И корова будет пастись с медведицею и детеныши их будут лежать вместе: и лев, как вол, будет есть солому. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо василиска.
Иаков, Иуда и Елисавета забились в угол — они даже плакать боялись. Я заглядывал в дверь.
Змея покачивалась за спиной Джошуа, точно готовясь напасть.
— Ее зовут Сара.
— Там были кобры, а не аспиды, — сказал я. — Целая куча кобр.
— Можно, мы ее себе оставим? — спросил Джошуа. — Я буду ловить ей крыс, а спать укладывать с Елисаветой.
— Совершенно точно не аспиды. Аспида я бы в лицо узнал. Да и не василиск, наверное. Я бы сказал, что это кобра. — На самом деле я не отличил бы аспида от дырки в земле.
— Ш-ш-шмяк, — шикнула Мария. Сердце мое разломилось на части от резкого голоса моей любви.
И тут из-за угла вывернул Иосиф и сразу вошел в дом: я не успел его перехватить. Но страху нет — через секунду он уже вылетел наружу:
— Ёхарный Иосафат!
Я проверил, не отказало ли у Иосифа сердце, ибо сразу решил, что как только мы с Марией поженимся, от змеи, конечно, придется отказаться, — или, по крайней мере, спать у нас она будет на улице. Однако дородный плотник был всего лишь потрясен и немного запылился от своего головокружительного нырка спиной в двери.
— Это ведь не аспид, правда? — уточнил я. — Аспидов делают маленькими, чтоб помещались между грудей египетских цариц, да?
Иосиф не обратил на меня внимания:
— Отходи медленно, сынок. Я сейчас принесу из мастерской нож.
— Она не кусается, — сказал Джошуа. — Ее зовут Сара. Она из Исайи.
— Так говорилось в пророчестве, Иосиф, — подтвердила Мария.
Иосиф заметно напрягся, припоминая цитату. Хоть и мирянин, Писание он знал как никто другой.
— Про Сару я ничего не помню.
— Мне кажется, никакое это не пророчество, — не сдавался я. — Там про аспида говорится, а это совершенно точно не он. Я бы сказал, что это кобра, и она откусит Джошу задницу, если ты, Иосиф, сейчас же не свернешь ей шею. — Хорош я был бы, если б не попытался.
— Можно, я ее себе оставлю? — попросил Джошуа.
Но к Иосифу уже вернулось самообладание. Очевидно, как только свыкнешься с тем, что твоя жена переспала с Господом, чрезвычайные происшествия выглядят простой банальностью.
— Отведи ее туда, где взял, Джошуа, пророчество уже сбылось.
— Но я хочу, чтобы она у нас осталась.
— Нет, Джошуа.
— Ты не господин мне.
Подозреваю, Иосиф такое слышал уже не раз.
— Это запросто, — ответил он. — Пожалуйста, отнеси Сару туда, откуда ты ее взял.
Джошуа стрелой вылетел из дома, следом за ним — змея. Мы с Иосифом старались держаться от них подальше.
— И сделай так, чтобы никто не заметил, — посоветовал Иосиф. — Вас не поймут.
Конечно, он был прав. На краю деревни нам попалась компания мальчишек постарше, где заводилой был Иаакан, сын фарисея Иебана. Они не поняли.
В Назарете жила, наверное, дюжина фарисеев: все ученые, наставники рабочего люда, время они проводили, по преимуществу, в синагоге, где обсуждали Закон. Их нанимали судьями и писцами, а потому среди селян они пользовались большим авторитетом. Таким большим, что римляне часто брали их своими глашатаями, когда нашему народу требовалось что-нибудь объявить. Где влияние — там и власть, а дальше и до злоупотреблений рукой подать. Иаакан был единственным сыном фарисея. Лишь на пару лет старше нас с Джошуа, но в изучении жестокости продвинулся очень далеко. Если и можно злорадствовать, что кто-то из твоих знакомых уже две тысячи лет покойник, то Иаакан — один из таких. Пусть его сало вечно шипит в огне преисподней!
Джошуа учил нас, что мы не должны ненавидеть. Этого урока я так и не смог усвоить — как и геометрии, к примеру. В первом виноват Иаакан, во втором — Эвклид.
Джошуа бежал по задам деревенских домов и лавок, в десяти шагах за ним спешила змея, а я держался еще в десятке шагов от нее. Свернув за угол кузни, Джошуа столкнулся с Иааканом и сшиб его на землю.
— Ты идиот! — завопил Иаакан, поднимаясь на ноги и отряхивая пыль. Троица его приятелей заржала, и он развернулся к ним, как рассвирепевший тигр. — Вот этому надо умыться навозом. Взять его.
Мальчишки вцепились в Джошуа: двое схватили за руки, а третий ударил в живот. Иаакан заозирался — где тут подходящая куча, в которую можно ткнуть Джошуа носом. Из-за угла выползла Сара и встала стоймя за спиной у моего друга. Ее изумительный капюшон восторгся у нас над головами.
— Эй! — крикнул я, тоже выворачивая из-за угла. — Как вы думаете, парни, это аспид?
Мой ужас перед коброй перерос в какую-то настороженную привязанность. Казалось, Сара улыбается. Я-то уж точно улыбался. Змея покачивалась из стороны в сторону, будто колос на ветру. Мальчишки отпустили Джошуа и кинулись к Иаакану, а тот обернулся и медленно попятился.
— Джошуа чего-то говорил об аспидах, — продолжал я, — но я бы сказал, что у нас тут — целая кобра.
Еще не успев разогнуться и перевести дух, Джошуа посмотрел на меня и ухмыльнулся.
— Я, конечно, не сынок фарисейский, но все же…
— Он со змеем стакнулся! — заверещал Иаакан. — Он в сговоре с бесами!
— Бесы! — заголосили остальные пацаны, пытаясь укрыться за тушей своего жирного вожака.
— Я все отцу расскажу, и вас забьют камнями! Тут из-за спины Иаакана донеслось:
— Что это тут за крики? — Голос был очень приятный.
Она вышла из дома при кузне. Кожа ее сияла медью, а глаза отливали бледной синевой, как у всех людей из северных пустынь. Из-под пурпурного платка выбивались темно-рыжие волосы. На вид ей было не больше девяти-десяти, но в глазах светилось нечто древнее. Увидев ее, я перестал дышать. Иаакан раздулся, как жаба.
— Не лезь. Эти двое сговорились с бесом. Я все расскажу старшим, их будут судить.
Она плюнула ему под ноги. Я раньше никогда не видел, чтобы девчонки плевались. Выглядело чарующе.
— А по мне, так это просто кобра.
— Вот видите, я же вам говорил.
Девочка подступила к Саре так, словно приглядывалась к фигам на дереве — ни капли страха, один интерес.
— Так ты думаешь, это бес? — спросила она Иаакана, не оборачиваясь. — А тебе не будет стыдно, когда старшие поймут, что ты обычную полевую змею с бесом перепутал?
— Это бес и есть.
Девочка вытянула руку, и змея отпрянула, точно готовясь к броску, но затем опустила голову, и ее раздвоенный язык прошелестел по девочкиным пальцам.
— Вне всякого сомнения, кобра, малыш. А эти двое, надо полагать, ведут ее обратно в поля, где она будет помогать крестьянам и ловить крыс.
— Ага, мы именно это и делаем, — подтвердил я.
— Бесспорно, — сказал Джошуа.
Девочка повернулась к Иаакану и его приспешникам:
— Бес, говорите?
Иаакан затопал ногами, как разгневанный осел.
— Ты тоже с ними сговорилась!
— Не мели глупостей, моя семья только что переехала сюда из Магдалы, этих двоих я никогда раньше не видела, но ясно как божий день, чем они тут занимаются. Мы у себя в Магдале так постоянно делаем. Но с другой стороны, у нас там такая глухомань.
— Мы здесь тоже… так, — заикался Иаакан. — Просто эти двое… ну… в общем, смутьяны они.
— Смутьяны, — поддакнули его приятели.
— Но почему бы нам тогда не позволить им закончить начатое?
Иаакан, мельтеша взглядом с девочки — на змею — на девочку, начал отступать, уводя за собой корешей:
— А с вами я потом еще разберусь.
Едва они скрылись за углом, девочка отскочила от змеи и кинулась к своей двери.
— Постой! — окликнул ее Джошуа.
— Мне нужно идти.
— Как тебя зовут?
— Мария из Магдалы, дочь Исаака, — ответила она. — Зови меня Мэгги.
— Пойдем с нами, Мэгги.
— Не могу, мне нужно домой.
— Почему?
— Потому что я описалась. И она исчезла в дверях. Чудеса.
Только мы ступили на поле пшеницы, Сара навострилась к своему гнезду. Мы стояли поодаль и смотрели, как она ускользает в нору.
— Джош. Как ты это сделал?
— Понятия не имею.
— А такие штуки что — все время теперь будут?
— Наверное.
— И у нас все время будут крупные неприятности, так?
— Я тебе кто — пророк?
— Я первый спросил.
Джошуа уставился в небо, словно в трансе.
— Видал? Ничего не боится.
— Она же просто здоровая змея, чего ей бояться? Джошуа нахмурился.
— Не прикидывайся дурачком, Шмяк. Нас спасли змея и девчонка. Я даже не знаю, что об этом думать.
— А зачем вообще об этом думать? Случилось — и дело с концом.
— Ничто не случается, кроме как по воле Господа, — ответил Джошуа. — Иначе не сходится с заветом Моисея.
— Может, про это в каком-нибудь новом завете говорится, — сказал я.
— Ты ведь не прикидываешься, правда? — спросил Джошуа. — Ты действительно дурачок.
— Мне кажется, ты ей понравился больше меня, — сказал я.
— Змее?
— Ага, а дурачок из нас двоих — я?
Прожив и умерев, как мужчина, не знаю, смогу ли я описать сейчас свою детскую любовь, но вспоминать ее теперь — чистейшая боль в моей жизни и смерти, точно вам говорю. Любовь без вожделения, безусловная и безграничная — непорочное и лучистое сияние сердца, от которого кружилась голова, одновременно грустное и восхитительное. Куда ушла эта любовь? Почему волхвы со всеми их экспериментами ни разу не попытались заключить эту чистоту в склянку? Может, не умели? Может, становясь существами плотскими, мы теряем ее, и никакой волшбой ее уже не вернуть? И может, я сам помню ее лишь потому, что так долго пытался постичь ту любовь, которую оставил всем нам Джошуа?
На Востоке нас научили, что все страдания — от вожделенья, и грубая тварь сия преследовала меня всю жизнь, однако в тот день я коснулся благодати. И касался ее еще какое-то время. Ночью лежал я без сна, слушал, как сопят братья, дом окутывала тишь, а перед мысленным взором моим синим огнем во тьме сияли ее глаза. Изысканная пытка. Интересно, Джошуа всю ее жизнь сделал такой или не всю? Мэгги — она была сильнее всех нас.
После чуда со змеем мы с Джошуа стали постоянно изобретать предлоги, чтобы пройти мимо кузни и как бы ненароком столкнуться с Мэгги. Каждое утро поднимались спозаранку и подходили к Иосифу: может, в кузню сбегать, гвоздей принести или резец какой заточить? Бедный Иосиф принимал это за тягу к плотницкому мастерству.
— А не хотите ли, мальчики, сходить со мною завтра в Сефорис? — спросил он нас однажды, когда мы в очередной раз доставали его насчет гвоздей. — Шмяк, отец разрешит тебе учиться плотницкому делу?
Я окаменел от ужаса. В десять лет мальчишка уже должен учиться отцовскому ремеслу, но до этого срока мне еще оставался год, а когда тебе девять, целый год означает вечность.
— Я… я пока не решил, кем стану, когда вырасту, — ответил я. Днем раньше мой отец сделал точно такое же предложение Джошуа.
— Так ты не хочешь быть каменотесом?
— Я вообще-то собирался стать деревенским дурачком, если отец позволит.
— У него талант от бога, — подтвердил Джошуа.
— Я разговаривал с дурачком Варфоломеем, — сказал я. — Он пообещал научить меня разбрасывать собственный навоз и биться с разбегу головой о стены.
Иосиф сердито посмотрел на меня.
— Да, наверное, вы оба еще слишком молоды. Попробуем на следующий год.
— Ага, — сказал Джошуа. — На следующий год. Можно, мы теперь пойдем, Иосиф? У Шмяка урок с Варфоломеем как раз.
Иосиф кивнул, и мы сделали ноги, пока он не осыпал нас дальнейшими благодеяниями. С деревенским дурачком Варфоломеем мы действительно подружились. Он был грязен, вонюч, постоянно пускал слюни, но роста был огромного и хоть как-то защищал нас от Иаакана и его приятелей-драчунов. Варф постоянно клянчил милостыню на отшибе деревенской площади, куда женщины приходили за водой. Время от времени мы мельком видели там Мэгги — она шла, удерживая на голове полный кувшин.
— Знаешь, а нам ведь скоро уже работать придется, — сказал Джошуа. — И если я стану работать с отцом, мы перестанем с тобой встречаться.
— Джошуа, оглядись. Ты тут видишь какие-нибудь Деревья?
— Нет.
— А те, что есть, маслины — они кривые, сучковатые, заскорузлые, правильно?
— Правильно.
— И ты все равно собираешься стать плотником, как твой отец?
— Есть такая возможность.
— Одно слово, Джошуа: камни.
— Камни?
— Оглядись еще раз. Куда хватает взгляда, одни камни. Галилея — сплошные камни. Стань каменотесом, как я и мой отец. Мы сможем строить для римлян города.
— Я вообще-то думал спасать человечество.
— Забудь ты эту фигню, Джош. Говорю тебе — камни.
Глава 3
Ангел не хочет мне рассказывать, что сталось с моими друзьями, с нашей дюжиной, с Мэгги. Говорит только, что все умерли, а я должен записать свою версию событий. А — и еще травит бессмысленные ангельские байки. Как Гавриил однажды исчез лет на шестьдесят и его нашли на грунте — прятался в теле человека по имени Майлз Дэвис. Как Рафаил ускользнул с небес в гости к Сатане и вернулся с какой-то штукой под названием «сотовый телефон». (В преисподней, очевидно, сейчас все с такими ходят.) Разиил смотрит телевизор и, когда показывают землетрясение или торнадо, говорит:
— Я таким однажды уничтожил целый город. У меня получилось лучше.
Я уже захлебываюсь в этой ангельской трепотне, но о своем времени знаю только то, что видел собственными глазами. А когда по телевизору поминают Джошуа под его греческим именем, Разиил переключает канал, чтобы я не успел ничего понять.
Он никогда не спит. Только следит за мной, жрет и пялится в телевизор. Из номера никуда не выходит.
Сегодня я искал лишнее полотенце, открыл один ящик и под пластиковым мешком для грязного белья нашел книгу. На обложке значилось: «Святая Библия». Слава Господу, мне хватило ума не доставать ее из ящика. Я открыл ее, оборотясь спиной к ангелу. И увидел главы, которых не было в той Библии, что я знаю. Я увидел имена Матфея и Иоанна, увидел Послания к Римлянам и Галатам. То была книга о моем времени.
— Что ты делаешь? — спросил ангел.
Я снова накрыл Библию пакетом и задвинул ящик.
— Полотенца ищу. Мне нужно омыться.
— Ты же вчера омывался.
— Моему народу свойственна чистоплотность.
— Я знаю. Или ты думаешь, я не знаю?
— У тебя не самый светлый нимб во всей вашей компании.
— Тогда омывайся. И не загораживай мне телевизор.
— Принес бы ты мне лучше полотенец.
— Сейчас призову портье.
И призвал. Если я хочу заглянуть в эту книгу, нужно как-то заставить его выйти из номера.
Случилось так, что в Яфии — городке-побратиме Назарета — от скопления дурных газов померла Эсфирь, мать одного из жрецов Храма. Левитские жрецы, они же саддукеи, разжирели на той дани, что мы платим Храму, так что плакальщиков набрали со всех окрестных деревень. Назарене целыми семьями отправились на соседнюю горку на похороны, и по пути нам с Джошуа впервые удалось улучить время и провести его с Мэгги.
— Ну? — спросила она, не глядя на нас. — Вы еще со змеями играли без меня?
— Не-а, всё ждали, пока лев не возляжет с агнцем, — ответил Джошуа. — Это следующая часть пророчества.
— Какого еще пророчества?
— Не бери в голову, — сказал я. — Змеи — это для отроков несмышленых. А мы уже почти мужчины. После Суккот пойдем работать. В Сефорис. — Я хотел выглядеть человеком, повидавшим свет. Кажется, на Мэгги это не произвело впечатления.
— И ты на плотника выучишься? — спросила она Джошуа.
— В конечном итоге я займусь отцовским ремеслом, да.
— А ты? — обратилась она ко мне.
— Подумываю стать профессиональным плакальщиком. А что — дело плевое. Порви на себе власы, спой панихиду-другую и гуляй всю неделю.
— Его отец — каменотес, — объяснил Джошуа. — Может, мы еще оба этому ремеслу выучимся.
По моему настоянию отец предложил Джошуа стать учеником — если, конечно, Иосиф не воспротивится.
— Или пастухом, — быстро прибавил я. — Тоже работа непыльная. Вот на прошлой неделе я с Калиилом ходил его стадо пасти. Закон гласит, чтобы за стадом приглядывали двое, дабы никакие мерзости не творились. Я-то мерзость за пятьдесят шагов засекаю.
— И ты их предотвратил? — улыбнулась Мэгги.
— Еще бы. Ни единой мерзости не подпускал, пока Калиил в кустах развлекался с любимой овечкой.
— Шмяк, — мрачно вымолвил Джошуа, — именно эту мерзость ты и должен был предотвратить.
— Да? — Да.
— Уй-юй… Ну и ладно, все равно из меня отличный плакальщик выйдет. Ты знаешь слова к каким-нибудь панихидам, Мэгги? Мне нужно разучить парочку.
— А я, когда вырасту, — заявила Мэгги, — наверное, вернусь в Магдалу и стану рыбаком на Галилейском море.
Я рассмеялся:
— Не говори глупостей, ты же девчонка. Ты не можешь быть рыбаком.
— А вот и могу.
— А вот и не можешь. Ты должна выйти замуж и нарожать сыновей. Кстати, ты уже с кем-нибудь помолвлена?
Джошуа сказал:
— Пойдем со мной, Мэгги, и я сделаю тебя ловцом человеков.
— А это еще что за хрень? — спросила Мэгги.
Я схватил Джоша сзади за одежду и принялся оттаскивать подальше:
— Не обращай на него внимания. Он чокнутый. Это у него от мамы. Милая женщина, но совершенно не в себе. Пошли, Джош, споем панихиду.
1 2 3 4 5 6 7 8
Иаков, Иуда и Елисавета забились в угол — они даже плакать боялись. Я заглядывал в дверь.
Змея покачивалась за спиной Джошуа, точно готовясь напасть.
— Ее зовут Сара.
— Там были кобры, а не аспиды, — сказал я. — Целая куча кобр.
— Можно, мы ее себе оставим? — спросил Джошуа. — Я буду ловить ей крыс, а спать укладывать с Елисаветой.
— Совершенно точно не аспиды. Аспида я бы в лицо узнал. Да и не василиск, наверное. Я бы сказал, что это кобра. — На самом деле я не отличил бы аспида от дырки в земле.
— Ш-ш-шмяк, — шикнула Мария. Сердце мое разломилось на части от резкого голоса моей любви.
И тут из-за угла вывернул Иосиф и сразу вошел в дом: я не успел его перехватить. Но страху нет — через секунду он уже вылетел наружу:
— Ёхарный Иосафат!
Я проверил, не отказало ли у Иосифа сердце, ибо сразу решил, что как только мы с Марией поженимся, от змеи, конечно, придется отказаться, — или, по крайней мере, спать у нас она будет на улице. Однако дородный плотник был всего лишь потрясен и немного запылился от своего головокружительного нырка спиной в двери.
— Это ведь не аспид, правда? — уточнил я. — Аспидов делают маленькими, чтоб помещались между грудей египетских цариц, да?
Иосиф не обратил на меня внимания:
— Отходи медленно, сынок. Я сейчас принесу из мастерской нож.
— Она не кусается, — сказал Джошуа. — Ее зовут Сара. Она из Исайи.
— Так говорилось в пророчестве, Иосиф, — подтвердила Мария.
Иосиф заметно напрягся, припоминая цитату. Хоть и мирянин, Писание он знал как никто другой.
— Про Сару я ничего не помню.
— Мне кажется, никакое это не пророчество, — не сдавался я. — Там про аспида говорится, а это совершенно точно не он. Я бы сказал, что это кобра, и она откусит Джошу задницу, если ты, Иосиф, сейчас же не свернешь ей шею. — Хорош я был бы, если б не попытался.
— Можно, я ее себе оставлю? — попросил Джошуа.
Но к Иосифу уже вернулось самообладание. Очевидно, как только свыкнешься с тем, что твоя жена переспала с Господом, чрезвычайные происшествия выглядят простой банальностью.
— Отведи ее туда, где взял, Джошуа, пророчество уже сбылось.
— Но я хочу, чтобы она у нас осталась.
— Нет, Джошуа.
— Ты не господин мне.
Подозреваю, Иосиф такое слышал уже не раз.
— Это запросто, — ответил он. — Пожалуйста, отнеси Сару туда, откуда ты ее взял.
Джошуа стрелой вылетел из дома, следом за ним — змея. Мы с Иосифом старались держаться от них подальше.
— И сделай так, чтобы никто не заметил, — посоветовал Иосиф. — Вас не поймут.
Конечно, он был прав. На краю деревни нам попалась компания мальчишек постарше, где заводилой был Иаакан, сын фарисея Иебана. Они не поняли.
В Назарете жила, наверное, дюжина фарисеев: все ученые, наставники рабочего люда, время они проводили, по преимуществу, в синагоге, где обсуждали Закон. Их нанимали судьями и писцами, а потому среди селян они пользовались большим авторитетом. Таким большим, что римляне часто брали их своими глашатаями, когда нашему народу требовалось что-нибудь объявить. Где влияние — там и власть, а дальше и до злоупотреблений рукой подать. Иаакан был единственным сыном фарисея. Лишь на пару лет старше нас с Джошуа, но в изучении жестокости продвинулся очень далеко. Если и можно злорадствовать, что кто-то из твоих знакомых уже две тысячи лет покойник, то Иаакан — один из таких. Пусть его сало вечно шипит в огне преисподней!
Джошуа учил нас, что мы не должны ненавидеть. Этого урока я так и не смог усвоить — как и геометрии, к примеру. В первом виноват Иаакан, во втором — Эвклид.
Джошуа бежал по задам деревенских домов и лавок, в десяти шагах за ним спешила змея, а я держался еще в десятке шагов от нее. Свернув за угол кузни, Джошуа столкнулся с Иааканом и сшиб его на землю.
— Ты идиот! — завопил Иаакан, поднимаясь на ноги и отряхивая пыль. Троица его приятелей заржала, и он развернулся к ним, как рассвирепевший тигр. — Вот этому надо умыться навозом. Взять его.
Мальчишки вцепились в Джошуа: двое схватили за руки, а третий ударил в живот. Иаакан заозирался — где тут подходящая куча, в которую можно ткнуть Джошуа носом. Из-за угла выползла Сара и встала стоймя за спиной у моего друга. Ее изумительный капюшон восторгся у нас над головами.
— Эй! — крикнул я, тоже выворачивая из-за угла. — Как вы думаете, парни, это аспид?
Мой ужас перед коброй перерос в какую-то настороженную привязанность. Казалось, Сара улыбается. Я-то уж точно улыбался. Змея покачивалась из стороны в сторону, будто колос на ветру. Мальчишки отпустили Джошуа и кинулись к Иаакану, а тот обернулся и медленно попятился.
— Джошуа чего-то говорил об аспидах, — продолжал я, — но я бы сказал, что у нас тут — целая кобра.
Еще не успев разогнуться и перевести дух, Джошуа посмотрел на меня и ухмыльнулся.
— Я, конечно, не сынок фарисейский, но все же…
— Он со змеем стакнулся! — заверещал Иаакан. — Он в сговоре с бесами!
— Бесы! — заголосили остальные пацаны, пытаясь укрыться за тушей своего жирного вожака.
— Я все отцу расскажу, и вас забьют камнями! Тут из-за спины Иаакана донеслось:
— Что это тут за крики? — Голос был очень приятный.
Она вышла из дома при кузне. Кожа ее сияла медью, а глаза отливали бледной синевой, как у всех людей из северных пустынь. Из-под пурпурного платка выбивались темно-рыжие волосы. На вид ей было не больше девяти-десяти, но в глазах светилось нечто древнее. Увидев ее, я перестал дышать. Иаакан раздулся, как жаба.
— Не лезь. Эти двое сговорились с бесом. Я все расскажу старшим, их будут судить.
Она плюнула ему под ноги. Я раньше никогда не видел, чтобы девчонки плевались. Выглядело чарующе.
— А по мне, так это просто кобра.
— Вот видите, я же вам говорил.
Девочка подступила к Саре так, словно приглядывалась к фигам на дереве — ни капли страха, один интерес.
— Так ты думаешь, это бес? — спросила она Иаакана, не оборачиваясь. — А тебе не будет стыдно, когда старшие поймут, что ты обычную полевую змею с бесом перепутал?
— Это бес и есть.
Девочка вытянула руку, и змея отпрянула, точно готовясь к броску, но затем опустила голову, и ее раздвоенный язык прошелестел по девочкиным пальцам.
— Вне всякого сомнения, кобра, малыш. А эти двое, надо полагать, ведут ее обратно в поля, где она будет помогать крестьянам и ловить крыс.
— Ага, мы именно это и делаем, — подтвердил я.
— Бесспорно, — сказал Джошуа.
Девочка повернулась к Иаакану и его приспешникам:
— Бес, говорите?
Иаакан затопал ногами, как разгневанный осел.
— Ты тоже с ними сговорилась!
— Не мели глупостей, моя семья только что переехала сюда из Магдалы, этих двоих я никогда раньше не видела, но ясно как божий день, чем они тут занимаются. Мы у себя в Магдале так постоянно делаем. Но с другой стороны, у нас там такая глухомань.
— Мы здесь тоже… так, — заикался Иаакан. — Просто эти двое… ну… в общем, смутьяны они.
— Смутьяны, — поддакнули его приятели.
— Но почему бы нам тогда не позволить им закончить начатое?
Иаакан, мельтеша взглядом с девочки — на змею — на девочку, начал отступать, уводя за собой корешей:
— А с вами я потом еще разберусь.
Едва они скрылись за углом, девочка отскочила от змеи и кинулась к своей двери.
— Постой! — окликнул ее Джошуа.
— Мне нужно идти.
— Как тебя зовут?
— Мария из Магдалы, дочь Исаака, — ответила она. — Зови меня Мэгги.
— Пойдем с нами, Мэгги.
— Не могу, мне нужно домой.
— Почему?
— Потому что я описалась. И она исчезла в дверях. Чудеса.
Только мы ступили на поле пшеницы, Сара навострилась к своему гнезду. Мы стояли поодаль и смотрели, как она ускользает в нору.
— Джош. Как ты это сделал?
— Понятия не имею.
— А такие штуки что — все время теперь будут?
— Наверное.
— И у нас все время будут крупные неприятности, так?
— Я тебе кто — пророк?
— Я первый спросил.
Джошуа уставился в небо, словно в трансе.
— Видал? Ничего не боится.
— Она же просто здоровая змея, чего ей бояться? Джошуа нахмурился.
— Не прикидывайся дурачком, Шмяк. Нас спасли змея и девчонка. Я даже не знаю, что об этом думать.
— А зачем вообще об этом думать? Случилось — и дело с концом.
— Ничто не случается, кроме как по воле Господа, — ответил Джошуа. — Иначе не сходится с заветом Моисея.
— Может, про это в каком-нибудь новом завете говорится, — сказал я.
— Ты ведь не прикидываешься, правда? — спросил Джошуа. — Ты действительно дурачок.
— Мне кажется, ты ей понравился больше меня, — сказал я.
— Змее?
— Ага, а дурачок из нас двоих — я?
Прожив и умерев, как мужчина, не знаю, смогу ли я описать сейчас свою детскую любовь, но вспоминать ее теперь — чистейшая боль в моей жизни и смерти, точно вам говорю. Любовь без вожделения, безусловная и безграничная — непорочное и лучистое сияние сердца, от которого кружилась голова, одновременно грустное и восхитительное. Куда ушла эта любовь? Почему волхвы со всеми их экспериментами ни разу не попытались заключить эту чистоту в склянку? Может, не умели? Может, становясь существами плотскими, мы теряем ее, и никакой волшбой ее уже не вернуть? И может, я сам помню ее лишь потому, что так долго пытался постичь ту любовь, которую оставил всем нам Джошуа?
На Востоке нас научили, что все страдания — от вожделенья, и грубая тварь сия преследовала меня всю жизнь, однако в тот день я коснулся благодати. И касался ее еще какое-то время. Ночью лежал я без сна, слушал, как сопят братья, дом окутывала тишь, а перед мысленным взором моим синим огнем во тьме сияли ее глаза. Изысканная пытка. Интересно, Джошуа всю ее жизнь сделал такой или не всю? Мэгги — она была сильнее всех нас.
После чуда со змеем мы с Джошуа стали постоянно изобретать предлоги, чтобы пройти мимо кузни и как бы ненароком столкнуться с Мэгги. Каждое утро поднимались спозаранку и подходили к Иосифу: может, в кузню сбегать, гвоздей принести или резец какой заточить? Бедный Иосиф принимал это за тягу к плотницкому мастерству.
— А не хотите ли, мальчики, сходить со мною завтра в Сефорис? — спросил он нас однажды, когда мы в очередной раз доставали его насчет гвоздей. — Шмяк, отец разрешит тебе учиться плотницкому делу?
Я окаменел от ужаса. В десять лет мальчишка уже должен учиться отцовскому ремеслу, но до этого срока мне еще оставался год, а когда тебе девять, целый год означает вечность.
— Я… я пока не решил, кем стану, когда вырасту, — ответил я. Днем раньше мой отец сделал точно такое же предложение Джошуа.
— Так ты не хочешь быть каменотесом?
— Я вообще-то собирался стать деревенским дурачком, если отец позволит.
— У него талант от бога, — подтвердил Джошуа.
— Я разговаривал с дурачком Варфоломеем, — сказал я. — Он пообещал научить меня разбрасывать собственный навоз и биться с разбегу головой о стены.
Иосиф сердито посмотрел на меня.
— Да, наверное, вы оба еще слишком молоды. Попробуем на следующий год.
— Ага, — сказал Джошуа. — На следующий год. Можно, мы теперь пойдем, Иосиф? У Шмяка урок с Варфоломеем как раз.
Иосиф кивнул, и мы сделали ноги, пока он не осыпал нас дальнейшими благодеяниями. С деревенским дурачком Варфоломеем мы действительно подружились. Он был грязен, вонюч, постоянно пускал слюни, но роста был огромного и хоть как-то защищал нас от Иаакана и его приятелей-драчунов. Варф постоянно клянчил милостыню на отшибе деревенской площади, куда женщины приходили за водой. Время от времени мы мельком видели там Мэгги — она шла, удерживая на голове полный кувшин.
— Знаешь, а нам ведь скоро уже работать придется, — сказал Джошуа. — И если я стану работать с отцом, мы перестанем с тобой встречаться.
— Джошуа, оглядись. Ты тут видишь какие-нибудь Деревья?
— Нет.
— А те, что есть, маслины — они кривые, сучковатые, заскорузлые, правильно?
— Правильно.
— И ты все равно собираешься стать плотником, как твой отец?
— Есть такая возможность.
— Одно слово, Джошуа: камни.
— Камни?
— Оглядись еще раз. Куда хватает взгляда, одни камни. Галилея — сплошные камни. Стань каменотесом, как я и мой отец. Мы сможем строить для римлян города.
— Я вообще-то думал спасать человечество.
— Забудь ты эту фигню, Джош. Говорю тебе — камни.
Глава 3
Ангел не хочет мне рассказывать, что сталось с моими друзьями, с нашей дюжиной, с Мэгги. Говорит только, что все умерли, а я должен записать свою версию событий. А — и еще травит бессмысленные ангельские байки. Как Гавриил однажды исчез лет на шестьдесят и его нашли на грунте — прятался в теле человека по имени Майлз Дэвис. Как Рафаил ускользнул с небес в гости к Сатане и вернулся с какой-то штукой под названием «сотовый телефон». (В преисподней, очевидно, сейчас все с такими ходят.) Разиил смотрит телевизор и, когда показывают землетрясение или торнадо, говорит:
— Я таким однажды уничтожил целый город. У меня получилось лучше.
Я уже захлебываюсь в этой ангельской трепотне, но о своем времени знаю только то, что видел собственными глазами. А когда по телевизору поминают Джошуа под его греческим именем, Разиил переключает канал, чтобы я не успел ничего понять.
Он никогда не спит. Только следит за мной, жрет и пялится в телевизор. Из номера никуда не выходит.
Сегодня я искал лишнее полотенце, открыл один ящик и под пластиковым мешком для грязного белья нашел книгу. На обложке значилось: «Святая Библия». Слава Господу, мне хватило ума не доставать ее из ящика. Я открыл ее, оборотясь спиной к ангелу. И увидел главы, которых не было в той Библии, что я знаю. Я увидел имена Матфея и Иоанна, увидел Послания к Римлянам и Галатам. То была книга о моем времени.
— Что ты делаешь? — спросил ангел.
Я снова накрыл Библию пакетом и задвинул ящик.
— Полотенца ищу. Мне нужно омыться.
— Ты же вчера омывался.
— Моему народу свойственна чистоплотность.
— Я знаю. Или ты думаешь, я не знаю?
— У тебя не самый светлый нимб во всей вашей компании.
— Тогда омывайся. И не загораживай мне телевизор.
— Принес бы ты мне лучше полотенец.
— Сейчас призову портье.
И призвал. Если я хочу заглянуть в эту книгу, нужно как-то заставить его выйти из номера.
Случилось так, что в Яфии — городке-побратиме Назарета — от скопления дурных газов померла Эсфирь, мать одного из жрецов Храма. Левитские жрецы, они же саддукеи, разжирели на той дани, что мы платим Храму, так что плакальщиков набрали со всех окрестных деревень. Назарене целыми семьями отправились на соседнюю горку на похороны, и по пути нам с Джошуа впервые удалось улучить время и провести его с Мэгги.
— Ну? — спросила она, не глядя на нас. — Вы еще со змеями играли без меня?
— Не-а, всё ждали, пока лев не возляжет с агнцем, — ответил Джошуа. — Это следующая часть пророчества.
— Какого еще пророчества?
— Не бери в голову, — сказал я. — Змеи — это для отроков несмышленых. А мы уже почти мужчины. После Суккот пойдем работать. В Сефорис. — Я хотел выглядеть человеком, повидавшим свет. Кажется, на Мэгги это не произвело впечатления.
— И ты на плотника выучишься? — спросила она Джошуа.
— В конечном итоге я займусь отцовским ремеслом, да.
— А ты? — обратилась она ко мне.
— Подумываю стать профессиональным плакальщиком. А что — дело плевое. Порви на себе власы, спой панихиду-другую и гуляй всю неделю.
— Его отец — каменотес, — объяснил Джошуа. — Может, мы еще оба этому ремеслу выучимся.
По моему настоянию отец предложил Джошуа стать учеником — если, конечно, Иосиф не воспротивится.
— Или пастухом, — быстро прибавил я. — Тоже работа непыльная. Вот на прошлой неделе я с Калиилом ходил его стадо пасти. Закон гласит, чтобы за стадом приглядывали двое, дабы никакие мерзости не творились. Я-то мерзость за пятьдесят шагов засекаю.
— И ты их предотвратил? — улыбнулась Мэгги.
— Еще бы. Ни единой мерзости не подпускал, пока Калиил в кустах развлекался с любимой овечкой.
— Шмяк, — мрачно вымолвил Джошуа, — именно эту мерзость ты и должен был предотвратить.
— Да? — Да.
— Уй-юй… Ну и ладно, все равно из меня отличный плакальщик выйдет. Ты знаешь слова к каким-нибудь панихидам, Мэгги? Мне нужно разучить парочку.
— А я, когда вырасту, — заявила Мэгги, — наверное, вернусь в Магдалу и стану рыбаком на Галилейском море.
Я рассмеялся:
— Не говори глупостей, ты же девчонка. Ты не можешь быть рыбаком.
— А вот и могу.
— А вот и не можешь. Ты должна выйти замуж и нарожать сыновей. Кстати, ты уже с кем-нибудь помолвлена?
Джошуа сказал:
— Пойдем со мной, Мэгги, и я сделаю тебя ловцом человеков.
— А это еще что за хрень? — спросила Мэгги.
Я схватил Джоша сзади за одежду и принялся оттаскивать подальше:
— Не обращай на него внимания. Он чокнутый. Это у него от мамы. Милая женщина, но совершенно не в себе. Пошли, Джош, споем панихиду.
1 2 3 4 5 6 7 8