OCR Альдебаран & BiblioNet
«На диете»: Фантом Пресс, ЭКСМО; Москва; 2003
ISBN 5-699-02437-9
Аннотация
Хорошо быть худой и счастливой. И плохо быть толстой и несчастной. И уж совсем никуда не годится, когда ты из худой и счастливой вдруг превращаешься в толстую и несчастную. Сьюзен Сассман тонко, смешно и увлекательно описывает революцию, свершившуюся в одной, отдельно взятой женщине.
“На диете” – роман о женщинах, еде и любви.
У Барбары Аверс любящий муж и двое милых детей, она красива, стройна, у нее есть интересная работа – но счастлива ли она, или ее жизнь – сплошная ложь?
В память о любимой подруге Барбара поклялась бросить курить, и жизнь ее покатилась под откос, а вес, напротив, устремился вверх. Барбаре пришлось пройти через круг ада, который Данте почему-то забыл описать, – через диету. Есть ли на свете мука страшнее диеты и можно ли ее вытерпеть? Особенно если она сопровождается предательством близких и жутковатыми открытиями. Барбаре удалось все – не только побороть свою необъятность, но и начать новую жизнь на осколках прежней.
“На диете” – смешной и очень ободряющий рассказ о том, что диета способна сделать с вашим телом и с вашей душой.
Сьюзен САССМАН
НА ДИЕТЕ
ФЕВРАЛЬ, 48кг
По утрам я всегда отчаянно мерзну, вот и сейчас пальцы-ледышки, не слушаясь, скользили по холодному металлу дверной ручки.
Палата 235, пациент Куинлин, Сара-Джейн. Сколько еще дней – или часов – провисит здесь эта табличка? Сигарету, срочно! Ладно, перебьешься. И восьми нет, такая рань! В больничном вестибюле я прождала лифта ровно шесть сигарет – высмолила до самого фильтра, и что толку? Даже привкуса не осталось, лишь бледная тень воспоминания.
Что ж, надо взять себя в руки – и вперед! Прочь отчаяние, ужас и боль. Только бы не раскиснуть, не растечься потоками бессильных слез. Я должна сдержаться. Должна изображать непрошибаемую оптимистку. Стоит только стереть с лица улыбку, и демоны тут же выберутся из черных углов, куда я каждый день из последних сил их загоняю.
Я открыла дверь. Темно. Запах смерти, казалось, пропитал тут все насквозь. Задержав дыхание, я осторожно проскользнула мимо кровати, где спала моя любимая подруга, к окну, чтобы впустить хоть тонкую струйку ледяного февральского воздуха.
За шторами была припрятана коробка с ароматическими палочками. Я пошарила в ней – осталось всего три. Идиотка, не догадалась захватить еще одну упаковку. Бог даст, может, успеется? Я пристроила благовоние на подоконнике. Спичка плясала в пальцах, верткое пламя нехотя лизнуло палочку. Занялся крохотный живучий огонек, сразу разгоревшийся назло промозглому сквозняку. Я жадно втянула дымок, напоенный мускусом.
За моей спиной прошелестел голос Сары-Джейн, вернее, эхо – все, что осталось от некогда веселого голоса:
– Хочешь... нас отсюда... выкурить?..
– Валяешься в постели, лежебока? – Я постаралась, чтобы слова мои прозвучали как можно бодрее.
– Ночь любви... Шевельнуться не могу...
Даже эти две фразы вымотали ее, и глаза подруги устало закрылись. Я подошла и нежно погладила ее пылающий лоб. Кожа да кости, живой скелет.
– Подцепила Роберта Рэдфорда?
Сара-Джейн слабо повела головой. Над висками шевельнулись невесомые прядки – ярко-рыжие, они горели на бескровной коже как отблески роскошных тугих кудрей, которыми она когда-то гордилась.
– Не угадала? Так кто этот счастливец? Дуглас? Иствуд? Арнольд-Жан-Клод Шварцен-дамм?
Дрогнув, приподнялись веки, запавшие глаза блеснули. Я узнала прежний взгляд, живой, искрящийся. Она все еще боролась. Слова прошуршали, точно палые сухие листья:
– Вуди Аллен.
– Ах ты, извращенка!
Моя рука сама потянулась к столику у изголовья кровати, нащупала мягкую детскую щетку для волос. Только не застыть скорбящей коровой, не ждать, когда боль стиснет сердце. Давай, Барбара, займись чем-нибудь, двигайся! Твои бесы не спят, они всегда наготове, а неподвижную цель поразить куда легче.
– Красота – это так скучно! – Томно тянутся гласные. Только манера говорить невидимой нитью связывала эту угасающую женщину с юной кудрявой южанкой из Луизианы, с которой я когда-то подружилась.
– Выходит, и я тебе наскучила? Вот спасибо, удружила. – Я осторожно провела щеткой по ее жидким рыжим перышкам.
– Не очень-то задирай нос, дорогуша, – еле слышно произнесла она. – Я ведь еще помню, как он эдаким крючком свисал у тебя до подбородка.
– Тогда уж договаривай. Сама знаешь, не блажь уложила меня под скальпель хирурга. – И я продемонстрировала себя в профиль с самой выигрышной стороны, постаравшись фыркнуть как можно надменнее. – Это была неотложная операция по исправлению искривленной носовой перегородки.
– Как ты длинно оправдываешься.
– Нос был еще длиннее.
Привычные шутки давних подруг... На губах Сары-Джейн появилось подобие прежней улыбки, и рана в моем сердце вновь принялась кровоточить.
– Ладно, убедила. Скажем так: мужская красота – вот что действительно скучно.
– Непременно настучу твоему мужу, – шутливо пригрозила я и запоздало прикусила язык.
– Сперва отлови его. – Во взгляде подруги мелькнула горечь. – Бедняга день-деньской в трудах, в бегах...
Она снова уронила веки, будто телефонную трубку повесила. Ваши три минуты истекли. Для продолжения разговора внесите еще... Что, что мне внести? Пожалуйста, еще минуту! Счастье, что она может отдышаться, но как же мучительно жаль времени, которое отнимает у нас ее усталость.
Я неслышно положила щетку на столик и приступила к ежеутреннему священнодействию. Если разложим все вещи Сары-Джейн точно так же, как вчера, то украдем для нее еще один день. Сначала возьмем кокетливые шлепанцы с отделкой из перьев марабу – очень милые, с изящными каблуками, – поставим их у кровати. Нет, не так, на два сантиметра дальше! Теперь свернем втрое – и обязательно вдоль! – атласный пеньюар от Диора и аккуратно разложим его в изножье кровати. Пусть со вчерашнего дня никто и не притронулся ни к тапочкам, ни к пеньюару, ритуал отменять нельзя.
Мой муж Фрэнклин говорит, что это мания. Я же предпочитаю называть это аккуратностью. Правда, когда Фрэнклин дома, я ухитряюсь подавлять свою страсть к уборке – уже сколько лет!
Сару-Джейн моя возня не раздражает – даже в те светлые дни, когда у нее хватает сил заметить ее. Выдвинув ящик столика, я пересмотрела его содержимое. Деньги на газеты не тронуты – Саре не удержать газету в руках. Крохотный плоский телевизор по-прежнему закрыт – ей слишком трудно смотреть на экран. Пачка “Кэмел” не распечатана. При мысли об одной-единственной глубокой затяжке желудок свело, словно в предсмертной судороге. Рефлекс почище, чем у собаки Павлова. Я прожила без сигареты добрых пятнадцать минут – иначе говоря, лет эдак с тысячу. Смогу протянуть еще немного? Ну разумеется. Хочу надеяться...
Под сигаретной пачкой оказались четыре газетные вырезки. Моя колонка “Спросите Барбару” – по статье на каждую неделю больничного заключения Сары-Джейн. Кроме нее, ни одна живая душа в этом мире не прочитывала мою писанину от первой до последней буквы, не считая, конечно, меня самой. Что ж, и один читатель – уже неплохо.
– По-моему, голубые ленточки сегодня в самый раз, – сказала я, раскрывая обувную коробку. Легкая картонка была набита всякой мишурой, которую я успела натаскать за минувший месяц. Подношения Раку Легких, Великому и Всемогущему, чтоб его! Надушенные ленты для волос. Господи, не отнимай у меня подругу! Розовато-телесный тональный крем для серых щек. Я тебя никогда ни о чем не просила! Пригоршня забавных побрякушек, чтобы хоть немного развеселить ее. У меня нет и никогда не было настоящей подруги, только она!
Подмигнув Саре-Джейн, я перерыла всю коробку и выискала две узкие полоски желтого атласа.
– А кто тут рассуждал про день голубых ленточек? – удивилась она.
– Эти как раз голубые.
– Желтые...
– Боже, куда подевались твои глаза? Срочно лучшую бригаду хирургов-окулистов! – Я сунула мягкую атласную полоску ей под нос. – Нюхай!
Сара-Джейн с готовностью вдохнула.
– Точно! Голубые.
– Так-то. Не верь глазам своим, Сара-Джейн. Вся жизнь – одна сплошная иллюзия.
Вновь повисло молчание. Веки ее в сетке тончайших сосудов походили на прозрачные крылья мотылька. Передохнув, она заговорила, с трудом проталкивая слова через хрипы в легких:
– Говорят, есть такой народ... Умирающий меняется одеждой с кем-нибудь из здоровых. И вот... – она отдышалась, – приходит за ним Смерть, а узнать его не может. И что ты думаешь? Валит назад как миленькая.
Я задумалась.
– А почему Смерть не прихватывает другого хитреца, здорового?
– Ну как же? Он ведь не болен. Смерть извиняется за ошибочку да и сматывается.
– Сара-Джейн Куинлин, да ты просто мошенница. Я давно подозревала, что тебе нельзя доверять. Прикинулась бедной больной овечкой, а сама нацелилась на мою новую тряпку? Это же первый Унгаро в моем гардеробе! И ты надеешься выменять его на свой больничный халат?
Не отрывая головы от подушки, она повернула лицо к пузатой плюшевой медведице, подвешенной к кронштейну капельницы. Коллекционная зверушка по имени Амелия, в платьице и шарфике, дружелюбно пучила стеклянные глазки. Эдакий пушистый ангел, слетающий на землю за душами толстяков.
– Впервые за тридцать долгих лет я надеюсь втиснуться в костюм моей ближайшей подруги, – доверительно пожаловалась Сара-Джейн Амелии. – А она жмется. Какое жестокосердие, правда?
Амелия покачивалась, соглашаясь и сочувствуя.
Я взмолилась, нарочито ломая пальцы:
– Проси что хочешь. Мужа! Детей! Даже мою страшную тайну – рецепт куриного салата по-китайски! Выбирай, все отдам!
– Костюм.
– Это мне божья кара за то, что выложила за него такую кучу денег, не стала дожидаться скидки!
– Костюм.
– Свет не видывал подобной наглости!
Уголки ее губ дрогнули в улыбке. Блеснули безукоризненные зубы прежней Сары-Джейн.
– Подумать только! Я – и в твоем костюме... Причем вся целиком, а не одна лишь рука, нога или там шея! – Слова шелестели в ее горле, словно струящийся песок. – Что я всегда говорила? Что жизнь отдам за точеные скулы и один подбородок вместо трех... – Она бессильно закрыла глаза.
Черт, завтра же у нее будет мой костюм от Унгаро.
Сара-Джейн чуть слышно чмокнула. Я поспешно обмакнула пальцы в стакан с чистой водой и провела по ее губам, сухим и шершавым, будто старый пергамент. Рвоты сегодня не было. Значит, еще впереди. Устроившись на стуле возле самой кровати, я подсунула ладонь под хрупкую руку подруги и стала ждать неизвестно чего.
* * *
– Дети, внимание! В нашем классе две новые ученицы. Давайте познакомимся с ними! Барбара, Сара-Джейн, выйдите к доске.
С отрепетированной грацией выгибая спину, я встаю со стула и величаво несу себя к доске. Небрежная элегантность походки сделала бы честь любой бродвейской звезде. Четвертый класс в полном составе не отрывает от меня глаз, и под огнем взглядов я плавлюсь, словно в горячем свете софитов. В голове у меня бухает раскаленный молот, проносятся и взрываются косматые красные шары. Новый город, новая школа! Мой мир летит в тартарары, и не за что уцепиться. На мне донельзя тугие-с мылом не влезешь – джинсы, линялая папина ковбойка висит мешком. Уж мы покажем этим пентюхам со Среднего Запада, что такое настоящий нью-йоркский шик!
Двумя рядами дальше другая новенькая упругим мячиком выкатывается из-за парты и мчится к доске. На пол с грохотом сыплются учебники и карандаши, но ей плевать. Бледная и рыхлая, бесформенная, как непропеченная булка. Дурацкое платье из голубого атласа с рукавами-фонариками едва не трещит по швам. Пояс вроде бы призван обхватывать талию, но никакой талии нет и в помине – и пояс ползет все выше и выше по круглому животу, увлекая за собой подол и выставляя на обозрение кружевную комбинацию. Огненно-рыжая грива, безжалостно завитая в бараньи кудельки, прямо на глазах обвисает и никнет на влажном весеннем сквозняке.
Едва ли не впервые в жизни я радуюсь, что у меня нет матери. По крайней мере, никто не учинит со мной того, что сотворила со своим пузатым сокровищем мамаша этого жиртреста. С независимым видом я незаметно отодвигаюсь подальше. Не хватало еще, чтобы меня сочли подружкой этой бегемотихи в голубом.
– Барбара Марлоу приехала из Нью-Йорка. – И училка оглашает содержание моей анкеты.
Я становлюсь в непринужденную позу и изображаю высшее существо, изволившее снизойти до простых смертных.
– Барбара пишет рассказы, обожает спорт, шопинг и авангардное кино. Ее любимое хобби – медитировать с хиппи в Центральном парке.
Я победно улыбаюсь. Ни одной улыбки в ответ! Внутри у меня все сжимается, щеки горят, как от пощечины. “Медитировать с хиппи...” Когда я заполняла в Нью-Йорке треклятую анкету, это звучало так остроумно, так лихо! Но в Пеории, в этом затхлом городишке, тонкая шутка оказалась просто пустым звуком.
– А Сара-Джейн Клеменс родилась и выросла в Новом Орлеане. Там она...
Эй-эй, стойте! Я возмущенно вскидываю голову. А про моего отца? Куда делся тот раздел анкеты, где я написала про отца – нового главного редактора вашей убогой, вашей ничтожной газетенки? Иначе ведь никто не узнает, кто я такая!
После уроков обнаружилось, что мы с Сарой-Джейн соседки – живем совсем рядом, на одной улице. Выясню, во сколько она выходит в школу, и буду выскакивать из дому минут на десять, а то и на пятнадцать раньше – только бы не шагать всю дорогу бок о бок с этой...
– Здорово ты про Центральный парк. – Бегемотиха смущенно улыбается. – Вот бы мне хоть разок написать что-нибудь особенное.
Ладно уж. Пожалуй, недельку можно и с ней походить. Пока пригляжусь к местным и прикину, с кем завязать дружбу.
В первую же неделю мы с Сарой-Джейн прикипели друг к другу, как сиамские близнецы. Бродили по городу, цепляли мальчишек. В четырнадцать выкурили первую сигарету – одну на двоих. Потом, уже в колледже, объявили, что ни сигареты, ни секс не стоят того, чтоб отдавать им время и силы. Правда, оказалось, что по крайней мере первое – если уж не второе – вызывает неодолимое привыкание.
Когда нам стукнуло по двадцать два, мы разом выскочили замуж. Обосновались в северном пригороде Чикаго, в шикарном местечке, где частные владения выходят прямо к озеру Мичиган. Наши дома разделяло всего два квартала. Мы виделись с Сарой-Джейн каждый день – трепались и курили, раза три в неделю, не реже, выбирались посидеть в кафе и дважды в год отправлялись на калифорнийские курорты пропустить стаканчик-другой лечебной минералки.
Годы шли и шли. Я научилась прощать Саре-Джейн ее южную уступчивость, а она мне – заносчивость уроженки Восточного побережья. Два абсолютно разных человека постепенно срослись в одно существо, в котором исчезало несходство характеров двух непохожих женщин. Памятный день, когда я так оскандалилась с анкетой, оказался чем-то вроде начала новой эры. С той поры мы были неразлучны.
* * *
Сара-Джейн застонала. Ее рука покоилась в моей, исхудавшие пальцы казались не толще лапок богомола. Теперь ей стали велики все ее любимые перстни, и эта голая, словно обворованная, рука состояла из одних только усталых вен, выпирающих костяшек и подсохших отметин от уколов на желтой коже. Она ласково тронула мою ладонь кончиками пальцев.
– Ты еще здесь?
В полночь позвонил Стэнфорд, муж Сары-Джейн.
Звонок застал меня в гардеробной. Давясь слезами, я бестолково рылась в вещах. Куда запропастился фирменный пакет от костюма Унгаро? Я ведь поклялась отдать наряд подруге, и подарок должен предстать во всем блеске.
Через тонкую перегородку доносились приглушенные взрывы хохота – популярный комик резвился во всенародно любимом телешоу “Шутки придурков”. На этом фоне отчетливо выделялось блаженное похрапывание Фрэнклина. Я устроила супругу такой сеанс, что он теперь до утра не очнется. Секс высшей пробы – какой обычно приберегается для дня рождения, годовщины свадьбы и прочих знаменательных событий.
Пусть мой герой спит. Ему лучше и не знать, как я собираюсь распорядиться шелковым костюмом по цене небольшого подержанного танка. Он никак не успокоится и норовит оповестить всех, какую сумму отвалил за дамскую тряпку.
“Ну, в этом месяце мы живем! Я уже оплатил ренту виллы Унгаро!”
Ха-ха, как смешно.
“Будем рады поужинать с вами. Как насчет “Макдоналдса”? Моя жена как раз прикупила новый наряд от Унгаро”.
Обхохочешься.
– Барбара? – Гнусавое блеяние Стэнфорда в телефонной трубке звучало как всегда мерзко. – Только что звонили из больницы.
Судорожный вдох, медленный выдох. Скверный ты актер, Стэнфорд! Особенно в роли сраженного горем стоика.
– Сара-Джейн... Мы потеряли ее.
– Где? – оглушенно отозвалась я. – Что-что?
– Ничего.
Расслабься, всего лишь шутка. В отличие от тебя, мне сейчас слишком больно, чтобы плакать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37