— Я могу принять только твое приданое. Но заполучить еще тебя, этого я не заслуживаю.
Это возмутило мою подругу Котоё:
— Какое бесстыдство! Как может повернуться язык сказать такое!
Мы рассмеялись. А на следующее утро на вокзале он несколько раз смущенно обернулся в мою сторону.
В один из следующих вечеров я наверняка встречу его в Синкираку или Ямагути. А утром опять…
Я усмехнулась про себя и продолжила путь в школу.
Во время выходов мы должны появляться в чайных домиках исключительно в праздничной прическе симада и в официальном, украшенном гербами длиннополом кимоно. Кто появлялся в крепдешиновом или с простым рисунком кимоно, того распорядительница вечера или хозяйка заведения тотчас отправляла переодеваться.
Такие встречи назначались на вечер с 18 до 21 часа, и заказы на них делались загодя, за несколько недель. Около 21 часа появлялась хакоя, прислуга, чтобы переодеть гейш. Теперь уже разрешалось облачаться в более простые или крепдешиновые кимоно, и даже можно было более свободно завязать оби, иначе говоря, с 21 часа гейшам разрешалось вести себя более раскованно.
Но по-настоящему торжественные встречи происходили большей частью между 18 и 21 часом. В течение вечера давались различные представления: выступали рассказчик ракуго, комик, фокусник или артисты варьете, а под конец по желанию гостей гейши устраивали традиционные танцы.
В то время некоторые эстрадные певцы выпустили как раз ставшие очень популярными пластинки, и я могла почти каждый вечер наслаждаться звучанием их прекрасных голосов.
Особенно я грезила о прекрасной Итимару, в которой меня восхищало буквально все — от выбора ею кимоно до самой прически.
Рассказчику ракуго Мимасуя Кокацу было тогда уже за восемьдесят, и поэтому он ограничивался небольшими отрывками. Он ужасно сквернословил. В присутствии Кобаяси Итидзо, выступавшего в труппе театра-варьете «Такарадзука», он, не моргнув глазом, во всеуслышание заявил: «Этот Кобаяси, или как его там, какой-то фигляр. Он выстраивает своих девочек в ряд, заставляет их размахивать ногами и за это еще требует деньги. Возмутительно!»
На одном вечере, устроенном солидной сахарной фирмой «Тайвань», он съязвил: «Ну вот они, честные изготовители сахара. Неудивительно, что видишь одни влюбленные слащавые рожи!»
Гостям одного званого ужина, устроенного японским союзом лыжников, он пренебрежительно заметил: «Что за чушь! Взрослые люди, а двигаются по снегу на огромных шестах для одежды! У них определенно не все дома».
Нам все это было мучительно видеть, но его всегда чудесно принимали. Он был занят каждый вечер. Этот ворчливый старик сторонился пожилых гейш, которым было около шестидесяти и которых он давно знал. Ему больше по душе было наше общество молоденьких гейш. «Бабули мне не по нутру», — язвил он при этом.
Хотелось бы мне также упомянуть нашу хакобэя, своего рода уборную, которая одновременно служила комнатой отдыха. Она была размером около пятидесяти татами и предназначалась для гейш и артистов.
Там находилось десяток или более больших хиба-ти (жаровен), доходящих в диаметре до полутора метров. Ярко пылали угли из древесины вишни, сакуры. Сами печи большей частью изготавливались из павловнии войлочной, были искусно выполнены и гладко отполированы либо украшены лаковым орнаментом.
Естественно, что вокруг каждой хибати собирались большей частью обычно люди одного возраста. Лишь в одном округе Симбаси было тогда около ста дюжин гейш — от двенадцати— или тринадцатилетних учениц до пожилых дам, которым было под шестьдесят.
Иногда гости опаздывали, и нам приходилось ждать около хибаси. Затем к нам присоединялись артисты-мужчины.
Некоторых из них я до сих пор хорошо помню, например, рассказчика ракуго Санъютэй Кимбо или Янагия Микимацу. Выступления Кимба все еще звучат у меня в ушах, но в хакобэя его занимала лишь одна тема — рыбалка. Микимацу, напротив, считался охотником за юбками, причем он не обращал внимания на возраст своей избранницы. И в хакобэя он не оставлял своей охоты.
Затем был еще жонглер Маруити Косэн. Он заставлял вертеться юлу на ширме или у себя на подбородке. Он мог даже заставить ее вращаться на лезвии самого настоящего меча.
Не могу забыть китайского актера варьете Рисая. На сцене тот изъяснялся на ломаном японском, но в хакобэя болтал по-японски как истинный токиец. Его жена была японкой, а их сын, младший Рисай, кувыркался с полной кружкой воды в руке, после чего из таинственно опустевшей кружки неожиданно выскакивал живой кролик. Это поражало нас, гейш, не меньше, чем самих гостей.
Однако моими любимцами были бродячие певцы Осима Хаккаку, Такараи Бакин и Тэйдзан Итирю-саи. Жена и дочь дядюшки Хаккаку работали гейшами в Симбаси, и я частенько завидовала их сплоченной артистической семье, когда они втроем приезжали на машине марки «Дацун», управляемой их импресарио Мураками.
Затем были еще артисты кабаре Энтацу и Атяко из Кансая. Тогда их несколько грубоватое искусство именовали Микава-кабаре. Артисты носили шляпы, как у бога богатства Дайкоку, и под ритм традиционного барабана в виде солнечных часов пели забористые частушки. Сама труппа прибывала на Новый год из Микавы, ходила по домам и желала людям счастливого Нового года.
Но Энтацу и Атяко совершенно изменили прежний облик этого так называемого действа ряженых мандгзсш, вследствие чего даже изменилось написание самого слова. (Раньше цандзай писалось как бандзай, т.е. «тысяча лет», теперь же оно пишется как «скоморошное представление»). Они в своем триумфальном шествии покорили все районы Токио, от Асакуса до Мариноути, и даже снялись в кино.
Отличаясь от прежнего, более чопорного кабаре своим выступлением, эта пара заставляла так смеяться людей, что у тех выступали слезы.
Танцовщицы, музыкантши и одна выдающаяся исполнительница народных сказов завершали программу.
Выходило, что почти каждый вечер я наслаждалась самыми разнообразными выступлениями первоклассных артистов. В конце недели я посещала театр или кино, и мой мозг, подобно губке, жадно все впитывал.
Моя учительница музыки и танца поражалась, насколько быстро и хорошо я все схватывала. Однако у меня было такое чувство, как будто передо мной стоит какая-то стена. Причиной этому были иностранные гости, которые со временем стали все чаще посещать Симбаси, поскольку их приглашали на встречи, организуемые внешним ведомством, бюро обслуживания туристов, редакциями газет, а также на приемы крупных фирм, устраиваемые на открытом воздухе.
Исходя из своего опыта, я считаю, что истинная суть профессии гейши была совершенно чужда этим людям — хотя сами слова «Фудзияма» и «гейша» были у них на слуху. Ибо нечто вроде занятия гейши было характерно исключительно для Японии.
Иностранный гость, думала я, должен понять, что же представляет собой симбаси-гейша. На таких встречах мы, гейши, могли лишь сидеть, улыбаясь, рядом с ними и прислуживать им. Даже опытные гейши, которые никогда не давали скучать японским посетителям, не знали, как вести себя с иностранцами. Чаще всего их сопровождал переводчик. Служащие внешнего ведомства и бюро по туризму знали английский язык, и с ними у нас не возникало никаких сложностей. Но переводчики зачастую оказывались спесивыми людьми, которые бесцеремонно заговаривали с ними по-английски, так что мы оказывались не у дел. Однажды такого рода чрезвычайно неприятный субъект не постеснялся представить нас как «японских танцовщиц», чтобы затем, совершенно не замечая нас, все время потягивать свою выпивку.
Когда Маритиё и Кокуни вышли танцевать в своих восхитительных кимоно, я стала наблюдать за ним. Мне и в голову не могло прийти, что он, оказывается, имел самое смутное представление об японских сказах и песнях. Как такое было вообще возможно? Мог ли он действительно что-либо рассказать и перевести в отношении нашего искусства? Даже совершенное знание английского языка не могло компенсировать подобное невежество. Однако, как я могла судить, ни один переводчик ничего не знал о традиционном японском искусстве.
Меня захватила мысль выучить английский язык. Пусть даже он будет корявым. По крайней мере, не настолько, чтобы я не могла растолковать смысл танцев своих подруг.
Само желание становилось все более неуемным, так что меня одолевало нетерпение и нервозность. Вот только где можно спросить совета?
А если поговорить с кем-то из министерства иностранных дел? Это была мысль. В конце концов, сотрудники министерства и бюро по туризму были нашими постоянными посетителями. Вот именно. Я могла бы обратиться к господину Дэну.
Из всех сотрудников в бюро по туризму Дэн Ма-кото был самым подходящим человеком для подобной просьбы. Возможно, он сумеет мне помочь. Когда я объяснила ему, что хочу непременно овладеть английским языком, он посоветовал мне брать частные уроки.
— Я могла бы посещать языковую школу, — возразила я.
— Как это, школу? Неужели ты бросишь занятие гейши?
— Нет, гейшей я работаю вечерами. Свои уроки пения я могла бы брать пополудни. Занятия же в школе всегда идут в первой половине дня, не так ли?
— Что такое? Ты хочешь утром ходить в школу, пополудни заниматься пением, а вечером идти зарабатывать? И ты полагаешь, что справишься? Смотри не надорвись…
— Не беспокойтесь. Мне неведома усталость, на сон хватает и четырех часов. Меня даже называют Наполеоном в юбке из Симбаси.
— Ты по-настоящему честолюбива. Но следует рассчитывать на трехгодичные занятия. Если ты сдашься раньше, то так и останешься как была.
— Так я не поступлю, лучше упаду замертво. Я выдюжу, обещаю вам. Клянусь Христом, Каннон и Фудо.
Это рассмешило господина Дэна.
— Ну, хорошо, хорошо. Я порекомендую тебе одну школу.
Я пообещала, что одеждой и поведением буду походить на остальных девушек, чтобы никто не распознал во мне гейши, и что никогда не буду пренебрегать домашними заданиями и пропускать занятия, как бы при этом ни уставала.
Мне действительно ничего не стоило, подобно Наполеону, обходиться четырьмя часами сна, и этой привычки я придерживаюсь до сих пор. Даже в моем нынешнем возрасте мне незнакома усталость. Я всегда и везде могу крепко спать четыре или пять часов, после чего чувствую себя совершенно отдохнувшей.
Но вернемся к школе. Теперь я каждое утро вставала около половины седьмого. Мои бабушка и мать составляли мне компанию за завтраком.
Когда я приходила в школу, то усердно зубрила свой английский. Мы начали с алфавита, получая множество заданий на дом. Было не так просто, как мне казалось. Когда в половине первого заканчивались занятия в школе, мне нужно было спешить, чтобы вовремя добраться в район Нихонбаси на уроки пения и игры на сялшсэне к господину Ёсидзуми.
Если бы я после школы пришла в своей матроске на занятия по музыке в союзе гейш, всем бы стало все ясно, и моя чудная затея лопнула бы как мыльный пузырь. Поэтому я сама ходила к господину Ёсидзуми в Нихонбаси, где меня никто не знал. С учителем Ёсидзуми и его женой Хироко я была дружна, так что они никогда не разболтали бы, что девушка в матроске была гейшей Кихару из Симба-си. К счастью, никто из остальных учениц не был выходцем из среды гейш. Поскольку я решила стать действительно хорошей певицей и исполнительницей на сямисэне, то никогда не пропускала этих занятий. После уроков музыки я спешила домой, делала свои домашние задания и принимала ванну. Затем около половины шестого я делала макияж и одевалась с помощью нашего слуги Хан-тян.
Парик симада, длиннополое кимоно с широким оби превращали меня из школьницы в гейшу. Приходил рикша, моя бабушка высекала за мной кири-би, и я отправлялась на работу. В 18 часов мы должны были находиться на своем рабочем месте.
В чайных домиках три небольшие залы можно было, удалив перегородки, превратить в одно большое помещение. Гости торжественно усаживались по обе стороны образовавшейся просторной комнаты.
Затем открывалась раздвижная дверь, и одна за другой появлялись гейши. Каждая несла перед собой лакированный поднос и под шуршание своего шелкового облачения ставила его перед одним из гостей на возвышение.
Прежде было не принято, чтобы все посетители ели за одним столом. Такое случалось лишь в небольших компаниях близких людей или же когда после официального приема встреча продолжалась в более узком кругу.
Первой свой поднос неизменно подносила почетному гостю самая высокопоставленная гейша, затем подходили другие гейши и торжественно ставили свои подносы. То, как они несли перед собой на уровне лица черные блестящие подносы, на которых находились лишь чашечки для сакэ и палочки для еды, и при этом скользили в своих длиннополых кимоно по свежим татами, представлялось воистину захватывающим и величественным зрелищем.
Когда все подносы устанавливались, хозяин и один из гостей держали краткую речь, и торжество начиналось. Каждая гейша, неизменно обслуживающая одного посетителя, начинала наливать сакэ. Это чуть ли не церемониальное действо называется о-сяку. Поскольку сами устроители торжества в основном были постоянными посетителями гейш, то гейши стремились расположиться рядом с ними. Но хороший хозяин хочет, естественно, чтобы в первую очередь обслужили его гостей.
Поэтому одна из важнейших задач гейши состоит в том, чтобы все свое внимание уделять гостям. При встречах, где принимали участие гости из Кюсю, Хоккайдо или Маньчжурии, которые, возможно, оказались здесь впервые, нам приходилось особенно стараться.
Поскольку такие гости не знали гейш, поначалу они чувствовали себя немного скованно. Гейши из Симбаси слыли тщеславными особами, которые снисходили лишь до высокопоставленных гостей. Чтобы как-то развеять подобное предубеждение, я всегда предпочитала прислуживать гостям ненавязчиво и вступала с ними в беседу не раньше, чем они начинали чувствовать себя здесь завсегдатаями.
Позже, когда представлялась такая возможность, они старались опять меня пригласить, поскольку мне удалось растопить лед отчуждения и они научились ценить меня как собеседницу.
По существу, подобные встречи доставляли мне самой огромное удовольствие, и, когда я себя не очень хорошо чувствовала, такое мероприятие оказывалось для меня лучшим лекарством.
Поскольку сами эти званые ужины были увлекательными для меня, выходило, что я чуть ли не играючи зарабатывала по вечерам свои деньги. А еще, к моей большой радости, и ежедневные посещения школы понемногу стали приносить свои плоды. Я начала понимать английскую речь.
Сперва я разговаривала жестами, нет, не только руками, но и с помощью ног, однако постепенно я действительно смогла, пусть и коверкая слова, изъясняться с иностранными посетителями.
Мои домашние задания неизменно состояли из двух страниц убористого текста, которые я носила с собой, пряча в вырезе выходного кимоно, чтобы затем на банкете дать проверить одному из иностранцев. Получалось, что домашние задания выполнял чуть ли не сам учитель, и поэтому у меня, естественно, всегда были лучшие оценки.
Когда я еще плохо знала английский, нас уже посещали зарубежные гости, и некоторые из них произвели на меня сильное впечатление. Однажды, это было в 1934 году, некий издатель газеты пригласил группу урожденных американцев — исключительно мужчин. Среди них был коренастый, с приплюснутым носом господин, который, однако, был обворожителен, когда смеялся, обнажая свои белые зубы. Это был знаменитый бейсболист Бейб Рат.
Одного долговязого, худого господина по имени Фокс, тоже бейсболиста, я научила в игру камень-ножницы-бумага, и мы с ним чудесно развлекались.
В другой раз нам попался обходительный, учтивый господин, белый как лунь. Он был со своей энергичной рыжеволосой супругой. Это были знаменитый Чарли Чаплин и Полетт Годдар, находившиеся в свадебном путешествии. Каждый вечер министерство иностранных дел и различные газеты приглашали блистательную пару. Полетт была молода и производила своим поведением фурор, тогда как господин Чаплин держался учтиво и степенно. Поскольку я знала его лишь по фильму «Золотая лихорадка», где он, как известно, съедает свои рваные башмаки и творит всякие проказы, меня поразило, как он разительно отличается от экранного образа, насколько он приятен в обхождении.
Впечатлила меня и другая особа из Голливуда, красивая, статная американка, которая приехала со своим мужем, итальянским бароном. Несмотря на свои сияющие огромные голубые глаза, она была совершенно слепой. От жалости я едва сдерживала слезы. Это была актриса Перл Уайт, сыгравшая в нескольких фильмах главные роли. Было трогательно видеть, как супруг помогал ей в каждой мелочи.
Посещали нас и американский газетный магнат Уильям Хэрст с женой в сопровождении Такайси Сингоро, журналиста из токийской газеты «Нити-нити».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43