Имя палача — пророка вызывало в душах израильтян ужас и трепет. Его появление не предвещало ничего хорошего. Поэтому, когда Самуил пришёл в Вифлеем, старейшины с опаской спросили его: «Мирен ли приход твой?»
Старец усиленно искал замену Саулу. Ему подсказали, что у некоего Иессея есть семеро сыновей, один другого краше. Переговорив с Наставником Саваофом, Самуил выяснил, кого он должен помазать в этот раз. Иессей по очереди подводил к нему сыновей, но пророк отклонял одного за другим. Выяснилось, что самый младший из братьев, Давид, как раз отсутствует, — пасёт овец.
«И послал Иессей, и привели его. Он был белокур, с красивыми глазами и приятным лицом. И сказал Господь: встань, помажь его, ибо это он. И взял Самуил рог с елеем и помазал его среди братьев его, и почивал Дух Господень на Давиде с того дня. А от Саула отступил Дух Господень, и возмущал его злой дух от Господа» (1. Цар. 16. 12— 14).
Злой дух — это Сатана. Господь его послал. Дееписатели часто применяют такое иносказание, поскольку суеверие мешало им назвать третьего Архангела его настоящим именем.
Итак, замена была найдена и помазана оливковым маслом. Всё складывалось прекрасно. Если бы не очередная библейская несуразность. Иессей подвёл Самуилу семерых своих сыновей. А Давид — то и был тем самым седьмым, самым младшим сыном! (1. Пар. 2. 13— 15). Так кто же тогда пас овец?
То ли писцы не умели считать до семи, то ли Иессей, как и Саул, не знал, сколько у него сыновей. Это простительно.
Но непростительно другое. Как можно было помазать кого — либо на царство при живом царе?
Такого не может быть, потому что такого не может быть никогда!
Следовало либо умертвить правящего монарха, либо низложить его. И только потом, не тайком, а прилюдно, при большом стечении народа, торжественно и обильно мазать. Чтобы подданные прониклись величием акта помазания, видели воочию, как Господь назначает себе наместника. Не могло существовать сразу двух помазанников, потому что царь был заместителем Бога на земле. А Бог не мог позволить себе иметь сразу двух заместителей. Он не был хозяином артели из трёх человек, один из которых именуется Генеральным директором, а двое других — просто директорами.
То, что проделал Самуил, не было помазанием. Это была профанация. Пророком руководила бессильная злоба, неутолённая жажда мести.
Давид был поставлен в неловкое и очень опасное положение. Саулу могли донести, что некий молодец его подсиживает. Думаю, что это кончилось бы для нашего блондинчика весьма печально. Предвидя это, Господь дал Давиду личного телохранителя, Ангела стражного, который до этого охранял Саула. Дальнейшую охрану царя Бог поручил Сатане.
Весёлый парень Сатана почему — то наводил на Саула тоску. А душа его требовала веселья.
«Тогда один из слуг его сказал: вот, я видел у Иессея Вифлеемлянина сына, умеющего играть, — человека храброго и воинственного, и разумного в речах, и видного собою, и Господь с ним. И послал Саул вестников к Иессею, и сказал: пошли ко мне Давида, сына твоего, который при стаде. И пришёл Давид к Саулу, и служил пред ним, и сделался его оруженосцем.
И когда злой дух от Бога бывал на Сауле, то Давид, взяв гусли, играл, — и отраднее, и лучше становилось Саулу, и дух злой отступал от него». (1. Цар. 18— 23)
Видите, какой важной персоной был Иессей! Недостаточно было послать к нему одного вестника, следовало послать целую делегацию.
Повторяется история Иосифа Прекрасного. Смазливый юноша, умеющий играть на гуслях (обычно это было занятием женщин), разумный в речах, то есть, понятливый, не мог не понравиться стареющему царю. И царь возвысил его, сделал своим оруженосцем.
«Опять вы на что — то намекаете!» — воскликнет некий читатель, или, скорей всего, некая читательница, старая целомудренная дева, которая часто видит во сне, как её насилуют.
Нет, я отнюдь не намекаю. Я говорю об этом прямо и открыто. Как говорили об этом драматурги Древней Греции и поэты эпохи Возрождения. Никто тогда не стыдился об этом говорить. Религиозные запреты ещё не были так сильны.
Весталки в римских храмах бесплатно отдавались прихожанам. При вакханалиях каждый имел, кого хотел, не взирая на половую принадлежность. Огромные фаллосы возвышались в храмах египетских.
И нежная взаимная любовь двух мужчин не была чем — то зазорным и экстравагантным.
Гомосексуальные связи в древности были обычным делом. Постоянно кто — то с кем — то воевал. Солдаты долгое время проводили в походах.
Пастухи годами не видели своих семей. Рабы не имели возможности заплатить вено за жену. Тысячи мужчин выполняли каторжные работы, строя города, добывая камень и руду, вырубая леса.
Сохранялось природное равновесие полов, но у людей состоятельных было по десятку жён и наложниц. Поэтому женщин на всех не хватало. Что должны были делать бедняки? Отдавать свою энергию таким же беднякам, которые также не могли себе позволить иметь жену.
А цари и вельможи могли себе позволить иметь не только наложниц, но и наложников. Не зря дееписатели особо подчёркивают, что Давид был белокурым (большая редкость среди восточных людей!), имел красивые (возможно, голубые) глаза и приятное (возможно, белое, нежное, девичье) лицо.
Но, в то же время, слуги Саула говорят о нём, не как о юнце, а как о зрелом муже, воинственном, умудрённом, рассудительном. Странные расхождения. Вполне возможно, что сведения о Давиде были почерпнуты из разных легенд и неумело скомбинированы в одной «правдивой», «исторической» Книге. Дальнейшие текстовые несовпадения подтверждают эту догадку.
Итак, амаликяне были разбиты вдребезги.
Но неунывающие филистимляне, возродившись после сокрушительного поражения, которое нанесли сами себе, воспряли духом, и снова пошли войной на Саула.
Два войска сошлись у безымянной долины, посреди которой рос единственный дуб. Но никто не решался начать первым. Воины, расположившись на противоположных скатах гор, покрикивали друг на друга, матерились, бряцали оружием, но дальше этого дело не шло.
«И выступил из стана Филистимского единоборец, по имени Голиаф, из Гефа; ростом он — шести локтей и пяди. Медный шлем на голове его; и одет он был в чешуйчатую броню, и вес брони его — пять тысяч сиклей меди; медные наколенники на ногах его, и медный щит за плечами его. И древко копья его, как навой у ткачей» (1. Цар. 17. 4— 7).
Голиаф был велик и могуч, как дубовый шкаф старой работы. На нём были медные доспехи весом в сорок килограммов. Его можно было выгодно продать вместе с доспехами в сборный двор, где скупают цветные металлы.
Этот сверкающий на солнце медный истукан хвастливо прохаживался перед строем филистимлян, и одним своим дурацким видом оскорблял достоинство евреев, задевая их национальную гордость. Он громко вызывал на поединок любого израильтянина, который был бы готов отдать Богу душу. Но таких почему — то не находилось.
«И сказал Филистимлянин: сегодня я посрамлю полки Израильские; дайте мне человека, и мы сразимся вдвоём. И услышал Саул и все Израильтяне эти слова Филистимлянина, и очень испугались, и ужаснулись» (1. Цар. 17. 10— 11).
Видите, сколько страху нагнал Голиаф израильтянам, звеня блестящей медной кольчугой и пуская в стан противника солнечные зайчики.
И тут Библия, как ни в чём, ни бывало, заново знакомит нас с Давидом, позабыв, что уже представляла его нам. Рассказывает, что Давид был сыном Иессея, у которого было восемь сыновей. Хотя мы уже убедились, что их было семеро.
Трое старших братьев Давида находились в ополчении. Иессей послал им подкрепление: хлеба и сушеные зёрна. И десять сыров в дар их полковнику. Чтобы присматривал за его парнями и не сильно выталкивал их вперёд.
Разыскав братьев, Давид вежливо справился об их здоровье.
«Какое там здоровье, — хмуро отвечал один из них. — Посмотри на это филистимское чудище, которое поносит нас матерными словами.
Чувствуем, что приходит наш конец».
В народе распространился слух, что тому смельчаку, который выступит против Голиафа и победит его, царь отдаст в жёны свою дочь и половину царства. Заинтригованный Давид начал усиленно расспрашивать ополченцев, правда ли это.
«И услышал Элиав, старший брат Давида, что говорил он с людьми, и сказал: я знаю высокомерие твоё и дурное сердце твоё; ты пришёл посмотреть на сражение» (1. Цар. 17. 28)
Элиав отлично знал своего младшего братишку, которого возбуждал запах человеческой крови. В дальнейшем мы не раз убедимся, что сердце будущего царя действительно было злым и жестоким, а в голове рождались нечестивые замыслы.
В ответ на слова брата Давид только пожал плечами. И, улыбаясь, отвечал: «Это всего лишь слова. Говорить никому не воспрещается». Но, отойдя подальше, продолжал расспрашивать солдат, тонко намекая, что от царевны и половины царства не отказался бы.
Эти слова донесли Саулу, и царь призвал его. И спросил: «Как ты, юноша, сможешь справиться с этим зрелым, закалённым в боях мужем, с этим великанистым великаном?» Тут наш Давид немножко прихвастнул, сказав, что шутя расправлялся со львами и медведями, которые пытались красть его овец.
Умудрённый Саул улыбнулся этой тартареновской похвальбе, но у него не было выбора. Других добровольцев не нашлось.
Тут предоставим слово Библии. Подвиг Давида описан в ней так живо и красочно, что был бы грех пересказывать это своими корявыми словами.
«И одел Саул Давида в свои одежды, и возложил на голову его медный шлем, и надел на него броню. И опоясался Давид мечом его сверх одежды, и начал ходить; ибо не привык к такому вооружению. Потом сказал Давид Саулу: я не могу ходить в этом; я не привык; и снял Давид всё это с себя.
И взял посох свой в руку свою, и выбрал пять гладких камней из ручья, и положил их в пастушескую сумку, которая была с ним. И с сумкою и с пращёю в руке своей выступил против Филистимлянина.
И взглянул Филистимлянин; и, увидев Давида, с презрением посмотрел на него, ибо он был молод, белокур и красив лицем. И сказал Филистимлянин Давиду: что ты идёшь на меня с палкою? Разве я собака? Подойди ко мне, и я отдам твоё тело птицам небесным и зверям полевым.
А Давид отвечал Филистимлянину: ты идёшь против меня с копьём, мечом и щитом, а я иду против тебя во имя Господа Саваофа, Бога воинств Израильских, которые ты поносил. Ныне предаст тебя Господь в руку мою, и я убью тебя. И сниму с тебя голову твою.
И опустил Давид руку свою в сумку, и взял оттуда камень, и бросил из пращи, и поразил Филистимлянина в лоб, так что камень вонзился в лоб его, и он упал лицом на землю.
Так одолел Давид Филистимлянина пращею и камнем. Тогда Давид подбежал и, наступив на Филистимлянина, взял меч его и вынул его из ножен, ударил его и отсёк им голову его; Филистимляне, увидев, что силач их умер, побежали.(1. Цар. 17. 38— 51)
Хочу обратить Ваше внимание на тот удивительный факт, что Саул не узнал Давида, который был у него некоторое время певцом и оруженосцем. Это служит ясным доказательством того, что в «Первой Книге Царств» («Первая Самуила») собрано и довольно неумело скомплектовано несколько легенд о царе Давиде.
«Когда Саул увидел Давида, выходившего против Филистимлянина, то сказал Авениру, начальнику войска: Авенир! Чей сын этот юноша? Авенир сказал: я не знаю.
Когда же Давид возвращался после поражения Филистимлянина, то Авенир взял его и привёл к Саулу. И спросил его Саул: чей ты сын, юноша? И отвечал Давид: сын раба твоего Иессея из Вифлеема ” (1. Цар. 17. 55— 58)
Слух о великом подвиге Давида быстро распространился по всему государству, обрастая всё новыми и новыми подробностями. Молодой пастух стал национальным героем.
И здесь пришла пора высказать очередную крамольную мысль: подвиг юного Давида непомерно раздут!
Говоря начистоту, это вовсе не был никакой подвиг. Потому что, совершая подвиг, человек сознательно идёт на верную смерть.
Когда воин бросается на амбразуру дзота, он совершает подвиг. Известно более тридцати случаев, когда солдаты Красной Армии закрывали грудью фашистский дзот, спасая жизни своих товарищей и позволяя им захватить стратегическую высоту. Кстати, к Вашему сведению, среди этих тридцати героев, совершивших подвиги во славу Родины, были три еврея. Некоторые из тридцати бойцов всё же остались живы. Но это не умаляет их заслуг, — они шли на верную смерть.
Поступок Давида нельзя назвать и героическим поступком. Потому что, совершая героический поступок, человек рискует жизнью.
Тот, кто бросается в горящий дом, чтобы спасти ребёнка, тот, кто идёт с гранатой на танк, тот, кто в одиночку врывается в бандитское логово, — совершают героический поступок.
Поступок Давида нельзя назвать и смелым поступком. Потому что, совершая смелый поступок, человек рискует своим здоровьем, рискует быть раненым, изувеченным, рискует заразиться опасной болезнью.
Войти безоружным в клетку со львом, схватиться в единоборстве с заведомо более сильным противником, остановить коня на скаку, лечить больного тифом вне больничных условий, — всё это смелые поступки.
Поступок Давида был просто поступком. Пусть даже с большой буквы «П».
Утверждая это, автор вовсе не желает умалить достоинств Давида. Автор (тоже, кстати, Давид) очень уважает людей поступка, людей дела, а не слова. Тех, которые что — то делают, а не говорят, что могли бы сделать ещё лучше. Написав эту книгу, автор без ложной скромности считает, что совершил поступок.
Ловкий, сильный, меткий бросок Давида был Поступком без всяких высококачественных определений.
Но белокурый юноша не шёл на верную смерть, не подвергал никакой опасности ни жизнь свою, ни своё здоровье. Он рисковал не более, чем рискует метатель молота на спортивных соревнованиях.
Могучий Голиаф, с его трёхпудовыми латами, не представлял для Давида абсолютно никакой опасности.
Посудите сами: опасен ли носорог для кролика? Опасен ли удав для муравья? Огромный слон панически боится маленькой мышки. Она его может укусить, а он её — нет. Он даже растоптать её не может. Пока подымет и опустит ногу, мышка прогуляется под ней десять раз туда — сюда.
Давид не зря отказался от лат и от меча. Они бы только сковывали его движения.
Это был неравный поединок. Огромное преимущество было на стороне Давида. Он был лёгок и ловок, быстро перемещался по полю, мог увернуться от удара. Но он даже не вошел в контакт с Голиафом, он был недосягаем для богатырского меча. Голиаф не только не имел возможности рассечь его, но не мог даже ущипнуть такого противного противника. Если бы Голиаф погнался за Давидом, поединок кончился бы для него ещё позорнее, — он умер бы от разрыва сердца.
Известный исторический пример. Легко одетые и плохо вооруженные воины Александра Невского наголову разбили неповоротливых немецких рыцарей, под тяжестью которых трещал и ломался лёд.
В книге Марка Твена «Янки при дворе короля Артура» есть забавный эпизод. Молодой парнишка янки, волею судьбы заброшенный в средневековую Англию, вызван на поединок одним из грозных рыцарей короля Артура. Как и Давид, он отказывается от лат, копья и тяжёлого забронированного коня. Сидя верхом на осле, вооруженный обычной метлой, он легко расправляется с рыцарем, неповоротливым и тяжеловесным.
Так совершил ли тот янки подвиг?
Неужели я Вас ещё не убедил? Ну, знаете! Вы неубедимы и непобедимы, как медный истукан Голиаф!
Придётся применить последнее средство убеждения, больше их у меня для Вас нет.Попробуйте представить себе поединок на звание чемпиона мира между… чемпионом Японии в борьбе сумо и сопливым пацаном, чемпионом одесской Молдаванки по стрельбе из рогатки. А теперь спрошу я Вас: как Вы думаете, кто у кого первым запросит пощады? Могу поставить десять против одного, что это не будет мой маленький земляк!
В первые послевоенные годы, годы моего голодного детства, мы играли в войну выстроганными из дерева ружьями, саблями и пистолетами. Но самым лучшим оружием была примитивная рогатка.
Тому, кто не знает, что это такое, объясняю: это небольшая веточка в форме буквы «Y». К двум ушкам этого ипсилона привязывалась резинка с укреплённым на ней кусочком кожи. Внутрь кожицы вставлялся голыш, резинка натягивалась и — трах! дзинь! — стекла в окне вредной соседки как не бывало.
С рогатками выходили двор на двор, улица на улицу. Выбитый глаз не был редкостью. Камень, выпущенный из рогатки, мог и убить, если бы случайно попал в висок. Некоторые снайперы добивались неплохих результатов: с двадцати шагов попадали в дикого голубя или даже в воробья. Тогда не было обществ защиты животных, людей не было кому защищать.
Древнееврейские мальчишки, как и мальчишки других народов, тоже играли в войну. На вооружении были деревянные мечи, копья, щиты. Но рогаток, к сожалению, не было. Потому что не было ни резины, ни стеклянных окон.
Но самым действенным оружием была праща.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Старец усиленно искал замену Саулу. Ему подсказали, что у некоего Иессея есть семеро сыновей, один другого краше. Переговорив с Наставником Саваофом, Самуил выяснил, кого он должен помазать в этот раз. Иессей по очереди подводил к нему сыновей, но пророк отклонял одного за другим. Выяснилось, что самый младший из братьев, Давид, как раз отсутствует, — пасёт овец.
«И послал Иессей, и привели его. Он был белокур, с красивыми глазами и приятным лицом. И сказал Господь: встань, помажь его, ибо это он. И взял Самуил рог с елеем и помазал его среди братьев его, и почивал Дух Господень на Давиде с того дня. А от Саула отступил Дух Господень, и возмущал его злой дух от Господа» (1. Цар. 16. 12— 14).
Злой дух — это Сатана. Господь его послал. Дееписатели часто применяют такое иносказание, поскольку суеверие мешало им назвать третьего Архангела его настоящим именем.
Итак, замена была найдена и помазана оливковым маслом. Всё складывалось прекрасно. Если бы не очередная библейская несуразность. Иессей подвёл Самуилу семерых своих сыновей. А Давид — то и был тем самым седьмым, самым младшим сыном! (1. Пар. 2. 13— 15). Так кто же тогда пас овец?
То ли писцы не умели считать до семи, то ли Иессей, как и Саул, не знал, сколько у него сыновей. Это простительно.
Но непростительно другое. Как можно было помазать кого — либо на царство при живом царе?
Такого не может быть, потому что такого не может быть никогда!
Следовало либо умертвить правящего монарха, либо низложить его. И только потом, не тайком, а прилюдно, при большом стечении народа, торжественно и обильно мазать. Чтобы подданные прониклись величием акта помазания, видели воочию, как Господь назначает себе наместника. Не могло существовать сразу двух помазанников, потому что царь был заместителем Бога на земле. А Бог не мог позволить себе иметь сразу двух заместителей. Он не был хозяином артели из трёх человек, один из которых именуется Генеральным директором, а двое других — просто директорами.
То, что проделал Самуил, не было помазанием. Это была профанация. Пророком руководила бессильная злоба, неутолённая жажда мести.
Давид был поставлен в неловкое и очень опасное положение. Саулу могли донести, что некий молодец его подсиживает. Думаю, что это кончилось бы для нашего блондинчика весьма печально. Предвидя это, Господь дал Давиду личного телохранителя, Ангела стражного, который до этого охранял Саула. Дальнейшую охрану царя Бог поручил Сатане.
Весёлый парень Сатана почему — то наводил на Саула тоску. А душа его требовала веселья.
«Тогда один из слуг его сказал: вот, я видел у Иессея Вифлеемлянина сына, умеющего играть, — человека храброго и воинственного, и разумного в речах, и видного собою, и Господь с ним. И послал Саул вестников к Иессею, и сказал: пошли ко мне Давида, сына твоего, который при стаде. И пришёл Давид к Саулу, и служил пред ним, и сделался его оруженосцем.
И когда злой дух от Бога бывал на Сауле, то Давид, взяв гусли, играл, — и отраднее, и лучше становилось Саулу, и дух злой отступал от него». (1. Цар. 18— 23)
Видите, какой важной персоной был Иессей! Недостаточно было послать к нему одного вестника, следовало послать целую делегацию.
Повторяется история Иосифа Прекрасного. Смазливый юноша, умеющий играть на гуслях (обычно это было занятием женщин), разумный в речах, то есть, понятливый, не мог не понравиться стареющему царю. И царь возвысил его, сделал своим оруженосцем.
«Опять вы на что — то намекаете!» — воскликнет некий читатель, или, скорей всего, некая читательница, старая целомудренная дева, которая часто видит во сне, как её насилуют.
Нет, я отнюдь не намекаю. Я говорю об этом прямо и открыто. Как говорили об этом драматурги Древней Греции и поэты эпохи Возрождения. Никто тогда не стыдился об этом говорить. Религиозные запреты ещё не были так сильны.
Весталки в римских храмах бесплатно отдавались прихожанам. При вакханалиях каждый имел, кого хотел, не взирая на половую принадлежность. Огромные фаллосы возвышались в храмах египетских.
И нежная взаимная любовь двух мужчин не была чем — то зазорным и экстравагантным.
Гомосексуальные связи в древности были обычным делом. Постоянно кто — то с кем — то воевал. Солдаты долгое время проводили в походах.
Пастухи годами не видели своих семей. Рабы не имели возможности заплатить вено за жену. Тысячи мужчин выполняли каторжные работы, строя города, добывая камень и руду, вырубая леса.
Сохранялось природное равновесие полов, но у людей состоятельных было по десятку жён и наложниц. Поэтому женщин на всех не хватало. Что должны были делать бедняки? Отдавать свою энергию таким же беднякам, которые также не могли себе позволить иметь жену.
А цари и вельможи могли себе позволить иметь не только наложниц, но и наложников. Не зря дееписатели особо подчёркивают, что Давид был белокурым (большая редкость среди восточных людей!), имел красивые (возможно, голубые) глаза и приятное (возможно, белое, нежное, девичье) лицо.
Но, в то же время, слуги Саула говорят о нём, не как о юнце, а как о зрелом муже, воинственном, умудрённом, рассудительном. Странные расхождения. Вполне возможно, что сведения о Давиде были почерпнуты из разных легенд и неумело скомбинированы в одной «правдивой», «исторической» Книге. Дальнейшие текстовые несовпадения подтверждают эту догадку.
Итак, амаликяне были разбиты вдребезги.
Но неунывающие филистимляне, возродившись после сокрушительного поражения, которое нанесли сами себе, воспряли духом, и снова пошли войной на Саула.
Два войска сошлись у безымянной долины, посреди которой рос единственный дуб. Но никто не решался начать первым. Воины, расположившись на противоположных скатах гор, покрикивали друг на друга, матерились, бряцали оружием, но дальше этого дело не шло.
«И выступил из стана Филистимского единоборец, по имени Голиаф, из Гефа; ростом он — шести локтей и пяди. Медный шлем на голове его; и одет он был в чешуйчатую броню, и вес брони его — пять тысяч сиклей меди; медные наколенники на ногах его, и медный щит за плечами его. И древко копья его, как навой у ткачей» (1. Цар. 17. 4— 7).
Голиаф был велик и могуч, как дубовый шкаф старой работы. На нём были медные доспехи весом в сорок килограммов. Его можно было выгодно продать вместе с доспехами в сборный двор, где скупают цветные металлы.
Этот сверкающий на солнце медный истукан хвастливо прохаживался перед строем филистимлян, и одним своим дурацким видом оскорблял достоинство евреев, задевая их национальную гордость. Он громко вызывал на поединок любого израильтянина, который был бы готов отдать Богу душу. Но таких почему — то не находилось.
«И сказал Филистимлянин: сегодня я посрамлю полки Израильские; дайте мне человека, и мы сразимся вдвоём. И услышал Саул и все Израильтяне эти слова Филистимлянина, и очень испугались, и ужаснулись» (1. Цар. 17. 10— 11).
Видите, сколько страху нагнал Голиаф израильтянам, звеня блестящей медной кольчугой и пуская в стан противника солнечные зайчики.
И тут Библия, как ни в чём, ни бывало, заново знакомит нас с Давидом, позабыв, что уже представляла его нам. Рассказывает, что Давид был сыном Иессея, у которого было восемь сыновей. Хотя мы уже убедились, что их было семеро.
Трое старших братьев Давида находились в ополчении. Иессей послал им подкрепление: хлеба и сушеные зёрна. И десять сыров в дар их полковнику. Чтобы присматривал за его парнями и не сильно выталкивал их вперёд.
Разыскав братьев, Давид вежливо справился об их здоровье.
«Какое там здоровье, — хмуро отвечал один из них. — Посмотри на это филистимское чудище, которое поносит нас матерными словами.
Чувствуем, что приходит наш конец».
В народе распространился слух, что тому смельчаку, который выступит против Голиафа и победит его, царь отдаст в жёны свою дочь и половину царства. Заинтригованный Давид начал усиленно расспрашивать ополченцев, правда ли это.
«И услышал Элиав, старший брат Давида, что говорил он с людьми, и сказал: я знаю высокомерие твоё и дурное сердце твоё; ты пришёл посмотреть на сражение» (1. Цар. 17. 28)
Элиав отлично знал своего младшего братишку, которого возбуждал запах человеческой крови. В дальнейшем мы не раз убедимся, что сердце будущего царя действительно было злым и жестоким, а в голове рождались нечестивые замыслы.
В ответ на слова брата Давид только пожал плечами. И, улыбаясь, отвечал: «Это всего лишь слова. Говорить никому не воспрещается». Но, отойдя подальше, продолжал расспрашивать солдат, тонко намекая, что от царевны и половины царства не отказался бы.
Эти слова донесли Саулу, и царь призвал его. И спросил: «Как ты, юноша, сможешь справиться с этим зрелым, закалённым в боях мужем, с этим великанистым великаном?» Тут наш Давид немножко прихвастнул, сказав, что шутя расправлялся со львами и медведями, которые пытались красть его овец.
Умудрённый Саул улыбнулся этой тартареновской похвальбе, но у него не было выбора. Других добровольцев не нашлось.
Тут предоставим слово Библии. Подвиг Давида описан в ней так живо и красочно, что был бы грех пересказывать это своими корявыми словами.
«И одел Саул Давида в свои одежды, и возложил на голову его медный шлем, и надел на него броню. И опоясался Давид мечом его сверх одежды, и начал ходить; ибо не привык к такому вооружению. Потом сказал Давид Саулу: я не могу ходить в этом; я не привык; и снял Давид всё это с себя.
И взял посох свой в руку свою, и выбрал пять гладких камней из ручья, и положил их в пастушескую сумку, которая была с ним. И с сумкою и с пращёю в руке своей выступил против Филистимлянина.
И взглянул Филистимлянин; и, увидев Давида, с презрением посмотрел на него, ибо он был молод, белокур и красив лицем. И сказал Филистимлянин Давиду: что ты идёшь на меня с палкою? Разве я собака? Подойди ко мне, и я отдам твоё тело птицам небесным и зверям полевым.
А Давид отвечал Филистимлянину: ты идёшь против меня с копьём, мечом и щитом, а я иду против тебя во имя Господа Саваофа, Бога воинств Израильских, которые ты поносил. Ныне предаст тебя Господь в руку мою, и я убью тебя. И сниму с тебя голову твою.
И опустил Давид руку свою в сумку, и взял оттуда камень, и бросил из пращи, и поразил Филистимлянина в лоб, так что камень вонзился в лоб его, и он упал лицом на землю.
Так одолел Давид Филистимлянина пращею и камнем. Тогда Давид подбежал и, наступив на Филистимлянина, взял меч его и вынул его из ножен, ударил его и отсёк им голову его; Филистимляне, увидев, что силач их умер, побежали.(1. Цар. 17. 38— 51)
Хочу обратить Ваше внимание на тот удивительный факт, что Саул не узнал Давида, который был у него некоторое время певцом и оруженосцем. Это служит ясным доказательством того, что в «Первой Книге Царств» («Первая Самуила») собрано и довольно неумело скомплектовано несколько легенд о царе Давиде.
«Когда Саул увидел Давида, выходившего против Филистимлянина, то сказал Авениру, начальнику войска: Авенир! Чей сын этот юноша? Авенир сказал: я не знаю.
Когда же Давид возвращался после поражения Филистимлянина, то Авенир взял его и привёл к Саулу. И спросил его Саул: чей ты сын, юноша? И отвечал Давид: сын раба твоего Иессея из Вифлеема ” (1. Цар. 17. 55— 58)
Слух о великом подвиге Давида быстро распространился по всему государству, обрастая всё новыми и новыми подробностями. Молодой пастух стал национальным героем.
И здесь пришла пора высказать очередную крамольную мысль: подвиг юного Давида непомерно раздут!
Говоря начистоту, это вовсе не был никакой подвиг. Потому что, совершая подвиг, человек сознательно идёт на верную смерть.
Когда воин бросается на амбразуру дзота, он совершает подвиг. Известно более тридцати случаев, когда солдаты Красной Армии закрывали грудью фашистский дзот, спасая жизни своих товарищей и позволяя им захватить стратегическую высоту. Кстати, к Вашему сведению, среди этих тридцати героев, совершивших подвиги во славу Родины, были три еврея. Некоторые из тридцати бойцов всё же остались живы. Но это не умаляет их заслуг, — они шли на верную смерть.
Поступок Давида нельзя назвать и героическим поступком. Потому что, совершая героический поступок, человек рискует жизнью.
Тот, кто бросается в горящий дом, чтобы спасти ребёнка, тот, кто идёт с гранатой на танк, тот, кто в одиночку врывается в бандитское логово, — совершают героический поступок.
Поступок Давида нельзя назвать и смелым поступком. Потому что, совершая смелый поступок, человек рискует своим здоровьем, рискует быть раненым, изувеченным, рискует заразиться опасной болезнью.
Войти безоружным в клетку со львом, схватиться в единоборстве с заведомо более сильным противником, остановить коня на скаку, лечить больного тифом вне больничных условий, — всё это смелые поступки.
Поступок Давида был просто поступком. Пусть даже с большой буквы «П».
Утверждая это, автор вовсе не желает умалить достоинств Давида. Автор (тоже, кстати, Давид) очень уважает людей поступка, людей дела, а не слова. Тех, которые что — то делают, а не говорят, что могли бы сделать ещё лучше. Написав эту книгу, автор без ложной скромности считает, что совершил поступок.
Ловкий, сильный, меткий бросок Давида был Поступком без всяких высококачественных определений.
Но белокурый юноша не шёл на верную смерть, не подвергал никакой опасности ни жизнь свою, ни своё здоровье. Он рисковал не более, чем рискует метатель молота на спортивных соревнованиях.
Могучий Голиаф, с его трёхпудовыми латами, не представлял для Давида абсолютно никакой опасности.
Посудите сами: опасен ли носорог для кролика? Опасен ли удав для муравья? Огромный слон панически боится маленькой мышки. Она его может укусить, а он её — нет. Он даже растоптать её не может. Пока подымет и опустит ногу, мышка прогуляется под ней десять раз туда — сюда.
Давид не зря отказался от лат и от меча. Они бы только сковывали его движения.
Это был неравный поединок. Огромное преимущество было на стороне Давида. Он был лёгок и ловок, быстро перемещался по полю, мог увернуться от удара. Но он даже не вошел в контакт с Голиафом, он был недосягаем для богатырского меча. Голиаф не только не имел возможности рассечь его, но не мог даже ущипнуть такого противного противника. Если бы Голиаф погнался за Давидом, поединок кончился бы для него ещё позорнее, — он умер бы от разрыва сердца.
Известный исторический пример. Легко одетые и плохо вооруженные воины Александра Невского наголову разбили неповоротливых немецких рыцарей, под тяжестью которых трещал и ломался лёд.
В книге Марка Твена «Янки при дворе короля Артура» есть забавный эпизод. Молодой парнишка янки, волею судьбы заброшенный в средневековую Англию, вызван на поединок одним из грозных рыцарей короля Артура. Как и Давид, он отказывается от лат, копья и тяжёлого забронированного коня. Сидя верхом на осле, вооруженный обычной метлой, он легко расправляется с рыцарем, неповоротливым и тяжеловесным.
Так совершил ли тот янки подвиг?
Неужели я Вас ещё не убедил? Ну, знаете! Вы неубедимы и непобедимы, как медный истукан Голиаф!
Придётся применить последнее средство убеждения, больше их у меня для Вас нет.Попробуйте представить себе поединок на звание чемпиона мира между… чемпионом Японии в борьбе сумо и сопливым пацаном, чемпионом одесской Молдаванки по стрельбе из рогатки. А теперь спрошу я Вас: как Вы думаете, кто у кого первым запросит пощады? Могу поставить десять против одного, что это не будет мой маленький земляк!
В первые послевоенные годы, годы моего голодного детства, мы играли в войну выстроганными из дерева ружьями, саблями и пистолетами. Но самым лучшим оружием была примитивная рогатка.
Тому, кто не знает, что это такое, объясняю: это небольшая веточка в форме буквы «Y». К двум ушкам этого ипсилона привязывалась резинка с укреплённым на ней кусочком кожи. Внутрь кожицы вставлялся голыш, резинка натягивалась и — трах! дзинь! — стекла в окне вредной соседки как не бывало.
С рогатками выходили двор на двор, улица на улицу. Выбитый глаз не был редкостью. Камень, выпущенный из рогатки, мог и убить, если бы случайно попал в висок. Некоторые снайперы добивались неплохих результатов: с двадцати шагов попадали в дикого голубя или даже в воробья. Тогда не было обществ защиты животных, людей не было кому защищать.
Древнееврейские мальчишки, как и мальчишки других народов, тоже играли в войну. На вооружении были деревянные мечи, копья, щиты. Но рогаток, к сожалению, не было. Потому что не было ни резины, ни стеклянных окон.
Но самым действенным оружием была праща.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54