Мак состоял в одной из первых панк-групп. В той, что стала легендой по слегка унылой причине: они так и не записали ни одной песни и, следовательно, не превратились в дребедень, но и не приобрели популярность. Мне всегда казалось, что они развалились из-за того, что не хотели предавать свои принципы, распевая для известных звукозаписывающих контор. Мак подтвердил, что я был прав. Они, в общем-то, не до конца разошлись, просто то одна, то другая часть группы сидела в тюрьме. Видите ли, бросать кирпичи в витрину музыкального магазина – не самый лучший способ заработать себе на жизнь.
Мак тогда о многом рассказал мне. После этого он часто жил у нас, когда оказывался в Лондоне. Он был настолько ужасающе эгоистичен и так жаден во всех своих проявлениях, что казался похожим на ходячий дерьмовый индикатор, безуспешно демонстрирующий тщетно маскируемый эгоизм, свойственный всем рок-н-ролльным мессиям, которых я знал. А я знал не меньше четырех.
Потом Мак снова загремел в тюрьму, а когда вышел, оказалось, что он подсел там на героин. Музыка интересовала его все меньше и меньше, и в последний раз я видел Мака в магазине. Он пытался продать мне японский серебряный диск, украденный прямо со стены штаб-квартиры «Верджин-рекордс», когда она все еще находилась на Портобелло-Роуд. «Убери это немедленно, ты, псих!» – сказал я ему – и был потрясен обидой, отразившейся на его лице. Мак всегда выглядел так, словно ему плевать, что думают или делают другие. Я попытался списать это на действие героина, просто еще одна загубленная жизнь, не мое дело. Но иногда я вспоминаю. Плохой конец, нажмите кнопку «обратная перемотка». Дайте мне переиграть эту сцену. Я такой трус, ненавижу обижать людей.
Так какого черта, подумал я, нам нужен негодяй, а Мак – негодяй. Позвоню ему, внесу предложение. Все, что мне было нужно, это его номер. В том случае, конечно, если у него есть номер. Последний раз, когда я его видел, он, кажется, жил на Гроув. Где, если подумать, расположен очередной отель «Калифорния». Вписаться туда вы можете, когда пожелаете, а вот выписаться – вряд ли, разве только с козлиной бородкой. Если Мак по-прежнему на Гроув, один звонок все прояснит. Я позвонил Сэм.
Сэм была рок-н-ролльным журналистом, время от времени, как она часто повторяла, пребывая в битнических загулах, свойственных всем рок-журналистам семидесятых. Она жила прямо на Гроув и любила музыкантов, нуждалась в них. А еще у нее в подвале обитал дилер, парень по имени Кении, или Ленни, или что-то в этом духе. Так что, предположил я, если Мак по-прежнему поблизости, ей это должно быть известно.
Она сказала мне, что чертовски извиняется, но понятия не имеет, где Мак. Не поддерживает с ним контактов. Но да, скорее, он объявится раньше, чем позже, и она передаст ему, что я его искал, попросит позвонить.
Что он и сделал на следующий день. Было субботнее утро, десять тридцать, и я держал оборону против первых профессионалов, парочки япошек с непостижимой страстью к прогрессивному року начала семидесятых на виниле, сопряженной с железным намерением получить здоровенную скидку. Преимущественно увиливания и окольные дорожки, но требующие больше моего внимания, чем я готов отдавать работе. Обычно я ограничиваюсь словами: «Это там, приятель, – и взмахом руки, сопровождаемым фразой: – Если оно у нас есть, в чем я сомневаюсь».
Поэтому я не особо усердствовал, когда позвонил Мак и сказал, что встретится со мной позже. В семь в «Кентукки» на Ноттинг-Хилл-Гейт. Если бы я сосредоточился, то заметил бы, что это как раз один из тех ключевых моментов в человеческой жизни. Я же просто подумал, что ничего хорошего меня не ждет, и сбавил япошкам цену вдвое. Мило.
Вообще-то, сказать правду, была еще одна причина, по которой я не мог сосредоточиться. Фрэнк, перед тем как встала в несусветную рань, спала вместе со мной. С ногами в одну сторону. И я понятия не имел, что все это значит. Она сказала, что я слишком зациклен на том, чтобы вставить. Теперь люди часто говорят такие вещи. И это добило меня; я вовсе не собирался писать собственную «Кама Сутру» и объявлять ее лучшей в мире, но всю жизнь думал, что именно это обычно и делают. Вставляют. То есть после определенной прелюдии и все такое. Так что я был смущен. Что означало, что я вел себя как всегда в таких случаях. Старался не думать об этом. Это была не первая ошибка в моей жизни, но, быть может, самая ужасная.
Поэтому после работы я не пошел домой, чтобы встретиться с Фрэнк, просто позвонил ей и сказал, что у меня встреча. Хорошо, ответила она. Равнодушно. Естественно.
5. ДЖЕФФ ИДЕТ ВЫПИТЬ
Сложно хорошо выглядеть в феврале в Лондоне, особенно при свете «Жареного цыпленка из Кентукки», но Мак выглядел просто ужасно. Хотя и не так ужасно, как сидящая рядом с ним женщина, съежившаяся и прижавшаяся к нему, худющая, точно при анорексии, в то время как Мак выглядел здоровым парнем. Мак был из тех людей, от которых ожидаешь красной морды и пивного брюха, но сегодня он был белым как мел, а морщинистая кожа, казалось, пыталась сбежать с его лица, чтобы переселиться на какого-нибудь веселого толстяка.
Но он вел себя в лучших традициях, встал и обнял меня – я терпеть не могу такое поведение, только для Мака оно является инстинктивной частью характера, и уклониться никак не удается. В этом был весь Мак. Из тех немногих знакомых мне людей, что счастливы просто быть человеком, причем особо не выставляя этого напоказ.
Потом он представил меня своей спутнице, Анжеле. Она разговаривала со мной так специфически, как это умеют только настоящие героинщики: половину слова тщательно выговаривают, другую проглатывают – в общем, лучше и не слушать. Мак насыпал сахар в картонный стаканчик с кофе, а Анжела ела мороженое. Ситуация выглядела малообещающей.
Но затем Мак удивил меня. Только я начал размышлять, стоит ли вложить свои деньги в семейный бюджет полковника Сандерса, он сказал:
– Слушай, давай зайдем в книжный через дорогу. Итак, мы прошествовали по Кенсингтон-Чёрч-Стрит в магазин художественной литературы, который работал допоздна по пятницам и субботам. Отопление грело на полную катушку, и я сбросил куртку, слегка покачав головой при виде Мака, оставшегося в своем огромном старом пальто, явно равнодушного к создаваемому им эффекту переносной бани.
Я никогда не считал Мака большим чтецом, поэтому, подойдя к нему, стоящему у полки «Пикадора» и перебирающему разные корешки, предложил посоветовать что-нибудь. И немного обиделся, когда в ответ он прошипел:
– Отвали, урод!
Через десять минут я приобрел новый роман Милана Кундеры, просто чтобы показать, что я на короткой ноге с литературной модой, а Мак с Анжелой были готовы идти.
Через дорогу, на Черчилль, Мак сказал:
– Господи, что я тебе такого сделал? Ты хочешь, чтобы меня снова арестовали? – и начал вытаскивать половину пикадоровского каталога из глубин своего пальто.
Следующие несколько часов показались мне вечностью. Из паба на двадцать восьмой к Уэст-Хемпстеду, в муниципальный квартал, где мы бесконечно долго сидели перед чьим-то телевизором, в ожидании Дэйва, дилера, содержащего букинистический магазин и готового на сомнительный бартер. Потом перед телевизором остался один я, а Мак и Анжела пудрили себе вены под чертов непрерывный даб. Неужели только мне не нравился даб? Неужели только я считал, что эхо ударных на фоне парочки дешевых звуковых эффектов были слегка перехвалены?
Потом на телеэкране появился Биг-Бен, и я понял, что до закрытия остался всего час. Поэтому, когда Мак снова появился, я сказал:
– Слушай, давай пойдем выпьем! Я хочу тебя кое о чем спросить.
– Идет, – ответил Мак и обернулся посмотреть на Анжелу. Он открыл дверь, и я мельком увидел ее безжизненное тело на кровати.
– Да, – произнес он, – полагаю… – и снова заглянул в спальню. – Да, верно… Эх, пошли.
Пока мы выбирались из квартиры и направлялись к местному пабу, полному ребят с собаками, меня, должен признаться, терзали сомнения. Что ж, я и до этого сомневался, то есть был готов послать дело ко всем чертям. Но свежий воздух, казалось, оживил Мака. В пабе он заказал нам три пинты лагера, две для себя и одну для меня, и устроил шоу из выуживания пары фунтовых банкнот и оплаты. Мы отправились к астероидному автомату, Мак бросил внутрь мелочь и начал кружить и палить, одновременно рассказывая, что произошло с остальными из его группы. Этот монолог можно свести к следующему: «один внутри, двое на пособии по безработице, один отрабатывает», но в исполнении Мака звучало гораздо смешнее.
Он прервался, ожидая, когда на экране появится второй уровень, и сунул мне пару монет.
– Слушай, – сказал он, – давай двинем на запад. Когда я закончу.
Итак, мы пошли на автобусную остановку, задержавшись в «Семь-одиннадцать», где Мак приобрел фор-пэк, чтобы пить по дороге. Чуть позже мы оказались в «Виски Эй Гоу Гоу» на Уордор-Стрит. В ту ночь происходило нечто под названием «Вечеринка левых», открывающая новую манифестацию ежегодного возрождения битников. Что на практике вылилось в свечи в винных бутылках на столах, диджея с записями Нины Симоне и огромное количество людей в черных джемперах возле стойки. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что столы накрыты белыми бумажными скатертями, на которых лежат цветные карандаши, чтобы мы, клиенты, могли творить искусство. Тоже интересно.
Итак, через некоторое время Мак проявил незаурядный, по моему мнению, талант карикатуриста с нетрадиционным взглядом на жизнь своего бывшего босса. В конце концов я прервал его на середине, показав свое единственное творение, кусок белой скатерти с красной надписью: «ХОЧЕШЬ ЗАРАБОТАТЬ НЕМНОГО ДЕНЕГ?»
– Говно вопрос, – ответил Мак.
Надо сказать, что громогласное обсуждение в Уэст-Эндовском ночном клубе после полуночи, возможно, не самый лучший способ затевать криминальные дела, но у меня было мало опыта, а среди добродетелей Мака осторожность никогда не числилась.
– Значит, вы хотите шантажировать тощего ублюдка, – сказал он, после того как я изложил ему основы своего экстраординарно хлипкого плана. – И что я должен сделать?
– О, – произнес я. – Ты – сила.
– О, – ответил он и быстро скосил глаза вниз. – И то верно.
Домой я попал только к четырем утра следующего дня. Мак решил, что нашу договоренность «стать преступными сообщниками» необходимо отметить. И мы занялись обычными вещами. Из «Виски» в три, по Уордор-Стрит в «Розовую пантеру» до пяти, потом на восток, в «Берег» на Флит-Стрит. Пончики и кофе в «Данкин Донат» на Ладгейт-Сёркус, с мальчишками-газетчиками, затем в «Смитфилд» за пивом и завтраком. Выбрались оттуда около девяти, и я припустил на работу, а Мак исчез в неизвестном направлении, пригрозив встретиться вечером.
Невилл, пришедший на полчаса позже, застал меня лежащим на полу и слушающим Джонни Митчелла.
– Уэйн Шортер, – сказал он, прислушавшись к саксофону. Затем посмотрел вниз, на меня. – Дерьмово выглядишь.
– Чашечку кофе? – спросил я. – Во рту пересохло.
– Надо думать! Где ты был?
– «Виски». У них там Вечеринка левых. Тебе бы понравилось.
– Ну уж нет, ты же меня знаешь, терпеть не могу всякое панк-рок-дерьмо, мальчуган! – это была одна из миленьких шуток Невилла. Он вырос в Кентиш-Тауне и был барабанщиком в «The Suckers», однажды игравшей с «Adam and the Ants» в «Нэшвилле», так он мне рассказывал, но ему нравилось строить из себя невежду. Ради смеха, на работе, хотя если показывалась симпатичная девчонка, он мог оказаться на высоте.
Так прошел весь день. Мак появился к закрытию:
– Только по-быстрому, собирайся.
Девять часов спустя я добрался до дома. Фрэнк спала. Я решил, что ни к чему будить ее, и удовольствовался подушками. Утром я чувствовал себя отвратительно, а она развила бурную деятельность.
6. ДЖЕФФ ИДЕТ НА ОБЕД
Прошла неделя, а мы больше так и не спали друг с другом. И не обсуждали это. Слишком крутые, оба. Все как прежде. Фрэнк была поглощена организацией шантажа, а я остался в деле скорее из-за вины, страсти и глупости, чем из-за жадности. Тем временем процесс шел. Утром в понедельник, за завтраком, мы составили шантажистское письмо.
Придумать шантажистское письмо не так-то просто. Особенно письмо тому, с кем ты играл на саксе. В конце концов мы ограничились кратким посланием и напечатали его:
РОСС БРОСИЛ ДЕВУШКУ УМИРАТЬ. СУФФОЛК 1981. ЗАПЛАТИ – ИЛИ МЫ РАССКАЖЕМ ГАЗЕТАМ. 10 000 ФУНТОВ. БУДЕМ НА СВЯЗИ. ИСКРЕННЕ ТВОЯ, «ДЕВУШКА».
Следующим вопросом было, куда его отправить. Росс уехал из Кэмден-Тауна, и если он и оставил кому-то новый адрес, то определенно не мне. Однако, сидя днем на работе, я сделал пару звонков и добыл телефон. Не домашний номер Росса, а телефон его компании, «Славной организации». Очевидно, Этеридж тоже вырос – из обычного поп-менеджера превратился в президента. М-м… хмм.
Итак, я позвонил туда и был немного смущен, когда трубку сняли даже раньше, чем я услышал хоть один гудок, а чей-то голос односложно пробубнил «ждите», после чего трубку, судя по всему, бросили на стол. Может, люди там слишком занятые, что выше моего понимания. Однако меня ждало еще большее смущение. Голос, вернувшись, рявкнул: «Да?» – и, только я начал спрашивать адрес компании, поинтересовался: «Кто это?».
– Э-э-э, Джефф, – ответил я, мои мозги точно парализовало. Затем добавил: – Но вы меня не знаете, я просто…
– Конечно, я тебя знаю. Ты тот Джефф, с-с-с…
Я совсем забыл, что Этеридж заикается. Думаю, это не соответствовало представлению о нем как о мерзавце, поссорившим меня с другом, организовавшим мое увольнение.
– Саксофонист, – сказал я. – Да, тот Джефф. Извини, я не ожидал, что ты подойдешь к телефону. То есть ты сам.
Судя по всему, Этеридж не собирался объяснять, почему босс «Славной организации» должен сам отвечать на звонки, вместо этого он продолжил свои вопросы:
– Итак, чем я могу помочь?
– О, мне просто нужен ваш адрес, – произнес я, прежде чем сообразил, что это требуется пояснить. – Ну, чтобы послать вам запись моей новой команды, – продолжил я в порыве вдохновения, решив, что это самый быстрый способ убрать занятого менеджера от телефона.
Но, как ни странно, Этеридж поддержал беседу:
– О, правда? И что же у тебя за, э, «ансамбль»? – очень в его духе, неприкрытые издевательские нотки между строк.
– О, это рэп, – рискнул я, – с африканскими гитарами и множеством ударных, немного похоже на «Pigbag», но не совсем, если ты понимаешь, о чем я, зато с настоящим британским духом.
Несколько секунд Этеридж молчал, кажется, серьезно обдумывая услышанное. Тем временем мои мысли носились галопом вокруг получившегося ужасающего овощного рагу. На какое-то мгновение я даже подумал, не нанять ли мне для виду нортумберийского пигмея. Когда Этеридж наконец ответил, я чуть не выронил трубку.
– Отлично, – произнес он, – приходи в офис, и мы все обсудим. Как насчет завтра, после обеда?
И я ответил «хорошо», а он дал мне адрес в Уэст-Энде, после чего я отключился.
Мак появился в магазине к закрытию и спросил, как идут дела. Я ответил, что шантаж не очень, зато я, похоже, вступил на путь звукозаписи. Он вежливо посмеялся и стал ждать объяснений.
– Ну, – заметил он, – можно и навестить парня. Посмотреть, что к чему.
Так я и сделал. Некоторое время забавлялся идеей собрать вечером мой предполагаемый нортумберийского рэп-оркестр, но в итоге вместо этого решил пойти выпить парочку «шенди». Хей-хо, музыка лишилась – трактирщик приобрел.
Офис «Славной организации» находился рядом с Риджент-Стрит, со стороны Мэйфэра. Помещение на третьем этаже здания, забитого дешевыми туристическими фирмами. Место пребывало в постоянном изменении, не поймешь, куда идут дела – в гору или к чертям собачьим. Несколько строителей таскали вверх-вниз по лестнице предметы интерьера. Три золотых диска и один серебряный висели в рамочках рядом с телексом. Секретарша («Привет, я Мэнда») жонглировала телефонами, периодически что-то неискренне бормоча насчет возможности выпить чашечку кофе, пока из офиса не появился Этеридж и не проводил меня внутрь.
Он был запоминающейся личностью, Этеридж. Жердь шести футов шести дюймов в жиденькой твидовой тройке. Голова начисто выбрита или просто лысая, возраст – где-то между тридцатью и пятидесятью. Немного похож на помолодевшего, растянутого Уильяма Берроуза, с таким же умирающим, бросающим в дрожь, шепчущим голосом, с раздражающим прерывистым заиканием. Как и многие успешные пост-панковские менеджеры, Этеридж казался совершенно не-рок-н-ролльной личностью, но все же в нем определенно сквозило нечто хипповское.
Впервые я увидел его в очереди перед «Нэшвиллем» в Уэст-Кенсингтоне. Концерт имел большой успех, уж не помню, кто выступал. Этеридж пришел с Россом и малознакомой мне женщиной, писавшей для «Саундз». В итоге мы все оказались в баре через дорогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Мак тогда о многом рассказал мне. После этого он часто жил у нас, когда оказывался в Лондоне. Он был настолько ужасающе эгоистичен и так жаден во всех своих проявлениях, что казался похожим на ходячий дерьмовый индикатор, безуспешно демонстрирующий тщетно маскируемый эгоизм, свойственный всем рок-н-ролльным мессиям, которых я знал. А я знал не меньше четырех.
Потом Мак снова загремел в тюрьму, а когда вышел, оказалось, что он подсел там на героин. Музыка интересовала его все меньше и меньше, и в последний раз я видел Мака в магазине. Он пытался продать мне японский серебряный диск, украденный прямо со стены штаб-квартиры «Верджин-рекордс», когда она все еще находилась на Портобелло-Роуд. «Убери это немедленно, ты, псих!» – сказал я ему – и был потрясен обидой, отразившейся на его лице. Мак всегда выглядел так, словно ему плевать, что думают или делают другие. Я попытался списать это на действие героина, просто еще одна загубленная жизнь, не мое дело. Но иногда я вспоминаю. Плохой конец, нажмите кнопку «обратная перемотка». Дайте мне переиграть эту сцену. Я такой трус, ненавижу обижать людей.
Так какого черта, подумал я, нам нужен негодяй, а Мак – негодяй. Позвоню ему, внесу предложение. Все, что мне было нужно, это его номер. В том случае, конечно, если у него есть номер. Последний раз, когда я его видел, он, кажется, жил на Гроув. Где, если подумать, расположен очередной отель «Калифорния». Вписаться туда вы можете, когда пожелаете, а вот выписаться – вряд ли, разве только с козлиной бородкой. Если Мак по-прежнему на Гроув, один звонок все прояснит. Я позвонил Сэм.
Сэм была рок-н-ролльным журналистом, время от времени, как она часто повторяла, пребывая в битнических загулах, свойственных всем рок-журналистам семидесятых. Она жила прямо на Гроув и любила музыкантов, нуждалась в них. А еще у нее в подвале обитал дилер, парень по имени Кении, или Ленни, или что-то в этом духе. Так что, предположил я, если Мак по-прежнему поблизости, ей это должно быть известно.
Она сказала мне, что чертовски извиняется, но понятия не имеет, где Мак. Не поддерживает с ним контактов. Но да, скорее, он объявится раньше, чем позже, и она передаст ему, что я его искал, попросит позвонить.
Что он и сделал на следующий день. Было субботнее утро, десять тридцать, и я держал оборону против первых профессионалов, парочки япошек с непостижимой страстью к прогрессивному року начала семидесятых на виниле, сопряженной с железным намерением получить здоровенную скидку. Преимущественно увиливания и окольные дорожки, но требующие больше моего внимания, чем я готов отдавать работе. Обычно я ограничиваюсь словами: «Это там, приятель, – и взмахом руки, сопровождаемым фразой: – Если оно у нас есть, в чем я сомневаюсь».
Поэтому я не особо усердствовал, когда позвонил Мак и сказал, что встретится со мной позже. В семь в «Кентукки» на Ноттинг-Хилл-Гейт. Если бы я сосредоточился, то заметил бы, что это как раз один из тех ключевых моментов в человеческой жизни. Я же просто подумал, что ничего хорошего меня не ждет, и сбавил япошкам цену вдвое. Мило.
Вообще-то, сказать правду, была еще одна причина, по которой я не мог сосредоточиться. Фрэнк, перед тем как встала в несусветную рань, спала вместе со мной. С ногами в одну сторону. И я понятия не имел, что все это значит. Она сказала, что я слишком зациклен на том, чтобы вставить. Теперь люди часто говорят такие вещи. И это добило меня; я вовсе не собирался писать собственную «Кама Сутру» и объявлять ее лучшей в мире, но всю жизнь думал, что именно это обычно и делают. Вставляют. То есть после определенной прелюдии и все такое. Так что я был смущен. Что означало, что я вел себя как всегда в таких случаях. Старался не думать об этом. Это была не первая ошибка в моей жизни, но, быть может, самая ужасная.
Поэтому после работы я не пошел домой, чтобы встретиться с Фрэнк, просто позвонил ей и сказал, что у меня встреча. Хорошо, ответила она. Равнодушно. Естественно.
5. ДЖЕФФ ИДЕТ ВЫПИТЬ
Сложно хорошо выглядеть в феврале в Лондоне, особенно при свете «Жареного цыпленка из Кентукки», но Мак выглядел просто ужасно. Хотя и не так ужасно, как сидящая рядом с ним женщина, съежившаяся и прижавшаяся к нему, худющая, точно при анорексии, в то время как Мак выглядел здоровым парнем. Мак был из тех людей, от которых ожидаешь красной морды и пивного брюха, но сегодня он был белым как мел, а морщинистая кожа, казалось, пыталась сбежать с его лица, чтобы переселиться на какого-нибудь веселого толстяка.
Но он вел себя в лучших традициях, встал и обнял меня – я терпеть не могу такое поведение, только для Мака оно является инстинктивной частью характера, и уклониться никак не удается. В этом был весь Мак. Из тех немногих знакомых мне людей, что счастливы просто быть человеком, причем особо не выставляя этого напоказ.
Потом он представил меня своей спутнице, Анжеле. Она разговаривала со мной так специфически, как это умеют только настоящие героинщики: половину слова тщательно выговаривают, другую проглатывают – в общем, лучше и не слушать. Мак насыпал сахар в картонный стаканчик с кофе, а Анжела ела мороженое. Ситуация выглядела малообещающей.
Но затем Мак удивил меня. Только я начал размышлять, стоит ли вложить свои деньги в семейный бюджет полковника Сандерса, он сказал:
– Слушай, давай зайдем в книжный через дорогу. Итак, мы прошествовали по Кенсингтон-Чёрч-Стрит в магазин художественной литературы, который работал допоздна по пятницам и субботам. Отопление грело на полную катушку, и я сбросил куртку, слегка покачав головой при виде Мака, оставшегося в своем огромном старом пальто, явно равнодушного к создаваемому им эффекту переносной бани.
Я никогда не считал Мака большим чтецом, поэтому, подойдя к нему, стоящему у полки «Пикадора» и перебирающему разные корешки, предложил посоветовать что-нибудь. И немного обиделся, когда в ответ он прошипел:
– Отвали, урод!
Через десять минут я приобрел новый роман Милана Кундеры, просто чтобы показать, что я на короткой ноге с литературной модой, а Мак с Анжелой были готовы идти.
Через дорогу, на Черчилль, Мак сказал:
– Господи, что я тебе такого сделал? Ты хочешь, чтобы меня снова арестовали? – и начал вытаскивать половину пикадоровского каталога из глубин своего пальто.
Следующие несколько часов показались мне вечностью. Из паба на двадцать восьмой к Уэст-Хемпстеду, в муниципальный квартал, где мы бесконечно долго сидели перед чьим-то телевизором, в ожидании Дэйва, дилера, содержащего букинистический магазин и готового на сомнительный бартер. Потом перед телевизором остался один я, а Мак и Анжела пудрили себе вены под чертов непрерывный даб. Неужели только мне не нравился даб? Неужели только я считал, что эхо ударных на фоне парочки дешевых звуковых эффектов были слегка перехвалены?
Потом на телеэкране появился Биг-Бен, и я понял, что до закрытия остался всего час. Поэтому, когда Мак снова появился, я сказал:
– Слушай, давай пойдем выпьем! Я хочу тебя кое о чем спросить.
– Идет, – ответил Мак и обернулся посмотреть на Анжелу. Он открыл дверь, и я мельком увидел ее безжизненное тело на кровати.
– Да, – произнес он, – полагаю… – и снова заглянул в спальню. – Да, верно… Эх, пошли.
Пока мы выбирались из квартиры и направлялись к местному пабу, полному ребят с собаками, меня, должен признаться, терзали сомнения. Что ж, я и до этого сомневался, то есть был готов послать дело ко всем чертям. Но свежий воздух, казалось, оживил Мака. В пабе он заказал нам три пинты лагера, две для себя и одну для меня, и устроил шоу из выуживания пары фунтовых банкнот и оплаты. Мы отправились к астероидному автомату, Мак бросил внутрь мелочь и начал кружить и палить, одновременно рассказывая, что произошло с остальными из его группы. Этот монолог можно свести к следующему: «один внутри, двое на пособии по безработице, один отрабатывает», но в исполнении Мака звучало гораздо смешнее.
Он прервался, ожидая, когда на экране появится второй уровень, и сунул мне пару монет.
– Слушай, – сказал он, – давай двинем на запад. Когда я закончу.
Итак, мы пошли на автобусную остановку, задержавшись в «Семь-одиннадцать», где Мак приобрел фор-пэк, чтобы пить по дороге. Чуть позже мы оказались в «Виски Эй Гоу Гоу» на Уордор-Стрит. В ту ночь происходило нечто под названием «Вечеринка левых», открывающая новую манифестацию ежегодного возрождения битников. Что на практике вылилось в свечи в винных бутылках на столах, диджея с записями Нины Симоне и огромное количество людей в черных джемперах возле стойки. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что столы накрыты белыми бумажными скатертями, на которых лежат цветные карандаши, чтобы мы, клиенты, могли творить искусство. Тоже интересно.
Итак, через некоторое время Мак проявил незаурядный, по моему мнению, талант карикатуриста с нетрадиционным взглядом на жизнь своего бывшего босса. В конце концов я прервал его на середине, показав свое единственное творение, кусок белой скатерти с красной надписью: «ХОЧЕШЬ ЗАРАБОТАТЬ НЕМНОГО ДЕНЕГ?»
– Говно вопрос, – ответил Мак.
Надо сказать, что громогласное обсуждение в Уэст-Эндовском ночном клубе после полуночи, возможно, не самый лучший способ затевать криминальные дела, но у меня было мало опыта, а среди добродетелей Мака осторожность никогда не числилась.
– Значит, вы хотите шантажировать тощего ублюдка, – сказал он, после того как я изложил ему основы своего экстраординарно хлипкого плана. – И что я должен сделать?
– О, – произнес я. – Ты – сила.
– О, – ответил он и быстро скосил глаза вниз. – И то верно.
Домой я попал только к четырем утра следующего дня. Мак решил, что нашу договоренность «стать преступными сообщниками» необходимо отметить. И мы занялись обычными вещами. Из «Виски» в три, по Уордор-Стрит в «Розовую пантеру» до пяти, потом на восток, в «Берег» на Флит-Стрит. Пончики и кофе в «Данкин Донат» на Ладгейт-Сёркус, с мальчишками-газетчиками, затем в «Смитфилд» за пивом и завтраком. Выбрались оттуда около девяти, и я припустил на работу, а Мак исчез в неизвестном направлении, пригрозив встретиться вечером.
Невилл, пришедший на полчаса позже, застал меня лежащим на полу и слушающим Джонни Митчелла.
– Уэйн Шортер, – сказал он, прислушавшись к саксофону. Затем посмотрел вниз, на меня. – Дерьмово выглядишь.
– Чашечку кофе? – спросил я. – Во рту пересохло.
– Надо думать! Где ты был?
– «Виски». У них там Вечеринка левых. Тебе бы понравилось.
– Ну уж нет, ты же меня знаешь, терпеть не могу всякое панк-рок-дерьмо, мальчуган! – это была одна из миленьких шуток Невилла. Он вырос в Кентиш-Тауне и был барабанщиком в «The Suckers», однажды игравшей с «Adam and the Ants» в «Нэшвилле», так он мне рассказывал, но ему нравилось строить из себя невежду. Ради смеха, на работе, хотя если показывалась симпатичная девчонка, он мог оказаться на высоте.
Так прошел весь день. Мак появился к закрытию:
– Только по-быстрому, собирайся.
Девять часов спустя я добрался до дома. Фрэнк спала. Я решил, что ни к чему будить ее, и удовольствовался подушками. Утром я чувствовал себя отвратительно, а она развила бурную деятельность.
6. ДЖЕФФ ИДЕТ НА ОБЕД
Прошла неделя, а мы больше так и не спали друг с другом. И не обсуждали это. Слишком крутые, оба. Все как прежде. Фрэнк была поглощена организацией шантажа, а я остался в деле скорее из-за вины, страсти и глупости, чем из-за жадности. Тем временем процесс шел. Утром в понедельник, за завтраком, мы составили шантажистское письмо.
Придумать шантажистское письмо не так-то просто. Особенно письмо тому, с кем ты играл на саксе. В конце концов мы ограничились кратким посланием и напечатали его:
РОСС БРОСИЛ ДЕВУШКУ УМИРАТЬ. СУФФОЛК 1981. ЗАПЛАТИ – ИЛИ МЫ РАССКАЖЕМ ГАЗЕТАМ. 10 000 ФУНТОВ. БУДЕМ НА СВЯЗИ. ИСКРЕННЕ ТВОЯ, «ДЕВУШКА».
Следующим вопросом было, куда его отправить. Росс уехал из Кэмден-Тауна, и если он и оставил кому-то новый адрес, то определенно не мне. Однако, сидя днем на работе, я сделал пару звонков и добыл телефон. Не домашний номер Росса, а телефон его компании, «Славной организации». Очевидно, Этеридж тоже вырос – из обычного поп-менеджера превратился в президента. М-м… хмм.
Итак, я позвонил туда и был немного смущен, когда трубку сняли даже раньше, чем я услышал хоть один гудок, а чей-то голос односложно пробубнил «ждите», после чего трубку, судя по всему, бросили на стол. Может, люди там слишком занятые, что выше моего понимания. Однако меня ждало еще большее смущение. Голос, вернувшись, рявкнул: «Да?» – и, только я начал спрашивать адрес компании, поинтересовался: «Кто это?».
– Э-э-э, Джефф, – ответил я, мои мозги точно парализовало. Затем добавил: – Но вы меня не знаете, я просто…
– Конечно, я тебя знаю. Ты тот Джефф, с-с-с…
Я совсем забыл, что Этеридж заикается. Думаю, это не соответствовало представлению о нем как о мерзавце, поссорившим меня с другом, организовавшим мое увольнение.
– Саксофонист, – сказал я. – Да, тот Джефф. Извини, я не ожидал, что ты подойдешь к телефону. То есть ты сам.
Судя по всему, Этеридж не собирался объяснять, почему босс «Славной организации» должен сам отвечать на звонки, вместо этого он продолжил свои вопросы:
– Итак, чем я могу помочь?
– О, мне просто нужен ваш адрес, – произнес я, прежде чем сообразил, что это требуется пояснить. – Ну, чтобы послать вам запись моей новой команды, – продолжил я в порыве вдохновения, решив, что это самый быстрый способ убрать занятого менеджера от телефона.
Но, как ни странно, Этеридж поддержал беседу:
– О, правда? И что же у тебя за, э, «ансамбль»? – очень в его духе, неприкрытые издевательские нотки между строк.
– О, это рэп, – рискнул я, – с африканскими гитарами и множеством ударных, немного похоже на «Pigbag», но не совсем, если ты понимаешь, о чем я, зато с настоящим британским духом.
Несколько секунд Этеридж молчал, кажется, серьезно обдумывая услышанное. Тем временем мои мысли носились галопом вокруг получившегося ужасающего овощного рагу. На какое-то мгновение я даже подумал, не нанять ли мне для виду нортумберийского пигмея. Когда Этеридж наконец ответил, я чуть не выронил трубку.
– Отлично, – произнес он, – приходи в офис, и мы все обсудим. Как насчет завтра, после обеда?
И я ответил «хорошо», а он дал мне адрес в Уэст-Энде, после чего я отключился.
Мак появился в магазине к закрытию и спросил, как идут дела. Я ответил, что шантаж не очень, зато я, похоже, вступил на путь звукозаписи. Он вежливо посмеялся и стал ждать объяснений.
– Ну, – заметил он, – можно и навестить парня. Посмотреть, что к чему.
Так я и сделал. Некоторое время забавлялся идеей собрать вечером мой предполагаемый нортумберийского рэп-оркестр, но в итоге вместо этого решил пойти выпить парочку «шенди». Хей-хо, музыка лишилась – трактирщик приобрел.
Офис «Славной организации» находился рядом с Риджент-Стрит, со стороны Мэйфэра. Помещение на третьем этаже здания, забитого дешевыми туристическими фирмами. Место пребывало в постоянном изменении, не поймешь, куда идут дела – в гору или к чертям собачьим. Несколько строителей таскали вверх-вниз по лестнице предметы интерьера. Три золотых диска и один серебряный висели в рамочках рядом с телексом. Секретарша («Привет, я Мэнда») жонглировала телефонами, периодически что-то неискренне бормоча насчет возможности выпить чашечку кофе, пока из офиса не появился Этеридж и не проводил меня внутрь.
Он был запоминающейся личностью, Этеридж. Жердь шести футов шести дюймов в жиденькой твидовой тройке. Голова начисто выбрита или просто лысая, возраст – где-то между тридцатью и пятидесятью. Немного похож на помолодевшего, растянутого Уильяма Берроуза, с таким же умирающим, бросающим в дрожь, шепчущим голосом, с раздражающим прерывистым заиканием. Как и многие успешные пост-панковские менеджеры, Этеридж казался совершенно не-рок-н-ролльной личностью, но все же в нем определенно сквозило нечто хипповское.
Впервые я увидел его в очереди перед «Нэшвиллем» в Уэст-Кенсингтоне. Концерт имел большой успех, уж не помню, кто выступал. Этеридж пришел с Россом и малознакомой мне женщиной, писавшей для «Саундз». В итоге мы все оказались в баре через дорогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15