Ночка выдалась отличная. Мы выпили на террасе, а потом пришло время поп-звезде исполнить свою работу. Перед началом шоу мы втроем пробрались к крошечной сцене, кричали и пытались упасть в обморок, когда появился Росс, подхватывали припевы. Господь свидетель, это звучало крайне забавно – Росс, пытающийся перекричать наш мощный бэк-вокал, точно он пьяный поет под «караоке»; только, конечно же, тогда еще не было «караоке». По крайней мере, за пределами Японии.
Через три песни он закончил, и мы вернулись на террасу, а вместе с нами – довольный менеджер, диджей Андреас и стадо английских девочек, тараторящих что-то вроде: «Ты недостаточно красив, чтобы быть Им», «Он ниже тебя», «И кого ты пытаешься обдурить?», «Давай потанцуем?» – и тому подобное.
Около двух часов утра мы вчетвером оказались на нашей вилле. Ситуация немного вышла из-под контроля – менеджер дал Россу кокаин, а еще мы выпили.
Проснулся я на полу, а когда поднялся, увидел распластанных на кровати Росса и Чери. Полностью одетых. Ну, настолько, насколько это возможно летом на греческом острове. Никаких признаков Фрэнк. Я чувствовал себя отвратительно. Не просто похмелье, а полупохмелье, когда ты еще наполовину пьян, уже наполовину трезв и на сто процентов раскаиваешься. Увлеченный самобичеванием, я, однако, так и не смог вспомнить, что же я такого сотворил. Но, естественно, опасался худшего.
Фрэнк сидела во дворе и читала книгу. Увидев меня, она расхохоталась. Это меня немного ошеломило, но она, по крайней мере, не убежала и не всадила в меня нож, что, судя по моим ощущениям, было не так уж маловероятно.
– Как ты себя чувствуешь? – ухмыльнулась Фрэнк.
– Э… все отлично, – ответил я, пытаясь выглядеть как можно безмятежнее.
– О, прекрасно! – и тут она начала хихикать. Это было настолько на нее непохоже, что я сдался.
– Господь всемогущий! – сказал я. – Что я натворил?
Оказалось, все не так уж плохо. По-видимому, большую часть вечера я изображал из себя отъявленного шутника – когда не путался в собственных ногах и не пытался выйти из комнаты через окно. Зато я хотя бы не отправился купаться и не утонул. Если верить Фрэнк, между тупым пьяницей и спящим пьяницей лишь ненадолго вклинился злобный пьяница – я толкнул речь о превосходстве госпела над всем тем попсовым дерьмом, что производит Росс – но, не успев полезть в драку, упал на пол и захрапел. Что же касается сентиментального пьяницы, боюсь, в него я превратился утром.
Новости о том, что я был скорее слегка смешон, чем отвратительно непереносим, так и не смогли поднять мне настроение. Неожиданно, сидя рядом с Фрэнк в лучах утреннего солнца, напевая «The Golden Time of Day», с чашкой «Нескафе» в руках, я понял, что плачу.
И сразу же понял, почему. Дело было в мелодии. Фрэнки Беверли и «Maze». Невилл любил слушать ее в магазине, он называл их последней настоящей соул-группой Америки. А теперь он мертв.
– Джефф, – смущенно произнесла Фрэнк. Она терпеть не могла такие вещи, ненавидела беспричинную демонстрацию эмоций, не любила чувствовать ответственность за настроение людей. Как, впрочем, и я. – В чем дело?
– Ни в чем, – ответил я. – Я, пожалуй, пройдусь.
Я взял мой «Уолкмэн», «Уолкмен Один», плеер, в придачу к которому вам приходится приобретать еще и пару носильщиков: одного для самого агрегата, другого для бесконечного запаса батареек. Но когда я его купил, он считался крутым. Я спустился в город, слушая Джила Скотта Херона и «The Valentine Brothers». Братство панков. Мне нравилось социально сознательная черная музыка. В Наоссе я остановился на площади, купил колу и немного посидел на солнышке. Прямо передо мной возвышался киоск, где продавали сладости, газеты и сигареты, а еще оттуда можно было позвонить. Пара немцев звонили домой, и, когда они закончили, я решил последовать их примеру.
Я позвонил Шону в магазин.
– Джефф! Боже мой, что ты там делаешь? Пытаешься развязать новую войну?
– О, – сказал я. – Роуз тебе сообщила, да?
– Да, а еще, слушай, сюда заходил какой-то твой друг, зовут Мак, говорит, должен что-то тебе сообщить. Насчет Невилла.
– Мак. Ты уверен? Здоровый такой парень? Манчестер? Он оставил телефон?
Конечно же, не оставлял. Я сказал «спасибо» и «увидимся на следующей неделе», а потом вернулся к своей коле. Только я закончил, как появился автобус, едущий на пляжи на той стороне острова. Движимый непоследовательностью похмелья, я вскочил в него и провел остаток дня, неумело, но энергично рассекая волны. После этого заказал салат и пиво в пляжной забегаловке – и хотя бы наполовину почувствовал себя человеком.
Я сел на обратный автобус, а когда взобрался на холмы, там все оставалось по-прежнему, разве что Росс и Чери присоединились к Фрэнк во дворе, а «Нескафе» уступил место бутылке белого «бутари».
– Росс, – позвал я, – у меня к тебе разговор. – Да?
– Насчет Этериджа.
– О'кей, – ответил он. Затем повернулся к Чери и Фрэнк: – Слушайте, девчонки, мы с Джеффом прогуляемся немного. Встретимся на дискотеке, около девяти.
Так вот что такое харизма, подумал я, глядя, как Росс называет пару отъявленных феминисток «девчонками» – и ему это сходит с рук. В общем, мы пошли гулять и начали беседу.
Об Этеридже. К этому моменту я убедился, что какие бы грязные дела ни проворачивались, Росс в этом не участвовал. Но Этеридж – другое дело. Да, инцидент на пустоши получился весьма неприглядный. И мы с Фрэнк и Маком поступили глупо и некрасиво, и я знал об этом с самого начала. А поступки Этериджа в ту ночь вполне укладывались в рамки поведения менеджера в подобной ситуации. Только смерть Невилла – это уже не шутки. И я хотел знать, мог ли Этеридж приложить к этому руку.
Я надеялся, что Росс в курсе. Более или менее. То есть я вовсе не был уверен, что хочу услышать от Росса: «Да, да, Этеридж – безжалостный псих, он запросто мог убить твоего друга».
Как бы там ни было, он сказал совсем другое.
Он оказался вторым человеком за сегодняшний день, кто смеялся надо мной.
– Этеридж! – произнес Росс, отдышавшись. – Приятель, Этеридж не гангстер, он хренов интеллектуал!
Сильно сказано для человека, которого музыкальная пресса именует «умнейшей поп-звездой», но все-таки. А Росс продолжал расписывать Этериджа как слегка неуклюжего, безумного профессора, обеспечившего взлет своего протеже скорее благодаря удаче, нежели расчету. А точнее, скорее благодаря деятельному таланту Росса, нежели этериджевской деловой проницательности.
– А как насчет парней с бейсбольными битами на пустоши? – поинтересовался я. – Его друзья из Защитной лиги юных структуралистов?
– Вряд ли, – ответил Росс и посмотрел на меня.
– Тогда все в порядке, – отозвался я. – Слушай, мне действительно очень жаль.
Росс замахал руками, предлагая мне заткнуться. Как молоды мы тогда были! Россу, на которого я смотрел как на мировую знаменитость, едва исполнилось двадцать пять. А в двадцать пять нет времени на извинения, объяснения или тому подобные сантименты. Он даже слушать не стал о моих промямленных сожалениях, просто сказал:
– Слушай, не беспокойся насчет Этериджа. Он только пытается следить за моими интересами, а это тяжелая работа. Но всего лишь работа.
В общем, я ему поверил, и мы сменили тему, расположились в баре с окнами на рыбацкую пристань. Взяли пива и болтали о том о сем, о старых добрых временах. Мы, молодежь, чувствовали себя настоящими панк-ветеранами. Мне казалась, что это был определяющий период, который направил всю мою жизнь. То, что в итоге я оказался в магазине подержанных звукозаписей, не имело значения. Мир по-прежнему делился на тех, кто видел «The Clash» в 77-м и «The Mekons» в 79-м, и тех, кто не видел. Полагаю, быть экс-панком – это все равно, что быть масоном.
Потом мы говорили о записях. В конце концов, если, работая в магазине записей, вы в чем-то и разбираетесь, так это в записях. Поэтому я вещал о Чико Фримене, и сестричках Лиджаду, и обо всем прочем, что, как надеялся, могло произвести впечатление на Росса. А он рассказал мне о тех, с кем собирается работать над следующим альбомом, и был рад, что я о них слышал. А после появились Фрэнк и Чери, и мы снова отправились на дискотеку, и снова началась суета вокруг Росса. Потом, когда он пел, я вышел подышать свежим воздухом и увидел печальную Фрэнк, сидящую на чем-то вроде бухты каната.
– Где Чери? – спросила она.
– Смотрит на звезду.
– Ах, да, – сказала Фрэнк. – И как я сама не догадалась.
Я всегда отличался бестолковостью и никогда не мог распознать ревность. Но тут Фрэнк просияла и предложила:
– Слушай, давай потанцуем!
И мы так и сделали, только ее печаль развеяла мое прежнее настроение, и я понял, что пора домой.
В ту ночь Фрэнк с Россом отправились ночевать к себе, а мы с Чери вернулись на виллу, и я сказал, что уезжаю завтра утром.
– О'кей, – ответила Чери. – Не возражаешь, если я еще немного здесь поболтаюсь?
12. ДЖЕФФ ВСТУПАЕТ В ПОЛИТИЧЕСКУЮ ДИСКУССИЮ
Мак появился лишь неделю спустя после моего возвращения. Я сидел за прилавком и, потягивая третью или четвертую чашку чая, болтал с Джеки, которая заменила Невилла. Джеки представляла собой продукт Шоновой новой политики набора персонала Когда я устраивался на работу, мне пришлось ответить на тест из ста вопросов, чтобы доказать, что я знаю, кто выпускал синглы Литтл Ричарда и могу поименно перечислить всех бэк-вокалистов из «The Incredible String Band», а также состав оркестра, аккомпанировавшего Элвису Костелло в «My Aim is True». И тому подобное.
Одновременно со мной Шон нанял еще одного парня. Он получил высшую оценку, знал все, даже то, чего ни один нормальный человек знать не может. Только вот считать он не умел. За месяц лишил магазин пары сотен фунтов, раздавая сдачу.
И, полагаю, именно поэтому здесь оказалась Джеки. Шон усвоил урок. Пару лет Джеки проработала в «Нашей цене» и умела считать, писать и расставлять записи в нужном порядке. «Откровенно говоря, – поделился со мной Шон, – мне плевать, знает ли она, кто играл на саксофоне в «Blue Afternoon» Тима Бакли».
– Отлично, – сказал я, чувствуя легкую обиду и все же понимая, что он абсолютно прав. Особенно здесь, в Уэст-Энде. Знатоки у нас появлялись редко, мы больше специализировались на заманивании внутрь туристов и выпроваживании наружу алкашей. Коллекционные же штуки обычно продавали дилерам, а они о музыке не говорили. Они спорили только о цене.
Итак, мы болтали. О политике. Джеки состояла в Социалистической рабочей партии и была решительной активисткой. В субботу НФ собирается в Тоттенхэме, сообщила она мне, ты должен туда прийти.
– Зачем? – спросил я. – Чтобы дать им шанс пролезть в газеты? Да бросьте вы их.
Джеки тут же обозвала меня членоголовым мещанином, которому наплевать на все увеличивающееся число расистских нападений в нашем районе, и заявила, что, может быть, именно из-за меня погиб мой друг.
У меня возник большой соблазн согласиться с ней. В глубине души я по-прежнему считал, что Невилл умер по моей вине. Скорее по привычке я начал спорить, но мои слова о том, что рост расизма всего лишь указывает на безнадежную слабость крайне правых и что теперь все их надежды на успех на выборах пойдут к чертям собачьим, не произвели на Джеки ни малейшего впечатления.
– Чертова Тэтчер, – повторил я неоднократно слышанную мной фразу. – Тэтчер запудрила им мозги.
Именно в этот момент, только дискуссия начала разворачиваться в полную силу, вошел Мак.
– Неплохой загар, приятель! – кивнул он мне и бросил на прилавок сумку. Потом обратился к Джеки: – Все хорошо, детка?
– Все хорошо, Мак.
– Значит, вы знакомы?
Они уже встречались. Мак заходил раньше в поисках меня и дружески поболтал с Джеки, как и со всеми другими встреченными им женщинами – он болтал со всеми без разбору, и даже дамам с нетрадиционными наклонностями вроде Джеки, было тяжело не поддаться его обаянию. По крайней мере, так я подумал, глядя на адресованную Маку улыбку Джеки.
Сам Мак, однако, ничего не заметил, он опустошал свою сумку. На прилавке возникли сорок копий сольника одного из «Duran Duran».
– Что случилось? – спросил я. – Что, записывающая компания заплатила тебе за расчистку помещений?
– Нет, парень, с альбомами все в порядке, – тут он запнулся. – Не, все отлично. По фунту за каждый, всего сорок.
– Господи, Мак! – сказал я и начал проверять, нет ли на записях промо-стикеров. Если нет, я всегда могу вернуть их оптовику и получить деньги обратно. Стикеры отсутствовали. Это не были промо. Сюрприз, сюрприз!
Я достал из кассы сорок фунтов, отдал их Маку и попросил Джеки немного присмотреть за магазином.
– Пойдем, – сказал я Маку, – выпьем.
Он начал было возражать, но потом быстро согласился, и мы направились в «Горностаево гнездо».
– Ты в доле – или тебе нужны все сорок фунтов? – язвительно осведомился я, отлично зная, для чего Маку деньги. У этих личностей с сумками, набитыми записями сомнительного происхождения, всегда на уме круглые числа. И, как ни странно, многие цены на незаконные вещества также представляют собой круглые числа. Я, например, еще никогда не слышал про суммы вроде семи фунтов сорока девяти пенсов. Быть может, среднестатистический наркоман просто не в состоянии воспринять такую штуку, как сдача.
Большинству посетителей я спускал это с рук – в конце концов, их дело. Но я злился на Мака-самоубийцу, злился на себя, который мог просто промолчать и равнодушно наблюдать за его смертью. Если бы я немного пошевелил мозгами, то понял бы, что только адреналин удерживал Мака от наркоты – и тогда я забил бы на Грецию и отправил туда Мака. Мак тоже злился.
– Иди к черту, приятель, я не просил тебя о выпивке! Вот ты и покупай!
Так я и сделал, и мы уселись. И я извинился, а еще сказал, что мне очень жаль, что он снова подсел. А он ответил:
– Что-нибудь еще? – и потом: – О, черт, я же не сказал тебе об Этеридже!
– Что?
– Я видел его. – Где?
– Где? В том-то вся и штука, где я его видел! Пару недель назад я искал, где бы купить дури. Моего обычного поставщика только что арестовали и упрятали за решетку. Так что пришлось поспрашивать. Один знакомый отправил меня в тот паб, за Кентиш-Таун. В итоге я оказался в квартире в муниципальном здании, где парень ждал посыльного. И когда посыльный появился, я не мог поверить своим глазам: это был тот гаденыш, которому я заехал ломом на пустоши. Он меня не узнал, но я-то его запомнил.
– А Этеридж тоже был там?
– Нет-нет, его там не было. Тогда я решил то же, что и ты сейчас: мужик просто используется как гора мяса. Наемный хулиган. Но около недели назад, субботним вечером, я зашел в «У Сэма». Там я подцепил шикарную киску, мы немного поговорили, и она пригласила меня с собой на встречу с друзьями. Мы погрузились в тачку, которую ей подарил папаша, и поехали в Челси, на Кингз-Роуд. Оказалось, что один из этих друзей любит старомодные развлечения вроде кислоты. И тут киска спрашивает у меня:
«Ты когда-нибудь охотился на драконов, Мак?»
«Кто, я? Никогда», – отвечаю я, справляя малую нужду, но она совершенно серьезна.
«Это что-то безумное, – говорит, – безумное и… ой, смотри, там Денни!»
Не нужно быть чертовой ищейкой, чтобы догадаться, что Денни – это дилер, и они такие хорошие друзья с мисс Камиллой и маленьким лордом Джастином, да и со всеми остальными пидорами. Однако, как ты понимаешь, я не сказал «нет», и Камилла, побеседовав с Денни, возвращается и говорит: «Смотри, что я достала, Мак, ну разве я не умная девочка?» – и так далее. Старая история, старая песня. Но знаешь, с кем трепался этот Денни?
– С Этериджем? – предположил я.
– Ага, – ответил Мак, и что-то в его голосе задело меня. Он был зол. По-моему, я никогда раньше не видел Мака злым. Даже во время драки на пустоши он не злился. Честно говоря, он искренне наслаждался собой. Но сейчас он был зол.
Затем Мак поднялся.
– Слушай, мне надо бежать. Я загляну попозже. Отлично. Разложи все по полочкам.
«Разложить по полочкам что?» – удивился я, но побрел обратно в магазин, где меня поджидали возобновление политической дискуссии и шанс продать стопку альбомов «Budgie» польскому студенту, подрабатывающему на стройке по соседству.
– Дома это стоило бы сотню баксов! – сообщил он мне. Я знал причину. Это был рок-н-ролльный городской миф, история «Budgie».
Случилось так, что однажды, в начале семидесятых, единственный польский рок-диджей приехал в Англию – и увидел «Budgie», этих легендарных валлийских хард-рокеров второго дивизиона, в действии. Он привез домой несколько их альбомов. И в то время только на его шоу юные поляки могли насладиться настоящим роком. Целое поколение выросло под впечатлением, что «Budgie» стоят наравне с «The Beatles» и «The Stones».
Всегда приятно подтвердить легенду, и я был так доволен, что сделал студенту бешеную скидку, а он в ответ предложил мне остановиться у него, когда я в следующий раз окажусь в Варшаве.
Так прошел день. В результате, будучи в приподнятом настроении, я пришел домой – и обнаружил на ступенях спящего Мака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15