. Во всяком случае, ты пыталась что-то сделать. Или ты вдруг понимаешь, что тебя использовали, увидев, какая пропасть лежит между идеей и ее воплощением.
Да, дон, так и есть. Я отлично знаю, как трудно жить на свете, но сейчас мне бы хотелось сосредоточиться на нашем проекте. Я чувствую, что, как никогда, полна сил. Я слишком долго переживала свой кризис, и за это время на свет вылупились несколько позитивных решений: я хочу наладить нормальную жизнь в коммуне, хочу жить и работать там, а не блистать на улице Дамаске
— Добавишь что-нибудь к бесплатному энтузиазму?
— Да. Я собираюсь втянуть в это дело писателей, режиссеров, музыкантов. Организуем спектакли и стажировки для детей, чтобы они могли развивать свои способности.
— Отличная мысль. Многие начинают принимать наркотики оттого, что им нечем заняться, некуда пойти. Только не думай, что все сразу получится: в борьбе с неуверенностью, скукой, пассивностью и отчаянием недостаточно бывает одного средства.
— Часть дома я бы переделала под гостиницу, чтобы принимать там друзей и знакомых за деньги. Вот увидишь, они будут записываться за полгода, чтобы отдохнуть в таком месте. Ведь в этом месте сконцентрировано столько положительной энергии, энергии возрождения! Подумай, люди платят миллионы за отдых в ужасающих beauty farm…
— Достижения западного прогресса…
— Вот увидишь, моя деятельность вдохновит детей, они увидят, что можно быть честолюбивым, но добрым, зарабатывать деньги и при этом оставаться хорошим человеком. Ведь часто дети видят взрослых такими, какие они есть, — бессовестными карьеристами, и это их отвращает.
— В чем ты не испытываешь недостатка, так это в уверенности, Лаура.
— Ты прав, дон. Я эгоцентрична и высокомерна, ты должен это знать.
— Теперь знаю. Я сказал тебе, что священники слегка чокнутые, но не совсем же. В любом случае, есть грехи и пострашней высокомерия. А тот, кто верит в себя, верит и в свою способность помочь другим.
— Сколько человек поселится там сразу?
— Помещение довольно небольшое: пока у нас нет денег на ремонт и перестройку. Сейчас там хватит места на шестнадцать человек, но мы повезем туда двенадцать.
— Почему?
— Ты оглянуться не успеешь, как их окажется как минимум восемнадцать. Причем эти трое или четверо детей, которые придут сами, не смогут заплатить ни евро. Однажды ты просто увидишь их у ворот, они будут просить помощи, и не сможешь им отказать.
— Разве нет определенного порядка вступления в коммуну?
— Конечно, есть, но он длинный и сложный. Помогать людям не так-то просто, бюрократия — страшная вещь. Короче говоря, мы принимаем каждого, кто постучит в нашу дверь. Не зря же мы полусумасшедшие священники!
— На что я могу там рассчитывать?
На двоих воспитателей — они переезжают из одной коммуны в другую, у них огромный опыт; на психолога, на одну волонтерку (она будет готовить и убираться) и на Паолетту — единственную свободную сейчас секретаршу. Тебе нужно будет организовать прием новых добровольцев, заинтересовать местных жителей и решить все административные вопросы с мэром и его помощниками. Последнее невероятно скучно.
— Хорошее начало… Можем ли мы рассчитывать на что-нибудь, кроме государственных субсидий?
— Все зависит от тебя. Вдруг ты сможешь сделать наш «Сумасшедший дом» прибыльным? Мне никогда это не удавалось!
— У меня уже давно в голове вертится мысль о благотворительном рынке, я даже написала об этом мэру Милана, но он не ответил. Идея такая: у богатых женщин шкафы ломятся от дорогой одежды, они почти никогда не надевают одно и то же платье дважды. На складах фирменных магазинов полно непроданной одежды прошлых сезонов. Мы заберем у них все это и будем продавать у себя на рынке. Из тканей можно шить сумки, шарфы, подушки, скатерти — ведь девушкам нужно получать профессию? Устроим собственную мастерскую!
— Лаура, подростки в состоянии дезинтоксикации нестабильны и неуравновешенны, им нельзя давать денег, а чувства ответственности они просто не вынесут. Все это ты скоро поймешь сама, а сейчас притормози немного свой творческий порыв и сконцентрируйся на каком-нибудь одном проекте. Со временем организуешь и рынок, и мастерскую. Таким, как ты, я обычно предоставляю полную свободу действий!
— Тогда я съезжу в Монте-Альто на несколько дней, посмотрю, что там происходит, уточню количество комнат, выберу место под магазин и начну разбирать свою квартиру. Там столько барахла, что можно всю деревню одеть.
— Тебе нужна помощь при переезде?
— Да, но пока я еще не решила, что повезу с собой. Забыла рассказать про рекламу, я могла бы рекламировать наш дом на телевидении, когда буду представлять свою книгу против пластической хирургии.
— Осторожно. Они будут провоцировать тебя на неосторожные высказывания, будут ловить на оговорках и упрекать в том, что ты занимаешься саморекламой.
— Пусть говорят, что хотят. Чужое мнение меня никогда не интересовало, в этом плане я непрошибаемая… Это твои слова!
— Я их отлично помню. Твое интервью — одно из немногих, в которых я узнал себя. Прочитал и сказал: «Вот это я!»
— Сколько всего ты мне еще должен рассказать!
— Подумай лучше о себе, Лаура. Подумай о том, что теперь ты будешь смотреть на мир, катаясь на сломанном велосипеде. Ноябрь уже заканчивается. Ты успеешь организовать достойное Рождество нашим ребяткам?
— Более чем достойное, повеселимся на славу!
— А теперь принимайся за свою курицу, она совсем остыла!
Глава восьмая
Обычный ресторан, куда приводят женщин, прежде чем переспать с ними: приглушенный свет, отличное рыбное меню, дорогие вина, внимательный, но не навязчивый официант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15