Конечно, в тот вечер ее не было в городе, и мы были предоставлены сами себе. В нашем распоряжении был сад и весь дом с четырьмя спальнями наверху — для тех, кого интересовала именно эта сторона вечеринки.
Я много танцевала и, хотя знала почти все слова песен, никогда не напевала их, а только изредка мурлыкала в такт мелодии, чтобы не раздражать партнера.
Понемногу пары разбрелись кто куда — некоторые направились в сад, другие — поднялись наверх. Ганс Хенрик как всегда много пил и быстро заснул. Верти я долго не видела, но потом она вдруг вернулась вместе с Уильямом и станцевала с ним степ. Это был один из самых шикарных парней в нашей компании, папа разрешал ему брать свою машину, даже на вечера. Может, они уезжали покататься, а может, проводили время наверху. Впрочем, меня это мало интересовало, пока звучала музыка и можно было танцевать.
— Развлекаешься? — бросила мне Верти.
— Да, все замечательно!
Парня, с которым я танцевала, звали Мортон, — он был старшим из нас. Ему уже исполнилось девятнадцать, и в его лице всегда было что-то мрачно-серьезное, но, боже, как он вел партнершу! В какой-то момент мне даже показалось, что это не я порхаю по комнате, а кто-то другой — более легкий, элегантный, красивый. Потом народ направился на кухню резать сандвичи, и гостиная почти опустела.
И вдруг я обнаружила, что сижу у Мортона на коленях в огромном кресле. Он целует меня, а я — его. Я не против того, чтобы целоваться с мальчишками, тем более, что он был таким прекрасным танцором. Конечно, лучше бы поцелуи были не такими грубыми, но что поделаешь — не хочешь целоваться, не ходи на вечеринки. Но на поцелуях все должно заканчиваться — считала я, и тут мы с Берти всегда спорили. Я оставляла им пространства не больше дюйма выше колена, она — гораздо больше. И как же мне было трудно удержать их проворные руки! Вот и Мортона пришлось немного осадить.
— Почему? — услышала я его вопрос. — В ласках нет никакого вреда. Ты что, меня боишься?
— Нет, себя, — ответила я, вырываясь. Но он резко повалил меня на кресло, а насилие — это то, что я ненавижу больше всего. Я ужасно разозлилась и влепила ему пощечину, и только тут заметила, что рядом с нами стоит Берти.
— Ну и дура, — сказала она, — да не просто дура, а еще и грубишь моим друзьям. Пойдем, Мортон.
Она увела его в другую комнату, где они сразу стали танцевать, а я почувствовала себя такой неуклюжей и маленькой.
Неужели я была не права? Нет, права — я не хотела этого, он для меня ничего не значил. Я боялась, что не совладаю с собой и окажусь в глупом положении, а этого не стоило ничто в мире.
Наверное, мне надо было обсудить эти проблемы с кем-нибудь, тонко чувствующим и все понимающим, но с кем? Мнение Берти мне было, известно. Папа только посмеялся бы, а поговорить с матерью мне просто не приходило в голову. Оставалась одна Нелли. И я направилась домой. В какой-то момент я остановилась на тропинке, почти готовая вернуться назад — к музыке, свету, веселым приятелям, но дело не терпело отлагательств. И я побежала к дому, но Нелли не оказалось, она куда-то ушла, и поэтому я завалилась спать, чувствуя себя немного грустно.
Глава 3
Через несколько дней вернулся папа. Мне нравилось в нем все — даже запах — смесь табака и лосьона после бритья. Я всегда выбегала ему навстречу, висла на шее и целовала.
— Ну как ты вела себя, Хелен? — спрашивал он.
Но только я начинала обдумывать, как ему ответить, он уже отворачивался. У него не было времени — надо было пройти в кабинет и налить себе виски. Мама сидела в кресле — она была спокойной, умиротворенной и счастливой. Сегодня утром она разговаривала с Ним, и я читала это в веселом блеске ее глаз.
— Хорошо съездил? — спрашивала она, глядя не на него , а на свою сигарету.
— Да, чудесно, — отвечал папа. — На обратном пути мне надо было кое-что посмотреть в Париже. Я побывал там в настоящей русской бане.
— Как интересно, дорогой, — отзывалась мама равнодушно. — Значит, ты на сей раз чист, несмотря на долгое путешествие.
— Когда мы едем на виллу? — спрашивал он, бросив на нее взгляд, который мне не хотелось бы замечать. — Завтра? Ты успеешь собраться?
— Конечно. Все готово. Может быть, у нас кое-кто погостит недели две-три.
— И кто же это?
— Дядя Хенинг, если сможет.
— Отлично. Чудесно. Я тоже мечтаю расслабиться.
Моменты папиного расслабления были вполне комическими, даже клоунскими. Он надевал деревянные башмаки и какую-нибудь потрясающе старую одежду, вооружался тяпкой или лопатой и отправлялся в сад. В такие минуты все в доме просто обожали его. Мы прислушивались, как он ходит, ругается, что-то копает и выкорчевывает, а спустя час видели, как возвращается, возмущенный, что его усилия по наведению порядка в саду не увенчались успехом. В обед он выпивал два пива и три шнапса и ложился соснуть. Через пару дней мама посылала за садовником, чтобы восстановить нанесенный ущерб. К счастью, подобные вылазки случались не чаще пары раз в год. Папа же считал, что он единственный в доме, кто ухаживает за садом и в городе, и на вилле.
Как можно было не любить такого отца? Я не могла. Он был высоким, крупным, и когда садился на плетеное кресло, я всегда боялась, что оно рухнет. В нем на самом деле было больше мальчишеского, чем в Джоне, и я иногда ощущала к нему настоящие материнские чувства. Я никогда не боялась отца, как иногда боятся отцов девчонки. Один раз в жизни он ударил меня — когда я перевернула бутылку старого виски, о котором он говорил в течение всего обеда. Все виски до капельки вылилось на ковер, а я пряталась в комнате после того, как он ударил меня. Спустя час он появился в проеме двери.
— Я не должен был бить тебя, особенно при людях, — сказал он. — Признаю, что был неправ… Не думай об этом больше, Хелен, ладно?… Ты меня слышишь? Хелен, с тобой разговаривает отец…
Наша вилла в Тисвильде терялась среди полей, а терраса находилась всего в двадцати ярдах от берега. Ночью можно было лежать и слушать, как бьется о берег вода, и я часто вставала, чтобы выйти посмотреть на ночное море. В этом была бездна романтики. И каждый раз я представляла одну и ту же сцену — от горизонта ко мне движется старинный парусный корабль. Я вижу на палубе высокого молодого загорелого моряка со смеющимися белыми зубами в небесно голубом платке, повязанном вокруг пояса. Он машет мне, машет и машет. Я бегу навстречу по берегу, шепча:
«Наконец-то, Энтони, наконец…» Он на руках несет меня на корабль и приказывает уродливому старому капитану с деревянной ногой плыть прочь. Мы стоим с ним на палубе, он обнимает меня за плечи, я прижимаюсь к нему, берег теряется вдали, а из-за горизонта медленно выкатывается раскаленный шар солнца…
Или мне представлялась другая история: я вижу быстроходное судно, которое несется к берегу, рассекая волны и оставляя позади себя белые барашки. А на нем — на нем легкий и изящный, как птица, морской офицер в белой фуражке с золотым околышем. Он складывает ладони у рта и кричит мне: «Хелен, дорогая, я люблю тебя! Послушай! Я покончу с собой, если ты не поедешь со мной в Калифорнию!»Я медленно и высокомерно иду ему навстречу по берегу, позволяю поцеловать себе руку, а в воздухе слышится нежный хор ангелов. Когда я всхожу на корабль, то оглядываюсь, а на берегу стоят папа с мамой, взявшись за руки, они машут мне, а где-то за деревьями прячется одинокий и отчаявшийся Мортон. Вдруг он выбегает на берег и кричит: «Хелен!..»
Моя летняя жизнь на море была полна подобными мечтами и фантазиями. Казалось, само место будит воображение, заставляя грезить о любви и счастье. Это море вдохновляло сны, и я с наслаждением упивалась красотой каждого мгновения дня и ночи. Это лето было жарче, ярче и прекраснее других. Море сияло, как огромное зеркало, а утром уже было так солнечно, что мама выходила к завтраку в темных очках. Вокруг дома росли розы, воздух был напоен сладким ароматом, и на меня то и дело накатывало странное состояние, которое я была не в состоянии определить — мне то хотелось плакать, то хохотать, как сумасшедшей. Я просто чувствовала, как расту, хотя давно считала себя сформировавшейся женщиной. Да и не в этом было дело — скорее странное состояние объяснялось влиянием природы, слиянием с ней.
Берти и я целый день ходили в купальниках. Мы все время купались, ныряли и загорали на берегу. Берти быстро загорела, став из золотисто-коричневой почти черной. Я же сначала вся покраснела, как рак, но потом тоже понемногу подрумянилась.
Впрочем, оказалось, что от бесконечных купаний и загорания тоже устаешь.
— Что-то должно произойти, — сказала как-то раз Берти. — Что-то волнующее.
В этот вечер приехал дядя Хенинг, но нас с подругой это касалось мало. Мама ждала его приезда и напудрилась больше, чем следовало. Кофе подали в сад, прислуживала Нелли, которая была вовсе не в восторге от нашего выезда на природу и за все лето едва ли хоть раз вышла к морю.
— Давайте пройдемся после кофе, — предложил папа. — Нигде больше не увидишь такого заката, Хенинг.
— Может быть, дядя Хенинг предпочитает посидеть в саду, — возразила мама. Хенинг закурил сигару и сказал с ребяческим видом:
— Я сделаю все, что вы захотите.
— Да вы лучший гость, который у нас когда-либо был, — воскликнул папа. — Не понимаю, почему вы так и не женитесь во второй раз, вы просто созданы для семьи. Или все-таки есть планы?
— Должен вас разочаровать — я об этом не думал.
Мама так резко поставила на стол чашку, что та звякнула. То ли папа был непозволительно глуп, то ли отказывался что-либо понимать. Мне показалось все это крайне неприятным, и поэтому я сказала, что мы с Берти пройдемся.
— Не забудь накинуть куртку, — бросила мама вслед. — Становится прохладно.
Когда мы вышли на дорогу, солнце село, и небо заливал ровный бархатный багровый свет. Воздух был совершенно неподвижным, и многие сидели в беседках при свечах — только так можно было немного отогнать расплодившихся от жары комаров.
Возле деревенского киоска толклась группка парней и девчонок. Берти остановилась.
— Привет, Эрик, — поздоровалась она с плотным коротышкой, которому явно было не больше восемнадцати.
— Эй, ребята! — отозвался он. — Что это вы тут делаете?
— Я гощу у Хелен, — кивнула на меня Берти. Компания лениво закивала в знак приветствия.
— Сегодня у одного приятеля танцы, — сообщил Эрик. — Пойдемте с нами, если хотите, тем более, что нам не хватает девчонок.
— Большое спасибо, — рассмеялась Берти. — Мы польщены!
— Так чего мы ждем? — удивился Эрик. — Пошли.
Мы двинулись гурьбой к ярко освещенному коттеджу. Он стоял ближе остальных к морю, и на самом берегу были постелены доски для танцев. Почти сразу, как мы появились, меня подхватил какой-то парень и мы с ним пустились в пляс. Танцевать у самой воды было довольно странно — море тихо шуршало у ног, а магнитофон только мешал его музыке, тем более, что запись была не самой лучшей, словом, у меня не было настроения выплясывать. Мелодия кончилась, парень отпустил меня, и я вдруг сразу почувствовала себя очень одинокой и ушла одна к морю, чтобы просто посидеть, глядя на тихо плещущиеся волны. «А вдруг это тот самый вечер, когда на горизонте появится мой корабль, — думала я, — именно сейчас он мне так необходим!»
Вдруг я увидела, что не одна у берега — кто-то сидит рядом. Я повернула голову и наткнулась на пару ярко-синих глаз. Они улыбнулись и чем-то напомнили мне глаза отца, хотя были на самом деле совершенно другими.
— Меня зовут Френсис, — представился парень. — А я раньше тебя не видел.
— А я здесь первый раз, — отозвалась я. — Меня зовут Хелен.
Ему вряд ли было больше восемнадцати, и он был такой загорелый, что белки глаз казались голубоватыми на почти черной коже. Волосы у него были коротко подстрижены, а руки длинные и сильные. Я заметила, как под загорелой кожей ходят упругие мышцы.
— Почти стыдно заводить шумную музыку в такой вечер, — заметил он. — Это портит тишину и покой воды.
— Я думала о том же самом, — обрадовалась я.
Потом мы долго сидели молча, просто глядя на волны, пока сзади продолжались шум и веселье. Потом он взял меня за руку и просто легко пожал ее, я не ответила на пожатие, но по телу прошла теплая волна. Он был одинок и печален — я это почувствовала, и сердце у меня дрогнуло. Мы просто сидели на песке и касались друг друга пальцами, как будто двое слепых вели тихую игру или разговор. Я даже представать не могла, что руками можно сказать так много.
Наверное, прошло довольно много времени, пока появилась Берти и сказала, что хочет домой. Сейчас же. Видимо, она не имела должного успеха и решила немедленно уйти. Мы направились к нашему коттеджу и шли с Френсисом, взявшись за руки, Берти поплелась сзади. Все получилось очень удачно — Френсис узнал, где я живу, и пообещал, что зайдет на следующий день. Прежде чем он повернулся, чтобы уйти, я поймала отсвет его застенчивой улыбки.
До конца дороги мы с Берти молчали, я смотрела под ноги, Берти на прощанье бросила одно из своих словечек, выражавших крайнюю степень недовольства, и ушла к себе в комнату. Я тоже пошла к себе и легла, но долго не могла уснуть и пялилась в потолок, прислушиваясь к звукам, которые доносились с улицы. Мне казалось, что я все еще чувствую пожатие его нежной руки.
Глава 4
Если у тебя есть хорошая сеть и ты готов терпеть острые камни, которые впиваются в ступни, то в нашей части побережья можно поймать достаточно рыбы к обеду. Надо только войти в воду на глубину трех-четырех футов и не пугаться, если по коленке смажет клешня краба. И ждать, ждать. Берти никак не могла этому научиться. Как только она видела что-то движущееся в прозрачной воде, то сразу вскрикивала и кидалась в сторону. У меня было больше терпения, но пойманных рыбешек мы почти всегда отпускали.
Погода по-прежнему была замечательной. Утром на воду спускался туман, но к девяти часам становилось уже так жарко, что можно было спастись, только сидя в море.
К моему удивлению, Френсис на следующий день не пришел. И через день тоже, и через два. Мы были одни. Правда, Берти обнаружила, что довольно много народу ходит играть в теннис и иногда отправлялась туда по утрам. Я — нет и не потому, что всегда была ужасно застенчива. Мне вовсе не хотелось ни с кем общаться, мне хватало собственной компании, а свидетелями моих размышлений были облака, бесконечное синее небо и солнце. Я прижималась к песку и слушала его шорох, как будто желтые песчинки шепотом рассказывали мне свои истории.
Но в один прекрасный день Френсис все-таки появился. Верти как раз ушла на теннисный корт, а я собирала ракушки. Он подплыл в каноэ и окликнул меня. Я махнула в ответ, и он сошел на берег. Когда он встал рядом, я обнаружила, что он на голову выше меня, и поэтому опустилась на землю, чтобы не чувствовать себя такой маленькой. Он тоже уселся рядом, и я ощутила, что он внимательно меня разглядывает, и подтянула повыше купальник.
— Ты скучала по мне? — спросил он.
— Нет, нисколько.
— Мне пришлось побыть дома, чтобы помочь маме, — сообщил он, — мы только что переехали на другую квартиру.
— Ты живешь вдвоем с матерью?
— Да, — ответил он, ложась на песок. — Отец умер. Его убили немцы в лагере. Там погибли тысячи людей. Он был связан с Сопротивлением. А больше я ничего не знаю. А где твоя подруга?
— Играет в теннис. — Мне не очень понравился этот вопрос.
Он снова сел и взял меня за руку, как в прошлый раз. И меня снова охватило то же чувство.
— Я много думал о тебе, — сказал он. — Наверное, это из-за того, что ты все время одна на берегу.
— Зря ты меня поддеваешь.
— А я не хотел, Хелен. — Он помнил мое имя. Я посмотрела в его честное открытое лицо, и кажется, поймала отблеск грусти в глазах. Почему на меня всегда производит такое впечатление грусть молодых мужчин? Гораздо больше, чем веселье и хорошее настроение.
— Давай поплаваем, — предложил он.
— Только не очень далеко.
Мы побежали к воде и довольно долго плавали. Он двигался раз в десять быстрее меня и прекрасно нырял. Потом он вдруг отстал, поднырнул и оказался подо мной. Как можно было не восхищаться золотым телом, которое поблескивало в голубой воде? Потом мы вернулись на берег. Он плыл на несколько ярдов впереди, и я как завороженная наблюдала за ритмичным движением его плеч и рук. Наконец мы упали на песок и некоторое время лежали молча, стараясь отдышаться.
— В изучении медицины есть много плюсов, — ни с того ни с сего сказал он.
— Сначала надо сдать выпускные экзамены.
— Уже.
— Ты уже такой взрослый? — воскликнула я, и тут же об этом пожалела.
— Я долго выбирал, что изучать — право или медицину, — продолжал Френсис, проигнорировав мое бестактное замечание. — Но теперь решился. Я хочу приносить людям пользу. Я найду лекарство от двух самых страшных болезней — рака и полиомиелита, — Один раз мне показалось, что у меня за ухом начался рак, — сообщила я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10