— Я совсем расклеилась». Телефон был в другой спальне — с балконом над водой за стеклянной стеной. Раздвижные двери были открыты. Ветер развевал шторы и трепал их над заливом. Внезапно меня охватил страх. Я вдруг подумала, что если подойду близко к балкону, то потеряю равновесие и свалюсь в воду. Я припала к полу. Как краб, хватаясь за ножки мебели, я пересекла эту смежную комнату. Я говорила себе, что это глупо. Но когда встала, мои ноги дрожали. Меня настойчиво преследовала мысль: «Если я найду нужного человека, то этот ночной кошмар пройдет». Я цеплялась за соломинку и знала это.
Тогда, в Северной Ирландии, мой страх был обоснован — мне угрожала реальная опасность, исходившая извне. Сейчас же деструктивные силы были во мне самой. Нечто чуждое, страшное, невыразимое, но явное начало жить во мне: моя смерть.
Каждого из нас в этом возрасте (между тридцатью пятью и сорока пятью годами) начинают посещать мысли о смерти. Все мы рано или поздно сталкиваемся с ее реальностью и должны научиться жить с пониманием того, что наше существование конечно. Момент, когда человек первый раз осознает это, вероятно, самый трудный. Мы пытаемся отогнать «привидения», используя тот вариант поведения, который срабатывал до сих пор.
Первый способ: включить свет. В детстве это всегда прогоняло «привидения». Становясь взрослыми, мы, как к свету, прибегаем к истинным знаниям. Сначала я искала точное и простое медицинское объяснение происходящему. Но химической реакцией на лекарства можно было объяснить только часть моих симптомов. А я хотела объяснить все. Однако этого не случилось. И «включение света» не избавило меня от страхов.
Второй способ: позвать на помощь. Когда ребенок напуган, он зовет на помощь сильного человека, чтобы тот избавил его от страха, и страх уходит. Затем он сам обучается развеивать иррациональный страх. А что происходит, если мы наталкиваемся на страх, который не способны развеять? Никто не может побороть смерть. К кому бы мы ни обращались, нас только разочаруют — точно так же не удался мой звонок из Северной Ирландии.
Третий способ: не обращать ни на что внимания, погрузиться в работу и жить дальше, словно ничего не случилось. Но я уже не могла избавиться от вопросов, где я была и куда направлялась, почему утратила общее чувство равновесия. Основная задача человека, достигшего середины жизни, — отказаться от всех выдуманных защитников и встать лицом к лицу с миром. Это нужно для обретения полной власти над собой.
Но возникает новый страх: а что если я не смогу устоять на ногах?
Мысль о смерти ужасна для того, кто о ней размышляет. Поэтому она скрывается под страхом падения самолета, в скрипе дверей, в ненадежных балконах, ссорах любовников, таинственных взрывах. Мы избегаем думать об этом, убеждаем себя, что все работает как надо. Некоторые люди еще больше погружаются в дела, другие отдаются спорту, проводят время на вечеринках, кто-то ищет спасения в любви молодых девушек.
Но груз мыслей, искаженных и раздробленных видений, связанных со старением, одиночеством и смертью, исподволь разрушает нашу уверенность: моя система работает великолепно, и я могу встать, когда захочу. А что случится, если произойдет сбой? Начинается серьезная борьба между сознанием, которое пытается отмести эти мысли, и пронзительными, болезненными вопросами, связанными со второй половиной жизни: «Ты не можешь забыть о нас».
Работа не могла спасти меня и вытеснить страх. История, которую я хотела написать в Майами, была о женщине, дошедшей до отчаяния. Оставшись одна, она потеряла опору, утратила собственную личность и разрушилась подобно Дориану Грею.
Причиной этого стала внутренняя психическая драма, как и в случае со мной. Мой организм также внезапно расстроился. Я оставила мир любящей, великодушной, бесстрашной, амбициозной «хорошей» девушки, которой, как мне казалось, я была, и увидела темную сторону жизни. Меня охватил необъяснимый страх:
Я потеряю стабильность, все умения и навыки, разрушится мой образ жизни… Я проснусь в незнакомом месте… Я потеряю всех друзей и связи… Внезапно я перестану быть самой собою… Я обрету другую, отталкивающую форму… превращусь в старую женщину.
Однако я выжила. Я немного повзрослела, и все, что со мной произошло, казалось, было сто лет назад. Ужасный несчастный случай совпал с критическим переломным моментом в моем жизненном цикле. Этот опыт пробудил во мне желание узнать все о том явлении, которое называется кризисом среднего возраста.
Но начав искать людей, истории которых могут войти в книгу, я сразу же поняла, что взялась за тему, несомненно, более сложную, чем я себе представляла. В жизни каждого человека происходили кризисы или, вернее, переломные моменты. Чем больше я брала интервью у разных людей, тем больше замечала сходство этих переломных моментов. Различные по сюжету, они регулярно происходили в одном и том же возрасте.
Люди были ошеломлены этими срывами. Они пытались связать их с внешними событиями, но связь не прослеживалась, зато налицо был внутренний разлад. В определенные периоды жизненного цикла они чувствовали смятение, иногда внезапные изменения перспектив, часто таинственное неудовлетворение своими действиями, которые раньше оценивали как положительные.
Я задалась вопросом: нельзя ли предсказать эти переломные моменты? И неужели вся жизнь человека в зрелом возрасте должна быть отравлена страхом смерти?
Жизнь после юности?
Так я поняла: то, что Геселл и Спок сделали для детей, не было сделано для взрослых.
Изучение процесса развития ребенка помогло выявить каждый нюанс их роста и дало нам удобные штампы: беспокойные двухгодовалые и шумные девятилетние дети. Юность тоже была тщательно разложена по полочкам. Но — скрупулезный анализ развития личности разработан только до восемнадцати-двадцатилетнего возраста. После двадцати одного года мы предоставлены самим себе и плывем вниз по течению до старости, когда нас начинают изучать геронтологи. И все это время только медицинские работники интересуются нашим физическим здоровьем.
Значительно легче изучать подростков и стариков. Обе группы находятся в учреждениях (школах или домах престарелых), где они являются пленниками. Остальные же мечутся в основном потоке запутанного и обезумевшего общества, пытаясь придать некоторый смысл своему существованию и пробиться через неопределенность.
Где же мудрые советы, помогающие преодолеть возраст двадцати лет, которому свойственны поиски, и сорокалетие, которое обрушивает на нас потерянные надежды? Можно ли доверять народным поверьям о том, что раз в семь лет у нас, взрослых, появляется какое-то непреодолимое желание?
Нас учили, что дети проходят определенные стадии развития, одинаковые и необходимые для всех.
Сейчас, понимая, как развивается личность, мы отправляем нашего отпрыска из детского сада в колледж и оставляем его на пороге зрелости в нервном возбуждении. Он технически подготовлен, жаждет решать проблемы, умеет обходить препятствия. Но мы не учим его понимать свой внутренний механизм, не учим тому, что даже взрослые делятся на тех, которые держатся на плаву, и тех, которые потеряли равновесие и утратили мир в душе.
В период между восемнадцатью и пятьюдесятью годами максимально раскрываются возможности человека. Это тот возраст, когда мы особенно нуждаемся в наставлениях и советах по жизненно важным проблемам, но, увы, лишены их и плутаем в потемках. Если мы «не приспосабливаемся» к условиям существования, то воспринимаем это как собственное несоответствие требованиям жизни. При этом мы не учитываем, что находимся на определенной возрастной ступени развития, и не задумываемся над тем, что многие проблемы тянутся из детства. Значительно легче обвинить в срывах мать, жену, мужа, работу, систему либо вовсе не думать об этом.
До недавнего времени психиатры и социологи обращались к жизни взрослого человека только при наличии каких-то проблем и очень редко уделяли внимание временным изменениям и их предсказанию. Теоретические концепции, берущие начало от Фрейда, основаны на том, что личность более или менее сформировалась в пятилетнем возрасте.
А что могут дать эти концепции сорокалетнему человеку, который достиг профессиональной цели, но чувствует себя подавленным и недооцененным? Он обвиняет свое дело, жену или окружение в том, что они лишили его свободы. В мыслях он пытается вырваться из этих пут. Поэтому объектом в желании освободиться может стать что угодно: например, интересная женщина, которую он встретил, другое поле деятельности и т. д. Но когда цель достигнута, выясняется, что все осталось по-прежнему. Новая ситуация оказывается опасной ловушкой, и человек хочет сбежать из нее и вернуться к жене и детям, которых боится потерять.
Многие жены удивленно смотрят на эти случайные игры и говорят: «Муж сошел с ума». Никто никогда не думал, что чувство неуравновешенности и подавленности, возникающее в среднем возрасте, можно предсказать.
А что найдет в традиционных фрейдовских концепциях тридцатипятилетняя женщина, пытающаяся убедить своих детей в том, что они лучшие, в то время как сама она испытывает чувство неполноценности. Независимо от вашего возраста попробуйте отождествить себя с тридцатипятилетней Дорис.
За пятнадцать лет совместной жизни муж Дорис никогда не приглашал ее развлечься в обществе своих коллег и почти не обсуждал свои дела. Но вот однажды вечером он пришел домой и сообщил, что президент фирмы видит в нем человека с незапятнанной репутацией и хочет познакомиться с ним поближе.
«Послушай, — сказал он, — президент, собирающийся уйти в отставку, пригласил нас с тобой на обед на следующей неделе. Он что-то там сообщит».
«О, Господи, — воскликнула Дорис. — Я уже несколько лет не была на званых обедах. О чем же мне говорить?»
«Ничего, дорогая, — ответил муж. — Просмотри газеты за последнюю неделю».
Движимая чувством долга, Дорис прочитала четыре еженедельных выпуска новостей и каждый вечер перед сном вспоминала фамилию очередного арабского лидера.
Прием был организован по всем правилам. Рядом с Дорис за столом сидел глава компании. «О, только не это», — подумала она. Однако храбро ввязалась в разговор и начала говорить о проблемах экологии и об использовании солнечной энергии. Рот соседа был наполнен, поэтому она начала объяснять философию демократии для стран третьего мира по Хуберту Хэмфри. Затаив дыхание, Дорис заметила к своему удовольствию, что внимание всех гостей, которые сидели неподалеку, обращено к ней. Воодушевленная этим, она говорила еще минут пять. Президент, очевидно, был поражен. Он не мог отвести от нее глаз.
Дорис скромно потупила взгляд и обнаружила, что резала бифштекс своего соседа. Она отвыкла обедать в обществе.
Суть этой истории в том, что жизнь взрослого человека отнюдь не является ровной дорогой. Изменения возможны и предсказуемы, и это нужно понять.
Новая концепция зрелости включает полный жизненный цикл и подтверждает старые предположения. Если человек воспринимает свою личность не как механизм, сформировавшийся по окончании детства, а как процесс развития, то жизнь в двадцать пять или тридцать лет или при переходе в средний возраст будет интригующей, обещающей сюрпризы и радости открытия.
Особенно хорошо это понимают мистики и поэты. Шекспир пытался донести до нас, что человек при жизни проходит семь ступеней (посмотрите монолог «Все ступени мира» в пьесе «Как вам это понравится»). За много веков до Шекспира в индуистских трактатах были описаны четыре определенных состояния человека, четыре ступени жизни, каждая из которых вызывает последующую: обучающийся; владелец дома; уединенная жизнь; и завершающая ступень, на которой «человек равнодушен ко всему и ничего не любит».
Первым психологом, который разделил жизненный цикл на ступени, была Эльза Френкель-Брунсвик. Описав в 1930 году духовное богатство человека, позднее она переработала свои взгляды в теорию. Она предприняла первую попытку связать психологию с социологией. Эльза Френкель-Брунсвик проанализировала биографии четырехсот знаменитых людей — таких как королева Виктория, Джон Д. Рокфеллер, Казанова, Дженни Линд, Толстой, Гете и др., — рассматривая их через призму внешних событий и субъективного опыта, и сделала следующий вывод: каждый человек проходит через пять четко разграниченных фаз. Это было предзнаменованием восьми ступеней (три для взрослых) жизненного цикла, которые позднее выдвинул Эрик Эриксон.
Основываясь на некоторых данных, мы можем предполагать, что Эриксон на протяжении всей жизни создавал себе имя. Рожденный в еврейской семье, покинутый отцом еще до рождения, он взял себе фамилию Эриксон, что означает: Эрик, сын Эрика. В 1939 году, спасаясь от нацизма, он покинул Европу, стал американским гражданином и поселился в штате Калифорния. В Беркли он начал заниматься проблемами кризисов в периодах развития человека.
В книге «Детство и общество», опубликованной в 1950 году, Эриксон популярно и четко изложил свою концепцию жизненного цикла. Он создал схему, показывающую, как последовательно разворачивается жизнь. Каждая ступень заканчивалась кризисом. Причем «кризис» рассматривался не как катастрофа, а как переломный момент, период, связанный с обостренной чувствительностью и повышенным потенциалом. Эриксон осторожно отметил, что не рассматривает все развитие человека как серию кризисов.
Однако он считал, что психическое развитие личности происходит в процессе прохождения через критические точки. «Критическая точка» характеризует моменты принятия прогрессивных или регрессивных решений. В этих точках человек добивается достижений или терпит неудачу, получая будущее несколько лучше или несколько хуже, но в любом случае измененное.
Эриксон описал три ступени зрелости. Он определил центральный вопрос развития в каждый период как основу, которую личность может обрести или потерять. На первой ступени зрелости главным вопросом является интимность (близость), а альтернативным — уединение. Главным вопросом на второй ступени зрелости является производительность, процесс, при котором индивидуум становится творческой личностью в новом смысле, принимая на себя добровольное обязательство передавать опыт новому поколению (молодым коллегам). Главным вопросом на третьей ступени зрелости является цельность, на этой ступени кризис среднего возраста может быть удачно разрешен.
Я почувствовала интерес к работам Брунсвик, Эриксона и других исследователей. Моим руководителем стала Маргарет Мид. Я поняла, что упускаю что-то важное, когда пишу о людях в манере, к которой привыкла. Я рассматривала только фрагменты, отдельные главы из их жизни. Я не учитывала, что люди движутся во времени. А это могло бы многое объяснить.
Мне необходимо было свести воедино множество статистических данных и еще не записанных историй жизни разных людей. Я медленно обрабатывала кучу материала по семейным проблемам, бракам, разводам и т. п., когда мне принесли справку из статистического отчета бюро по переписи населения:
«Средняя продолжительность брака до развода, по данным последних пятидесяти лет, равнялась семи годам».
Решено. Я поняла, что должна добиться стипендии от фонда Алисии Паттерсон и пройти дневной курс обучения по теме «Стадии развития зрелого человека».
Помню, в Хантере проходил симпозиум «Обычные кризисы среднего возраста». Люди здесь были самые разные: мечтатели, искатели, порицатели, пессимисты, неудачники, впавшие в разочарование после двух-трех браков, оставленные женщины среднего возраста и нервные мужчины, переживающие климакс. На их лицах можно было прочитать смутную надежду — все хотели услышать, что же было нормального в кризисе, который, как они думали, коснулся только их.
Скромный и привлекательный седой профессор социальной психологии Дэниел Левинсон начал описывать жизнь мужчин в возрасте от восемнадцати до сорока семи лет. Он и его сотрудники в течение нескольких лет изучали группу мужчин разных профессий. Левинсон отметил, что для детей и юношей существуют основные принципы развития, а в развитии взрослых имеются периоды, в течение которых необходимо решить определенные задачи. Человек продвигается от одного периода к другому лишь в том случае, если начинает работать над решением новой задачи развития и создает новую структуру своей жизни.
Согласно расчетам Левинсона, ни одна структура не может оставаться неизменной больше семи-восьми лет. И исследования подтвердили эти данные.
Доклад Левинсона заинтересовал меня, хотя и вызвал множество вопросов. Оказалось, что его руководителем была Эльза Френкель-Брунсвик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Тогда, в Северной Ирландии, мой страх был обоснован — мне угрожала реальная опасность, исходившая извне. Сейчас же деструктивные силы были во мне самой. Нечто чуждое, страшное, невыразимое, но явное начало жить во мне: моя смерть.
Каждого из нас в этом возрасте (между тридцатью пятью и сорока пятью годами) начинают посещать мысли о смерти. Все мы рано или поздно сталкиваемся с ее реальностью и должны научиться жить с пониманием того, что наше существование конечно. Момент, когда человек первый раз осознает это, вероятно, самый трудный. Мы пытаемся отогнать «привидения», используя тот вариант поведения, который срабатывал до сих пор.
Первый способ: включить свет. В детстве это всегда прогоняло «привидения». Становясь взрослыми, мы, как к свету, прибегаем к истинным знаниям. Сначала я искала точное и простое медицинское объяснение происходящему. Но химической реакцией на лекарства можно было объяснить только часть моих симптомов. А я хотела объяснить все. Однако этого не случилось. И «включение света» не избавило меня от страхов.
Второй способ: позвать на помощь. Когда ребенок напуган, он зовет на помощь сильного человека, чтобы тот избавил его от страха, и страх уходит. Затем он сам обучается развеивать иррациональный страх. А что происходит, если мы наталкиваемся на страх, который не способны развеять? Никто не может побороть смерть. К кому бы мы ни обращались, нас только разочаруют — точно так же не удался мой звонок из Северной Ирландии.
Третий способ: не обращать ни на что внимания, погрузиться в работу и жить дальше, словно ничего не случилось. Но я уже не могла избавиться от вопросов, где я была и куда направлялась, почему утратила общее чувство равновесия. Основная задача человека, достигшего середины жизни, — отказаться от всех выдуманных защитников и встать лицом к лицу с миром. Это нужно для обретения полной власти над собой.
Но возникает новый страх: а что если я не смогу устоять на ногах?
Мысль о смерти ужасна для того, кто о ней размышляет. Поэтому она скрывается под страхом падения самолета, в скрипе дверей, в ненадежных балконах, ссорах любовников, таинственных взрывах. Мы избегаем думать об этом, убеждаем себя, что все работает как надо. Некоторые люди еще больше погружаются в дела, другие отдаются спорту, проводят время на вечеринках, кто-то ищет спасения в любви молодых девушек.
Но груз мыслей, искаженных и раздробленных видений, связанных со старением, одиночеством и смертью, исподволь разрушает нашу уверенность: моя система работает великолепно, и я могу встать, когда захочу. А что случится, если произойдет сбой? Начинается серьезная борьба между сознанием, которое пытается отмести эти мысли, и пронзительными, болезненными вопросами, связанными со второй половиной жизни: «Ты не можешь забыть о нас».
Работа не могла спасти меня и вытеснить страх. История, которую я хотела написать в Майами, была о женщине, дошедшей до отчаяния. Оставшись одна, она потеряла опору, утратила собственную личность и разрушилась подобно Дориану Грею.
Причиной этого стала внутренняя психическая драма, как и в случае со мной. Мой организм также внезапно расстроился. Я оставила мир любящей, великодушной, бесстрашной, амбициозной «хорошей» девушки, которой, как мне казалось, я была, и увидела темную сторону жизни. Меня охватил необъяснимый страх:
Я потеряю стабильность, все умения и навыки, разрушится мой образ жизни… Я проснусь в незнакомом месте… Я потеряю всех друзей и связи… Внезапно я перестану быть самой собою… Я обрету другую, отталкивающую форму… превращусь в старую женщину.
Однако я выжила. Я немного повзрослела, и все, что со мной произошло, казалось, было сто лет назад. Ужасный несчастный случай совпал с критическим переломным моментом в моем жизненном цикле. Этот опыт пробудил во мне желание узнать все о том явлении, которое называется кризисом среднего возраста.
Но начав искать людей, истории которых могут войти в книгу, я сразу же поняла, что взялась за тему, несомненно, более сложную, чем я себе представляла. В жизни каждого человека происходили кризисы или, вернее, переломные моменты. Чем больше я брала интервью у разных людей, тем больше замечала сходство этих переломных моментов. Различные по сюжету, они регулярно происходили в одном и том же возрасте.
Люди были ошеломлены этими срывами. Они пытались связать их с внешними событиями, но связь не прослеживалась, зато налицо был внутренний разлад. В определенные периоды жизненного цикла они чувствовали смятение, иногда внезапные изменения перспектив, часто таинственное неудовлетворение своими действиями, которые раньше оценивали как положительные.
Я задалась вопросом: нельзя ли предсказать эти переломные моменты? И неужели вся жизнь человека в зрелом возрасте должна быть отравлена страхом смерти?
Жизнь после юности?
Так я поняла: то, что Геселл и Спок сделали для детей, не было сделано для взрослых.
Изучение процесса развития ребенка помогло выявить каждый нюанс их роста и дало нам удобные штампы: беспокойные двухгодовалые и шумные девятилетние дети. Юность тоже была тщательно разложена по полочкам. Но — скрупулезный анализ развития личности разработан только до восемнадцати-двадцатилетнего возраста. После двадцати одного года мы предоставлены самим себе и плывем вниз по течению до старости, когда нас начинают изучать геронтологи. И все это время только медицинские работники интересуются нашим физическим здоровьем.
Значительно легче изучать подростков и стариков. Обе группы находятся в учреждениях (школах или домах престарелых), где они являются пленниками. Остальные же мечутся в основном потоке запутанного и обезумевшего общества, пытаясь придать некоторый смысл своему существованию и пробиться через неопределенность.
Где же мудрые советы, помогающие преодолеть возраст двадцати лет, которому свойственны поиски, и сорокалетие, которое обрушивает на нас потерянные надежды? Можно ли доверять народным поверьям о том, что раз в семь лет у нас, взрослых, появляется какое-то непреодолимое желание?
Нас учили, что дети проходят определенные стадии развития, одинаковые и необходимые для всех.
Сейчас, понимая, как развивается личность, мы отправляем нашего отпрыска из детского сада в колледж и оставляем его на пороге зрелости в нервном возбуждении. Он технически подготовлен, жаждет решать проблемы, умеет обходить препятствия. Но мы не учим его понимать свой внутренний механизм, не учим тому, что даже взрослые делятся на тех, которые держатся на плаву, и тех, которые потеряли равновесие и утратили мир в душе.
В период между восемнадцатью и пятьюдесятью годами максимально раскрываются возможности человека. Это тот возраст, когда мы особенно нуждаемся в наставлениях и советах по жизненно важным проблемам, но, увы, лишены их и плутаем в потемках. Если мы «не приспосабливаемся» к условиям существования, то воспринимаем это как собственное несоответствие требованиям жизни. При этом мы не учитываем, что находимся на определенной возрастной ступени развития, и не задумываемся над тем, что многие проблемы тянутся из детства. Значительно легче обвинить в срывах мать, жену, мужа, работу, систему либо вовсе не думать об этом.
До недавнего времени психиатры и социологи обращались к жизни взрослого человека только при наличии каких-то проблем и очень редко уделяли внимание временным изменениям и их предсказанию. Теоретические концепции, берущие начало от Фрейда, основаны на том, что личность более или менее сформировалась в пятилетнем возрасте.
А что могут дать эти концепции сорокалетнему человеку, который достиг профессиональной цели, но чувствует себя подавленным и недооцененным? Он обвиняет свое дело, жену или окружение в том, что они лишили его свободы. В мыслях он пытается вырваться из этих пут. Поэтому объектом в желании освободиться может стать что угодно: например, интересная женщина, которую он встретил, другое поле деятельности и т. д. Но когда цель достигнута, выясняется, что все осталось по-прежнему. Новая ситуация оказывается опасной ловушкой, и человек хочет сбежать из нее и вернуться к жене и детям, которых боится потерять.
Многие жены удивленно смотрят на эти случайные игры и говорят: «Муж сошел с ума». Никто никогда не думал, что чувство неуравновешенности и подавленности, возникающее в среднем возрасте, можно предсказать.
А что найдет в традиционных фрейдовских концепциях тридцатипятилетняя женщина, пытающаяся убедить своих детей в том, что они лучшие, в то время как сама она испытывает чувство неполноценности. Независимо от вашего возраста попробуйте отождествить себя с тридцатипятилетней Дорис.
За пятнадцать лет совместной жизни муж Дорис никогда не приглашал ее развлечься в обществе своих коллег и почти не обсуждал свои дела. Но вот однажды вечером он пришел домой и сообщил, что президент фирмы видит в нем человека с незапятнанной репутацией и хочет познакомиться с ним поближе.
«Послушай, — сказал он, — президент, собирающийся уйти в отставку, пригласил нас с тобой на обед на следующей неделе. Он что-то там сообщит».
«О, Господи, — воскликнула Дорис. — Я уже несколько лет не была на званых обедах. О чем же мне говорить?»
«Ничего, дорогая, — ответил муж. — Просмотри газеты за последнюю неделю».
Движимая чувством долга, Дорис прочитала четыре еженедельных выпуска новостей и каждый вечер перед сном вспоминала фамилию очередного арабского лидера.
Прием был организован по всем правилам. Рядом с Дорис за столом сидел глава компании. «О, только не это», — подумала она. Однако храбро ввязалась в разговор и начала говорить о проблемах экологии и об использовании солнечной энергии. Рот соседа был наполнен, поэтому она начала объяснять философию демократии для стран третьего мира по Хуберту Хэмфри. Затаив дыхание, Дорис заметила к своему удовольствию, что внимание всех гостей, которые сидели неподалеку, обращено к ней. Воодушевленная этим, она говорила еще минут пять. Президент, очевидно, был поражен. Он не мог отвести от нее глаз.
Дорис скромно потупила взгляд и обнаружила, что резала бифштекс своего соседа. Она отвыкла обедать в обществе.
Суть этой истории в том, что жизнь взрослого человека отнюдь не является ровной дорогой. Изменения возможны и предсказуемы, и это нужно понять.
Новая концепция зрелости включает полный жизненный цикл и подтверждает старые предположения. Если человек воспринимает свою личность не как механизм, сформировавшийся по окончании детства, а как процесс развития, то жизнь в двадцать пять или тридцать лет или при переходе в средний возраст будет интригующей, обещающей сюрпризы и радости открытия.
Особенно хорошо это понимают мистики и поэты. Шекспир пытался донести до нас, что человек при жизни проходит семь ступеней (посмотрите монолог «Все ступени мира» в пьесе «Как вам это понравится»). За много веков до Шекспира в индуистских трактатах были описаны четыре определенных состояния человека, четыре ступени жизни, каждая из которых вызывает последующую: обучающийся; владелец дома; уединенная жизнь; и завершающая ступень, на которой «человек равнодушен ко всему и ничего не любит».
Первым психологом, который разделил жизненный цикл на ступени, была Эльза Френкель-Брунсвик. Описав в 1930 году духовное богатство человека, позднее она переработала свои взгляды в теорию. Она предприняла первую попытку связать психологию с социологией. Эльза Френкель-Брунсвик проанализировала биографии четырехсот знаменитых людей — таких как королева Виктория, Джон Д. Рокфеллер, Казанова, Дженни Линд, Толстой, Гете и др., — рассматривая их через призму внешних событий и субъективного опыта, и сделала следующий вывод: каждый человек проходит через пять четко разграниченных фаз. Это было предзнаменованием восьми ступеней (три для взрослых) жизненного цикла, которые позднее выдвинул Эрик Эриксон.
Основываясь на некоторых данных, мы можем предполагать, что Эриксон на протяжении всей жизни создавал себе имя. Рожденный в еврейской семье, покинутый отцом еще до рождения, он взял себе фамилию Эриксон, что означает: Эрик, сын Эрика. В 1939 году, спасаясь от нацизма, он покинул Европу, стал американским гражданином и поселился в штате Калифорния. В Беркли он начал заниматься проблемами кризисов в периодах развития человека.
В книге «Детство и общество», опубликованной в 1950 году, Эриксон популярно и четко изложил свою концепцию жизненного цикла. Он создал схему, показывающую, как последовательно разворачивается жизнь. Каждая ступень заканчивалась кризисом. Причем «кризис» рассматривался не как катастрофа, а как переломный момент, период, связанный с обостренной чувствительностью и повышенным потенциалом. Эриксон осторожно отметил, что не рассматривает все развитие человека как серию кризисов.
Однако он считал, что психическое развитие личности происходит в процессе прохождения через критические точки. «Критическая точка» характеризует моменты принятия прогрессивных или регрессивных решений. В этих точках человек добивается достижений или терпит неудачу, получая будущее несколько лучше или несколько хуже, но в любом случае измененное.
Эриксон описал три ступени зрелости. Он определил центральный вопрос развития в каждый период как основу, которую личность может обрести или потерять. На первой ступени зрелости главным вопросом является интимность (близость), а альтернативным — уединение. Главным вопросом на второй ступени зрелости является производительность, процесс, при котором индивидуум становится творческой личностью в новом смысле, принимая на себя добровольное обязательство передавать опыт новому поколению (молодым коллегам). Главным вопросом на третьей ступени зрелости является цельность, на этой ступени кризис среднего возраста может быть удачно разрешен.
Я почувствовала интерес к работам Брунсвик, Эриксона и других исследователей. Моим руководителем стала Маргарет Мид. Я поняла, что упускаю что-то важное, когда пишу о людях в манере, к которой привыкла. Я рассматривала только фрагменты, отдельные главы из их жизни. Я не учитывала, что люди движутся во времени. А это могло бы многое объяснить.
Мне необходимо было свести воедино множество статистических данных и еще не записанных историй жизни разных людей. Я медленно обрабатывала кучу материала по семейным проблемам, бракам, разводам и т. п., когда мне принесли справку из статистического отчета бюро по переписи населения:
«Средняя продолжительность брака до развода, по данным последних пятидесяти лет, равнялась семи годам».
Решено. Я поняла, что должна добиться стипендии от фонда Алисии Паттерсон и пройти дневной курс обучения по теме «Стадии развития зрелого человека».
Помню, в Хантере проходил симпозиум «Обычные кризисы среднего возраста». Люди здесь были самые разные: мечтатели, искатели, порицатели, пессимисты, неудачники, впавшие в разочарование после двух-трех браков, оставленные женщины среднего возраста и нервные мужчины, переживающие климакс. На их лицах можно было прочитать смутную надежду — все хотели услышать, что же было нормального в кризисе, который, как они думали, коснулся только их.
Скромный и привлекательный седой профессор социальной психологии Дэниел Левинсон начал описывать жизнь мужчин в возрасте от восемнадцати до сорока семи лет. Он и его сотрудники в течение нескольких лет изучали группу мужчин разных профессий. Левинсон отметил, что для детей и юношей существуют основные принципы развития, а в развитии взрослых имеются периоды, в течение которых необходимо решить определенные задачи. Человек продвигается от одного периода к другому лишь в том случае, если начинает работать над решением новой задачи развития и создает новую структуру своей жизни.
Согласно расчетам Левинсона, ни одна структура не может оставаться неизменной больше семи-восьми лет. И исследования подтвердили эти данные.
Доклад Левинсона заинтересовал меня, хотя и вызвал множество вопросов. Оказалось, что его руководителем была Эльза Френкель-Брунсвик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54