Марионетки обоего пола попросту страждут вываляться в нравственной грязи разного рода — нечистоте партнерских взаимоотношений, скудоумии, подхалимстве и т. п. Даже Лебон понимал, что толпа повиноваться обожает (любит подхалимничать = любит холуйствовать = непроизвольно выстраивает психоэнергетические иерархии) и не может иначе. Добавим: повиноваться только некрофилам. (Иначе исполнители функционировать попросту не могут — в противном случае они были бы неугодниками, и их жизнь была бы посвящена чему-то возвышенному, одно из сторон чего — служение метанации.)
С холуями вождь-объединитель может делать всё, что вздумается — но только в русле какой-нибудь мерзости.
То, что на нашей планете нет народов-демосов (слово, традиционно сопровождаемое возвышенными эмоциями), а есть только субтолпы-охлосы, как на кол насаженные на какой-то порок, — объём знаний вполне достаточный, чтобы из ефрейтора превратиться в сверхвождя, то есть хозяина существенной части планеты. Представление о населении как о потенциальном психоэнергетическом целом — первая ступень, отделяющая вождя от рядового исполнителя-суверенитиста.
Первая ступень теории стаи самая простая. И то, что на неё не могут взобраться большинство исполнителей, говорит о ничтожности исполнителей не столько интеллектуальной, сколько нравственной. Рожденный пресмыкаться летать не может.
Подобно тому, как одолеть первую ступень может лишь часть суверенитистов, так и вторую могут одолеть лишь немногие из одолевших первую, пропорционально. Соответственно, и третью. Эдакая пирамида.
Третья ступень теории стаи — знание о существовании неугодников — может считаться освоенной только тогда, когда приходит понимание, что мировосприятие неугодника много объёмней, соответственно есть целые области, которые доступны взору только неугодников. Следствие здесь то, что тот из вождей, кто сможет преодолеть вскипающую в себе бессознательную ненависть к неугодникам, получит грандиозное преимущество во всех смыслах.
Из вождей XX века только Сталин смог одолеть третью — потому он и гений. То есть лучший из лучших.
Раз неугодники существуют, то согласно принципу «подобное к подобному» на планете есть места, где неугодников много. Во всяком случае, в одних местах их концентрация среди населения существенно выше, чем в других.
Свободных от кретинов пространств на планете давным-давно не осталось, повсюду они составляют большинство, поэтому даже то место, где концентрация неугодников на планете наивысшая, тоже заселено преимущественно крети… каким-то народом. Будем называть этот оплодотворённый неугодниками народ (матричный этнос) метанацией.
Очень важно, метанация — не просто механическая смесь неугодников и стадных исполнителей, череда предков которых не первое тысячелетие беспрекословно повинуются внушению на веру в суверенитизм, метанация — это качественно иное образование.
Вследствие многовековой жизни на общей территории, а именно в результате глупых браков — а редчайший брак не глуп! — происходит смешение нравственных линий неугодников и матричного этноса, если угодно, смешение генофондов, крови. Понятно, что уже через пару десятков поколений даже беспробудный «баран» матричного этноса становится неугоднику братом, троюродным или десятиюродным. Попросту говоря, и кретин-соотечественник с определённой точки зрения — потенциальный неугодник, прежде всего в том смысле, что это качество может расцвести в каком-то из его потомков. С годами, возможно, и в нем самом — при достаточно сильных потрясениях. Отсюда у неугодника есть чувство родства даже с «бараном», чувство вполне обоснованное — хотя содержательное с ним общение и невозможно. И это чувство родства для неугодника весьма значимо.
И это не считая того ещё более значимого принципа, известного, естественно, ещё до Иисуса из Назарета, что человеку, состоявшемуся как личность, близкие суть не столько его родня, сколько созвучные по высокому духу.
Один из вернейших признаков неугодника — его чувство родства с метанацией. Вернейший, но не единственный. А то так любого записного патриота, которому случилось родиться в метанации, можно причислить к неугодникам.
Времена меняются, если повезёт, случается чехарда психотипов сверхвождей, бывает, целые народы перемещаются по поверхности планеты…
По двум вышеназванным причинам местопребывание неугодников в теории стаи обозначается не метатерриторией, а метанацией.
Вождь-некрофил, жаждущий власти если не над всем миром, то хотя бы над большей его частью, не сможет реализовать свое желание, если не освоит третьей ступени теории стаи — если не всей целиком, то хотя бы двух основных истин этой ступени.
Первая та, что любой сверхвождь, который нападёт на метанацию с целью её уничтожения, непременно психически надорвется от сопротивления неугодников (даже если зрелых неугодников не тронет, а будет выбивать только распоследних «баранов») — как это произошло с Наполеоном и Гитлером после их нападения на Россию. Эйфория у кажущегося победителя сменится паранойей — коей и заразится вся подвластная ему иерархия подхалимов-исполнителей. Ещё недавно бодро двигавшиеся вперед, они развернутся и панически ринутся восвояси. (Подробней об этом в «Катарсисе-2. Теория стаи», в первых изданиях — «Россия: подноготная любви»).
Вторая та, что есть тонкое знание, без которого вождю власти над миром не добиться, знание, которое он может только украсть (позаимствовать) — у неугодника, вернее, Преемника (неугодника, призванного к писательству в пространстве теории стаи).
Раз Наполеон и Гитлер (всякую разную японскую, румынскую, болгарскую и прочую вассальную им мелочь той эпохи не будем даже упоминать) на метанацию посмели напасть, то, следовательно, что такое неугодник, они не знали. Это что касается первой истины.
А что касается второй, то всякий вождь ненавидит неугодников, остановиться же в реализации этой ненависти он может только силой разума, логического мышления — а логические построения им могут быть только позаимствованы — причём только от Преемника.
Объяснений может быть много, приведём особенно близкое литературным переводчикам. Язык меняется очень быстро, именно поэтому новые редакции словарей выпускают каждые примерно пятнадцать лет. По той же причине быстрого изменения языка при наличии средств делают новые переводы и значительных текстов. Той же Библии, например.
Вообще, если позволить себе быть по-гилейски интеллектуально раскованным, то можно утверждать, что ни один не то что старинный, но и просто старый текст прочитан быть не может — прошло сколько-то раз по пятнадцать лет и, казалось бы, знакомые и однозначные слова становятся не постигаемы — в прошлом они несли значение если не принципиально иное, то по меньшей мере были иначе эмоционально нагружены. Древние документы для нас непознаваемы — принципиально. За исключением, разумеется, редчайших случаев «чтения» их по механизмам родовой памяти. (Этот феномен отчасти рассматривается в индуистской концепции дхвани.)
Эта принципиальная непознаваемость ведёт к ложным прочтениям текстов — пусть даже культовым и наизусть воспроизводимым. Отсюда обилие суверенитических сект и тот известный и даже описанный в Евангелии феномен, что рьяные почитатели древних пророков, которых убили прапрадеды этих почитателей, сами нового пророка не принимают (всего лишь повторяющего уже сказанное прежде) и даже убивают — как было с Иисусом и многими его предшественниками.
Мысль о принципиальной закрытости не то что древних, но и старых текстов для восприятия многим из читателей трудна — системы убеждений адептов так наз. мировых религий и сект тому яркое подтверждение. А вот для литературного переводчика, во всяком случае для умного, — общее место.
Товарищ же Сталин — к счастью, они ещё не догадались это от нас скрыть — не только об этом мог догадаться ещё во времена учёбы в духовной семинарии (потому оттуда и ушёл), но и сам переводил, писал (до Революции и некоторое время после был редактором газеты «Правда»), а в зрелом возрасте расслаблялся, работая над научными трудами по проблемами языкознания.
Таким образом, вождь, рвущийся к власти над миром (или хотя бы благожелательно управляющий метанацией), поняв феномен неугодничества, осознает и то, что книгами какого-нибудь древнего Преемника не обойтись — ему для успеха необходим Преемник современный, говорящий на одном с ним языке и одинаково с ним эмоционально нагружающий каждое слово.
После такого пояснения не грех и повториться: всякий вождь ненавидит неугодников, остановиться же в реализации этой ненависти он может только силой разума, логического мышления — а логические построения для разума могут быть только позаимствованы — причём только от Преемника. Потому гениальный вождь и будет Преемника не просто ценить, но холить и лелеять.
Запомните это положение — оно серьёзный задел к постижению личности Сталина.
Знание (глубокое) о неугодничестве может быть основано только на собственном — неугодническом! — опыте.
Наполеону и Гитлеру теория стаи была известна только в объеме первой и второй ступеней. Следовательно, всю свою жизнь оба они были только угодниками.
А вот Сталин что такое неугодник знал.
Подхалимы воспевали Иосифа Виссарионовича по-разному. Пока он был жив, подвзлизывали и так, и эдак, и по-всякому, но главного, что определяет масштаб личности, — его взаимоотношений с неугодниками, прежде всего с Преемником — не заметили. Это естественно: что такое неугодник, подхалимам прочувствовать и, как следствие, твердо знать и с успехом использовать при построении модели мира не дано.
Лучшие среди авторов-суверенитистов замечают, что Сталин от Гитлера отличался тем, что если Гитлер вокруг себя терпел только подхалимов, то Сталин, наоборот, выделял тех, кто ему возражал и ради интересов дела был готов отстаивать высказываемое мнение даже под страхом принудительного аскетизма сибирских лесоповалов. Примерам несть числа. Хотя в литературу попадают рассказы отнюдь не о неугодниках, а о военачальниках, самостоятельность которых невротического происхождения.
Гитлер, выбирая для опоры подхалимов, был, безусловно, прав — с точки зрения завоевателя. Только пирамида из абсолютных подхалимов и может обеспечить сверхвождю молниеносные победы. Так и было — столь стремительно, как Гитлер, никто Европу не завоевывал. После Наполеона, конечно. Умеренно вооруженным войскам Гитлера сдавались гигантские снабжённые горами оружия армии. Лучшие в мире танки и их численное превосходство не спасли также и советских «защитников Родины» — летом 1941-го года комсомольцы разбегались дивизиями.
Но удивлявший адептов суверенитизма блицкриг только до тех пор может быть успешен, пока психика сверхвождя не надломлена надлогичным (для ума суверенитиста) сопротивлением единичных неугодников. А вот когда психика сверхвождя надломлена, когда блицкриг провалился, пирамида из подхалимов из наиэффективнейшего инструмента победы становится наиэффективнейшим инструментом собственного поражения. (Третий Рейх не развалился немедленно только благодаря умению Гитлера убеждать себя вопреки действительности (!), что победа близка. Почитайте воспоминания его окружения, скажем, за два последних месяца Войны — диву даёшься.)
Противостоять феномену взаимоотношений сверхвождей и неугодников, при невозможности сдержать потребность некрофилов в войнах, вождь может только двумя способами:
— первое, на метанацию не нападать,
— второе, в момент наступления в великой войне перелома заменить окружение сверхвождя из подхалимов если уж не на неугодников, то хотя бы на сочных невротиков.
Но Гитлер, будучи неспособен понять феномен неугодника, не понимал и особенностей этапов любой великой войны — осенью 1941-го он высшего командного состава войск не сменил, а если кого и снял, то заменил их на ещё больших подхалимов. Скажем, он отстранил от дел последних аналитиков вроде начальника штаба сухопутных сил Третьего Рейха Гальдера, который теорией стаи хотя бы в объёме Лебона владел. То есть Гитлер сделал прямо противоположное тому, что сделал бы человек, освоивший вторую ступень теории стаи в полном объёме.
Засилие подхалимов продолжалось в Третьем Рейхе и все последующие годы: кто подхалимничал перед Гитлером в начале Мировой войны, те и сопроводили фюрера до последнего в его жизни бункера. Уже есть исследования, собирающие вместе идиотизмы немецкого руководства на завершающем этапе войны — к примеру, «Самоубийство» больного породистым суверенитизмом Резуна-«Суворова» («когорта» или «иудовнутренник»).
А вот Сталин, у которого ныне модно открывать какие-то уж совсем особенные сверхзавоевательные намерения (все вожди втайне мечтают о ещё более высоком положении — это не особенность), в начале Войны и до нее действовал иначе. В руководство из моря подхалимов он настойчиво пытался привлечь тех немногих, кто хоть как-то мог сохранять верность своему если не логическому мышлению, то индивидуальному неврозу. Другое дело, что русскому человеку лезть во власть за падло.
Конечно, выдвиженцы Сталина, маршалы и генералы, не были неугодниками — ибо они должны были психоэнергетически подчинить полки, дивизии, заводские коллективы и армии. А такого уровня власть без некрофилической «харизмы» невозможна.
Что и говорить, в деле подбора кадров Сталин от Наполеона и Гитлера отличался, но не в этом ярче всего проявляется величие Сталина. Полнота освоения третьей ступени проявляется не столько по отношению к неугодникам вообще, сколько по умению выявить современного ему Преемника.
Преемник и обстоятельства вокруг него интересны любому неугоднику как таковые — просто потому, что интересны, как интересно всё своё, родное и в данный момент значимое. Но размышление над этими обстоятельствами ценны и для вождей, желающих власти над миром или самопожертвенно решивших пожертвовать своей жизнью в вечности ради мирского благополучия метанации.
Преемник в каждом поколении на планете один. Почему это так, разговор долгий. Долгий хотя бы потому, что начинать его надо, как это ни удивительно, с человека неожиданного — Понтия Пилата. И с феномена призвания. Здесь и начинается четвертая (третья-А) ступень теории стаи — всеобщего принципа родовой памяти, который в отличии от первой ступени (передача отрицательного массива «неадекватностей») открывает путь к положительному знанию. Но это уже высший пилотаж.
Неугодник, уже позволивший себе научиться пользоваться интуицией, может обратиться к книге «Понтий Пилат: психоанализ не того убийства».
В зловонной массе писателей-суверенитистов различить того единственного автора, общение с которым можно считать за великую жизненную удачу, Сталин смог — тогда, когда его не различал никто.
Всё, что вещают прихвостни ныне утвердившейся в Кремле «иудо-внутреннической» стаи о взаимоотношениях Сталина и Михаила Булгакова, полное враньё.
Все 90-е годы XX века охлос повторял следующее преподанное СМИ внушение: дескать, Сталин преследовал всё сколь-нибудь самостоятельно мыслящее, прежде всего кацманов, фридманов и залкиндов и даже Михаила Булгакова. Дескать, «критик коммунистических порядков» Михаил Булгаков бедствовал, и поэтому якобы (!) мечтал присоединиться к эмигрировавшим во Францию двум братьям. Остановила его только, дескать, ностальгия (по берёзкам и другим специфическим растениям России?), ну и, конечно, запрет гонителя всего мыслящего Сталина. Словом, если б-де не Сталин, то Булгакову ой как бы хорошо жилось. Был бы ещё более знаменит, например.
Всё враньё, от начала до конца! Всё наоборот: если б не Сталин, Булгакову жилось бы несравнимо хуже — во всех смыслах. И в высоком, и в бытовом.
Начнем распускать нить «иудо-внутреннической» нахлобучки постепенно.
Начать проще всего с материального уровня. Булгаков, начиная с середины 20-х годов, далеко не бедствовал. Если верить «иудо-внутреннической» пропаганде, то это два эмигрировавших в благополучную Францию брата должны были помогать одному бедолаге, застрявшему в треклятой России. Даже простая арифметика и та на стороне этой концепции предположения: двум одного содержать легче, чем одному — Двух.
Однако вовсе не братья помогали Михаилу, а он систематически высылал им деньги. Вот так материально бедствовал «гонимый» критик коммунистических порядков (на тот момент «иудо-внутреннических»)…
У такого материального благополучия должны быть социальные причины — крупные гонорары всегда зависят от благосклонности какой-либо иерархии (или её вождя).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27