– Нет, он все еще ждет меня где-нибудь. Обязательно. Спасибо, большое спасибо, – в дверях я остановилась, – счастливого рождества.
– Благодарю вас также, – сказал мужчина и сразу же закрыл дверь.
Я медленно пошла к лифту, меня преследовал голос Михаэля, он пел ту песню, песню о любви, которую мы исполнили на первом индивидуальном занятии. Лифт довез меня до холла, где песня, казалось, звучала еще громче.
Привратник открыл передо мной дверь и отошел.
– Вы слышите, как он поет? – спросила я. – Правда, прекрасно?
– А? Слышите кого?
Он помахал мне вслед, снежные хлопья облепили мои щеки и глаза, но они мне казались нежными поцелуями Михаэля.
Он пел везде, как романтично. Я шла и улыбалась, ведомая его голосом, его обещанием любви, все более сильным с каждым моим шагом.
Я шла вперед, свернула за угол, но голос его звучал все еще впереди, и я шла до следующего угла.
Раздавались автомобильные гудки, но я не замечала их и шла к Михаэлю.
– Я иду, моя любовь, – шептала я и начинала подпевать. Скоро я буду в его объятиях, скоро он снова расцелует меня.
Снег слепил меня, но зачем было видеть, когда я шла на голос. Голос Михаэля был моей путеводной нитью, он хранил меня. И какая разница, каким цветом горят светофоры? Никакой. Меня ждал новый мир, меня ждала публика, я шла путем грез, к аплодисментам. Я пела все громче и громче. Михаэль был рядом, только протяни руку. Я видела, как он бросился ко мне.
– О, Михаэль, – закричала я.
И тогда я услышала сигнал машины, мне показалось, что я лечу. Раздался жуткий, режущий скрип тормозов. Я упала на снег, но мне казалось, что я взлетаю сквозь бурю все выше и выше, до тех пор, пока я не оказалась в темноте.
Глава 11
Бездна
Я летела сквозь широкий белый туннель, который беспрерывно вращался, в другом конце его я видела знакомое лицо, лицо мамы Лонгчэмп, мрачное и утомленное, лицо папы Лонгчэмпа, стыдливо опустившего глаза, лицо Джимми, сдерживающего гнев и слезы, лицо малютки Ферн, тянущей ко мне ручонки.
Я спускалась все ниже и ниже по туннелю, и увидела злое лицо бабушки Катлер, озабоченное лицо Рэндольфа, лицо матери, лежащей на белых шелковых подушках, лицо Клэр со злобной, беспомощной улыбкой, вдруг появилось лицо Филипа, выражающего недоверие, и страсть.
Наконец появился Михаэль, сначала он улыбался, но потом его рот искривился, и маэстро стал исчезать.
– Михаэль! – закричала я. – Михаэль, не оставляй меня! Михаэль!
Я услышала голоса.
– Посмотри на монитор, что-то случилось.
– Она приходит в себя.
– Позовите доктора Стивенса.
– Дон, – кто-то позвал меня, – Дон, открой глаза. Строптивица Дон, открой глаза.
Я попыталась открыть глаза. Медленно, очень медленно туман начал рассеиваться. Я увидела молочно-белую стену и большое окно, занавешенное светлой шторой. Я перевела взгляд и увидела номер на кровати I.V. Я повернула голову и увидела медсестру, она улыбнулась мне, у нее были мягкие синие глаза и легкие коричневые волосы, на вид ей было не больше двадцати пяти.
– Привет, – сказала она. – Как вы себя чувствуете?
– Где я? Как я оказалась здесь?
– Вы находитесь в больнице, Дон. Произошел несчастный случай, – спокойным голосом пояснила сестра.
– Несчастный случай? Я не помню никакого несчастного случая, – мне было очень трудно говорить.
– Вы отделались легко. Скоро здесь будет доктор, и он раскует больше. – Она пригладила мои волосы и поправила подушку.
– Но, как это произошло?
– Вас сбил автомобиль, к счастью, он ехал не слишком быстро, но вы не смотрели на дорогу и были отброшены на обочину. У вас была кома.
– Кома? – Я огляделась вокруг, за дверью были слышны голоса. – Как долго я здесь?
– Сегодня четвертый день, – сообщила сестра.
– Четвертый день! – Я попробовала сесть, но голова сильно закружилась.
– Хорошо, хорошо, хорошо, – проговорил доктор, входя с другой медсестрой, более старшей и не такой дружелюбной. – Привет, – обратился он ко мне, – я доктор Стивенс.
– Привет, – сказала я не своим голосом.
– Привет, – повторил он.
Доктор выглядел лет под шестьдесят, когда-то коричневые волосы поседели, но карие глаза смотрели живо, как у юноши. Лицо было круглым, немного пухлым. Он был невысок и подвижен. Доктор нежно дотронулся до меня и любезно улыбнулся.
– Что со мной случилось?
– Я рассказала ей о несчастном случае, – сказала молодая сестра.
– Да, с вами случилось несчастье, – улыбнулся доктор. – Вы шли в метель, попали под автомобиль и были отброшены на обочину. Вы сильно ударились об лед и потеряли сознание. Удар был достаточно мощный, и только теперь вы пришли в себя. – Его глаза с любопытством разглядывали меня. – Все ваши жизненные функции в порядке, никаких переломов нет. Однако, – продолжил он более мягким голосом, наклонившись и взяв мою руку, – я уверен, вы знаете, что беременны.
Слезы подступили к моим глазам, я вспомнила все, Михаэля, его бегство. Я вытерла слезы и кивнула.
– Вы пробовали скрыть это? Ваша семья ничего не знала.
– Да, – еле слышно ответила я. Мне казалось, доктор начнет ругаться, но он просто подмигнул и улыбнулся.
– Чудовищная живучесть, обычно мать в результате подобного несчастного случая теряет ребенка, но у вас все прекрасно.
Большой комок подкатил у меня к горлу, и я опять зарыдала.
– Я не предвижу никаких осложнений, мы немного понаблюдаем вас и скорее всего отпустим. Какие вопросы? – доктор улыбнулся.
– Кто знает, что я здесь? Все?
– Да. Почти, – ответил он. – Молодая леди ожидает вас в холле. Она приходила каждый день и часами сидела. Это, по-моему, настоящая дружба, она так волновалась. Не желаете ли небольшую компанию?
– Да, пожалуйста. Это, должно быть, Триша.
– Хорошо, мы уберем капельницу, и вы сможете нормально есть и пить. Некоторое время будет кружиться голова, но это нормально, организм должен набрать сил. Ваше правое бедро перестанет болеть через неделю, автомобиль как раз его и задел. Главное, чтобы вы хорошо ели и не слишком много ходили в первое время. Понятно?
– Да, спасибо.
Доктор кивнул медсестре, и она убрала капельницу. Он что-то записал в карточку, висевшую у меня в изголовье, улыбнулся и вышел вместе со старшей медсестрой. Младшая же отрегулировала кровать так, чтобы я могла сидеть. Даже небольшое движение вызывало головокружение, и я закрыла глаза.
– Я уверена, что вы хотите поесть, – сказала медсестра. – Пойду приглашу вашу подругу.
– Спасибо, – и я попробовала вспомнить все то, что случилось. Я с трудом вспоминала дорогу к Михаэлю, какого-то пожилого человека, чужую спальню, маленькое рождественское дерево в углу, все это вызывало у меня слезы.
– Привет, – сказала Триша, появившись в дверях.
На ней был темно-синий шерстяной жакет, поверх которого был накинут белый халат. Маленькую обернутую в бумагу коробочку она держала в левой руке. Волосы были аккуратно собраны в пучок. Щеки как в мороз раскраснелись и неестественно выглядели на белом больничном фоне.
– Привет, – ответила я и протянула руку, Триша ее быстро пожала.
– Как ты себя чувствуешь?
– Устала, перепугана, немного взволнована. Как только отрываю голову от подушки, чувствую головокружение, но доктор сказал, все пройдет, если я буду нормально питаться.
– Я принесла тебе конфеты. – Триша положила коробку на стол возле моей кровати. – Тебе ведь нужны калории.
– Спасибо, – я улыбнулась и посмотрела на Тришу. – Ты знаешь, что произошло?
Она кивнула и опустила глаза, держа меня за руку.
– Я пошла к нему домой, но он уехал, он оставил меня.
Я развела руками.
– Это ужасно, это так ужасно. Я жалею, что ты раньше не рассказала о Михаэле Саттоне. Я бы тебя предостерегла, но мне кажется, это бы все равно не возымело действий.
– Возможно, он просто боится за свою карьеру, – предположила я.
– Нет, он просто эгоист, – Триша посмотрела на дверь и пододвинулась ближе. – Младенец в порядке?
– Да, – я передала слова врача, – он в порядке.
– Что ты теперь собираешься делать?
– Я не знаю, слишком поздно что-нибудь делать. Я собираюсь рожать, – твердо ответила я.
– Рожать?
– Меня теперь не волнует Михаэль, я любила его, он, наверное, не очень сильно любил меня. Младенец – плод нашей любви, любви. – Я повторила это слово как заклинание. – Маленькое рождественское дерево все еще там, мы собирались вместе отметить Новый год и рождество.
Триша сделалась очень серьезной.
– Ты еще очень долго будешь болеть, ты еще очень долго будешь здесь.
Я посмотрела на нее и кивнула. Медсестра вернулась с соком и пончиком. Трясущимися руками я начала есть.
– Я помогу ей, – предложила Триша.
– Спасибо, – ответила медсестра, улыбнулась и покинула нас.
Триша поддерживала меня, пока я ела. Она была похожа на заботливую мать.
Только сейчас я поверила, почувствовав вкус сока, что три дня не ела.
– Что происходит дома? – спросила я, переведя дыхание. – Агнесса рвет и мечет?
– Ох, не спрашивай. Когда приехала полиция и сообщила ей, Агнесса побежала через весь дом, заломив руки, пересчитывать нас. Госпожа Лидди силой утихомирила ее, но та еще долго скандировала: «Такого никогда не случалось прежде, это не моя ошибка». Наконец она надела черное платье и начала играть траур. Это дико раздражало меня, можно подумать, ты умерла. Она говорила о тебе только в прошедшем времени. «Она была такая способная, такая живая, но такая испорченная девушка». Наконец мое терпение лопнуло, и я крикнула ей: «Агнесса, она не мертва! Перестаньте говорить так!» Но она только смотрела на меня с сожалением и качала головой так, будто это я, а не она, была сумасшедшей. Все, кто мог помочь мне, были далеко, я приезжала каждую свободную минуту сюда и ждала, пока ты очнешься.
– Я знаю, мне доложили. Благодарю за заботу, Триша.
– Ты не должна за это благодарить, глупая. Взгляни на себя и постарайся побыстрей поправиться, мне не очень нравится больница. Здесь слишком много больных, – сказала Триша, и мы засмеялись. Мне было больно смеяться, напрягались мышцы живота, но я ничего не могла поделать.
– Интересно, сколько больнице заплатила моя семья, здесь ни о ком так не заботятся. – Триша кивнула. – Ну а мне хорошо, – заметила я.
– Только не раскисай.
Прием пищи стоил мне больших сил. Я могла только лежать с открытыми глазами и слушать, как Триша описывает происшествия в школе. Наконец пришла медсестра и порекомендовала ей удалиться.
– Ей еще не следует так много общаться. В следующий раз, когда вы придете, ей будет гораздо лучше, – пообещала она. – Теперь она должна отдохнуть, это ей как воздух необходимо.
– Я приду завтра, – Триша пожала мою руку. – Я скажу Агнессе, что ты неплохо выглядишь, и, возможно, она сменит черное траурное платье на другое.
Я хмыкнула и попробовала рассмеяться, но выдавила только улыбку. Триша поцеловала меня в щеку, но я не заметила, как она вышла, потому что мгновенно крепко заснула.
Когда я проснулась вечером, то обнаружила подле себя горячий пирожок и чай. В коридоре были слышны разговоры медсестер, врачей, жалобы пациентов. Я старалась ни к чему не прислушиваться.
На следующее утро меня разбудил приступ голода. Я съела яйца, сваренные всмятку, и тост. Пришел доктор Стивенс, померил пульс, послушал сердце и посмотрел глаза.
– Вы быстро поправляетесь, – заметил он, – остался день или немного больше.
Мне принесли хороший завтрак, я открыла Тришины конфеты и съела две из них. Другие отдала медсестрам. Санитар принес мне разные журналы, и около часа я читала. Поздно вечером пришла Триша с кучей школьных новостей и описала, что произошло дома.
– Был ужас, когда я сказала Агнессе, что ты идешь на поправку, но она почти не слушала. Она говорила о тебе, как о мертвой, как об одном из своих воспоминаний. Но, по крайней мере, она сделала макияж, сняла траур и начала играть новые роли.
– Я хочу попытаться закончить школу, – сказала я. – Это очень важно.
Триша кивнула и рассказала о человеке, заменившем Михаэля.
– Он очень тонкий и носит очки, потому что не видит дальше своего носа, девушки рассказывали, что он очень неестественен. Выйдя из школы, они передразнивают его: «И раз, и два… И раз, и два…»
Я рассмеялась.
– Весьма отличается от Михаэля Саттона, не правда ли? – спросила я.
– Он обаятелен. Но я бы предпочла заниматься танцами, чем ходить к нему. Чуть не забыла, – Триша достала из кармана пальто письмо, – оно пришло вчера, и я успела его взять прежде, чем заметила Агнесса. Она отправляет всю твою корреспонденцию обратно.
– Почему?
Триша пожала плечами.
– Кто сможет объяснить поступки Агнессы? Я думаю, тебе захочется его прочитать, это от Джимми.
– Джимми! – Я быстро выхватила письмо. – Спасибо!
– Не стоит благодарности. Я надеюсь, что тебя завтра выпустят, а если нет – жди меня в полдень, – она нагнулась и поцеловала меня в щеку.
– Спасибо, Триша. Спасибо за то, что стала мне лучшим другом. – Глаза мои снова наполнились слезами.
– Не волнуйся, – ответила Триша. – Я буду им так или иначе. Но ты будешь прощать мне маленькие недостатки.
– С удовольствием.
– Смотри же, – уже в дверях пригрозила Триша.
После ее ухода я села в кровати. Как это замечательно иметь друга, особенно в такие трудные времена. Правильно сказал поэт, друг познается в беде.
Я не вспоминала обо всем хорошем, что произошло в Нью-Йорке, своей работе с мадам Стейчен, удачное прослушивание у Михаэля, комплименты других преподавателей, выступления, волнения, поездки – все было мельче дружбы с Тришей. Я размазала слезы кулаками по лицу и посмотрела на письмо Джимми. Сколько у меня хорошего, которого я не заслуживаю. Я предала его любовь, я предала его. Я должна буду сообщить ему обо всем, а это будет очень сложно, одно из самых трудных дел. Я открыла конверт и достала письмо:
«Дорогая Дон,
Зима выдалась очень трудной, одна снежная буря следовала за другой, но в армии не очень-то обращают внимание на погоду: мы должны всегда делать то, что приказано.
Ты, наверное, обрадуешься, узнав, что меня повысили в звании. Я – часть одного большого механизма, бригады механиков, обслуживающих полигон. Довольно внушительно, да?
Мне кажется, что твои письма где-то задерживаются. А может быть, ты просто очень занята своей карьерой, тогда я рад за тебя. Я всем говорю, что моя невеста – звезда сцены.
У меня куча новостей из дому. Новая жена папы беременна. Мне не очень приятно, что у меня появится новый брат или сестра, после смерти мамы, по крайней мере, странно. Но папа счастлив, он думает, что взамен тебя получит новую дочь.
Я не говорю ему, что ты – это только ты.
С любовью, Джимми.»
Я убрала письмо и закрыла глаза. Мое сердце сжалось. Бедный Джимми, подумала я, как безграничны твоя любовь и доверие. Как я могу ему рассказать обо всем происшедшем?
Когда медсестра заглянула ко мне в палату, я попросила ручку и бумагу, но так и не собралась писать ответ.
Потому что я услышала в коридоре тяжелые шаги, шаги, которые всегда предупреждали меня о надвигающейся опасности. Я испуганно посмотрела на дверь, и через мгновение она открылась, на пороге появилась бабушка Катлер.
Мое сердце сжалось. Некоторое время бабушка стояла на месте и изучала меня своими серыми каменными глазами. Она выглядела еще старше и еще тоньше. Сталь ее волос стала еще заметней. Как всегда, она была одета элегантно, почти до неприличия. На ней была темно-синяя безрукавка, белая блузка и темно-синяя юбка. В ушах были массивные золотые с гранеными алмазами серьги. Губы были ярко накрашены, макияж вообще был сильнее чем когда-либо. Я подумала, что она пытается обмануть годы.
Тонко сжатые губы выдавали ее волнение и гнев, но гордость не позволяла более открыто проявить свои чувства. Несмотря на возраст, бабушка выглядела внушительно.
Находясь далеко от дома, я забыла, как взгляд ее заставлял останавливаться мою кровь в жилах. Мое сердце в предчувствии скандала забилось. Она медленно наклонила голову и подчеркнуто улыбнулась. Я хотела вскочить и закричать, но не двигалась, не издавала никаких звуков, я боялась, что голос мой задрожит.
– Меня ничто ни на йоту не удивляет, – сказала она, закрывая дверь и проходя в комнату. – Именно в таком месте и при таких обстоятельствах… Тебе было всего несколько месяцев, а я уже сказала твоей матери, что вы замешаны из одного теста. Какие бы дорогие подарки тебе ни делали, сколько бы тебе ни помогали, ты всегда будешь обузой для семьи.
Ее улыбка ожесточилась.
– Агнесса Моррис сообщала весьма интересные вещи о твоем поведении. Ты становилась все хуже и хуже, и я ожидала, что подобное случится. Так что для меня это не было откровением, – закончила она, не скрывая удовлетворения.
– Меня не волнует, что вы думаете, – ответила я, так и не сумев твердо посмотреть в ее пылающие ненавистью глаза.
Она рассмеялась и осмотрела палату.
– Ну и берлога у тебя. – Бабушка, опираясь на трость, подошла и резко села на кровать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30