Такие приступы продолжались в течение шести месяцев.
К этому времени Присцилла прожила с Доном Блюмом два года. Для обоих это был счастливый второй брак. Они растворились друг в друге и представляли собой новый самолет с изменяемой геометрией крыла. Он был его корпусом, накопителем обширной информации, она — чувствительным радаром, который выравнивал их жизнь в обществе день за днем, умело используя направление ветра, дующего из Вашингтона. «Я полностью погрузилась в дело уравновешивания нашей жизни, — говорит Присцилла. — Я не хотела беспокоить мужа своими проблемами. Он яростно работал».
Вашингтон — это город-компания. Граница между общественной и личной жизнью почти не видна. Присцилла приехала сюда в тридцать три года в качестве невесты. Ее двое детей приобрели отчима. «Это было ужасно. Я ломала голову над тем, будет ли Дон счастлив со мной и удастся ли ему закрепиться в Вашингтоне. Дон оказывал на меня большое влияние, я любила его. Мне нравились его практическая сила и энергичность, направление его мечты и неограниченное честолюбие. Это было так соблазнительно».
Возможно, предполагалось, что Дон был очень честолюбив, а она не могла себе это позволить.
«О, он абсолютно не был похож на меня».
Присцилла была воспитана в старых традициях: грациозно сглаживать острые углы, но самой никогда не выступать на передний план. Направив свое собственное желание «сделать это» и свою «энергичность и силу» на Дона, она стала генератором его карьеры. «Дон был беспокойным человеком. Он снова и снова спрашивал мое мнение, обсуждал со мной любую проблему. Он по-настоящему заканчивал работу над гранками только после того, как я заставляла его отсылать статью».
В тридцать пять лет, помогая Дону завоевать мир, Присцилла была победителем. Она брала уроки игры в теннис у тренера из Белого Дома и встречалась на корте с женами вашингтонских деятелей. Вместе с ними она смеялась и плакала, и это было что-то вроде дружбы, но содержательные беседы вели только их мужья. Мужья обменивались важной информацией, до которой допускались далеко не все в Вашингтоне.
«Почему я рыдала? Мне казалось, что это физиологическое явление. Мне необходимо было успокоиться и разобраться в себе».
Ответ пришел из глубины ее внутреннего "я", от ее «внутреннего сторожа»: «Ты не имеешь права что-либо желать для себя. Ты рассматриваешься как система поддержки мужа».
Присцилла не была готова вести борьбу на таком уровне. Она все еще была «хорошей» девочкой, которую мать учила никогда не высовываться. Как только что-то с ней было не в порядке, она начинала плакать.
«Однажды я в отчаянии сказала Дону: 'Тебе нужно пригласить на обед меня одну!»" Она призналась ему, что испытывает приступы слез и депрессию. «Единственное, о чем вы думаете, — это Вашингтон. Вы пять раз в неделю бываете на вечерних приемах и каждый вечер встречаетесь с Артуром Шлезингером. По истечении девяти месяцев встреч с Артуром Шлезингером по пять раз в неделю вы обнаруживаете, что знаете его не лучше, чем когда вы встретились с ним в первый раз».
Дон Блюм не считал свою жену пустышкой, но и не рассматривал ее как женщину своей мечты. Он видел в ней женщину, которая в буквальном смысле этого слова плачет о том, чтобы получить возможность самовыражения. Это не вписывалось в рамки ритуальных вашингтонских вечеров.
«Я советую тебе отказаться от подобных развлечений, — сказал он ей. — Забрось все к чертям. Не насилуй свой язык: говори, что ты хочешь сказать. Почему бы тебе не вернуться к искусству?»
Понадобилось два года, чтобы Присцилла поверила в то, что сказал ей муж. Сначала она полностью перестроила свою жизнь. Она вернулась в колледж и стала изучать искусство, пытаясь получать от этого удовольствие. «Однако мне понадобилось два года, прежде чем я действительно поверила, что не нужна Дону для устройства его встреч с людьми из власти и что я смогу серьезно заниматься живописью. Чтобы подчиниться дисциплине, нужно много времени и непоколебимой уверенности в себе. Один из моих преподавателей считал, что я просто молодец. Это помогло. Кто же еще был для меня важен в этот период? О, боже мой! Дон перенес сердечный приступ!»
Ей исполнилось тридцать семь лет, когда это произошло. Он провел три недели в больнице, читая трагедии Шекспира. Вернувшись домой, он объявил: «Я не собираюсь жить как овощ. Я не могу изменить свои привычки, даже если они приведут меня к следующему сердечному приступу». Ему тогда исполнился только сорок один год.
«Я не могла думать ни о чем, кроме смерти», — вспоминает Присцилла. Она с волнением наблюдала за состоянием мужа, а он, приглушив болезнь лекарствами, снова окунулся в работу. Однако теперь они уже не ходили на приемы. Самое поразительное, что через несколько месяцев они стали находить прелесть в своем уединении. Присцилла изобретала новые способы, чтобы успокоить мужа и заглушить его гнев. Ни одной ночи не проходило, чтобы они не обменялись следующими фразами: «С тобой что-нибудь случилось?» — «Нет, спасибо. Все хорошо».
«Постепенно у нас произошла переоценка всего, — говорит Присцилла. — Затем случилось покушение на президента Кеннеди, Смерть всегда была для меня болезненной темой. Мы оба перестали курить. Я в течение двух лет не летала на самолетах. Поэтому с детьми во Флориду на весенние каникулы мы поехали поездом. О, это путешествие казалось бесконечным — двадцать семь часов. Вы можете себе представить, какая я была ранимая в тот период. Мне казалось, что я буду наказана за какой-то проступок. Однако чем больше я занималась живописью, тем меньше вспоминала о смерти».
Следующие два года Присцилла была поглощена развитием своих способностей. Это захватило все ее чувства. Она стала дисциплинированной, завела новых подруг. Ее мечта не мешала Дону в его работе. Когда она приходила после университетских занятий домой, то чувствовала себя так же счастливо, как после физической близости. Присцилла призналась, что ее мировоззрение начало меняться.
Так же было и с Доном. Как и другим мужчинам, которые сначала подталкивают жен к действию, со временем Дону стали мешать занятия жены. «Он был слишком занят своими проблемами. Он хотел, чтобы я была счастливой. Я вернулась к учебе и перестала плакать. Сначала он говорил, что это великолепно. Однако по мере продолжения моей учебы это стало его беспокоить и надоедало ему. Порой от него можно было услышать такие замечания: „Если бы ты не торчала так долго в студии, то посудомоечная машина была бы включена и посуда была вымыта вовремя“. Теперь, когда я продаю картину или моя выставка имеет успех, он ходит с напыщенным видом, как павлин, распустивший хвост. Он не понимает, что я делаю, но ему нравится похвала людей, которые в этом разбираются».
День сорокалетия Присциллы прошел как быстрый летний дождь. Она уже миновала самое страшное. В ней продолжали происходить внутренние изменения. Они жили в новом загородном доме. «Здесь я предоставлена своей природе. Мне нравится уединение», — говорит Присцилла. Она на полтора месяца уезжает в загородный дом, чтобы подготовиться к ежегодной выставке картин, а Дон в это время путешествует по миру как странствующий журналист.
«Прис, разве вам хорошо за городом в одиночестве?» — интересуются ее знакомые из Вашингтона. Последние несколько лет, в течение которых у нее накапливалось разочарование, эти сплетницы ждали как шакалы, наслаждаясь предстоящим разрушением брачного союза. Однако брачный союз семьи Блюм никогда не был таким крепким, как сейчас.
Но теперь, когда звонки знакомых из Вашингтона заставляют ее чувствовать себя виноватой, она идет к Дону. «Послушай, я плохая жена? Может быть, мне отложить выставку и приехать к тебе в Вашингтон?»
«Да ты с ума сошла, — отвечает он. — Ты же меня знаешь. Я по уши в работе день и ночь. А когда ты готовишь выставку, ты живешь ею. Единственное противоядие от работы для меня — возможность провести выходные здесь, за городом, с тобой. Не давай другим людям сбить себя с верного курса. Ты просто угробишь себя».
Сейчас Присцилле сорок пять лет. Она освободилась от всего наносного в своей жизни. Остаются только тесные узы с Доном, несколько любимых друзей, с которыми они поддерживают отношения, тишина и покой загородной жизни и — ее живопись. «Не думаю, что у меня есть большой талант, так, некоторые способности, — честно признается Присцилла. — Однако это ничего не значит для меня. Я доставляю людям удовольствие и живу этим. Сейчас я не смогла бы обходиться без своих картин». Она все еще достаточно хороша собой, однако, входя в зал, не стремится привлечь к себе внимание мужчин. Ее душа окрепла, и она решительно хочет сохранить это в себе.
«Я хочу становиться старше, сохраняя всю мою женскую твердость. Понимаю, пожилая женщина, но с некоторой твердостью. Я думаю, что в любом возрасте есть свое очарование. Смотрясь в зеркало, я говорю себе: „Ты не можешь остановить время. Ты стареешь, и это неизбежно. Прими этот факт спокойно. Справься со своими страхами“. Я не собираюсь привлекать к себе внимание в обществе, в противном случае это причинило бы мне боль. Ведь там так много молоденьких женщин. Но я привлеку к себе внимание тем, что я уникальна по-своему и имею на это право».
Мы с вами увидели женщину с симптомами кризиса в тридцать пять лет, которые она не могла себе объяснить. Она изменялась и боялась этих изменений. Она хотела отказаться от своей старой привычной роли, но не хотела верить в изменения. В ее раннем выборе не было ничего нечестного. Она была заботливой женщиной, которая отодвинула свою мечту на более поздний срок и счастливо соблюдала правила этой модели поведения. Она вышла на переломный момент в своей жизни и поняла, что тот образ жизни, который она выбрала и который до этого момента ее вполне устраивал, больше ей не годился. С воодушевлением и радостью помогавшая карьере мужа, она, после того как муж быстро стал продвигаться, почувствовала пустоту в своей жизни. Она была случайным гостем в городе-компании Вашингтоне.
А представьте, что было бы, если бы ее муж оказался не таким восприимчивым или проявил бы эгоизм. Он мог просто не понять, что у его жены кризис. Он сказал бы ей, что она ведет себя как ребенок, напомнил бы ей об обещании помогать ему в карьере и т. д. А это только усилило бы ее уверенность в том, что она плохая жена. Слезы сменились бы пристрастием к вину или наркотикам, а это наверняка привело бы к разводу или побегу от отчаяния. Но он понял, что у Присциллы кризис, и предтожил ей мораторий и возвращение к ее прошлым занятиям живописью. Даже и тогда она боялась отказаться от старой роли помощницы в его делах. Так сильно было указание ее «внутреннего сторожа», что она чувствовала вину и ждала «наказания за какой-то проступок».
Сердечный приступ мужа заставил их произвести полную переоценку ценностей. Поняв, что их деятельность в одном направлении привела к прожиганию жизни, они более точно определили свои цели и стали более терпимо относиться к раздельной деятельности друг друга на расстоянии. Дон является человеком, который стремится к установлению рабочих контактов по всему миру. Присцилла — женщина, чувствительность которой имеет более узкие рамки. Ее творческая энергия тратится при общении с людьми, поэтому она предпочитает быть одна. Постепенно, по мере продвижения по десятилетнему периоду, они выработали способ стать более близкими друг другу и сохранить взаимопонимание и индивидуальность. Они не обращают внимания на условности светских кругов Вашингтона и возможные сплетни о себе. Дон и Присцилла нашли в этой жизни путь, который их устраивает.
Глава 20. КРИТИЧЕСКИЙ ВОЗРАСТ — СОРОК ЛЕТ
Мужчины ощущают толчки времени в районе тридцати пяти лет. Однако это редко останавливает их и заставляет провести анализ по всем направлениям так, как это часто делают женщины. Многие мужчины в ответ на эти толчки увеличивают свои усилия по совершенствованию карьеры. В них настойчиво бьется мысль: «Это мой последний шанс».
Независимо от сферы деятельности, менеджер среднего звена не может больше ждать, когда освободится место в руководстве… Мыслящий человек, он устал уже приспосабливаться к другим и может начать борьбу за создание собственного капитала, организовав свое дело… Квалифицированные рабочие рассматривают возможность ухода с работы и приобретения своей машины-такси… Адвокат, работающий в фирме и до сих пор довольный своим местом, сейчас хочет попробовать себя на политической арене. В этот период мужчине уже мало быть перспективным работником, он хочет, чтобы его признали и уважали. Например, как состоявшегося писателя со своим собственным стилем. Или как ученого со своими собственными исследованиями. Или как академика, труды которого печатают. Не вынося лишений в личной жизни и неуважения со стороны других, многие мужчины — представители «белых воротничков» — включаются в гонку на следующие пять лет с целью «стать президентом».
Усиление попыток стабилизации своей карьеры для многих мужчин предшествует внутреннему анализу и задерживает его.
Юнг первым предположил, что в возрасте от тридцати пяти до сорока лет «подготавливается важное изменение в психике человека. Вначале это изменение происходит на бессознательном уровне и не является чем-то необычным. Просто оно проявляется косвенно». Но Юнг точно указывает на то, что изменение перспективы обычно раньше начинается у женщин, в то время как у мужчин увеличение случаев депрессии отмечается в возрасте сорока лет.
В нашем обществе переход через сорокалетний рубеж для мужчины — событие само по себе знаменательное. Обычно работодатели молчаливо переоценивают его в лучшую или худшую сторону, страховые компании переводят его в другую категорию, а конкуренты определяют его профессиональный уровень. Многие мужчины вынуждены несколько умерить свои амбиции, чтобы согласовать их с реальной действительностью. Это, однако, не означает, что они должны отнести себя ко второму сорту. Такая переоценка мечты может спасти их от безнадежных иллюзий и поможет обрести обновление в достижении второй карьеры или покажет другой путь для работы в рамках реальной должности, что, в свою очередь, будет для него более целесообразно.
Парадокс заключается в том, что у вундеркиндов и трудо-голиков, которые подходят близко к реализации своей мечты, отмечается более жесткий переход к середине жизни, чем у тех, кто не дошел до намеченной цели. Эти признанные деятели сталкиваются с проблемой следования за своими действиями. Эти действия редко приводят к полному удовлетворению, которого они ожидали. Если они смогут избежать кризиса, то должны будут сформировать новые надежды и цели и слушать свои внутренние голоса, которые до сих пор игнорировали.
Загадкой в этом переходе к середине жизни является различие направлений для мужчин и женщин. Многие женщины останавливаются и производят переоценку как внутренних, так и внешних аспектов своей жизни, а затем пытаются заново уравновесить личное удовлетворение и внешние стремления. Мужчин такое же внезапное изменение во временной перспективе часто заставляет вступать в жесткую конкурентную борьбу на узкой дорожке. Почему так происходит?
Корпоративная жизнь сама по себе заставляет мужчину пренебречь всеми аспектами своей личности для того, чтобы подстроиться под узкую роль в фирме. Если он научился быть достаточно конформным, то поверит, что его рабочие характеристики являются единственным критерием его ценности как специалиста.
Менеджер среднего звена
Эд Дилворт — менеджер по производству на сборочном заводе «Дженерал Моторс» — никогда не был энергичным мужчиной. Представитель низшего слоя среднего класса, он вырос в фермерском хозяйстве на Среднем Западе. Если бы не офицер, который во время службы на подводной лодке внушал Эду, что он должен «занять плацдарм» в этой жизни, то он и колледж не закончил бы. Проработав три года на «Дженерал Моторс», он все еще трудился семь дней в неделю мастером в третью ночную смену. Эд задумался: «И для этого я закончил колледж?» Его карьера реально началась только после того, как его поставили мастером по техническому контролю качества. Ему было тридцать лет. После этого его несколько раз повышали, правда, незначительно. Повышения стали регулярными. Он был доволен жизнью, обслуживая гидравлический тормозной пресс размером с чудовище из озера Лох-Несс.
Сегодня Дилворту тридцать шесть лет, и он уже хочет стать президентом «Дженерал Моторс».
«Возраст становится фактором, — сказал он мне. — Пока что он играет мне на руку. Но когда вы видите, как люди стремятся наверх, вам приходится двигаться быстрее или вы умираете, не дойдя до вершины».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
К этому времени Присцилла прожила с Доном Блюмом два года. Для обоих это был счастливый второй брак. Они растворились друг в друге и представляли собой новый самолет с изменяемой геометрией крыла. Он был его корпусом, накопителем обширной информации, она — чувствительным радаром, который выравнивал их жизнь в обществе день за днем, умело используя направление ветра, дующего из Вашингтона. «Я полностью погрузилась в дело уравновешивания нашей жизни, — говорит Присцилла. — Я не хотела беспокоить мужа своими проблемами. Он яростно работал».
Вашингтон — это город-компания. Граница между общественной и личной жизнью почти не видна. Присцилла приехала сюда в тридцать три года в качестве невесты. Ее двое детей приобрели отчима. «Это было ужасно. Я ломала голову над тем, будет ли Дон счастлив со мной и удастся ли ему закрепиться в Вашингтоне. Дон оказывал на меня большое влияние, я любила его. Мне нравились его практическая сила и энергичность, направление его мечты и неограниченное честолюбие. Это было так соблазнительно».
Возможно, предполагалось, что Дон был очень честолюбив, а она не могла себе это позволить.
«О, он абсолютно не был похож на меня».
Присцилла была воспитана в старых традициях: грациозно сглаживать острые углы, но самой никогда не выступать на передний план. Направив свое собственное желание «сделать это» и свою «энергичность и силу» на Дона, она стала генератором его карьеры. «Дон был беспокойным человеком. Он снова и снова спрашивал мое мнение, обсуждал со мной любую проблему. Он по-настоящему заканчивал работу над гранками только после того, как я заставляла его отсылать статью».
В тридцать пять лет, помогая Дону завоевать мир, Присцилла была победителем. Она брала уроки игры в теннис у тренера из Белого Дома и встречалась на корте с женами вашингтонских деятелей. Вместе с ними она смеялась и плакала, и это было что-то вроде дружбы, но содержательные беседы вели только их мужья. Мужья обменивались важной информацией, до которой допускались далеко не все в Вашингтоне.
«Почему я рыдала? Мне казалось, что это физиологическое явление. Мне необходимо было успокоиться и разобраться в себе».
Ответ пришел из глубины ее внутреннего "я", от ее «внутреннего сторожа»: «Ты не имеешь права что-либо желать для себя. Ты рассматриваешься как система поддержки мужа».
Присцилла не была готова вести борьбу на таком уровне. Она все еще была «хорошей» девочкой, которую мать учила никогда не высовываться. Как только что-то с ней было не в порядке, она начинала плакать.
«Однажды я в отчаянии сказала Дону: 'Тебе нужно пригласить на обед меня одну!»" Она призналась ему, что испытывает приступы слез и депрессию. «Единственное, о чем вы думаете, — это Вашингтон. Вы пять раз в неделю бываете на вечерних приемах и каждый вечер встречаетесь с Артуром Шлезингером. По истечении девяти месяцев встреч с Артуром Шлезингером по пять раз в неделю вы обнаруживаете, что знаете его не лучше, чем когда вы встретились с ним в первый раз».
Дон Блюм не считал свою жену пустышкой, но и не рассматривал ее как женщину своей мечты. Он видел в ней женщину, которая в буквальном смысле этого слова плачет о том, чтобы получить возможность самовыражения. Это не вписывалось в рамки ритуальных вашингтонских вечеров.
«Я советую тебе отказаться от подобных развлечений, — сказал он ей. — Забрось все к чертям. Не насилуй свой язык: говори, что ты хочешь сказать. Почему бы тебе не вернуться к искусству?»
Понадобилось два года, чтобы Присцилла поверила в то, что сказал ей муж. Сначала она полностью перестроила свою жизнь. Она вернулась в колледж и стала изучать искусство, пытаясь получать от этого удовольствие. «Однако мне понадобилось два года, прежде чем я действительно поверила, что не нужна Дону для устройства его встреч с людьми из власти и что я смогу серьезно заниматься живописью. Чтобы подчиниться дисциплине, нужно много времени и непоколебимой уверенности в себе. Один из моих преподавателей считал, что я просто молодец. Это помогло. Кто же еще был для меня важен в этот период? О, боже мой! Дон перенес сердечный приступ!»
Ей исполнилось тридцать семь лет, когда это произошло. Он провел три недели в больнице, читая трагедии Шекспира. Вернувшись домой, он объявил: «Я не собираюсь жить как овощ. Я не могу изменить свои привычки, даже если они приведут меня к следующему сердечному приступу». Ему тогда исполнился только сорок один год.
«Я не могла думать ни о чем, кроме смерти», — вспоминает Присцилла. Она с волнением наблюдала за состоянием мужа, а он, приглушив болезнь лекарствами, снова окунулся в работу. Однако теперь они уже не ходили на приемы. Самое поразительное, что через несколько месяцев они стали находить прелесть в своем уединении. Присцилла изобретала новые способы, чтобы успокоить мужа и заглушить его гнев. Ни одной ночи не проходило, чтобы они не обменялись следующими фразами: «С тобой что-нибудь случилось?» — «Нет, спасибо. Все хорошо».
«Постепенно у нас произошла переоценка всего, — говорит Присцилла. — Затем случилось покушение на президента Кеннеди, Смерть всегда была для меня болезненной темой. Мы оба перестали курить. Я в течение двух лет не летала на самолетах. Поэтому с детьми во Флориду на весенние каникулы мы поехали поездом. О, это путешествие казалось бесконечным — двадцать семь часов. Вы можете себе представить, какая я была ранимая в тот период. Мне казалось, что я буду наказана за какой-то проступок. Однако чем больше я занималась живописью, тем меньше вспоминала о смерти».
Следующие два года Присцилла была поглощена развитием своих способностей. Это захватило все ее чувства. Она стала дисциплинированной, завела новых подруг. Ее мечта не мешала Дону в его работе. Когда она приходила после университетских занятий домой, то чувствовала себя так же счастливо, как после физической близости. Присцилла призналась, что ее мировоззрение начало меняться.
Так же было и с Доном. Как и другим мужчинам, которые сначала подталкивают жен к действию, со временем Дону стали мешать занятия жены. «Он был слишком занят своими проблемами. Он хотел, чтобы я была счастливой. Я вернулась к учебе и перестала плакать. Сначала он говорил, что это великолепно. Однако по мере продолжения моей учебы это стало его беспокоить и надоедало ему. Порой от него можно было услышать такие замечания: „Если бы ты не торчала так долго в студии, то посудомоечная машина была бы включена и посуда была вымыта вовремя“. Теперь, когда я продаю картину или моя выставка имеет успех, он ходит с напыщенным видом, как павлин, распустивший хвост. Он не понимает, что я делаю, но ему нравится похвала людей, которые в этом разбираются».
День сорокалетия Присциллы прошел как быстрый летний дождь. Она уже миновала самое страшное. В ней продолжали происходить внутренние изменения. Они жили в новом загородном доме. «Здесь я предоставлена своей природе. Мне нравится уединение», — говорит Присцилла. Она на полтора месяца уезжает в загородный дом, чтобы подготовиться к ежегодной выставке картин, а Дон в это время путешествует по миру как странствующий журналист.
«Прис, разве вам хорошо за городом в одиночестве?» — интересуются ее знакомые из Вашингтона. Последние несколько лет, в течение которых у нее накапливалось разочарование, эти сплетницы ждали как шакалы, наслаждаясь предстоящим разрушением брачного союза. Однако брачный союз семьи Блюм никогда не был таким крепким, как сейчас.
Но теперь, когда звонки знакомых из Вашингтона заставляют ее чувствовать себя виноватой, она идет к Дону. «Послушай, я плохая жена? Может быть, мне отложить выставку и приехать к тебе в Вашингтон?»
«Да ты с ума сошла, — отвечает он. — Ты же меня знаешь. Я по уши в работе день и ночь. А когда ты готовишь выставку, ты живешь ею. Единственное противоядие от работы для меня — возможность провести выходные здесь, за городом, с тобой. Не давай другим людям сбить себя с верного курса. Ты просто угробишь себя».
Сейчас Присцилле сорок пять лет. Она освободилась от всего наносного в своей жизни. Остаются только тесные узы с Доном, несколько любимых друзей, с которыми они поддерживают отношения, тишина и покой загородной жизни и — ее живопись. «Не думаю, что у меня есть большой талант, так, некоторые способности, — честно признается Присцилла. — Однако это ничего не значит для меня. Я доставляю людям удовольствие и живу этим. Сейчас я не смогла бы обходиться без своих картин». Она все еще достаточно хороша собой, однако, входя в зал, не стремится привлечь к себе внимание мужчин. Ее душа окрепла, и она решительно хочет сохранить это в себе.
«Я хочу становиться старше, сохраняя всю мою женскую твердость. Понимаю, пожилая женщина, но с некоторой твердостью. Я думаю, что в любом возрасте есть свое очарование. Смотрясь в зеркало, я говорю себе: „Ты не можешь остановить время. Ты стареешь, и это неизбежно. Прими этот факт спокойно. Справься со своими страхами“. Я не собираюсь привлекать к себе внимание в обществе, в противном случае это причинило бы мне боль. Ведь там так много молоденьких женщин. Но я привлеку к себе внимание тем, что я уникальна по-своему и имею на это право».
Мы с вами увидели женщину с симптомами кризиса в тридцать пять лет, которые она не могла себе объяснить. Она изменялась и боялась этих изменений. Она хотела отказаться от своей старой привычной роли, но не хотела верить в изменения. В ее раннем выборе не было ничего нечестного. Она была заботливой женщиной, которая отодвинула свою мечту на более поздний срок и счастливо соблюдала правила этой модели поведения. Она вышла на переломный момент в своей жизни и поняла, что тот образ жизни, который она выбрала и который до этого момента ее вполне устраивал, больше ей не годился. С воодушевлением и радостью помогавшая карьере мужа, она, после того как муж быстро стал продвигаться, почувствовала пустоту в своей жизни. Она была случайным гостем в городе-компании Вашингтоне.
А представьте, что было бы, если бы ее муж оказался не таким восприимчивым или проявил бы эгоизм. Он мог просто не понять, что у его жены кризис. Он сказал бы ей, что она ведет себя как ребенок, напомнил бы ей об обещании помогать ему в карьере и т. д. А это только усилило бы ее уверенность в том, что она плохая жена. Слезы сменились бы пристрастием к вину или наркотикам, а это наверняка привело бы к разводу или побегу от отчаяния. Но он понял, что у Присциллы кризис, и предтожил ей мораторий и возвращение к ее прошлым занятиям живописью. Даже и тогда она боялась отказаться от старой роли помощницы в его делах. Так сильно было указание ее «внутреннего сторожа», что она чувствовала вину и ждала «наказания за какой-то проступок».
Сердечный приступ мужа заставил их произвести полную переоценку ценностей. Поняв, что их деятельность в одном направлении привела к прожиганию жизни, они более точно определили свои цели и стали более терпимо относиться к раздельной деятельности друг друга на расстоянии. Дон является человеком, который стремится к установлению рабочих контактов по всему миру. Присцилла — женщина, чувствительность которой имеет более узкие рамки. Ее творческая энергия тратится при общении с людьми, поэтому она предпочитает быть одна. Постепенно, по мере продвижения по десятилетнему периоду, они выработали способ стать более близкими друг другу и сохранить взаимопонимание и индивидуальность. Они не обращают внимания на условности светских кругов Вашингтона и возможные сплетни о себе. Дон и Присцилла нашли в этой жизни путь, который их устраивает.
Глава 20. КРИТИЧЕСКИЙ ВОЗРАСТ — СОРОК ЛЕТ
Мужчины ощущают толчки времени в районе тридцати пяти лет. Однако это редко останавливает их и заставляет провести анализ по всем направлениям так, как это часто делают женщины. Многие мужчины в ответ на эти толчки увеличивают свои усилия по совершенствованию карьеры. В них настойчиво бьется мысль: «Это мой последний шанс».
Независимо от сферы деятельности, менеджер среднего звена не может больше ждать, когда освободится место в руководстве… Мыслящий человек, он устал уже приспосабливаться к другим и может начать борьбу за создание собственного капитала, организовав свое дело… Квалифицированные рабочие рассматривают возможность ухода с работы и приобретения своей машины-такси… Адвокат, работающий в фирме и до сих пор довольный своим местом, сейчас хочет попробовать себя на политической арене. В этот период мужчине уже мало быть перспективным работником, он хочет, чтобы его признали и уважали. Например, как состоявшегося писателя со своим собственным стилем. Или как ученого со своими собственными исследованиями. Или как академика, труды которого печатают. Не вынося лишений в личной жизни и неуважения со стороны других, многие мужчины — представители «белых воротничков» — включаются в гонку на следующие пять лет с целью «стать президентом».
Усиление попыток стабилизации своей карьеры для многих мужчин предшествует внутреннему анализу и задерживает его.
Юнг первым предположил, что в возрасте от тридцати пяти до сорока лет «подготавливается важное изменение в психике человека. Вначале это изменение происходит на бессознательном уровне и не является чем-то необычным. Просто оно проявляется косвенно». Но Юнг точно указывает на то, что изменение перспективы обычно раньше начинается у женщин, в то время как у мужчин увеличение случаев депрессии отмечается в возрасте сорока лет.
В нашем обществе переход через сорокалетний рубеж для мужчины — событие само по себе знаменательное. Обычно работодатели молчаливо переоценивают его в лучшую или худшую сторону, страховые компании переводят его в другую категорию, а конкуренты определяют его профессиональный уровень. Многие мужчины вынуждены несколько умерить свои амбиции, чтобы согласовать их с реальной действительностью. Это, однако, не означает, что они должны отнести себя ко второму сорту. Такая переоценка мечты может спасти их от безнадежных иллюзий и поможет обрести обновление в достижении второй карьеры или покажет другой путь для работы в рамках реальной должности, что, в свою очередь, будет для него более целесообразно.
Парадокс заключается в том, что у вундеркиндов и трудо-голиков, которые подходят близко к реализации своей мечты, отмечается более жесткий переход к середине жизни, чем у тех, кто не дошел до намеченной цели. Эти признанные деятели сталкиваются с проблемой следования за своими действиями. Эти действия редко приводят к полному удовлетворению, которого они ожидали. Если они смогут избежать кризиса, то должны будут сформировать новые надежды и цели и слушать свои внутренние голоса, которые до сих пор игнорировали.
Загадкой в этом переходе к середине жизни является различие направлений для мужчин и женщин. Многие женщины останавливаются и производят переоценку как внутренних, так и внешних аспектов своей жизни, а затем пытаются заново уравновесить личное удовлетворение и внешние стремления. Мужчин такое же внезапное изменение во временной перспективе часто заставляет вступать в жесткую конкурентную борьбу на узкой дорожке. Почему так происходит?
Корпоративная жизнь сама по себе заставляет мужчину пренебречь всеми аспектами своей личности для того, чтобы подстроиться под узкую роль в фирме. Если он научился быть достаточно конформным, то поверит, что его рабочие характеристики являются единственным критерием его ценности как специалиста.
Менеджер среднего звена
Эд Дилворт — менеджер по производству на сборочном заводе «Дженерал Моторс» — никогда не был энергичным мужчиной. Представитель низшего слоя среднего класса, он вырос в фермерском хозяйстве на Среднем Западе. Если бы не офицер, который во время службы на подводной лодке внушал Эду, что он должен «занять плацдарм» в этой жизни, то он и колледж не закончил бы. Проработав три года на «Дженерал Моторс», он все еще трудился семь дней в неделю мастером в третью ночную смену. Эд задумался: «И для этого я закончил колледж?» Его карьера реально началась только после того, как его поставили мастером по техническому контролю качества. Ему было тридцать лет. После этого его несколько раз повышали, правда, незначительно. Повышения стали регулярными. Он был доволен жизнью, обслуживая гидравлический тормозной пресс размером с чудовище из озера Лох-Несс.
Сегодня Дилворту тридцать шесть лет, и он уже хочет стать президентом «Дженерал Моторс».
«Возраст становится фактором, — сказал он мне. — Пока что он играет мне на руку. Но когда вы видите, как люди стремятся наверх, вам приходится двигаться быстрее или вы умираете, не дойдя до вершины».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54