Барабаны забили чаще, а люди запели еще громче, поддаваясь жесткому и неумолимому ритму жертвы и смерти.Теперь вперед выступил верховный жрец, и последний воин удалился. Пение и барабаны стихли до негромкого дыхания. Рука жреца двигалась в такт ритму, высоко взлетал нож. Отсечены пальцы одной, потом другой руки. Каждый раз, когда он поднимал трофеи, толпа откликалась ревом. Отсечена рука — последовал громкий вопль. Чтобы отсечь ногу потребовалось много ударов. Последний крик ликования, потом тишина. За спиной Покахонтас поднял руку Паухэтан.Кровь, казалось, прилила к голове Покахонтас. Крики, удары барабанов все еще отдавались в ней. То, что было прикреплено к кресту, больше уже не было человеком. Туда уже начали садиться мухи.— Хорошая смерть, — прошептала ей на ухо Мехта.Покахонтас кивнула, ее глаза остекленели.— Идем, на этот раз ты должна танцевать, — сказала сестра.Это был праздничный танец. Танец принесенной и принятой жертвы. Засвистели флейты, отозвались погремушки, барабаны выбивали другой, волнообразный ритм. Все были на ногах. Покахонтас последовала за Мехтой. Поначалу ноги, вялые и тяжелые, не слушались ее, но внезапно знакомый перелив мелодии пронзил ее напряженное тело, и Покахонтас с облегчением бросилась в неистовство танца. Отец увидел ее и улыбнулся.Наконец она устала и ускользнула в сгущавшуюся темноту, подальше от ищущих глаз мужчин и юношей. Оживленные пары, чья страсть воспламенилась от мрачного представления, разбредались по лесу. Ей же хотелось побыть одной. Быстро нашла она свое любимое местечко у реки и опустилась на прохладный песок. Она погрузила ноги в умиротворяющую воду, окунула туда ладони и прижала их к вискам. Ей вдруг стало больно дышать. По лицу заструились слезы. Из воды выпрыгнула рыба — серебряная дуга в сумеречном свете — и тут же исчезла. Покахонтас не скоро вернулась на праздник.Напряжение дня спало; все успокоились. Женщины сидели над оставшейся едой и сплетничали. В одном углу праздничной площадки группа молодых воинов танцевала военные танцы, образовав небольшой круг, а другие играли в мяч. Вдоль улиц поселка носились вместе со своими собаками дети, играя и распевая военные песни. Паухэтан уединился в дом для советов. Но прошел слух, что великий вождь еще будет говорить с ними этим вечером. У него были важные новости.Покахонтас вернулась на свое место рядом с отцовским до того, как собрались остальные жители деревни, отдохнувшие после забравшего много сил обряда жертвоприношения. Она сидела одна и вспоминала прошедший день. Состоялся праздник, почти такой же, как другие, но она чувствовала, что произошло что-то, от чего она стала больше женщиной, чем была в начале этого дня. Она добыла оленя. Она выдержала обряд жертвоприношения и не показала отцу, что расстроена. Она уверена, что бог неба наградит ее за это. Но не это заставляло ее испытывать новые ощущения. Это было связано с жертвоприношением, с той секундой всепоглощающего единения, когда ее глаза встретились с глазами другого человека. И она поняла, что детство навсегда осталось позади.Она смотрела, как приближается со своей свитой отец. Она ничего не могла прочесть по его лицу — он весьма искусно умел скрывать свои чувства. Все жители деревни собрались и терпеливо ждали. Наконец Паухэтан повернулся к толпе и заговорил.— Мой народ, — начал он, — народ Пяти Рек! Мы уже давно слышим о новой, неизвестной угрозе нашим берегам, об огромных каноэ, приносящих в эти земли людей, которых мы называем тассентассы — грязные люди.Покахонтас села прямо, навострив уши, чтобы не проронить ни слова.— Тассентассы приходили раньше, и мы принесли жертвы нашим богам, и боги услышали нас. Грязные люди умерли, все до единого. Но мой брат Вовинчо прибыл вчера с вестями, принесенными его воинами. Два дня назад тассентассы снова приплыли к нашим берегам.Над площадкой для празднеств пронесся вздох, и голос Паухэтана зазвучал громче.— Мы уже однажды наказали пришельцев. Мы призвали бога зла Океуса и с его помощью поразили их. Мы снова поразим их. Мы должны быть готовы к битве, к долгой войне, если понадобится. Мы должны быть готовы приносить нашим богам жертвы. Мы должны избавиться от этих людей. Они несут болезни. Они говорят на непонятном языке. У них отвратительные обычаи. Они отнимают наши земли.Покахонтас слушала, потрясенная. Она помнила какие-то рассказы о чужих людях у их берегов. Ей казалось, что то были легенды или сны. Но сейчас они были на самом деле, они были здесь. Любопытство переполняло ее. Ей хотелось увидеть этих чужих. Эта мысль вытеснила все остальные. Она каким-то образом должна помочь отцу в его борьбе.По окончании речи Паухэтана вперед выступили жрецы — от их раскрашенных черным тел исходило ощущение надменности и силы. Верховный жрец встал у подножия трона Паухэтана и посовещался со своим правителем. Толпа заволновалась в ожидании, люди возбужденно перешептывались.Паухэтан поднял руку, и толпа смолкла.— Мои жрецы сказали мне, что бог зла Океус должен быть ублажен, тогда мы одолеем тассентассов. У нас есть несколько лун, чтобы изгнать их. Но если мы не сделаем этого быстро, то должны будем принести особую жертву — наших сыновей.Толпа застонала, и несколько женщин заплакали. Это самое худшее, что может случиться, подумала Покахонтас. Особую жертву приносят по требованию жрецов. Обычная ежегодная жертва и без того была невероятно болезненной. Все знали, что необходимо охранить народ от изнурительных болезней, потери урожая и опустошительных ураганов. Но отдать еще несколько мальчиков — это почти невыносимо.Могли забрать любого ребенка из любой деревни. Никто — от деревенского вождя до простого земледельца — не был свободен от страха, что его сын окажется среди них. Жертвы выбирались жрецами: цели их были скрыты, и предугадать выбор было невозможно.Это не должно случиться, подумала Покахонтас. Она найдет способ помочь отцу и заставить тассентассов уйти, прежде чем жрецы назначат время жертвоприношения.Ее отец покидал площадку, толпа расходилась. Вся радость весеннего праздника исчезла. Сердце Покахонтас подернулось чернотой, подобно ночному небу. Утро было таким многообещающим, но сейчас она чувствовала, что прибытие тассентассов изменит ее жизнь, изменит всю их жизнь. Глава 3 Новый Свет, апрель 1607 года Джон Смит тяжело упал на дно баркаса под толчками и пинками разозленных мужчин. Он едва сдерживал ярость и проклинал схвативших его матросов.Лодка со всплеском шлепнулась на воду, осела, выправилась и под ударами весел направилась в бухту. Три скрипучих деревянных корабля, неуклюжих, как корыта, с убранными парусами стояли на якоре у Доминики, отдыхая на пути в Виргинию. «Сьюзн Констант» и «Годспид» были торговыми судами, а вот «Дискавери» представлял из себя всего лишь полубаркас, больше пригодный для плавания по реке, чем для передвижения по океану. На каждом корабле было по небольшой пушке. Словно громадные утки, суда покачивались на тихой глади тропического залива. Они были домом для членов Виргинской компании уже четыре долгих месяца, с тех пор как те покинули Англию и взяли курс на Новый Свет. К невзгодам, подвергшим жестокому испытанию людей, добавилась тропическая жара. Баркас подгреб к «Годспиду». Джон Смит совсем отчаялся, когда на палубе два человека схватили его за руки и потащили вниз, в помещение для арестантов. Там жара была просто непереносимой. «Но, по крайней мере, — подумал Смит, — капитан корабля мой друг».Прошел час, прежде чем он услышал, как поворачивается в замке ключ. Дверь отворилась, и он смог различить в полумраке светловолосую голову Бартоломью Госнолда.— Что, черт возьми, случилось, Джон?Капитан Госнолд сел, не зажигая лампы, которую держал в руках. Жар от нее превратил бы каморку в камеру пыток.— Команда бросилась на меня и попыталась удавить. Уингфилд приказал повесить меня. Если бы не вмешательство Ньюпорта, я бы уже болтался на рее.Эдвард Мария Уингфилд был главой экспедиции, а Кристофер Ньюпорт — адмиралом флота. Он отдавал приказы, пока они находились в море до прибытия в Виргинию. Перед отплытием из Англии король Яков и его лорд-канцлер написали инструкции и поместили три копии в одинаковые опечатанные ларцы, по одному для каждого корабля. Король четко представлял себе, чего он хочет от своих колоний, кто должен возглавить это предприятие и кто из джентльменов войдет в руководящий совет. До высадки в Виргинии и изучения секретных инструкций все находились в напряжении и соперничали друг с другом. И сводящая с ума жара, которую они застали на Доминике, не способствовала усмирению легковоспламеняющихся страстей.— В чем твоя вина?Открытое квадратное лицо Госнолда было лишено всякого выражения. Он изучал юриспруденцию в «Иннер темпл» до тех пор, пока его не поманило каперство, там он и научился скрывать свои чувства.— Это тупой ублюдок Уингфилд считает, что я соперничаю с ним за право управлять экспедицией. Мы, конечно, не знаем, кто будет президентом, пока не ознакомимся с приказами короля, но возглавить совет следует мне. Уингфилд для этого не годится.При тусклом свете Госнолд посмотрел на своего друга. Вся беда в том, подумал он, что Джон Смит — это лев, лев среди множества овец, и к тому же молодой мужчина: ему, кажется, только двадцать семь. Тяжелые испытания не отразились на его внешности. Это была личность, полная кипучей энергии и жажды до всего, что только может предложить жизнь. Эти светло-рыжие усы и острая бородка могли бы принадлежать денди. Но в нем не было ничего от щеголя. Волевое лицо и крепкое, мускулистое, как у боксера, тело, противоречили этой породе. Нет, сказал себе Госнолд, никто никогда не считал Джона Смита обманщиком, хотя порой и шептались, что в некоторые из подвигов Смита поверить трудно. Он говорил о похождениях во Франции, о сражениях в Венгрии. Рассказывал о пленении и рабстве в Турции, о захватывающем дух побеге и бешеной скачке через степи России. Преследователи гнались за ним, а на шее у него еще оставался обрывок цепи. Многие полагали, что Смит преувеличивает ради доброго рассказа. Но Госнолд подробно расспрашивал Смита и внимательно слушал, пытаясь уловить намек на ложь или недомолвки, и ничего не обнаруживал.Госнолд задумчиво пожевал губу. Сомнений не было, Смит не нравился очень многим. Он мог прихвастнуть, ввязаться в отчаянный спор и не терпел тех, кого считал бездельниками и трусами. Он был слишком умудрен жизненным опытом, чтобы сносить глупцов. Тем не менее за долгое путешествие он приобрел много друзей. Но у него были и могущественные враги, которые были бы рады увидеть его вздернутым на рее.— Я должен подчиняться приказам Ньюпорта, — сказал Госнолд, — и держать тебя под арестом до прибытия в Виргинию. Когда мы достигнем земли и прочтем королевские инструкции, я ожидаю, что должность примет Уингфилд. Он, возможно, захочет заковать тебя в кандалы. Но я думаю, что к тому времени положение изменится.Госнолд положил руку на плечо друга.— Успокойся, Джон, на этом корабле ты среди друзей. Мы запасемся провизией и свежей водой, а когда выйдем в море, поднимайся на палубу. На заливе гнездится большая стая фламинго, а пальмы и зелень ты увидишь еще не скоро.Не прошло и часа, как Смит стоял на палубе и смотрел на буйную растительность удалявшегося тропического острова. Зной давил по-прежнему, и предвечернее солнце было все еще горячим. Напрягая зрение, Смит мог разглядеть то место на берегу, где для него соорудили виселицу. Да, он был на волосок от гибели, а причина частично и в том, подумал Смит, что все они носят неудобную одежду. Он единственный из всех в убийственную жару ходил в тонкой полотняной сорочке. Остальные же в своих тяжелых камзолах, коже, бархате и кружевах сходили с ума во влажном климате. Их раздражение усиливалось сыпью и жестоким зудом, вызванными незнакомыми фруктами, которые они ели. От любого пустяка они вспыхивали, как порох, а уж зависть и возмущение Смитом заставляли их чувства полыхать пламенем. Смит в очередной раз оказал Уингфилду неповиновение, тот приказал повесить его. Только своевременное вмешательство Ньюпорта, услышавшего шум скандала на «Сьюзн Констант», спасло Смита. Он не выказал и тени страха — или облегчения, коль на то пошло, — когда Ньюпорт приказал вернуть его на корабль. Джон Смит был грозным противником. Мало кто дерзал испытать его храбрость.Непрерывный шум плывущего корабля усилился под посвежевшим ветром. Смит не слишком любил корабли. Он предпочитал рискованные предприятия на суше, где мог регулярно мыться в чистой воде — привычка, перенятая им у турок. Но когда на корабле ставили паруса, это зрелище захватывало его.— Говорят, что мы будем в Виргинии уже через несколько дней, особенно если ветер будет нам благоприятствовать.Рядом с ним стоял Джордж Перси, как и Смит, наблюдавший за действиями команды.— Не слишком скоро для меня, — отозвался Смит. — Чертовски неприятное путешествие.Ему нравился Перси, младший брат впавшего в немилость графа Нортумберлендского, заточенного в лондонский Тауэр. За время пути Перси показал себя надежным товарищем.Перси, стройный, темноволосый молодой человек, улыбнулся:— Ты не очень-то жалуешь большую часть наших спутников, а?— Не то чтобы они мне не нравились. Но нас здесь человек сто или около того, и половина непригодна ни для какой работы и ничего не смыслит в ремеслах.Джон Смит говорил с убежденностью человека, прорвавшегося через жесткую структуру общества и прошедшего путь от крестьянина до джентльмена — искателя приключений. Правда, не все считали его джентльменом.— Но они акционеры Виргинской компании, как ты и я. Плохие или хорошие, — они вложили деньги в это предприятие, — ответил Перси.Смит состроил гримасу.— На Доминике они вели себя, как сброд — беспорядочный, невежественный. Им нужен предводитель, а Уингфилд не тот человек.Перси вздохнул:— То, что в стычке ты одержал над ним верх и хотел чуть не вышвырнуть его за борт, не помогло тебе. Согласись, что ты беспрестанно выводил его из себя в течение всего путешествия!— Уингфилд заявил, что я изменил королю и пытался узурпировать командование экспедицией.Бесполезно было объяснять Перси, аристократу, что Уингфилд пошел еще дальше и пытается опекать и его.— Мы вынуждены терпеть его, по крайней мере пока не прибудем в Виргинию и не откроем ларцы с инструкциями.— Эти проклятые инструкции! — прорычал Смит. — Они, вероятно, дают подробные предписания на все случаи жизни, даже как справлять малую и большую нужду.— Во всяком случае это было бы полезнее, чем сидеть над отверстием в борту!Мужчины рассмеялись. Морская жизнь была мучительно тяжела.В последующие несколько дней три суденышка пробивались вперед, борясь с сильным ветром. Корабли выдержали жестокую непогоду, пересекая Атлантику на пути в Вест-Индию, но она не шла ни в какое сравнение с яростными местными ветрами. Для Смита было пыткой сидеть по щиколотку в воде взаперти в чреве корабля. Но наконец шторм утих. С первыми проблесками бледного рассвета впередсмотрящие обратили свои взгляды на запад. Напрягая глаза, они рассмотрели слабое грязно-серое пятнышко.«Земля!» — раздался ликующий крик.Это была земля. Не Вест-Индия, жаркая и влажная, кишащая игуанами и черепахами, с ее неизвестными фруктами и растениями, не обжитые территории Испанской Америки, а Виргиния — их земля, названная в честь их королевы-девственницы полвека назад. Она была еще мало и плохо обжита — за все прошедшие годы такая попытка предпринималась лишь раз. И вот теперь заново сформированная, хорошо финансированная и снабженная хартией короля Якова Виргинская компания восполнит этот пробел. Хартия, подкрепленная списком акционеров и тремя кораблями с полностью укомплектованными экипажами, превратит Виргинию в английскую колонию не только на бумаге, но и на деле. А еще это предприятие было первым, в котором могли участвовать люди любого сословия, если у них был капитал в Лондоне. Деньги простых и благородных людей были вместе поставлены на кон. Акционеры питали большие надежды на то, что колонисты обнаружат сырье для Англии, рабочие места для множества безработных перенаселенной Англии и, что важнее всего, золото, серебро и сухопутный проход в Ост-Индию, а значит, доступ к еще большим богатствам.Корабли вошли в обширную бухту. Люди, накануне вечером близкие к отчаянию, преисполнились надежд. Заключенный на корабле, Джон Смит смотрел, как они нетерпеливо садятся за весла и направляют баркасы к берегу.Едва люди ступили на твердую землю, их долго сдерживаемые чувства взорвались радостными криками. Они нарушили величественную тишину. Перевозчики и чайки тревожно взмыли с дюн и рассеялись в небе, хлопая крыльями и издавая хриплые крики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39