Для этого хотя бы на время придется отказаться от монетаризма — для купли-продажи всей массы ресурсов, необходимых для такой программы, никаких денег не хватит (да они все равно утекли бы, не удержишь). Монетаризм — для производства барахла на частных предприятиях. Ведь многим хочется быть предпринимателями — богатеть, разоряться, бегать от рэкетиров. Конечно, при этом нет никакой необходимости возвращаться к тупой распределительной системе. Даже во время войны 90% продуктов шло на скромное, но надежное питание всем, а 10% — в коммерческие магазины. Гульнуть ведь тоже бывает надо. А сегодня для очень многих надо иметь доступные витрины и вид прилавков, как в западных супермаркетах. Ради бога, для этого много продуктов не требуется. Пусть Евтушенко падает в обморок от колбасы не где-то на Западе, а в его любимой России — он ведь все-таки наш национальный поэт, неудобно посылать его для обмороков за рубеж. Все это возможно, средства в стране пока есть. Но ведь никаких признаков поворота к такой программе не видно.Мы не начнем выбираться из нынешней ямы, если не решим одну задачу, к которой пока что даже не подступили. Если не найдем общего языка с молодежью и не объясним ей, что с нами произошло и почему продолжать эти «реформы» — верная гибель. А ведь это и себе-то объяснить непросто, иначе бы такая масса разумных людей в эту «реформу» не поверила бы. Именно поколение 20-40-летних решает сегодня судьбу России. Кто бы ни пришел к условной законной власти через выборы, именно от этого поколения он должен получить согласие на трудный поворот. Именно это поколение вынуждено будет отказаться от несбыточных иллюзий и даже от того потребительского «счастья», которое почти было у него в руках. С этим поколением и должен быть установлен диалог — чем скорее, тем лучше. И для этого диалога нужен новый язык.Даже если бы тот язык, на котором говорят сегодня «ученые социалистической ориентации», был правильным (а это вовсе не очевидно), он не годится потому, что молодежь его не приемлет. Тот, кто действительно хочет диалога, не должен обвинять собеседника в том, что тот не понимает его языка. Он должен находить понятные собеседнику слова и доводы — сам учить его язык или искать переводчика. Но мы от этой работы бежим. Наши патриотические собрания — это типичные собрания сект, на которых мы должны согревать друг друга близкими и приятными словами. Наши газеты заполнены проклятиями в адрес двух условных, ставших почти абстрактными противников — демократов и Запада. Совершенно никакого диалога из этого проклюнуться не может. Наоборот, мы все больше замыкаемся в капсулу. Выборная кампания может быть прекрасной трибуной, чтобы начать разговор, но мы должны изменить наше поведение самым коренным образом.Я активно участвовал в кампании выборов в Думу 1995 г. Тогда демократы были деморализованы и робко шли на диалог. И на собраниях я заметил важную вещь: самые умные и действительно жизненные вопросы кандидатам от КПРФ задают их противники, демократы. Те, кто усомнился уже в Чубайсе, но был враждебен коммунистам и поэтому не стеснялся поставить их в неловкое положение своими вопросами. Сторонники же, зная, как трудно на эти вопросы ответить, своим кандидатам их не задают. Тогда наши кандидаты, насколько я мог видеть, чаще всего обрывали демократов. Кто бы, мол, спрашивал, а вы, гады, страну угробили. И вроде бы аудитория была довольна, но, думаю, довольна на момент. А вред такой уход от диалога нанес большой.Конечно, трудно обращаться к людям, которые тебе не доверяют или настроены к тебе враждебно. Но мы и могли бы, пока есть время, использовать наши собрания и наши газеты, чтобы между собой, в учебных, а не боевых, условиях, разобраться в двух разных, но связанных вещах. Во-первых, как мы сами видим перспективы преодоления кризиса. Как можно выходить к людям, когда один говорит о необходимости восстановления плановой экономики, а другой, из того же лагеря, уже десять лет повторяет, что «социализм — это путь к обрыву»? Во-вторых, мы должны определить то минимальное ядро общих интересов, по поводу которых можно придти к соглашению и которое достаточно для преодоления кризиса. И найти те доступные для затуманенного разума понятия, в которых это соглашение может быть записано. Понятия эти должны быть осязаемыми, жесткими, абсолютными. Туманные выражения вроде «социально ориентированная рыночная экономика» или «смешанная экономика», или «равноправие всех форм собственности» для такого разговора непригодны. Ополчения не собрать, если не договориться, за что и против чего мы идем воевать. 1999 Часть 3. Размежеваться, чтобы объединиться
Трудный диалог Участие в выборной кампании дает ценное знание. Видно, что взоры многих, если не большинства, обращены к КПРФ — на нее возлагают надежды. Антикоммунизм не проходит, и кандидат от любой партии жуликов бьет себя в грудь, где у него под подкладкой зашит партбилет.Как научный работник, обязан использовать этот момент для критики. Запас прочности у левых есть, и к власти еще не пришли. Критиковать неприятно, сильно обижаются, особенно уважаемые ветераны. Мне говорят и пишут: эти статьи у тебя очень хорошие, а вот те ты зря напечатал, чушь наворотил. А ведь и эти, и те — это одна большая статья. То, что кажется удачным и интересным, удачно только потому, что в скрытом виде несет в себе именно то, что возмущает во «вредных» статьях. Ведь главная мысль моих статей о сельском хозяйстве: в чем причина того, что КПСС не поняла сути колхозного строя и не объяснила ее горожанам? Легко ли сегодня крестьянам удержать землю? А ведь идейный отпор приватизаторам недостаточен. Можно ли уповать только на политические акции — на заявления да голосования?Вообще, политическая сила КПРФ пока что создана не ею, а силами вне ее. Это — еще висящий в воздухе образ советской жизни и жуткая реальность существования при «демократах». Советский образ еще не растаял, есть возможность что-то вернуть на землю. А демократическая жуть еще не узаконена, ее еще можно смести. Так думают люди, и это дает авторитет коммунистам. Но этот благоприятный миг будет очень коротким, и авторитет, данный призраком, надо наполнять живыми идеями. И прежде всего вечными идеями. Беда в том, что смысл их КПСС утратила, остались пустые оболочки. Смысл остался у людей, на том и держимся — но оболочки им противны. Надо же переосмысливать.Наверху, похоже, не до этого. Все силы уходят на то, чтобы не вывалиться на политических ухабах. Но ведь есть множество левых интеллигентов. Может, где-то в катакомбах они обсуждают главные проблемы? Не знаю, мне туда ходу нет. Я даже не представляю себе, чтобы где-то в левых организациях можно было выйти к доске и сделать нормальный доклад с нормальным обсуждением.Иное дело внизу. Здесь уже возник новый тип партийного работника, который освободился от ветхого груза КПСС и в трудном диалоге с людьми из всех возникших течений осмысливает суть. Здесь есть мысль, здесь никакой вопрос не кажется абстрактным. Сегодня партработник районного звена думает о болезнях человечества, о пути для целых цивилизаций. Говоря о нынешнем кризисе, он держит в уме судьбу России начиная с Х века. Он впитывает знания и идеи. И вокруг него есть облачко таких же людей — часто беспартийных. Они еще опасаются, что КП РФ несет в себе слишком много генов КПСС, но, по сути, участвуют в формировании новой партии.Это вселяет надежду и привлекает людей сильнее, чем программы. В хаосе мыслей здесь виден центр кристаллизации какого-то реального проекта. Этого совершенно нет у «демократов» — честные люди у них уже знают, что зашли в тупик. Этого нет и у «патриотов» — не желая честно задуматься о русском коммунизме, подняв на щит генерала Краснова, они тоже зашли в тупик.Какие же ловушки ждут оппозицию? Повторю старую мысль: отсутствие своего языка. Использование языка противника, который владеет смыслом своих понятий, а мы — нет. Давно известно: кто владеет языком, тот и властвует. Уже около ста лет философы бьются над этой загадкой: что за сила в слове? Почему язык — главное средство доминирования? Есть разные теории, но факт несомненный. Потому-то такая борьба идет за школу — она дает детям язык, и его потом трудно сменить. Писатель Оруэлл дал фантастическое описание тоталитарного режима, главным средством подавления в котором был новояз — специально изобретенный язык, изменяющий смысл знакомых слов. Понятие Оруэлла вошло в философию и социологию, создание новоязов стало технологией реформаторов — разве мы этого не видим сегодня в России! А вот формула из западного учебника: «главная задача идеологии — создание и внедрение метафор». Мы и живем сегодня в ложном мире новояза и фальшивых метафор.Продираться через эти ловушки трудно, но надо. Читаешь программы партий — чего только не накручено. Вот Конгресс русских общин. Каковы его цели? Создание гражданского общества! Но ведь это — антипод общины, тем более русской. Гражданское общество и община несовместимы, как лед и пламень. Нарочно встроена эта мина или по неразумению?А взять обычное утверждение о «капитализации» России — что за странный тезис? Что такое «капитал»? Это базовое производительное богатство. Буржуазия смогла создавать капиталы благодаря гениальному изобретению — акционерным обществам. Они собирали малые средства в капитал. У нас капитал был создан в виде общенародной собственности. А сегодня через абсурдное акционирование (новояз) его растаскивают. В России идет быстрая «декапитализация» — распыление, разрушение и вывоз капитала.Когда говоришь с избирателями — на селе, в вузе, на заводе, обретаешь надежду. Люди уже стряхнули с себя наваждение всей этой чуши, уже говорят на нормальном языке, уже исчезли все эти «демократия», «рынок» и т.д. Видно, нужда уже пробирает до костей. Люди даже не спорят по мелочам, а ставят главные, ключевые вопросы. Это давно подметил русский философ Питирим Сорокин. Он писал:«В обычные времена размышления о человеческой судьбе (откуда, куда, как и почему?), о данном обществе являются, как правило, уделом крохотной группы мыслителей и ученых. Но во времена серьезных испытаний эти вопросы внезапно приобретают исключительную, не только теоретическую, но и практическую важность; они волнуют всех — и мыслителей, и простонародье. Огромная часть населения чувствует себя оторванной от почвы, обескровленной, изуродованной и раздавленной кризисом. Полностью теряется привычный ритм жизни, рушатся привычные средства самозащиты… В такие времена даже самый заурядный человек с улицы не может удержаться от вопроса:— Как все это произошло? Что все это значит? Кто ответит за это? В чем причины? Что может еще случиться со мною, с моей семьей, с моими друзьями, с моей родиной?». Именно этот поворот мы и видим сегодня.Пока что, на мой взгляд, идеологи левой оппозиции не на высоте этих вопросов. Они по инерции еще ведут агитацию против режима, говорят про всем известные беды. А люди уже ушли вперед. И агитация встречается прохладно не потому, что ей не верят — просто она отвлекает от раздумий более высокого порядка. А кроме того, она блокирует наметившийся диалог с «демократами» — первый за все годы реформы. Это еще очень хрупкая вещь, робкие и почти застенчивые попытки. Впервые антикоммунисты, а их еще немало в интеллигентной аудитории, задают вопросы без подвоха и нахальства, а потому, что хотят понять — куда же это они забрели и что из всего этого выйдет. Они сейчас в меньшинстве, им трудно, и достойны глубокого уважения поразительно деликатные наши люди. Они, уже сильно озлобленные на «демократов», молчаливо подбадривают их и благодарны, когда оратор отвечает им спокойно и по существу.И еще важная вещь: те, кто поддерживают оппозицию, не задают ей «трудных» вопросов, они с ней заодно. Но эти вопросы-то не исчезли, каждый о них думает. И получается, что, выходя с этими вопросами, «демократы» становятся представителями всех, берут на себя нелегкую роль. Поэтому они — исключительно ценная часть аудитории.В разговоре с антикоммунистами — а к нему напряженно прислушиваются все — часто делается, на мой взгляд, такая ошибка. Их пытаются убедить логикой. А ведь позиция человека зависит не только от рациональных выводов и логики, но и от сложившихся у каждого из нас идеалов. Раньше, когда общество было охвачено обручами жестко предписанных норм, эти различия не были так заметны. Сейчас обручи сняты, и расхождения вырвались наружу. Многие даже не в состоянии поверить, что нормальные и разумные люди могут мыслить до такой степени иначе, чем они сами, и видят злой умысел.Об идеалах спорить нет смысла, они не от разума, а от сердца. Льву Толстому казался очевидным идеал братской солидарности и справедливости, никакие логические доводы для этого ему были не нужны. А другому гениальному философу и писателю, Ницше, эти идеалы представлялись не только фальшивыми, но и мерзкими. И спорить с ним было бы бесполезно.Разумно спорить можно о другом — о том, к каким результатам приведет внедрение тех или иных идеалов в нашу конкретную жизнь. И как нам ужиться с разными идеалами. К нашему горю, пока что мы видим иную картину: человек высказывает свой идеал, а его хотят убедить логикой, да еще со страстью, а то и с руганью.Вот две главные темы: собственность и СССР. Вспомним, как В.Селюнин излагал символ веры заметной части населения: «Рынок есть священная и неприкосновенная частная собственность. Она, если угодно, самоцель, абсолютная общечеловеческая ценность». Это — язык религиозного фанатика. Ну какой смысл убеждать его, что частная собственность не священна и не абсолютна, что она появилась недавно и канет, как любое историческое явление, когда пройдет ее срок. Это надо говорить тем, кто колеблется, кто не уверовал в эту священную «самоцель». А когда идет диалог, то продуктивнее, считаю, поставить вопрос иначе: сформулировать без карикатуры идеалы двух конфликтующих по этому вопросу частей народа, зафиксировать расхождение как вполне нормальное явление, само по себе не ведущее к драке.Затем оценить, как делится народ по отношению к идеалам собственности. И тогда изложить все возможные способы разрешить противоречие. Ты веришь в святость частного капитала? Верь на здоровье. Копи себе капитал, но не грабь меня. Будешь грабить, да еще так по-хамски, рано или поздно получишь по зубам, ибо нас больше. А можно ужиться — так-то и так-то. Ясно, что не при режиме Чубайса.То же об СССР. «Демократы» стремились его развалить, в Москве и Ленинграде большинство даже голосовало против СССР. А теперь им объясняют, какие выгоды давал СССР — ресурсы, инфраструктура и т.п. Бесполезно! Суть — в наличии или отсутствии глубинного, сродни религиозному, державного чувства. Вот, со скрежетом зубовным, вывод социологов-«демократов» в 1991 г.: «державное сознание в той или иной мере присуще подавляющей массе населения страны, и не только русскоязычного», это «комплекс превосходства обитателей и обывателей великой державы, десятилетиями культивируемый и уходящий в глубь традиций Российской империи». По их расчетам, вместе с носителями «тоталитарного сознания» (30-35% населения) державное сознание характерно для 82-90% советских людей.Отсюда и надо исходить. Ты ненавидишь державность? На здоровье. Но не забудь, что ты входишь в 8-10% населения. Так что, если ты демократ, будь добр уважать волю большинства (или уезжай в Люксембург). А если ты из породы тиранов и надеешься обмануть или подавить 9/10 народа, то ведешь дело к большой беде.Таких вопросов, в которых мы по привычке пытаемся убедить противника, считая, что «товарищ не понимает», в то время как имеем конфликт идеалов, немного. Но все они фундаментальны. Хорошо бы нам в ходе выборов обменяться по ним мнением. 1995 Кто контролирует настоящее? На мои статьи дана критика «слева» — от Бориса Славина и от Ричарда Косолапова. Поругали они меня как типичные профессора истмата — любя и огорчаясь моей наивности (правда, Славин пригрозил, что вычеркнет меня из левых идеологов, а Косолапов объявил, что я уже «подорвался на заминированной теории»). Критика вышла политическая, а не по сути. Пусть читатель возьмет мои статьи, отметит на полях мои тезисы — они все ясны — и приложит к каждому контртезис моих критиков. Многие мои тезисы искажены, и от спора по ним авторы ушли (много и передержек). Благо, что авторы, хоть и туманно, выразили свое несогласие в главном и свои установки. Можно заострить, в сжатой форме, суть расхождений. Сначала по методологии.Авторы считают, что кризиса теории в марксизме нет, а наши беды оттого, что от теории отклонялись. Запад же действует «буквально по Марксу», и вот смотри, как здорово живут — «построили хрущевский, то есть потребительский, „
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49