Я миновала «Броуз Д'Арби» с выставленным в витрине подлинником какого-то старого мастера, еще одну витрину с мольбертом и мариной с тонущим в шторм кораблем, несколькими старыми астролябиями, на которых отдыхал глаз после позолоченных рам, и наконец вышла к «Галерее Мэрион Лоуз» и беспокойному мирку современного искусства.
Толкнув вращающуюся дверь, я очутилась прямо перед спальней Аниты и Лесли. Светлые шторы, сероватые обои, желтое кресло, прекрасное белое льняное белье, серебряный гребень на туалетном столике темного дуба, а на кровати — тень сгорбленного Лесли Бека, обезображенная, но воодушевляющая, словно более отчетливое изображение, проступающее на совмещенных пленках. Конечно, это была игра воображения; надеюсь, ничего подобного Анита не видела. Наверное, картина была написана не слишком умело, но в живописи я не разбираюсь.
Оказалось, Мэрион ушла в «Галерею Тейт».
— На переговоры о продаже Макинтайра, — пояснила Барбара. — Слишком поздно: все полотна уже уложены и отправлены в Шотландию.
Этот мир я не понимала и прямо заявила об этом. И добавила, что хочу купить картину Аниты Бек.
Барбара сказала, что она не знает, продается ли это полотно. Афра вмешалась со словами, что картина наверняка не продается. Я возразила: на картине нет пояснительной таблички — с чего же они взяли, что она не продается? И если я решила потратить сбережения всей жизни на произведение искусства, к тому же купить его в разгар экономического спада, почему я не могу это сделать?
Барбара вздохнула: «О Господи!» — и спросила, все ли со мной в порядке. Я осведомилась, в чем дело. Барбара увела меня в тесное служебное помещение, приготовила ромашковый чай и предложила дождаться Мэрион. Я всегда терпеть не могла омерзительный вкус ромашки, но выпила чай, и постепенно мое сердце забилось ровнее. На столе зазвонил телефон.
— Афра! — позвала Барбара. — Наверное, это Бен. Может, ты возьмешь трубку?
— Еще чего! — громко откликнулась Афра из дальнего угла галереи, заставив потенциальную покупательницу, даму в тюрбане, вздрогнуть от неожиданности. В «Аккорд риэлтерс» принято вести себя иначе. — Не хватало мне еще вмешиваться в ваши семейные дела! Кончится тем, что я поссорюсь с вами обоими.
Барбаре пришлось самой взять трубку. Действительно, звонил ее муж, и он был явно раздражен. Барбара морщилась и старалась держать трубку подальше от уха.
— Да, — сказала она, — да, но… но я не могу… мы же договорились… ну рассуди здраво… я всего лишь взглянула на картины… — И потом, осмелев и разозлившись, выпалила. — Если ты уже спал, какая разница, когда я вернулась домой — в час ночи, в два или три? — И она заплакала.
— Может, мне выйти? — спросила я, но Барбара отрицательно покачала головой и тут же швырнула трубку на рычаг.
— Он невыносим, — пробормотала она, — просто невыносим! — И добавила, обращаясь к подошедшей Афре: — Мне придется уйти домой. Бен не желает быть нянькой. Он ничего не хочет понимать. Ведь это и его ребенок! Почему же он ведет себя так, будто ребенок только мой?
— Потому, что ты допоздна пробыла у этого подлеца Лесли Бека, — объяснила Афра, — а ведь тебя отпустили под залог и ненадолго. Вот твой тюремщик и разозлился. Зачем ты вообще это сделала?
— Я перепила, — удивленно отозвалась Барбара. — Выпила слишком много сакэ.
— Я не про это, — уточнила Афра. — Зачем ты вышла замуж и родила ребенка?
Барбара извинилась передо мной и, заранее, перед Мэрион, и умчалась домой.
— Брак — это тюрьма, — рассуждала Афра. — Муж — тюремщик, а дети — ножные кандалы. Я буду такой, как Мэрион, постараюсь держаться подальше от жизненной силы, о которой твердит Лесли Бек.
— И многое потеряете, — предупредила я. Мой приступ ревности уже прошел, Лесли Бек оказался попросту недостоин его, и я уже начинала подумывать, что прекрасно обойдусь без картины Аниты Бек. И вообще зачем мне на этом этапе жизни вдруг понадобилось собирать сувениры и памятные вещицы? Абсурд!
— А вы знакомы с Лесли Беком? — спросила Афра.
— Знакома, — подтвердила я.
— И поэтому хотите купить картину? — Взгляд ее был прямым и ясным.
— Да.
— Что в нем особенного, в этом Лесли Беке? — удивилась Афра.
— Размер пениса, — ответила я, раздосадованная покровительственным отношением ее поколения к моему, и была вознаграждена: мои слова шокировали Афру.
— Об этом Барбара ничего не говорила, — заметила Афра и ушла, оставив меня в одиночестве. Этот разговор напоминал партию в теннис с игроком, мастерство которого заметно превосходило мое. Едва я успевала отразить один мощный удар, как на меня обрушивался следующий.
Мэрион вернулась из «Галереи Тейт».
— А, Нора! — высокомерно процедила она. — Как приятно тебя видеть!
В светло-сером шелковом костюме с крапчатым шарфиком она выглядела элегантно. Ее длинные ногти покрывал алый лак. Всякий, кто посмел бы посоветовать ей не надевать резиновые перчатки во время чистки огурцов, получил бы бесцеремонный отпор. А я сегодня выбрала самые удобные туфли. Я думала: «Если бы я захотела, то могла бы опубликовать твою биографию». Но даже ощущение власти не утешало меня.
— Афра говорит, ты хочешь купить картину Аниты Бек, — начала Мэрион отчужденным и официальным топом. С Розали она всегда откровеннее, чем со мной. Мэрион что-то имела против меня. В чем же дело? Что такого есть у меня, чего нет у нее? Муж, дом, дети, домашние хлопоты? Или все дело в том, что я относилась к Мэрион так же снисходительно, как Афра — ко мне? Я пожалела, что явилась в галерею. Лучше бы я бросилась искать утешения у Эда.
— Насчет покупки я пока не уверена, — ответила я. — Розали сказала мне, что картина здесь.
— Я не хочу, чтобы она досталась тебе, — заявила Мэрион Лоуз. — Когда я вспоминаю, сколько выстрадала Анита по твоей вине, убеждаюсь, что ты не имеешь на эту картину никакого права.
Это был один из самых неудачных дней в моей жизни. Напрасно я не осталась на работе. Напрасно солгала мистеру Рендеру. За это я была сурово наказана. Я встала, чтобы уйти. Мэрион вскинула руку, останавливая меня.
— Ну и куда бы ты ее повесила? На стену вашего общего с Эдом дома? Подумай об этом, Нора. У всех вас нет ни стыда, ни совести. Ни сдержанности, ни самодисциплины. Вы только и делаете, что прыгаете в чужие постели!
Я открыла рот, чтобы возразить, но промолчала.
— Мало того, — продолжала Мэрион, — вы все донельзя самодовольны. Вы думали, что оказываете мне услугу, кичились своим великодушием, считали своим долгом просвещать меня.
Чего же боле?
— Мало того, — не унималась Мэрион, — вы считали сырой подвал подходящим жильем для меня, а теперь я страдаю от астмы. Сегодня в «Галерее Тейт» мне пришлось достать ингалятор. Я чуть не сгорела со стыда. Наверное, там что-то распыляют. Тебе известно, в чем ваша вина. Вы пользовались мной, как прислугой, я подмывала ваших младенцев, собирала ваше грязное белье. Вы считали, что это в порядке вещей. А я годами терпела это унижение, — заявила Мэрион Лоуз, — и чувствовала себя отвратительно. Но что я тогда знала? Вы воспользовались своим преимуществом.
— Пожалуй, я лучше пойду, — наконец сказала я. Холод пробирал меня до костей. Ненавижу скандалы, крики, разоблачения. Наверное, Мэрион родилась скандалисткой. Мы не сумели переделать ее. Натуру базарной торговки прикрывал тончайший налет благопристойности и сдержанности. Я не испытывала к пей ничего, кроме неприязни. Я вспоминала, как Эд привез ее к нам домой. Интересно, посочувствовал бы он Мэрион, не будь она миловидной? Разумеется, нет! Дурнушку, заговорившую о поддельном Ван Гоге, можно бросить на произвол судьбы, симпатичную девушку — нет.
— Не думала, что ты разозлишься, — пожала плечами Мэрион.
— Ничего, — отозвалась я. — Благодаря тебе я передумала выбрасывать на ветер тысячи фунтов. Барбара просила передать тебе извинения и объяснить, что ей пришлось уехать домой: ее муж сердится, поскольку она провела ночь с Лесли Беком.
Услышав эти слова, Мэрион Лоуз побледнела и рухнула на стул. Она не удосужилась ни оправить юбку, ни скромно сдвинуть колени. Сейчас она казалась нескладной девчонкой.
— О Господи… — прошептала Мэрион Лоуз.
— Все мы разволновались, — продолжала я. — Он взбудоражил нас. Но Барбара не стала рассказывать Афре про размеры его жезла, видимо, с возрастом он усох. Кажется, такое случается.
Мэрион начала смеяться. Она протянула руки ко мне.
— Мне жаль, — выпалила она, — очень жаль! Конечно, ты вправе купить картину. Все равно она никому не нужна. Я не могу позволить себе рисковать бизнесом ради принципов. Я не такая, как Винни и все вы. Мне приходится существовать в реальном мире. А что касается Аниты, то я просто лицемерка.
Я опасливо позволила ей обнять меня и почувствовала, как мое недовольство исчезает. Я не терплю новомодной привычки касаться друг друга и обниматься по любому поводу — мне привили другие правила. Любые прикосновения ассоциируются у меня с сексом. Маленькая мисс Дева, сказал бы Винни. Мисс Недотрога.
Мэрион во многих отношениях превзошла нас, своих наставников; я гордилась ею. Но промолчала, опасаясь получить пощечину.
Я пресытилась чистосердечными признаниями и исповедями и потому передумала. Я не стану вдаваться в подробности моего романа с Винни, который не имел никакого отношения к жизненной силе Лесли Бека. Винни свойственна мягкая притягательность, на которую порой откликаются женщины. Лесли Бек потрясает своим гигантским фаллосом и шагает по трупам жертв. И потом, с тех пор как Розали высмеяла меня за слово «роман», мне стало неловко употреблять его. Наверное, оно и вправду звучит старомодно. Но чем его заменить? Как назвать тайные интимные отношения, в которые я ненадолго вступила с Винни? Видимо, Розали хотела услышать, что мы трахались с ним, но не дождалась. Пусть как угодно называет свои встречи с мистером Кольером и его пекинесом, но лично я не трахаюсь — у меня бывают романы. У меня есть муж, дом, дети, уйма обязанностей, и, чтобы успешнее справляться с ними, я завожу романы на стороне. Мужья изменяют по множеству причин — откуда мне знать каких? Благодаря им чужие жены не только утоляют жажду плоти, но и усмиряют бунтующий дух.
Однако после того, как Мэрион обвинила меня в супружеской неверности — если так можно это назвать, — я утратила прежнюю уверенность в себе. Поэтому расскажу о романе с Винни кратко.
Все началось, когда Сьюзен уехала в Бордо вместе с Лесли и леди Анджелой. Едва ли она отправилась прямиком домой, но ее маршрут мы не обсуждали. Прежде они с Винни почти не ссорились. Он бросил свою частную медицинскую практику; его книгу «Как укрепить сердце» быстро раскупали; другая, более толстая и интересная работа, «Природа сновидений», удостоилась одобрения видных критиков. Винни и Сьюзен наконец-то рассчитались с долгами.
— Не знаю, что раздражает ее сильнее, — грустно говорил Винни, пока мы выбирали баклажаны и желтый перец у прилавка на рынке Периге, — то, что я бросил врачебную практику, изменил нашим принципам, или то, что меня воспринимают всерьез люди, которыми она восхищается. Лучше бы я остался приверженцем диет.
«Сьюзен несправедлива к мужу», — думала я.
Винни был одет в бело-голубую полосатую тенниску. Он носил усы и был загорелым, плотным и по-мужски красивым, как Жерар Депардье. Мы уехали вдвоем. Тем утром мы с Эдом повздорили. Он сожалел об отъезде Сьюзен. Я поинтересовалась почему. Он объяснил, что теперь ему не с кем поговорить. Что это значит, возмутилась я, разве со мной не о чем говорить? Он ответил, что я же понимаю смысл его слов, но я заявила, будто ничего не понимаю. Я обиделась и разволновалась. Другими словами, я была готова обидеться и под этим предлогом уехать с Винни на рынок в Периге. Я давным-давно утратила веру в искренность моего праведного негодования. Обычно такое негодование — паше собственное, мужа, босса, политика, генерала — предвещает злой умысел.
Мои глаза все еще были красными от слез. В баре Винни угостил меня бокалом перно. Потом еще одним. На нас смотрели. День выдался на редкость жарким. Мы спустились к реке, надеясь, что там прохладнее, но ошиблись. Я никак не могла успокоиться. Винни — добрая душа. Он не мог видеть, как я страдаю. Он обнял меня. Внешне он ничем не походил на Эда. Живот Эда был плоским, даже впалым, как раз на уровне моей груди, поэтому наша плоть никогда не соприкасалась. А внушительный живот Винни, плотный, обтянутый полосатой тканью, вжался в мое тело, принося облегчение. Вокруг не было ни души. Сильные пальцы, пропахшие чесноком и оливковым маслом, приподняли подол моего платья: помню, оно было из топкого индийского хлопка, коричневато-розовое, с крупными оранжевыми цветами, чудовищное, но создающее иллюзию хрупкости и доступности, — наверное, поэтому я и выбрала его. Пояс от этого платья я храню в ящике с бельем, а само платье, вместе с другой одеждой, которую я некогда любила и носила, давным-давно затянуло в воронку времени, там оно и пропало.
— Здесь слишком жарко, — сказал Винни и увлек меня в кусты.
Как правило, романтики (а Эд утверждает, что я в душе романтик) лучше запоминают обстановку, атмосферу, слияние тела и души, а не сексуальные подробности. При отсутствии какой-либо неприятной или примечательной детали (такой, как размеры жезла Лесли Бека) происходящее помнится туманно, остается в памяти, как оранжевые цветы на коричневато-розовом платье — часть целого, но отнюдь не все целое. Я никак не могу вспомнить, был Винни плох или хорош в постели или на каменистых берегах Дордони. Думаю, лучше быть таким, как Винни (о нем я вспоминаю с признательностью и удовольствием), чем таким, как Лесли Бек, с его сексуальной мощью, которая с возрастом угасает, как и он сам. Но я не мужчина, мне не дано знать, как это бывает у мужчин. Можно лишь строить догадки, поскольку мужчины настолько озабочены своими сексуальными возможностями, что редко упоминают о них вслух, а тем более в письменном виде.
Отчетливее всего я помню бело-голубую полосатую тенниску, растянувшуюся на тугом животе, из-за которого Сьюзен постоянно пилила мужа, ящерицу, сидящую на камне и устремившую на меня взгляд немигающих глазок, — казалось, и ее захватила безмятежность, вязкость времени, оберегающего любовников. А может, это была не самка, а самец. Кто их разберет, этих ящериц?
Я заявила, что больше такого не повторится. Напрасно мы вообще поддались искушению. Соглашаться или спорить было ниже достоинства Винни. Я утверждала, что мы, в сущности, никому не изменили. Он попросил меня не лицемерить. Я умолкла.
Я не любила Винни так, как Лесли Бека, но уверена: если любовь бывает заслуженной, то Винни заслуживал ее больше, чем Лесли. Думаю, произошло вот что: наши интимные познания друг о друге, неизбежная составляющая дружбы супружеских пар, переполнили чашу, пролились, разбавленные возбуждением, скрытностью, желанием реализовать представившуюся возможность. Но тогда по какой-то прихоти судьбы я расценила это как удачу, и благодаря взаимному смущению дурманящий аромат таинственности выветрился.
Сьюзен вернулась неожиданно. Она заявила, что Анита — зануда, что леди Анджела домогается ее, что в Лондоне наверняка душно и пусто. Она передумала. Нас, своих друзей, она сочла меньшим из зол. Оставаться с Винни наедине стало труднее. Мы использовали любой шанс, и это продолжалось несколько лет. Но когда я поссорилась со Сьюзен, убедила себя, что она затащила Эда в постель во время вечеринки, я договорилась с Винни встречаться только в случае крайней необходимости. Когда увлеклась Лесли, я сознавала, что изменяю Эду, и это мне не нравилось. Но если бы во время романа с Винни вы упрекнули меня в неверности, я заявила бы, что ни в чем не виновата, и была бы совершенно искренна. Мы с Эдом стали единым существом с двумя самостоятельными телами, Эд дружил с Винни; все, что происходило между мной и Винни, затрагивало и Эда, просто я не считала нужным вдаваться в обсуждения. Серьезной потребности в таких откровениях я не видела.
Отношения Винни и Сьюзен были гораздо сложнее и запутаннее и оставались для пего источником постоянной печали и беспокойства. Думаю, если бы я настояла, он расстался бы со Сьюзен и женился на мне, но этого я не хотела. Мне нужны были оба, и Винни, и Эд, я хотела получить не только кусок пирога, но и глазурь, и, поскольку я никому не причиняла вреда, что могло меня остановить?
Я услышала шум и подняла голову. Передо мной — в приемной «Аккорд риэлтерс» — стояла Сьюзен. На минуту я растерялась. Это была Сьюзен восемнадцатилетней давности, вернувшаяся из Бордо, чтобы стать дуэньей собственного мужа, Сьюзен, расставшаяся с Лесли Беком и леди Анджелой, и она явилась сюда, чтобы убить меня. Должно быть, меня все-таки мучили угрызения совести, только я в этом не признавалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Толкнув вращающуюся дверь, я очутилась прямо перед спальней Аниты и Лесли. Светлые шторы, сероватые обои, желтое кресло, прекрасное белое льняное белье, серебряный гребень на туалетном столике темного дуба, а на кровати — тень сгорбленного Лесли Бека, обезображенная, но воодушевляющая, словно более отчетливое изображение, проступающее на совмещенных пленках. Конечно, это была игра воображения; надеюсь, ничего подобного Анита не видела. Наверное, картина была написана не слишком умело, но в живописи я не разбираюсь.
Оказалось, Мэрион ушла в «Галерею Тейт».
— На переговоры о продаже Макинтайра, — пояснила Барбара. — Слишком поздно: все полотна уже уложены и отправлены в Шотландию.
Этот мир я не понимала и прямо заявила об этом. И добавила, что хочу купить картину Аниты Бек.
Барбара сказала, что она не знает, продается ли это полотно. Афра вмешалась со словами, что картина наверняка не продается. Я возразила: на картине нет пояснительной таблички — с чего же они взяли, что она не продается? И если я решила потратить сбережения всей жизни на произведение искусства, к тому же купить его в разгар экономического спада, почему я не могу это сделать?
Барбара вздохнула: «О Господи!» — и спросила, все ли со мной в порядке. Я осведомилась, в чем дело. Барбара увела меня в тесное служебное помещение, приготовила ромашковый чай и предложила дождаться Мэрион. Я всегда терпеть не могла омерзительный вкус ромашки, но выпила чай, и постепенно мое сердце забилось ровнее. На столе зазвонил телефон.
— Афра! — позвала Барбара. — Наверное, это Бен. Может, ты возьмешь трубку?
— Еще чего! — громко откликнулась Афра из дальнего угла галереи, заставив потенциальную покупательницу, даму в тюрбане, вздрогнуть от неожиданности. В «Аккорд риэлтерс» принято вести себя иначе. — Не хватало мне еще вмешиваться в ваши семейные дела! Кончится тем, что я поссорюсь с вами обоими.
Барбаре пришлось самой взять трубку. Действительно, звонил ее муж, и он был явно раздражен. Барбара морщилась и старалась держать трубку подальше от уха.
— Да, — сказала она, — да, но… но я не могу… мы же договорились… ну рассуди здраво… я всего лишь взглянула на картины… — И потом, осмелев и разозлившись, выпалила. — Если ты уже спал, какая разница, когда я вернулась домой — в час ночи, в два или три? — И она заплакала.
— Может, мне выйти? — спросила я, но Барбара отрицательно покачала головой и тут же швырнула трубку на рычаг.
— Он невыносим, — пробормотала она, — просто невыносим! — И добавила, обращаясь к подошедшей Афре: — Мне придется уйти домой. Бен не желает быть нянькой. Он ничего не хочет понимать. Ведь это и его ребенок! Почему же он ведет себя так, будто ребенок только мой?
— Потому, что ты допоздна пробыла у этого подлеца Лесли Бека, — объяснила Афра, — а ведь тебя отпустили под залог и ненадолго. Вот твой тюремщик и разозлился. Зачем ты вообще это сделала?
— Я перепила, — удивленно отозвалась Барбара. — Выпила слишком много сакэ.
— Я не про это, — уточнила Афра. — Зачем ты вышла замуж и родила ребенка?
Барбара извинилась передо мной и, заранее, перед Мэрион, и умчалась домой.
— Брак — это тюрьма, — рассуждала Афра. — Муж — тюремщик, а дети — ножные кандалы. Я буду такой, как Мэрион, постараюсь держаться подальше от жизненной силы, о которой твердит Лесли Бек.
— И многое потеряете, — предупредила я. Мой приступ ревности уже прошел, Лесли Бек оказался попросту недостоин его, и я уже начинала подумывать, что прекрасно обойдусь без картины Аниты Бек. И вообще зачем мне на этом этапе жизни вдруг понадобилось собирать сувениры и памятные вещицы? Абсурд!
— А вы знакомы с Лесли Беком? — спросила Афра.
— Знакома, — подтвердила я.
— И поэтому хотите купить картину? — Взгляд ее был прямым и ясным.
— Да.
— Что в нем особенного, в этом Лесли Беке? — удивилась Афра.
— Размер пениса, — ответила я, раздосадованная покровительственным отношением ее поколения к моему, и была вознаграждена: мои слова шокировали Афру.
— Об этом Барбара ничего не говорила, — заметила Афра и ушла, оставив меня в одиночестве. Этот разговор напоминал партию в теннис с игроком, мастерство которого заметно превосходило мое. Едва я успевала отразить один мощный удар, как на меня обрушивался следующий.
Мэрион вернулась из «Галереи Тейт».
— А, Нора! — высокомерно процедила она. — Как приятно тебя видеть!
В светло-сером шелковом костюме с крапчатым шарфиком она выглядела элегантно. Ее длинные ногти покрывал алый лак. Всякий, кто посмел бы посоветовать ей не надевать резиновые перчатки во время чистки огурцов, получил бы бесцеремонный отпор. А я сегодня выбрала самые удобные туфли. Я думала: «Если бы я захотела, то могла бы опубликовать твою биографию». Но даже ощущение власти не утешало меня.
— Афра говорит, ты хочешь купить картину Аниты Бек, — начала Мэрион отчужденным и официальным топом. С Розали она всегда откровеннее, чем со мной. Мэрион что-то имела против меня. В чем же дело? Что такого есть у меня, чего нет у нее? Муж, дом, дети, домашние хлопоты? Или все дело в том, что я относилась к Мэрион так же снисходительно, как Афра — ко мне? Я пожалела, что явилась в галерею. Лучше бы я бросилась искать утешения у Эда.
— Насчет покупки я пока не уверена, — ответила я. — Розали сказала мне, что картина здесь.
— Я не хочу, чтобы она досталась тебе, — заявила Мэрион Лоуз. — Когда я вспоминаю, сколько выстрадала Анита по твоей вине, убеждаюсь, что ты не имеешь на эту картину никакого права.
Это был один из самых неудачных дней в моей жизни. Напрасно я не осталась на работе. Напрасно солгала мистеру Рендеру. За это я была сурово наказана. Я встала, чтобы уйти. Мэрион вскинула руку, останавливая меня.
— Ну и куда бы ты ее повесила? На стену вашего общего с Эдом дома? Подумай об этом, Нора. У всех вас нет ни стыда, ни совести. Ни сдержанности, ни самодисциплины. Вы только и делаете, что прыгаете в чужие постели!
Я открыла рот, чтобы возразить, но промолчала.
— Мало того, — продолжала Мэрион, — вы все донельзя самодовольны. Вы думали, что оказываете мне услугу, кичились своим великодушием, считали своим долгом просвещать меня.
Чего же боле?
— Мало того, — не унималась Мэрион, — вы считали сырой подвал подходящим жильем для меня, а теперь я страдаю от астмы. Сегодня в «Галерее Тейт» мне пришлось достать ингалятор. Я чуть не сгорела со стыда. Наверное, там что-то распыляют. Тебе известно, в чем ваша вина. Вы пользовались мной, как прислугой, я подмывала ваших младенцев, собирала ваше грязное белье. Вы считали, что это в порядке вещей. А я годами терпела это унижение, — заявила Мэрион Лоуз, — и чувствовала себя отвратительно. Но что я тогда знала? Вы воспользовались своим преимуществом.
— Пожалуй, я лучше пойду, — наконец сказала я. Холод пробирал меня до костей. Ненавижу скандалы, крики, разоблачения. Наверное, Мэрион родилась скандалисткой. Мы не сумели переделать ее. Натуру базарной торговки прикрывал тончайший налет благопристойности и сдержанности. Я не испытывала к пей ничего, кроме неприязни. Я вспоминала, как Эд привез ее к нам домой. Интересно, посочувствовал бы он Мэрион, не будь она миловидной? Разумеется, нет! Дурнушку, заговорившую о поддельном Ван Гоге, можно бросить на произвол судьбы, симпатичную девушку — нет.
— Не думала, что ты разозлишься, — пожала плечами Мэрион.
— Ничего, — отозвалась я. — Благодаря тебе я передумала выбрасывать на ветер тысячи фунтов. Барбара просила передать тебе извинения и объяснить, что ей пришлось уехать домой: ее муж сердится, поскольку она провела ночь с Лесли Беком.
Услышав эти слова, Мэрион Лоуз побледнела и рухнула на стул. Она не удосужилась ни оправить юбку, ни скромно сдвинуть колени. Сейчас она казалась нескладной девчонкой.
— О Господи… — прошептала Мэрион Лоуз.
— Все мы разволновались, — продолжала я. — Он взбудоражил нас. Но Барбара не стала рассказывать Афре про размеры его жезла, видимо, с возрастом он усох. Кажется, такое случается.
Мэрион начала смеяться. Она протянула руки ко мне.
— Мне жаль, — выпалила она, — очень жаль! Конечно, ты вправе купить картину. Все равно она никому не нужна. Я не могу позволить себе рисковать бизнесом ради принципов. Я не такая, как Винни и все вы. Мне приходится существовать в реальном мире. А что касается Аниты, то я просто лицемерка.
Я опасливо позволила ей обнять меня и почувствовала, как мое недовольство исчезает. Я не терплю новомодной привычки касаться друг друга и обниматься по любому поводу — мне привили другие правила. Любые прикосновения ассоциируются у меня с сексом. Маленькая мисс Дева, сказал бы Винни. Мисс Недотрога.
Мэрион во многих отношениях превзошла нас, своих наставников; я гордилась ею. Но промолчала, опасаясь получить пощечину.
Я пресытилась чистосердечными признаниями и исповедями и потому передумала. Я не стану вдаваться в подробности моего романа с Винни, который не имел никакого отношения к жизненной силе Лесли Бека. Винни свойственна мягкая притягательность, на которую порой откликаются женщины. Лесли Бек потрясает своим гигантским фаллосом и шагает по трупам жертв. И потом, с тех пор как Розали высмеяла меня за слово «роман», мне стало неловко употреблять его. Наверное, оно и вправду звучит старомодно. Но чем его заменить? Как назвать тайные интимные отношения, в которые я ненадолго вступила с Винни? Видимо, Розали хотела услышать, что мы трахались с ним, но не дождалась. Пусть как угодно называет свои встречи с мистером Кольером и его пекинесом, но лично я не трахаюсь — у меня бывают романы. У меня есть муж, дом, дети, уйма обязанностей, и, чтобы успешнее справляться с ними, я завожу романы на стороне. Мужья изменяют по множеству причин — откуда мне знать каких? Благодаря им чужие жены не только утоляют жажду плоти, но и усмиряют бунтующий дух.
Однако после того, как Мэрион обвинила меня в супружеской неверности — если так можно это назвать, — я утратила прежнюю уверенность в себе. Поэтому расскажу о романе с Винни кратко.
Все началось, когда Сьюзен уехала в Бордо вместе с Лесли и леди Анджелой. Едва ли она отправилась прямиком домой, но ее маршрут мы не обсуждали. Прежде они с Винни почти не ссорились. Он бросил свою частную медицинскую практику; его книгу «Как укрепить сердце» быстро раскупали; другая, более толстая и интересная работа, «Природа сновидений», удостоилась одобрения видных критиков. Винни и Сьюзен наконец-то рассчитались с долгами.
— Не знаю, что раздражает ее сильнее, — грустно говорил Винни, пока мы выбирали баклажаны и желтый перец у прилавка на рынке Периге, — то, что я бросил врачебную практику, изменил нашим принципам, или то, что меня воспринимают всерьез люди, которыми она восхищается. Лучше бы я остался приверженцем диет.
«Сьюзен несправедлива к мужу», — думала я.
Винни был одет в бело-голубую полосатую тенниску. Он носил усы и был загорелым, плотным и по-мужски красивым, как Жерар Депардье. Мы уехали вдвоем. Тем утром мы с Эдом повздорили. Он сожалел об отъезде Сьюзен. Я поинтересовалась почему. Он объяснил, что теперь ему не с кем поговорить. Что это значит, возмутилась я, разве со мной не о чем говорить? Он ответил, что я же понимаю смысл его слов, но я заявила, будто ничего не понимаю. Я обиделась и разволновалась. Другими словами, я была готова обидеться и под этим предлогом уехать с Винни на рынок в Периге. Я давным-давно утратила веру в искренность моего праведного негодования. Обычно такое негодование — паше собственное, мужа, босса, политика, генерала — предвещает злой умысел.
Мои глаза все еще были красными от слез. В баре Винни угостил меня бокалом перно. Потом еще одним. На нас смотрели. День выдался на редкость жарким. Мы спустились к реке, надеясь, что там прохладнее, но ошиблись. Я никак не могла успокоиться. Винни — добрая душа. Он не мог видеть, как я страдаю. Он обнял меня. Внешне он ничем не походил на Эда. Живот Эда был плоским, даже впалым, как раз на уровне моей груди, поэтому наша плоть никогда не соприкасалась. А внушительный живот Винни, плотный, обтянутый полосатой тканью, вжался в мое тело, принося облегчение. Вокруг не было ни души. Сильные пальцы, пропахшие чесноком и оливковым маслом, приподняли подол моего платья: помню, оно было из топкого индийского хлопка, коричневато-розовое, с крупными оранжевыми цветами, чудовищное, но создающее иллюзию хрупкости и доступности, — наверное, поэтому я и выбрала его. Пояс от этого платья я храню в ящике с бельем, а само платье, вместе с другой одеждой, которую я некогда любила и носила, давным-давно затянуло в воронку времени, там оно и пропало.
— Здесь слишком жарко, — сказал Винни и увлек меня в кусты.
Как правило, романтики (а Эд утверждает, что я в душе романтик) лучше запоминают обстановку, атмосферу, слияние тела и души, а не сексуальные подробности. При отсутствии какой-либо неприятной или примечательной детали (такой, как размеры жезла Лесли Бека) происходящее помнится туманно, остается в памяти, как оранжевые цветы на коричневато-розовом платье — часть целого, но отнюдь не все целое. Я никак не могу вспомнить, был Винни плох или хорош в постели или на каменистых берегах Дордони. Думаю, лучше быть таким, как Винни (о нем я вспоминаю с признательностью и удовольствием), чем таким, как Лесли Бек, с его сексуальной мощью, которая с возрастом угасает, как и он сам. Но я не мужчина, мне не дано знать, как это бывает у мужчин. Можно лишь строить догадки, поскольку мужчины настолько озабочены своими сексуальными возможностями, что редко упоминают о них вслух, а тем более в письменном виде.
Отчетливее всего я помню бело-голубую полосатую тенниску, растянувшуюся на тугом животе, из-за которого Сьюзен постоянно пилила мужа, ящерицу, сидящую на камне и устремившую на меня взгляд немигающих глазок, — казалось, и ее захватила безмятежность, вязкость времени, оберегающего любовников. А может, это была не самка, а самец. Кто их разберет, этих ящериц?
Я заявила, что больше такого не повторится. Напрасно мы вообще поддались искушению. Соглашаться или спорить было ниже достоинства Винни. Я утверждала, что мы, в сущности, никому не изменили. Он попросил меня не лицемерить. Я умолкла.
Я не любила Винни так, как Лесли Бека, но уверена: если любовь бывает заслуженной, то Винни заслуживал ее больше, чем Лесли. Думаю, произошло вот что: наши интимные познания друг о друге, неизбежная составляющая дружбы супружеских пар, переполнили чашу, пролились, разбавленные возбуждением, скрытностью, желанием реализовать представившуюся возможность. Но тогда по какой-то прихоти судьбы я расценила это как удачу, и благодаря взаимному смущению дурманящий аромат таинственности выветрился.
Сьюзен вернулась неожиданно. Она заявила, что Анита — зануда, что леди Анджела домогается ее, что в Лондоне наверняка душно и пусто. Она передумала. Нас, своих друзей, она сочла меньшим из зол. Оставаться с Винни наедине стало труднее. Мы использовали любой шанс, и это продолжалось несколько лет. Но когда я поссорилась со Сьюзен, убедила себя, что она затащила Эда в постель во время вечеринки, я договорилась с Винни встречаться только в случае крайней необходимости. Когда увлеклась Лесли, я сознавала, что изменяю Эду, и это мне не нравилось. Но если бы во время романа с Винни вы упрекнули меня в неверности, я заявила бы, что ни в чем не виновата, и была бы совершенно искренна. Мы с Эдом стали единым существом с двумя самостоятельными телами, Эд дружил с Винни; все, что происходило между мной и Винни, затрагивало и Эда, просто я не считала нужным вдаваться в обсуждения. Серьезной потребности в таких откровениях я не видела.
Отношения Винни и Сьюзен были гораздо сложнее и запутаннее и оставались для пего источником постоянной печали и беспокойства. Думаю, если бы я настояла, он расстался бы со Сьюзен и женился на мне, но этого я не хотела. Мне нужны были оба, и Винни, и Эд, я хотела получить не только кусок пирога, но и глазурь, и, поскольку я никому не причиняла вреда, что могло меня остановить?
Я услышала шум и подняла голову. Передо мной — в приемной «Аккорд риэлтерс» — стояла Сьюзен. На минуту я растерялась. Это была Сьюзен восемнадцатилетней давности, вернувшаяся из Бордо, чтобы стать дуэньей собственного мужа, Сьюзен, расставшаяся с Лесли Беком и леди Анджелой, и она явилась сюда, чтобы убить меня. Должно быть, меня все-таки мучили угрызения совести, только я в этом не признавалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26