Между тем Кадус, уничтожая снедь, заметно ярился. Первоначально исходящее от него урчание гурмана сменилось хрипом и чавканьем обыкновенного обжоры. Он тяжело дышал, сопел и даже всхрапывал. Гамма звуков, рождаемых вельможей, заметно испортила аппетит Кошке Машке. Она прекратила есть и принялась в упор, с интересом разглядывать жрущее чудовище. Было видно, что Кадус теряет силы и вот-вот лишится чувств. Скоро он покрылся испариной, и его глаза, ещё минуту назад бессмысленно выпученные, закатились. Издав хриплое рычание, которое напоминало рёв тигра, задыхающегося в ловчей петле, он лишился сознания и затих. Фигура Кадуса обмякла, и его расслабленное тело обтекло стул, так что остались видны только самые концы ножек.
Кошка Машка некоторое время брезгливо рассматривала то, что должно было именоваться Человеком, но неведомо зачем и какими путями превращалось в комбинат по переработке дорогостоящих продуктов. «Удивительно, — вздохнула она, — как часто достигнутые блага обесчеловечивают людей. Созидаемое умерщвляет созидателей. Неужели это общее правило?»
Время приближалось к полудню, когда наконец Кадус пришёл в себя. Громко икнув, он захлопал глазами и стремительно вскочил на ноги. От резкого движения стул под ним треснул и развалился, но Кадус не обратил на это внимания. Дальнейшее убедило Кошку Машку в том, что своё поведение за завтраком он считал вполне естественным. Заметив, что гостья с интересом наблюдает за ним, Кадус обворожительно улыбнулся и, зацепив край стола, отчего некоторые кушанья посыпались на пол, шагнул к Кошке Машке.
— О, моя прекрасная леди! Надеюсь, вы немного отдохнули с дороги и мы можем отправиться во дворец. Сейчас полдень, и время завтрака закончено. Скоро начнётся приём, который наш блистательный Ныснимаминипап устраивает перед обедом в честь вашего посещения его страны.
— Я готова, мой друг, следовать за вами. Завтрак показался мне восхитительным и вернул силы после утомительного пути, — мурлыкнула Кошка Машка, наблюдая за тем, какое впечатление произведёт её комплимент на Кадуса.
— О-о! — неподдельно обрадовался толстяк, покраснев от удовольствия. — Это так приятно и так любезно с вашей стороны. Позвольте сообщить двору о вашем комплименте.
— Не возражаю, мой друг. Кстати, я неожиданно открыла, что ваш дворецкий и другие слуги напоминают кукол. Не ошиблась ли я?
— О, леди! — воскликнул испуганно Кадус, прикрывая рот толстенной ладошкой. — Умоляю вас — ни слова о куклах! Это страшная тайна, за разглашение которой я могу поплатиться головой.
— Тогда вы должны подробнее рассказать мне, — мурлыкнула Кошка Машка, метнув любопытный взгляд в сторону двери, за которой хозяйничали куклы, убирая посуду, — о том, что можно и чего нельзя в вашей благополучной стране. Согласитесь, было бы неуместно произнести бестактность в присутствии Его Величества.
— Нет, нет! У нашего народа существует одна-единственная тайна, разглашение которой карается изгнанием или даже смертью. Это — тайна кукол. Моя прекрасная леди, никогда и никого не расспрашивайте о куклах. Не замечайте их присутствия и старайтесь не думать о них — вот единственное условие, соблюдение которого избавит вас от неприятностей.
— Ну, что же… — мурлыкнула Кошка Машка, любопытство которой было задето, — по крайней мере я убедилась, что Ваш народ боится тучности меньше, чем разглашения тайны кукол. А это уже говорит об очень многом. Тогда расскажите же, дорогой Кадус, по крайней мере о том, что может подготовить меня к встрече с блистательным Ныснимаминипапом.
— Весь к вашим услугам, — Кадус шаркнул ногой и задел огромную фарфоровую вазу, которая упала с грохотом на пол и разлетелась на мелкие куски. Но Кошка Машка, начавшая понимать положение вещей, даже бровью не повела. Приторно-любезно и бесцеремонно она смотрела на вельможу. Между тем Кадус продолжал:
— Наш народ занимается искусством. Вещи, сделанные нашими мастерами, совершенны и славятся далеко за пределами страны. К нам пришло благополучие, стало модным есть до беспамятства. И вдруг нас постигло бедствие — мы стали полнеть. В этом не было бы особой опасности, если бы непомерная толщина не объявила войну окружающим предметам. Тучность имела трагические последствия. Число разрушаемых от столкновения с человеком предметов искусства катастрофически росло. И сегодня — о горе! — количество созидаемых предметов стало равным количеству разрушаемых. Официально мы всё ещё поощряем среди населения идею тучности, поскольку тучность свидетельствует о благоденствии страны. Однако учёные смогли уже убедить Короля начать изыскания средств против ожирения нации. Вся Академия Изящных Наук занята разработкой таких рационов пищи, которые при сохранении изобилия отдельных яств, избавили бы наш народ от опасности ожирения.
— Мой друг, — перебила Кошка Машка, — мне кажется, что об этом вы уже сказали достаточно, хотя я слушаю историю вашего народа с неподдельным интересом. Но вы должны учесть, что близится время приёма во дворце, а мне всё ещё ничего не известно о распорядке дня, вкусах и привычках Его Величества.
— О несчастный, я увлекся! Наш блистательный Ныснимаминипап ведёт спартанский образ жизни. В полдень, сразу же после завтрака, он вершит государственные дела вплоть до самого обеда, который заканчивается незадолго перед ужином. Но за этот крохотный промежуток времени король успевает воздать должное святому искусству — Его Величество распрямляет гвозди и мастерит коляску для своего всё ещё не родившегося наследника. Зато ужин Его Величества планомерно переходит в сон, и он просыпается незадолго до завтрака следующего дня. Не правда ли, прекрасный пример воздержания и трудолюбия, моя прекрасная леди? — в неподдельном восторге воскликнул Кадус.
— Действительно, очень мило, — мурлыкнула Кошка Машка, и глаза её сверкнули от удовольствия. — Но мне кажется, вы недостаточно цените своего владыку, мой друг.
Кадус расширил глаза от неожиданности, а Кошка Машка продолжала:
— На вашем бы месте я посоветовала Его Величеству не изнурять так себя государственными делами. Ах, если бы его завтрак переходил плавно в обед, или обед — в ужин… Нельзя не оценить по достоинству такого выдающегося монарха.
— О мой добрый гений! Вы — несравненны! Я сегодня же шепну об этом Самому Главному Хранителю Традиций, Петиций и Амбиций, а он согласует это с Самым Главным Куратором, Агитатором и Мистификатором страны, а также с Самым Главным Врачевателем, Заклинателем и Очковтирателем Его Величества, после чего это предложение несомненно изложат царственной супруге для передачи самому блистательному из людей.
— Вот и великолепно! — воскликнула Кошка Машка, которую начинало разбирать веселье. — Подумать только, если бы не столь изнуряюще-кипучая деятельность монарха, какое у него было бы завидное здоровье! У Его Величества нет страшнее врага, нежели он сам!
— О доброе и чуткое сердце! — воскликнул Кадус. — Вы очаруете и покорите нашего владыку. Скорее, скорее во дворец, пока не наступило время обеда!
И Кадус увлек Кошку Машку на улицу. Удивительное зрелище открылось её глазам. Улицы были пусты, так как в стране наступил час работы и все были заняты изготовлением прекрасного или делами государства. Дома потрясали архитектурным великолепием, но казалось, что город пострадал от недавнего землетрясения. То там, то здесь были видны следы разрушений — вышибленные окна и двери, разбитые статуи, поваленные городские тумбы для объявлений и оборванные провода. В одном месте к обочине дороги прислонился изуродованный катафалк. Безлюдье на улицах усиливало впечатление стихийного бедствия, постигшего город. На стенах домов, на проводах, натянутых поперёк улиц, в скверах висели плакаты с призывами к тучности. Они убеждали, напоминали, упрашивали. Наиболее часто попадался странный лозунг: «ЧЕМ ТОЛЩЕ — ТЕМ КУЛЬТУРНЕЕ», несколько реже — «ДЕТИ ТОЛСТЫХ РАСТУТ ПОСЛУШНЫМИ». Кошка Машка отметила отсутствие тонкости в аргументации толстых, но не посмела отказать им в наблюдательности.
Наконец они подошли к королевскому дворцу. Он был построен из розового мрамора и утопал в зелени. Рука великого зодчего придала дворцу сходство с праздничным пирогом, и, как Кошка Машка убедилась позднее, внутреннее его содержимое усиливало это впечатление. Все комнаты и залы были превращены в буфеты, столовые, кафе и рестораны, в которых придворные шумно и беззаботно коротали время в перерывах между завтраком, обедом и ужином. Лишь в зале, где принимал Ныснимаминипап, было пустовато. Единственным предметом здесь был трон, искусно отлитый из смеси самых упругих и прочных металлов. Изящество трона выгодно подчеркивала туша Короля, которая была чудовищной толщины и, казалось, должна была убеждать подданных в том, до чего растяжима человеческая натура. У трона толпились придворные, которые уступали Его Величеству в комплекции и, как думал сам Король, в интеллекте.
Как только Кошка Машка и Кадус, пройдя анфиладу комнат, заставленных обеденными столами, вступили в приёмный зал Короля, кукла-глашатай торжественно произнесла:
— Слушайте, слушайте! Её Несравненность — Кошка Машка! Грянула музыка, и все придворные склонились настолько низко, что животы их коснулись пола. Король наклонил голову. Музыка была печальной и торжественной, отчего Кошке Машке показалось, что она попала на собственные похороны.
Грациозно выгнув спину и распушив хвост, Кошка Машка вперила свой магический зеленоватый взгляд в щёлки королевских глаз и, ставя лапки так, будто она ступала по мокрому, направилась к восседавшему на троне Ныснимаминипапу. Приблизившись к трону, она сделала реверанс и голосом вкрадчивым и медовым осведомилась о здоровье Его Величества.
— Прекрасно, леди! — загрохотал Король. — С каждым днём и каждым новым часом моей жизни я чувствую себя все лучше и лучше.
— Это, несомненно, заключение врачей Вашего Величества? — спросила Кошка Машка.
— Совершенно верно, — прогремел Король. — Вы угадали. И вдруг спросил подозрительно: — Понравилась ли вам моя страна?
— Страна достойна своего народа, — пропела Кошка Машка, — но я не знаю, достоин ли народ такого мудрого правителя, как Вы, Ваше Величество.
— Прекрасные слова, леди. Вы неплохо разбираетесь в людях. — И вдруг, побагровев от натуги, он поманил к себе Кошку Машку пальцем, напоминавшим круг языковой колбасы. — Подойдите ближе, я хочу вас о чём-то спросить по секрету.
Кошка Машка приблизилась к Ныснимаминипапу и вспрыгнула на подлокотник королевского трона:
— Я слушаю вас, Ваше Величество.
— Скажите, — произнёс Король шепотом, от которого задрожали стены. — Чтобы похудеть, что мне надо есть?
— Вам надо чего-нибудь не есть! — посоветовала Кошка Машка.
— Вы так находите? — недоверчиво спросил Король.
— Я этого не нахожу, Ваше Величество. Я это вижу.
— Тогда я попрошу вас оставить эту тайну за мной, — грохотнул Король и хитро подмигнул Кошке Машке.
— Она за вами, Ваше Величество, — улыбнулась Кошка Машка и спрыгнула с подлокотника трона.
— Очень доволен вашим визитом, — рявкнул Король, и люстры в зале жалобно зазвенели. — Передайте там… в общем… в своей стране, ну сами знаете что… Приветы и прочее…
— Передам, Ваше Величество. Вы очень добры.
— Да, кстати, — загремел Король. — Вам, леди, будет поставлен памятник на одной из улиц, примыкающих к главной площади… Ну, конечно, всякие там ордена и прочее — сегодня выдадут.
Но тут речь Короля была прервана самым бесцеремонным образом. Вошла кукла и, низко поклонившись, произнесла уже знакомую Кошке Машке магическую фразу:
— Кушать подано!
И все придворные, забыв о монархе и высокой гостье, зашумели, задвигались и, неловко толкая друг друга, ломая дворцовый этикет, двинулись к выходу. Слова куклы оказали на Короля столь же чудесное действие, как и на придворных. Рявкнув: «Прошу вас к столу, леди!» — Ныснимаминипап поспешно спустился с трона. Врезавшись в самую гущу придворных и бесцеремонно расталкивая их могучими руками, отчего многие падали и страшно вскрикивали, он устремился к накрытым столам.
О присутствии Кошки Машки все мгновенно забыли, и она почувствовала себя одинокой среди рвущихся к еде вельмож. Издали все это напоминало стадо слонов или гиппопотамов, охваченных паникой, и Кошку Машку вновь охватило брезгливое чувство. Но она уже начала привыкать к тому, что происходящее — вполне нормальное явление в этой чересчур обильной и благоденствующей стране. Вздохнув, она решила, что общество толстых могло бы показаться обворожительным, если бы оно хоть чуть-чуть интересовалось своими гостями.
«Глупо требовать невозможного, если в целой стране нет ни одного человека, способного сохранить человеческое достоинство перед лицом потребности», — подумала Кошка Машка, решив действовать более бесцеремонно. Прошмыгнув между ногами царедворцев, она вспрыгнула на обеденный стол и стащила кусок осетринки, приправленный зеленью и гребешками диких фазанов. Расправившись с лакомым кусочком, она облизнулась, окинула презрительным взглядом эту жующую, хрюкающую груду живого человеческого мяса и покинула королевский дворец.
Быстро пробежав по улицам, Кошка Машка без приключений добралась до городской стены. Незамеченная стражей, потерявшей от обжорства сознание, она, перемахнув через стену, благополучно покинула город.
«Неплохо, конечно, когда тебе при жизни ставят памятник, но я не подозревала раньше, насколько важным оказывается, кто и за что тебе его воздвигает», — подумала она.
Перебежав через просёлочную дорогу, Кошка Машка скрылась в лесу. И там, отыскав себе сухое местечко на солнечной полянке, она сладко зевнула, свернулась клубочком и мгновенно заснула. Кошке Машке снились потерянные друзья, далекая Лапутия и удивительные волшебные часы, издающие звон.
Глава четвёртая,
рассказанная автором
ЧАСОВЩИК НАХОДИТ ТРАБАКОЛЛУ
В голове Часовщика стоял лёгкий и чистый звон — казалось, тысячи крошечных серебряных колокольчиков вызванивают грустную мелодию. И вдруг эту звуковую гармонию нарушили резкие ноты. Он прислушался к ним внимательней — и вздрогнул: это были выстрелы! Тик-Так быстро огляделся. Он сидел в стогу сена, а справа и слева от него шло сражение. Хлопали выстрелы, гремели барабаны, раздавались слова команд. Кое-где происходили отчаянные рукопашные схватки. Вдруг взвилась вверх зелёная ракета — и сражение прекратилось. В наступившей тишине раздался голос генерала — а это был, конечно, боевой генерал:
— Эй, вы там! На стоге сена! Проснулись вы, наконец, или нет?
Часовщик догадался, что этот вопрос адресован именно ему.
— Мы уже пять часов ведём сражение, и, кажется, довольно безрезультатно! Не правда ли, генерал Горн? — последние слова генерал прокричал, обращаясь в сторону противника.
— Истинная правда, генерал Труба! За это время положили уйму народа, — отвечал с другой стороны голос генерала Горна, несомненно тоже боевого. — А вы всё спите! — добавил он укоризненно.
— Но при чём же здесь я?! — изумленно развёл руками Тик-Так.
— То есть как это «при чём»?! — возмутился генерал Труба. — Мы открыли военные действия, чтобы взять вас в плен!
— Нет, это мы первые открыли действия! — не согласился генерал Горн. — А вы, генерал Труба, только отвечали!
— Хорошенькое дело «отвечали»! У меня одними убитыми восемь тысяч и пропавших без вести — восемнадцать!
— Подумаешь! — не сдавался генерал Горн. — У меня, может быть, убито ещё больше, да я молчу. Всё равно — это мы возьмём его в плен!
— Нет, мы!
— Нет, мы!
— Мы! Мы!
— Мы!
Поднялся невообразимый кавардак, генералы выступили вперёд и осыпали друг друга градом упреков, приводя спорные и бесспорные доказательства своей правоты. При этом они непрерывно обращались к Часовщику, призывая его в свидетели убедительности своих доводов.
Но внимание Тик-Така было поглощено другим. Он во все глаза рассматривал спорящих генералов, потому что они показались ему куклами. Да, да! Говорящими куклами!
— Мы и только мы — законные владельцы пленника! — кричал один генерал.
— Как бы не так! Он — наш, и на этом порешим! — не сдавался другой.
Казалось, ещё минута — и два заслуженных вояки сорвут голоса.
Желая предотвратить столкновение, Тик-Так поднял руку, призывая к вниманию:
— Друзья! Вы напрасно ссоритесь! Я подумал — и решил никому не сдаваться!
— То есть как?! — в один голос воскликнули опешившие генералы.
— Вы, пожалуйста, не обижайтесь, но для меня, по-видимому, так будет лучше. И, кроме того, я не хочу обидеть одного из вас, сдаваясь другому.
Оба генерала, стоящие под стогом сена, озадаченно переглянулись. Наконец, генерал Труба почтительно обратился к Часовщику:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16