— Работали над одной тайной, а раскрыли совсем другую.
Было около шести часов утра. У стен Гур-Эмира стояли несколько машин санэпидемстанции и два военных ЗИЛа. Солдаты внутренних войск из ближайшей воинской части оцепили всю территорию вокруг мавзолея на добрых триста-четыреста метров. За день до этого жители прилегающих к Гур-Эмиру домов были предупреждены, что им не следует выходить на улицу до двух часов дня. Пока не прекратятся работы по дезинфекции территории комплекса. Несмотря на все предупреждения несколько упрямых стариков все-таки забрели во двор мечети и, сбившись в кучку, словно бестолковые бараны, следили за происходящим.
— Кого же они мне напоминают? — ни к кому конкретно не обращаясь, произнес старший лейтенант Журавлев.
— Ну как же, Журавлев, — воскликнул Щеглицкий, — забыл, что ли? В фильме «Белое солнце пустыни» таких же вот старых пердунов показывали. Только там они лежали.
Мы посмеялись.
С подножки одного ЗИЛа спрыгнул коренастый мужик в погонах майора внутренних войск. Он махнул в нашу сторону.
— Ладно, мужики, мне пора, — быстро зашагал к майору Синицын.
— Эх, молодежь! — воскликнул Галкин. — Все бы вам только в игрушки играть.
С грузовика Синицыну подали какой-то странный рюкзак. Поддев за лямки, Синицын устроил его у себя за спиной. Спрыгнувшие с машины солдаты тоже оказались вооруженными подобными штуковинами.
— Это у них огнеметы, что ли? — спросил Дятлов.
Но никто ему не ответил. Семь человек с занятными конструкциями на спинах разошлись в разные стороны. Лейтенанту Синицыну и двум солдатам достался участок западной стены мавзолея. Их, словно охотников по номерам, расставили каждого у своей лунки. Лунками оказались частично раскопанные и очищенные от мусора крысиные норы. По команде майора внутренних войск огнеметчики установили узкие металлические трубки, заканчивающиеся конусообразными кранами, у самых отверстий. И вот «забава» началась. В десяти метрах от Синицына из земли вдруг вырвалось пламя и выбросило высоко вверх почерневшую крысиную тушку. А потом подобные сценки стали разыгрываться вокруг нас с завидной периодичностью. Шум вырывающегося из кранов огня, визг сгорающих заживо грызунов, густой запах керосина и паленого мяса, все смешалось воедино в предрассветных сумерках. Какое-то фантасмагорическое зрелище! Светало быстро. Я присел на осколок бетонной плиты. От нечего делать я стал быстрыми штрихами и только фрагментарно набрасывать творящееся вокруг меня. Вот в углу листа появились ссутулившиеся от утренней прохлады фигуры моих товарищей. Они в эти минуты не очень-то и отличались от продолжавших кучковаться местных аксакалов. Только что их взгляды были может быть чуть-чуть более разумными. От частых всполохов огня человеческие фигуры отбрасывали на стену мавзолея живые тени. Тени эти дергались и кривлялись. Однако для меня не составляло никакого труда запечатлеть и этот их безумный танец.
Глава 3
Щеглицкий и Дятлов вернулись из Джаркургана. Они привезли почту. Мне пришло письмо от родителей, которое я не преминул тут же и открыть. Мама писала, что мои двоюродные братья собрались ехать в Германию. В гости. Мне вдруг стало грустно. Кто-то, понимаете ли, в Германию собирается. А кто-то вот, как я например, сидит сиднем у черта на куличках. В бибилиотеку вошел майор Галкин. То, что он находился в прекрасном расположении духа, было видно за версту. Он положил на стол еще запечатанный пакетик и уже открытое письмо.
— Мужики, от лица командования и от меня лично объявляю вам всем благодарность! — При этом Галкин постучал указательным пальцем по лежащему перед ним на столе письму. — С последним заданием наша группа справилась на отлично. Работы по вскрытию погребения древнего армянского владыки идут полным ходом.
— А это что за посылочка? — оторвался от чтения газеты Стриж.
— Это, капитан, ваша пленка из Ташкента пришла, — предчувствуя наше ликование, улыбнулся майор.
В нашем обитаемом вагончике сразу стало шумно. Задвигались стулья, запыхтел на плитке чайник, застучали чайные чашки. Синицын принес со склада кинопроектор и стал заправлять фильм.
— Осторожнее, пожалуйста осторожнее, — контролировал его действия Стриж.
И только один Галкин как ни в чем не бывало сидел в углу дивана и с удовольствием наблюдал за нашей толкотней. Когда все было готово и все расселись, Дятлов включил проектор. По белому квадрату поползли черные расчески, побежали черные волны, замаячили темные пятна.
— Халтурить ребята стали, — недовольным голосом произнес Стриж.
Но в этот самый момент на пленке нашего экрана показались внутренности усыпальницы Тимура. Качество фильма оказалось неплохим. Вот только звук периодически пропадал. Но и то не совсем, а словно бы коротко убегал, чтобы попить чайку.
В кадре появился коренастый человек в сером костюме. Что касалось цветов, то утверждать, что показываемые предметы имели тот или иной цвет, не было никакой возможности. Фильм был черно-белым. А еще очень старым. И может быть именно поэтому местами угадывались оттенки серого цвета. Так что мне костюм мужчины показался серым. Так как никаких звуков, кроме потрескивания пленки в катушке, не было слышно, Стриж взялся нам пояснять, что мы видим на экране.
— Это и есть знаменитый антрополог Михаил Михайлович Герасимов. Удивительный человек. Благодаря своей специфической методике он воссоздал образы не только первобытного человека, но и таких известных исторических личностей, как Ивана Васильевича Грозного, князя Дмитрия Долгорукого, адмирала Ушакова. В мое время его имя было известно каждому школьнику.
— Помню, помню, — поддержал его Галкин. — Лет тридцать назад в среде интеллигенции была очень популярной фраза «В мире есть три знаменитости. Это снежный человек, Тур Хейердал и Михаил Герасимов».
— Точно, — согласился Стриж.
— А что это за методика такая, которую он разработал? — спросил Дятлов.
— В двух словах не объяснить. Но на практике это выглядело так. Делался гипсовый слепок с черепа человека. Потом этот остов покрывался слоями специальной глины, имитирующей человеческую плоть. Толщина слоев лицевых мускулов и кожи наращивалась согласно стандартным таблицам. Так называемым диаграммам толщины тканей. Все данные на эту тему, собранные за десятилетия кропотливого труда, описывали типовую толщину плоти различных участков на черепе. Таких как щеки и подбородок. Эти числа зависели от этнической принадлежности умершего, его пола, возраста и типа телосложения.
Объектив камеры во время объяснений Стрижа скользил с одной стены склепа к другой. Но вот он снова остановился на фигуре Герасимова. В этот момент антрополог находился в усыпальнице один. (Если не считать снимающего его на пленку энкавэдэшника и того, кто передал нам эту пленку. По нашим предположениям, он должен был находиться где-то на противоположной стороне склепа). Герасимов сидел на краешке нефритовой могильной плиты и задумчиво водил ладонью по искусно вырезанным на ней розеткам, выполненным в виде раскрывшегося цветочного бутона. По своей форме они мне чем-то напоминали пиалы — эти чайные чашки азиатов. Вдруг послышался довольно громкий звук. Как будто по каменному полу ударили чем-то металлическим. Герасимов встрепенулся. Камера дернулась в сторону. В том месте, откуда раздался звук, на полу лежал домкрат.
— Домкрат?! — быстро спросил Синицын.
— Да, домкрат. Надгробную плиту поднимали домкратами, — также быстро ответил ему Стриж.
Совершенно верно. На полу валялся домкрат. Объектив камеры вновь наплыл на фигуру ученого. Видимо, Герасимов не придал этому особого значения. Потому как снова обратился к орнаменту на нефритовой поверхности. Но затем по полу застучал второй домкрат. Честно признаться, мне стало не по себе. Не то чтобы я вдруг поверил в мистику. Однако приятного в творившемся на наших глазах было мало. Камера с опозданием метнулась сначала на звук падения, а потом снова на Герасимова. Михаил Михайлович сначала посмотрел в направлении входа и лишь потом негромко произнес вслух:
— Не шали!
В эти мгновения мои товарищи вели себя так тихо, что у меня даже создалось впечатление, что просмотром фильма я занимался в одиночестве.
Следующие пять минут в усыпальнице ничего не происходило. А потом за спиной антрополога на стене возникла тень. Длинная тень человека в заостренном шлеме. При этом того, кто ее отбрасывал, нигде не было видно. Меня это обстоятельство привело в смятение. А затем… затем Герасимов встал на ноги и задрал голову вверх. Его лицо стало серьезным, даже хмурым. Что так привлекло внимание ученого там, наверху, затаившимся в своих нишах работникам НКВД, а соответственно и нам, видно не было. Это продолжалось минуты три. А затем появились остальные члены правительственной комиссии. Первым в усыпальницу зашел, как нам тут же и пояснил капитан, Семенов. На этом запись оборвалась. Минут пять мы все сидели в абсолютной тишине. Потом Галкин попросил Дятлова прокрутить фильм по новой. Воронян удалился в кухню и стал полоскать там чайные чашки. Когда фильм просмотрели во второй раз, из кухни высунулась голова сержанта.
— А что это он там шептал? — спокойно спросил армянин.
— Кто? — одновременно ответили старшие офицеры.
— Ну… этот голос, — стушевался Воронян.
— Какой голос?
— Откуда же мне знать, какой голос? — возмутился армянин. — В первый раз я его тоже не слышал. А сейчас, когда не смотрел, даже отдельные слова различал.
Галкин и Стриж, словно сговорившись, развернули свои стулья и сели к экрану спиной. Остальные, в том числе и я, последовали их примеру.
— Включай! — скомандовал майор Дятлову.
Проектор снова затарахтел. Прошла минута, другая. Я все время порывался взглянуть на экран. И каждый раз удерживал себя. И тут я отчетливо услышал шепот. Да, да. Самый настоящий шепот. Видимо, когда мы смотрели меняющиеся на экране картинки, наше внимание настолько было отвлечено ими, что все остальное казалось нам шумом, сопровождающим работу кинопроектора. Тем более, что губы Герасимова не шевелились. Лишь один-единственный раз он отчетливо произнес «Не шали!» И все! А теперь хорошо было слышно шепот. Мрачный шепот. В нем сквозила угроза. И это ощущение усиливалось за счет чужих слов.
— Что это был за язык? — спросил Галкин, как только пленка кончилась.
— Похоже на таджикский.
— Очень возможно, что это фарси, — поддержал Синицына Стриж.
— Дятлов, Синицын! — скомандовал майор. — Сейчас же дуйте в Джаркурган. Отправляйте пленку заказным письмом в Ташкент. Записку я сейчас составлю.
И Галкин удалился во внутренние покои нашего «городка».
— Вот ту тень, — зашагал по комнате взад-вперед Дятлов, — я уже где-то видел.
Еще не отошедшие от только что пережитого, мы все внимательно следили за старшиной.
— И видел совсем недавно, — остановился напротив меня Дятлов. И тут же вскрикнул: — Майзингер, где твои рисунки?
Я от неожиданности оторопел и сказал первое, что пришло на ум:
— Какие рисунки?
— Из Самарканда. Вот какие! Где они у тебя?
Я сбегал за своей папкой и положил ее на стол. Дятлов стал быстро перебирать мои наброски.
— Вот! — почти закричал он.
Все сгрудились над моим творением. Я с величайшим трудом протиснулся сквозь эту живую стену.
— Вот!
Палец старшины сверлил мой рисунок, на котором я пытался запечатлеть памятное утро у мавзолея Гур-Эмир. Вылетающие из горящих нор крысы, мои дрожащие от утренней прохлады коллеги. И только здесь до меня дошло, что же он все время пытался нам сказать. Меня прошиб пот. За спинами моих шести товарищей, на стене мавзолея Тамерлана совершенно отчетливо виднелось семь теней. Одна из них, вдвое выше остальных, заканчивалась непонятным заострением. Не нужно было быть большим фантазером, чтобы представить себе, что владелец этой тени имел на голове странный заостренный головной убор. Может быть даже… средневековый шлем! Я вспомнил, что делал эти зарисовки очень быстро… И, возможно, совсем не обратил внимания на, согласен, не совсем обыкновенную и неизвестно откуда там взявшуюся, но все же ТЕНЬ.
P.S. Великая Отечественная война стоила жизни более чем двадцати миллионам советских граждан. Существовала ли какая-то связь между началом этой чудовищной бойни и вскрытием могилы Железного Тимура, мы, наверное, уже никогда не узнаем. Что послужило началом конфликта в Нагорном Карабахе, известно, наверное, каждому. А может быть, и с этой войной все далеко не так просто и ясно?!
По прошествии трех лет после вышеописанных событий мне совершенно случайно стало известно, что могила армянского владыки под именем Тигран была обнаружена на границе между Арменией и Азербайджаном. А именно… в Нагорном Карабахе!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Было около шести часов утра. У стен Гур-Эмира стояли несколько машин санэпидемстанции и два военных ЗИЛа. Солдаты внутренних войск из ближайшей воинской части оцепили всю территорию вокруг мавзолея на добрых триста-четыреста метров. За день до этого жители прилегающих к Гур-Эмиру домов были предупреждены, что им не следует выходить на улицу до двух часов дня. Пока не прекратятся работы по дезинфекции территории комплекса. Несмотря на все предупреждения несколько упрямых стариков все-таки забрели во двор мечети и, сбившись в кучку, словно бестолковые бараны, следили за происходящим.
— Кого же они мне напоминают? — ни к кому конкретно не обращаясь, произнес старший лейтенант Журавлев.
— Ну как же, Журавлев, — воскликнул Щеглицкий, — забыл, что ли? В фильме «Белое солнце пустыни» таких же вот старых пердунов показывали. Только там они лежали.
Мы посмеялись.
С подножки одного ЗИЛа спрыгнул коренастый мужик в погонах майора внутренних войск. Он махнул в нашу сторону.
— Ладно, мужики, мне пора, — быстро зашагал к майору Синицын.
— Эх, молодежь! — воскликнул Галкин. — Все бы вам только в игрушки играть.
С грузовика Синицыну подали какой-то странный рюкзак. Поддев за лямки, Синицын устроил его у себя за спиной. Спрыгнувшие с машины солдаты тоже оказались вооруженными подобными штуковинами.
— Это у них огнеметы, что ли? — спросил Дятлов.
Но никто ему не ответил. Семь человек с занятными конструкциями на спинах разошлись в разные стороны. Лейтенанту Синицыну и двум солдатам достался участок западной стены мавзолея. Их, словно охотников по номерам, расставили каждого у своей лунки. Лунками оказались частично раскопанные и очищенные от мусора крысиные норы. По команде майора внутренних войск огнеметчики установили узкие металлические трубки, заканчивающиеся конусообразными кранами, у самых отверстий. И вот «забава» началась. В десяти метрах от Синицына из земли вдруг вырвалось пламя и выбросило высоко вверх почерневшую крысиную тушку. А потом подобные сценки стали разыгрываться вокруг нас с завидной периодичностью. Шум вырывающегося из кранов огня, визг сгорающих заживо грызунов, густой запах керосина и паленого мяса, все смешалось воедино в предрассветных сумерках. Какое-то фантасмагорическое зрелище! Светало быстро. Я присел на осколок бетонной плиты. От нечего делать я стал быстрыми штрихами и только фрагментарно набрасывать творящееся вокруг меня. Вот в углу листа появились ссутулившиеся от утренней прохлады фигуры моих товарищей. Они в эти минуты не очень-то и отличались от продолжавших кучковаться местных аксакалов. Только что их взгляды были может быть чуть-чуть более разумными. От частых всполохов огня человеческие фигуры отбрасывали на стену мавзолея живые тени. Тени эти дергались и кривлялись. Однако для меня не составляло никакого труда запечатлеть и этот их безумный танец.
Глава 3
Щеглицкий и Дятлов вернулись из Джаркургана. Они привезли почту. Мне пришло письмо от родителей, которое я не преминул тут же и открыть. Мама писала, что мои двоюродные братья собрались ехать в Германию. В гости. Мне вдруг стало грустно. Кто-то, понимаете ли, в Германию собирается. А кто-то вот, как я например, сидит сиднем у черта на куличках. В бибилиотеку вошел майор Галкин. То, что он находился в прекрасном расположении духа, было видно за версту. Он положил на стол еще запечатанный пакетик и уже открытое письмо.
— Мужики, от лица командования и от меня лично объявляю вам всем благодарность! — При этом Галкин постучал указательным пальцем по лежащему перед ним на столе письму. — С последним заданием наша группа справилась на отлично. Работы по вскрытию погребения древнего армянского владыки идут полным ходом.
— А это что за посылочка? — оторвался от чтения газеты Стриж.
— Это, капитан, ваша пленка из Ташкента пришла, — предчувствуя наше ликование, улыбнулся майор.
В нашем обитаемом вагончике сразу стало шумно. Задвигались стулья, запыхтел на плитке чайник, застучали чайные чашки. Синицын принес со склада кинопроектор и стал заправлять фильм.
— Осторожнее, пожалуйста осторожнее, — контролировал его действия Стриж.
И только один Галкин как ни в чем не бывало сидел в углу дивана и с удовольствием наблюдал за нашей толкотней. Когда все было готово и все расселись, Дятлов включил проектор. По белому квадрату поползли черные расчески, побежали черные волны, замаячили темные пятна.
— Халтурить ребята стали, — недовольным голосом произнес Стриж.
Но в этот самый момент на пленке нашего экрана показались внутренности усыпальницы Тимура. Качество фильма оказалось неплохим. Вот только звук периодически пропадал. Но и то не совсем, а словно бы коротко убегал, чтобы попить чайку.
В кадре появился коренастый человек в сером костюме. Что касалось цветов, то утверждать, что показываемые предметы имели тот или иной цвет, не было никакой возможности. Фильм был черно-белым. А еще очень старым. И может быть именно поэтому местами угадывались оттенки серого цвета. Так что мне костюм мужчины показался серым. Так как никаких звуков, кроме потрескивания пленки в катушке, не было слышно, Стриж взялся нам пояснять, что мы видим на экране.
— Это и есть знаменитый антрополог Михаил Михайлович Герасимов. Удивительный человек. Благодаря своей специфической методике он воссоздал образы не только первобытного человека, но и таких известных исторических личностей, как Ивана Васильевича Грозного, князя Дмитрия Долгорукого, адмирала Ушакова. В мое время его имя было известно каждому школьнику.
— Помню, помню, — поддержал его Галкин. — Лет тридцать назад в среде интеллигенции была очень популярной фраза «В мире есть три знаменитости. Это снежный человек, Тур Хейердал и Михаил Герасимов».
— Точно, — согласился Стриж.
— А что это за методика такая, которую он разработал? — спросил Дятлов.
— В двух словах не объяснить. Но на практике это выглядело так. Делался гипсовый слепок с черепа человека. Потом этот остов покрывался слоями специальной глины, имитирующей человеческую плоть. Толщина слоев лицевых мускулов и кожи наращивалась согласно стандартным таблицам. Так называемым диаграммам толщины тканей. Все данные на эту тему, собранные за десятилетия кропотливого труда, описывали типовую толщину плоти различных участков на черепе. Таких как щеки и подбородок. Эти числа зависели от этнической принадлежности умершего, его пола, возраста и типа телосложения.
Объектив камеры во время объяснений Стрижа скользил с одной стены склепа к другой. Но вот он снова остановился на фигуре Герасимова. В этот момент антрополог находился в усыпальнице один. (Если не считать снимающего его на пленку энкавэдэшника и того, кто передал нам эту пленку. По нашим предположениям, он должен был находиться где-то на противоположной стороне склепа). Герасимов сидел на краешке нефритовой могильной плиты и задумчиво водил ладонью по искусно вырезанным на ней розеткам, выполненным в виде раскрывшегося цветочного бутона. По своей форме они мне чем-то напоминали пиалы — эти чайные чашки азиатов. Вдруг послышался довольно громкий звук. Как будто по каменному полу ударили чем-то металлическим. Герасимов встрепенулся. Камера дернулась в сторону. В том месте, откуда раздался звук, на полу лежал домкрат.
— Домкрат?! — быстро спросил Синицын.
— Да, домкрат. Надгробную плиту поднимали домкратами, — также быстро ответил ему Стриж.
Совершенно верно. На полу валялся домкрат. Объектив камеры вновь наплыл на фигуру ученого. Видимо, Герасимов не придал этому особого значения. Потому как снова обратился к орнаменту на нефритовой поверхности. Но затем по полу застучал второй домкрат. Честно признаться, мне стало не по себе. Не то чтобы я вдруг поверил в мистику. Однако приятного в творившемся на наших глазах было мало. Камера с опозданием метнулась сначала на звук падения, а потом снова на Герасимова. Михаил Михайлович сначала посмотрел в направлении входа и лишь потом негромко произнес вслух:
— Не шали!
В эти мгновения мои товарищи вели себя так тихо, что у меня даже создалось впечатление, что просмотром фильма я занимался в одиночестве.
Следующие пять минут в усыпальнице ничего не происходило. А потом за спиной антрополога на стене возникла тень. Длинная тень человека в заостренном шлеме. При этом того, кто ее отбрасывал, нигде не было видно. Меня это обстоятельство привело в смятение. А затем… затем Герасимов встал на ноги и задрал голову вверх. Его лицо стало серьезным, даже хмурым. Что так привлекло внимание ученого там, наверху, затаившимся в своих нишах работникам НКВД, а соответственно и нам, видно не было. Это продолжалось минуты три. А затем появились остальные члены правительственной комиссии. Первым в усыпальницу зашел, как нам тут же и пояснил капитан, Семенов. На этом запись оборвалась. Минут пять мы все сидели в абсолютной тишине. Потом Галкин попросил Дятлова прокрутить фильм по новой. Воронян удалился в кухню и стал полоскать там чайные чашки. Когда фильм просмотрели во второй раз, из кухни высунулась голова сержанта.
— А что это он там шептал? — спокойно спросил армянин.
— Кто? — одновременно ответили старшие офицеры.
— Ну… этот голос, — стушевался Воронян.
— Какой голос?
— Откуда же мне знать, какой голос? — возмутился армянин. — В первый раз я его тоже не слышал. А сейчас, когда не смотрел, даже отдельные слова различал.
Галкин и Стриж, словно сговорившись, развернули свои стулья и сели к экрану спиной. Остальные, в том числе и я, последовали их примеру.
— Включай! — скомандовал майор Дятлову.
Проектор снова затарахтел. Прошла минута, другая. Я все время порывался взглянуть на экран. И каждый раз удерживал себя. И тут я отчетливо услышал шепот. Да, да. Самый настоящий шепот. Видимо, когда мы смотрели меняющиеся на экране картинки, наше внимание настолько было отвлечено ими, что все остальное казалось нам шумом, сопровождающим работу кинопроектора. Тем более, что губы Герасимова не шевелились. Лишь один-единственный раз он отчетливо произнес «Не шали!» И все! А теперь хорошо было слышно шепот. Мрачный шепот. В нем сквозила угроза. И это ощущение усиливалось за счет чужих слов.
— Что это был за язык? — спросил Галкин, как только пленка кончилась.
— Похоже на таджикский.
— Очень возможно, что это фарси, — поддержал Синицына Стриж.
— Дятлов, Синицын! — скомандовал майор. — Сейчас же дуйте в Джаркурган. Отправляйте пленку заказным письмом в Ташкент. Записку я сейчас составлю.
И Галкин удалился во внутренние покои нашего «городка».
— Вот ту тень, — зашагал по комнате взад-вперед Дятлов, — я уже где-то видел.
Еще не отошедшие от только что пережитого, мы все внимательно следили за старшиной.
— И видел совсем недавно, — остановился напротив меня Дятлов. И тут же вскрикнул: — Майзингер, где твои рисунки?
Я от неожиданности оторопел и сказал первое, что пришло на ум:
— Какие рисунки?
— Из Самарканда. Вот какие! Где они у тебя?
Я сбегал за своей папкой и положил ее на стол. Дятлов стал быстро перебирать мои наброски.
— Вот! — почти закричал он.
Все сгрудились над моим творением. Я с величайшим трудом протиснулся сквозь эту живую стену.
— Вот!
Палец старшины сверлил мой рисунок, на котором я пытался запечатлеть памятное утро у мавзолея Гур-Эмир. Вылетающие из горящих нор крысы, мои дрожащие от утренней прохлады коллеги. И только здесь до меня дошло, что же он все время пытался нам сказать. Меня прошиб пот. За спинами моих шести товарищей, на стене мавзолея Тамерлана совершенно отчетливо виднелось семь теней. Одна из них, вдвое выше остальных, заканчивалась непонятным заострением. Не нужно было быть большим фантазером, чтобы представить себе, что владелец этой тени имел на голове странный заостренный головной убор. Может быть даже… средневековый шлем! Я вспомнил, что делал эти зарисовки очень быстро… И, возможно, совсем не обратил внимания на, согласен, не совсем обыкновенную и неизвестно откуда там взявшуюся, но все же ТЕНЬ.
P.S. Великая Отечественная война стоила жизни более чем двадцати миллионам советских граждан. Существовала ли какая-то связь между началом этой чудовищной бойни и вскрытием могилы Железного Тимура, мы, наверное, уже никогда не узнаем. Что послужило началом конфликта в Нагорном Карабахе, известно, наверное, каждому. А может быть, и с этой войной все далеко не так просто и ясно?!
По прошествии трех лет после вышеописанных событий мне совершенно случайно стало известно, что могила армянского владыки под именем Тигран была обнаружена на границе между Арменией и Азербайджаном. А именно… в Нагорном Карабахе!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32