Так к длинному перечню самоотверженных душ, чьим принципом было: «Один должен пострадать за всех» — прибавилась еще одна. То был древний как мир героизм искупительной жертвы.Сняв охотничьим ножом кору с ели и кедра, изгнанный вождь сквомишей построил себе хижину у реки Капилано. Здесь прыгающую форель и лосося можно было бить с помощью наконечников стрел, насаженных на искусно сработанное длинное древко. Весь сезон хода лосося он коптил и высушивал рыбу с прилежностью истинной домохозяйки. Горный баран и коза и даже огромные черный и бурый медведи падали под его стрелами, не знавшими промаха; быстроногий олень не мог уже вернуться на берег ручья к излюбленным местам вечернего водопоя — его дикое сердце и проворное тело замирали навсегда под прицелом вождя. Вяленые окорока и седла свисали рядами с перекрещенных шестов его хижины, роскошные звериные шкуры ковром устилали пол, подбивали ложе, укрывали тело. Он выделывал мягкие шкуры олених, изготовляя ноговицы, мокасины и рубахи, сшивал их оленьей жилой, припоминая, как делала это его мать. Он собирал сочную морошку, и кислый сок ягод вносил целебное разнообразие в его стол, сменяя мясо и рыбу. Месяц за месяцем, год за годом сидел он у своего одинокого очага, ожидая конца долгого затворничества. Одно лишь служило ему утешением: он сносил все невзгоды, борясь со злом, чтобы племя его осталось невредимым, чтобы народ был избавлен от бед. Медленно, в томительных трудах, пошел десятый год. День за днем тянулись долгие недели, тоской отдаваясь в сердце, — ведь природа так и не подала вождю знака о том, что его долгое испытание завершилось.И вот однажды жарким летним днем высоко в горах с грохотом пролетела Птица Грома Птица Грома — божество у северо-западных индейцев, символ грозы.
. С заливов Тихого океана накатывалась грозовая туча, и Птица Грома, с огненными глазами, сверкающими как молнии, забила своими огромными крылами по утесам и каньонам.Дальше по течению реки поднимает свой высокий шпиль большой гранитный утес. Его называют Громовым Камнем, и мудрецы бледнолицых говорят, будто он богат рудой — медью, серебром, золотом. И когда туча разразилась грозой и завыла по перевалам, вождь сквомишей укрылся у подножия этого утеса. А на вершине скалы уселась Птица Грома, молотя воздух гигантскими крыльями, и гулкие звуки с ужасающим рокотом разносились по горным склонам, словно треск исполинского кедра, падающего с горы.Но когда взмахи черных крыл прекратились и эхо их громовых волн замерло далеко внизу в глубинах каньона, вождь сквомишей встал на ноги новым человеком. Тяжесть спала с его души, страх перед злом рассеялся. Вождь искупил свою вину — вину отца детей-близнецов. Он выполнил завет племени.Он слышал, как последние взмахи крыльев Громовой Птицы становятся все медленнее, как рокот все слабеет среди утесов. И вождь понял, что птица умирает, душа покидает ее исполинское черное тело. И вот она взвилась в небо: вождь видел, как душа эта, прежде чем отправиться в вечное странствие в край Счастливой Охоты, застыла, выгнувшись аркой над его головой. Потому что душа Птицы Грома превратилась в разноцветную радугу чистейших оттенков, которая протянулась от вершины к вершине. Тут вождь высоко поднял голову, ибо знал: вот долгожданный знак, о котором говорил древний знахарь, — знак, что его долгое затворничество пришло к концу.А все эти годы там, внизу, у приливных вод, маленькие бронзоволицые близнецы вопрошали, как это делают все дети: «Где наш отец? Отчего нет у нас отца, как у других детей?» И слышали один и тот же ответ: «Вашего отца нет больше. Ваш отец, великий вождь, умер».Но какое-то необъяснимое сыновнее чувство подсказывало мальчикам, что их отец когда-нибудь вернется. Часто они делились своими мыслями с матерью, но та лишь плакала, отвечая, что даже заклинания великого знахаря не в силах вернуть их отца. Когда же им исполнилось десять лет, двое сыновей рука об руку пришли к своей матери. Каждый из них сжимал в руках небольшой охотничий нож, острогу на лосося и крошечный лук со стрелами.— Мы идем искать своего отца, — сказали они.— Ах, напрасные поиски! — вздохнула мать.— Напрасные поиски, — отозвались эхом соплеменники.Но великий знахарь сказал:— Сердце ребенка сильно внутренним зрением, и, быть может, детский глаз видит отца, быть может, детское ухо слышит его зов. Пусть идут.И вот маленькие дети вступили в лес. Их юные ноги летели, словно на крыльях, а юные сердца указывали прямо на север, точно компас белых людей. День за днем они поднимались вверх по течению, пока, огибая внезапно открывшуюся излучину, не наткнулись на хижину из коры, с тонкой струйкой дыма, поднимавшейся над крышей.— Это дом нашего отца, — сказали они друг другу, потому что их детские сердца безошибочно ответили на зов родства. Рука об руку приблизились они к жилищу и, войдя внутрь, произнесли одно только слово: — Пойдем.Великий вождь сквомишей протянул им навстречу руки; затем простер их в сторону гор и смеющейся реки.— Добро пожаловать, сыновья мои! — сказал он. — И прощайте, мои горы, братья-утесы и каньоны!И вместе с детьми, крепко прижавшимися к нему, он вновь обратился лицом в сторону приливных вод.Легенда кончилась.Долго сидел вождь в молчании. Он отвел взгляд от излучины реки, где когда-то прошли двое сыновей и где глаз отшельника через десять лет одиночества впервые зажегся радостью.Вождь заговорил снова:— Здесь, на том месте, где мы сидим, он построил себе жилье; здесь провел он десять лет один, совсем один.Я молча кивнула. Легенда была слишком хороша, чтобы портить ее какими-нибудь словами. И пока не угас день, мы побрели сквозь заросли, мимо заброшенной хижины лесоруба, к тропе, что вела в город. ПОТЕРЯННЫЙ УЛОВ Улов в этом году был богатый. Сезон ловли розового лосося уже подходил к концу, и я терялась в догадках, почему мой давний друг, индеанка-клучман Клучман (индейск.) — женщина.
, не присоединилась к рыбакам. Она была неутомимой труженицей, не уступала своему мужу в мастерстве рыбной ловли и весь год только и говорила о будущем улове. Но в этот сезон ее не было видно среди рыбаков. Ни в лодках, ни в разделочных рядах ничего не знали о ней, а когда я спросила у ее соплеменников, они только и могли мне ответить: «Она не быть здесь в этот год».Но однажды в сентябре, в полдень, когда все вокруг пылало яркими осенними красками, я нашла ее. Спускаясь по тропе, ведущей от лебяжьего пруда в Стэнли-Парке, к гребню, окаймляющему пролив, я увидела, как ее легкое, с высоким носом каноэ направляется к берегу, где обычно причаливали лодки всех тилликумов из Миссии Миссия — местная община, в которой жили индейцы, обращенные в христианство.
. Каноэ появилось, словно из сказки; вода была необычайно спокойна, над ней, как вуаль, висела сизая мгла: на острове Лулу много дней тлели торфяные болота, и пряные запахи вместе с голубовато-серой дымкой творили неповторимый, сказочный мир из моря, берега и неба.Я поспешила на берег, приветствуя клучман на языке чинук Чинук — одно из крупных племен Тихоокеанского побережья. На языке чинук объясняется большинство племен в этом регионе страны.
, и, услышав мой голос, она подняла над головой весло в индейском приветствии.Когда каноэ приблизилось, я протянула руки, чтобы помочь ей сойти на берег: клучман стареет, хотя все еще может грести против течения не хуже любого подростка.— Нет, — сказала она, когда я предложила ей сойти на берег. — Я не ждать. Я пришла только забрать Маарду; она быть в городе; она прийти скоро, сейчас.Но тут же, позабыв всю свою деловитость, она примостилась, словно школьница, на носу каноэ, опираясь локтями на весло, которое перебросила через край борта.— Я скучала по тебе, клучман. Ты не навещаешь меня уже три луны; тебя не было ни среди рыбаков, ни на разделке рыбы, — заметила я.— Нет, — сказала она. — Я сидеть дома в этот год. — Затем, наклонившись ко мне, она с торжественной значительностью в голосе добавила: — Я стала бабушка в первую неделю июня, и вот — я сидеть дома.Так вот почему ее не было видно! Конечно же, я поздравила и расспросила обо всем, что было связано с этим важным событием. То был ее первый внук, а появление ребенка — большая радость!— Ты, конечно, вырастишь его рыбаком? — спросила я.— Нет, нет, это не мальчик, это девочка! — по особой интонации голоса я поняла, как она рада этому.— Ты довольна, что это девочка? — спросила я удивленно.— Очень довольна, — ответила она убежденно. — Это добрый знак. Наше племя не как твое: мы хотим, чтобы первыми появлялись на свет девочки, а не мальчики — для одних сражений. Твой народ занят только тропою войны, а наше племя миролюбивее. Очень добрый знак, когда первой родится девочка. Я скажу тебе, почему: ведь она сама, может быть, станет когда-нибудь матерью. Великое дело — быть матерью!Мне показалось, я уловила скрытый смысл ее слов. Она радовалась, что малышка станет со временем продолжательницей рода. Мы еще немного поболтали об этом, и она несколько раз ловко поддела меня по поводу моего племени, так мало думающего о материнстве и столь сильно озабоченного войной и кровопролитием. Потом разговор перешел на лов розового лосося и «хийю чикимин»— много денег, которые выручат за улов индейцы.— Да, хийю чикимин! — повторила она с довольным видом. — Всегда. И еще «хийю мак-а-мак»— много славкой еды, когда большой ход лосося. Не так, как в тот плохой год, когда лосось совсем не пришел, — ни одной рыбины.— Когда это было? — спросила я.— За много лет до того, как родилась ты, или я, или этот город. — Она повела рукой в сторону видневшегося вдали Ванкувера, который раскинулся, сияя богатством и красотой, под сентябрьским полуденным солнцем. — Это было до прихода белого человека, о! задолго до этого…Милая старая клучман! По ее затуманившемуся взгляду я поняла, что она снова в стране легенд и что моя копилка индейской мудрости скоро пополнится еще одним преданием.Она сидела, по-прежнему опираясь на весло, взгляд полуприкрытых глаз покоился на неясных очертаниях дальних вершин по ту сторону залива. Не буду больше пытаться передать ее своеобразную речь (клучман говорила на ломаном английском), это будет лишь тень ее повествования, и, лишенная обаяния рассказчицы, легенда окажется всего лишь цветком без цвета и аромата. Клучман назвала свою легенду «Потерянный улов».— Жена Великого Тайи была тогда еще совсем юной, да и весь мир был юным в те дни; даже Фрейзер была небольшой речкой, а не мощным потоком, как теперь, но и тогда лосось теснился в ее устье, и тилликумы ловили, солили и коптили рыбу так же, как делали это в минувшем сезоне и будут делать всегда. Была еще зима, еще моросили дожди и плыли туманы, а жена Великого Тайи, представ перед ним, сказала:— Когда лосось войдет в реки и настанет время лова, я принесу тебе великий дар. Скажи, ты окажешь мне больше почестей, если родится мальчик или если родится девочка?Великий Тайи любил эту женщину. Он был суров со своим народом, строг к своему племени; его крепкая, как кремень, воля царила у костров совета. Шаманы говорили, будто в груди его нет человеческого сердца; воины утверждали, будто в жилах его течет не обычная человечья кровь. Но в эту минуту он сжал руки любимой женщины в своих, и глаза его, губы и голос были сама нежность, когда он ответил:— Подари мне девочку! Маленькую девочку, чтобы она выросла и стала такой, как ты, и в свой черед смогла подарить детей своему мужу.Но когда соплеменники узнали об этом выборе, они возмутились и в великом гневе обступили вождя негодующим темным кругом.— Ты стал рабом женщины, — заявили они, — а теперь хочешь сделаться рабом девчонки! Нам нужен наследник, мальчик, который будет Великим Тайи в грядущие годы. Когда ты состаришься, устанешь от дел своего племени и будешь сидеть, завернувшись в одеяло на жарком летнем солнце, оттого что кровь твоя станет старой и водянистой, что сможет тогда поделать девчонка, чтобы помочь и тебе, и всем нам? Кто станет тогда нашим Великим Тайи?Вождь стоял в центре разъяренной толпы, скрестив на груди руки, гордо подняв голову; взгляд его был тверд, а голос, прозвучавший в ответ, был холоден, как камень:— Быть может, она и подарит вам такого мальчика, и, если это случится, — ребенок ваш. Он будет принадлежать вам, а не мне; он будет принадлежать народу. Но если родится девочка, она будет моей, она будет принадлежать только мне. Вы не сможете отнять ее, как когда-то отняли меня самого у матери и в постоянных заботах о племени заставили забыть престарелого отца. Она будет моей, станет матерью моих внуков, а муж ее будет мне сыном.— Ты не думаешь о благе своего племени! Ты думаешь только о собственных желаниях и прихотях! — возмутились они. — Что, если улов лосося будет скудным и у нас не достанет еды? Если не будет у нас Великого Тайи, который научил бы, как добыть еду у других племен, мы будем обречены на голод!— Сердца ваши черны и черствы, — прогремел Великий Тайи, яростно обернувшись к ним, — а глаза ваши слепы! Вы хотите, чтобы племя забыло, как велика роль девочки, которая сама однажды станет матерью и подарит вашим детям и внукам Великого Тайи? Как смогут жить и процветать люди, как сможет крепнуть народ без женщины-матери, способной подарить племени сыновей и дочерей? Ваш разум мертв, а мозг застыл, словно лед. Но даже в невежестве своем вы — мой народ, я должен думать о вас и считаться с вашими желаниями. Я созову великих шаманов, знахарей и чародеев. Пусть они решат, какому закону должны мы следовать. Что скажете вы, о могучие мужи?Быстроногие гонцы были посланы в земли, лежащие вдоль всего Побережья, далеко в горы, на много миль в округе. Всюду разыскивали они и собирали шаманов и знахарей, всех, каких только можно было найти. Никогда еще не сходилось на совет столько ведунов колдовских чар. Много дней у горящих костров длились ритуальные пляски. Шаманы и знахари пели волшебные заклинания, общались с духами гор, земли и моря, и мудрость решения, наконец, пришла к ним. Самый древний на всем Побережье шаман поднялся и сказал:— Людям племени не дозволено иметь все сразу. Им нужен ребенок-мальчик и нужен богатый улов. Но и то и другое получить нельзя. Сагали Тайи открыл нам, великим чародеям, что исполнение обоих желаний породит у людей высокомерие и себялюбие. Нужно сделать выбор.— Выбирайте же, о неразумные! — повелел Великий Тайи. — Мудрецы Побережья сказали, что девочка, которая со временем станет матерью собственных детей, принесет при рождении изобилие лосося, а ребенок-мальчик принесет вам только самого себя.— Нам не нужны лососи! — вскричали люди. — Дай нам будущего Великого Тайи! Пусть родится мальчик!И когда пришло время и родился ребенок — это был мальчик.— Горе вам! — вскричал Великий Тайи. — Вы оскорбили женщину-мать. Несчастья и голод, мор и нищета обрушатся на вас!Весной много разных племен сошлись к берегам реки Фрейзер на лов лосося. Они пришли издалека — с гор и озер, из далеких засушливых земель. Но ни одна рыбина не вошла в устья широких рек, несущих свои воды в Тихий океан. Люди сделали свой выбор. Оки позабыли о чести, которую принесла бы им девочка — будущая мать. Они лишились улова, их поразила нищета, а долгая зима принесла жестокий голод.С тех давних времен в нашем народе всегда рады, когда первыми в семье родятся девочки, — мы не хотим больше пропавших уловов.Закончив рассказ, клучман сняла руки с весла; взгляд ее оторвался, наконец, от неровных очертаний далеких фиолетовых гор. Страна легенд развеялась, и она снова вернулась в наш благословенный год.— Теперь ты, наверное, понимаешь, — добавила она, — отчего я так рада моей внучке: родилась девочка — значит, много лосося войдет в реки в будущем году, будет богатый улов.— Замечательная история, клучман! — сказала я. — Может, и не очень хорошо, но я рада, что ваши чародеи наказали людей за их роковой выбор.— Ты говоришь так потому, что ты сама женщина-ребенок, — засмеялась она.За моей спиной послышались легкие шаги. Я обернулась и увидела Маарду. Восходящий прилив увлекал лодку; как только Маарда вошла в нее, клучман пересела на корму, и лодка стала удаляться от берега.— Кла-хау-я! Прощай! — кивнула клучман и тихо опустила в воду весло.— Кла-хау-я! — улыбнулась Маарда.— Кла-хау-я, тилликумы! — отозвалась я и долго еще смотрела им вслед, пока лодка не исчезла вдали, слившись с серовато-лиловой полоской далекого берега. МОРСКОЙ ЗМЕЙ Есть порок, совершенно неведомый краснокожему. Индеец неподвластен ему от рождения; и из всех прискорбных недостатков, заимствованных у белых людей, по крайней мере один — алчность — ему не передался. Страсть к наживе, скаредность, жадность, накопительство за счет бедного соседа индеец считает презреннейшим из состояний, до которого только можно дойти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
. С заливов Тихого океана накатывалась грозовая туча, и Птица Грома, с огненными глазами, сверкающими как молнии, забила своими огромными крылами по утесам и каньонам.Дальше по течению реки поднимает свой высокий шпиль большой гранитный утес. Его называют Громовым Камнем, и мудрецы бледнолицых говорят, будто он богат рудой — медью, серебром, золотом. И когда туча разразилась грозой и завыла по перевалам, вождь сквомишей укрылся у подножия этого утеса. А на вершине скалы уселась Птица Грома, молотя воздух гигантскими крыльями, и гулкие звуки с ужасающим рокотом разносились по горным склонам, словно треск исполинского кедра, падающего с горы.Но когда взмахи черных крыл прекратились и эхо их громовых волн замерло далеко внизу в глубинах каньона, вождь сквомишей встал на ноги новым человеком. Тяжесть спала с его души, страх перед злом рассеялся. Вождь искупил свою вину — вину отца детей-близнецов. Он выполнил завет племени.Он слышал, как последние взмахи крыльев Громовой Птицы становятся все медленнее, как рокот все слабеет среди утесов. И вождь понял, что птица умирает, душа покидает ее исполинское черное тело. И вот она взвилась в небо: вождь видел, как душа эта, прежде чем отправиться в вечное странствие в край Счастливой Охоты, застыла, выгнувшись аркой над его головой. Потому что душа Птицы Грома превратилась в разноцветную радугу чистейших оттенков, которая протянулась от вершины к вершине. Тут вождь высоко поднял голову, ибо знал: вот долгожданный знак, о котором говорил древний знахарь, — знак, что его долгое затворничество пришло к концу.А все эти годы там, внизу, у приливных вод, маленькие бронзоволицые близнецы вопрошали, как это делают все дети: «Где наш отец? Отчего нет у нас отца, как у других детей?» И слышали один и тот же ответ: «Вашего отца нет больше. Ваш отец, великий вождь, умер».Но какое-то необъяснимое сыновнее чувство подсказывало мальчикам, что их отец когда-нибудь вернется. Часто они делились своими мыслями с матерью, но та лишь плакала, отвечая, что даже заклинания великого знахаря не в силах вернуть их отца. Когда же им исполнилось десять лет, двое сыновей рука об руку пришли к своей матери. Каждый из них сжимал в руках небольшой охотничий нож, острогу на лосося и крошечный лук со стрелами.— Мы идем искать своего отца, — сказали они.— Ах, напрасные поиски! — вздохнула мать.— Напрасные поиски, — отозвались эхом соплеменники.Но великий знахарь сказал:— Сердце ребенка сильно внутренним зрением, и, быть может, детский глаз видит отца, быть может, детское ухо слышит его зов. Пусть идут.И вот маленькие дети вступили в лес. Их юные ноги летели, словно на крыльях, а юные сердца указывали прямо на север, точно компас белых людей. День за днем они поднимались вверх по течению, пока, огибая внезапно открывшуюся излучину, не наткнулись на хижину из коры, с тонкой струйкой дыма, поднимавшейся над крышей.— Это дом нашего отца, — сказали они друг другу, потому что их детские сердца безошибочно ответили на зов родства. Рука об руку приблизились они к жилищу и, войдя внутрь, произнесли одно только слово: — Пойдем.Великий вождь сквомишей протянул им навстречу руки; затем простер их в сторону гор и смеющейся реки.— Добро пожаловать, сыновья мои! — сказал он. — И прощайте, мои горы, братья-утесы и каньоны!И вместе с детьми, крепко прижавшимися к нему, он вновь обратился лицом в сторону приливных вод.Легенда кончилась.Долго сидел вождь в молчании. Он отвел взгляд от излучины реки, где когда-то прошли двое сыновей и где глаз отшельника через десять лет одиночества впервые зажегся радостью.Вождь заговорил снова:— Здесь, на том месте, где мы сидим, он построил себе жилье; здесь провел он десять лет один, совсем один.Я молча кивнула. Легенда была слишком хороша, чтобы портить ее какими-нибудь словами. И пока не угас день, мы побрели сквозь заросли, мимо заброшенной хижины лесоруба, к тропе, что вела в город. ПОТЕРЯННЫЙ УЛОВ Улов в этом году был богатый. Сезон ловли розового лосося уже подходил к концу, и я терялась в догадках, почему мой давний друг, индеанка-клучман Клучман (индейск.) — женщина.
, не присоединилась к рыбакам. Она была неутомимой труженицей, не уступала своему мужу в мастерстве рыбной ловли и весь год только и говорила о будущем улове. Но в этот сезон ее не было видно среди рыбаков. Ни в лодках, ни в разделочных рядах ничего не знали о ней, а когда я спросила у ее соплеменников, они только и могли мне ответить: «Она не быть здесь в этот год».Но однажды в сентябре, в полдень, когда все вокруг пылало яркими осенними красками, я нашла ее. Спускаясь по тропе, ведущей от лебяжьего пруда в Стэнли-Парке, к гребню, окаймляющему пролив, я увидела, как ее легкое, с высоким носом каноэ направляется к берегу, где обычно причаливали лодки всех тилликумов из Миссии Миссия — местная община, в которой жили индейцы, обращенные в христианство.
. Каноэ появилось, словно из сказки; вода была необычайно спокойна, над ней, как вуаль, висела сизая мгла: на острове Лулу много дней тлели торфяные болота, и пряные запахи вместе с голубовато-серой дымкой творили неповторимый, сказочный мир из моря, берега и неба.Я поспешила на берег, приветствуя клучман на языке чинук Чинук — одно из крупных племен Тихоокеанского побережья. На языке чинук объясняется большинство племен в этом регионе страны.
, и, услышав мой голос, она подняла над головой весло в индейском приветствии.Когда каноэ приблизилось, я протянула руки, чтобы помочь ей сойти на берег: клучман стареет, хотя все еще может грести против течения не хуже любого подростка.— Нет, — сказала она, когда я предложила ей сойти на берег. — Я не ждать. Я пришла только забрать Маарду; она быть в городе; она прийти скоро, сейчас.Но тут же, позабыв всю свою деловитость, она примостилась, словно школьница, на носу каноэ, опираясь локтями на весло, которое перебросила через край борта.— Я скучала по тебе, клучман. Ты не навещаешь меня уже три луны; тебя не было ни среди рыбаков, ни на разделке рыбы, — заметила я.— Нет, — сказала она. — Я сидеть дома в этот год. — Затем, наклонившись ко мне, она с торжественной значительностью в голосе добавила: — Я стала бабушка в первую неделю июня, и вот — я сидеть дома.Так вот почему ее не было видно! Конечно же, я поздравила и расспросила обо всем, что было связано с этим важным событием. То был ее первый внук, а появление ребенка — большая радость!— Ты, конечно, вырастишь его рыбаком? — спросила я.— Нет, нет, это не мальчик, это девочка! — по особой интонации голоса я поняла, как она рада этому.— Ты довольна, что это девочка? — спросила я удивленно.— Очень довольна, — ответила она убежденно. — Это добрый знак. Наше племя не как твое: мы хотим, чтобы первыми появлялись на свет девочки, а не мальчики — для одних сражений. Твой народ занят только тропою войны, а наше племя миролюбивее. Очень добрый знак, когда первой родится девочка. Я скажу тебе, почему: ведь она сама, может быть, станет когда-нибудь матерью. Великое дело — быть матерью!Мне показалось, я уловила скрытый смысл ее слов. Она радовалась, что малышка станет со временем продолжательницей рода. Мы еще немного поболтали об этом, и она несколько раз ловко поддела меня по поводу моего племени, так мало думающего о материнстве и столь сильно озабоченного войной и кровопролитием. Потом разговор перешел на лов розового лосося и «хийю чикимин»— много денег, которые выручат за улов индейцы.— Да, хийю чикимин! — повторила она с довольным видом. — Всегда. И еще «хийю мак-а-мак»— много славкой еды, когда большой ход лосося. Не так, как в тот плохой год, когда лосось совсем не пришел, — ни одной рыбины.— Когда это было? — спросила я.— За много лет до того, как родилась ты, или я, или этот город. — Она повела рукой в сторону видневшегося вдали Ванкувера, который раскинулся, сияя богатством и красотой, под сентябрьским полуденным солнцем. — Это было до прихода белого человека, о! задолго до этого…Милая старая клучман! По ее затуманившемуся взгляду я поняла, что она снова в стране легенд и что моя копилка индейской мудрости скоро пополнится еще одним преданием.Она сидела, по-прежнему опираясь на весло, взгляд полуприкрытых глаз покоился на неясных очертаниях дальних вершин по ту сторону залива. Не буду больше пытаться передать ее своеобразную речь (клучман говорила на ломаном английском), это будет лишь тень ее повествования, и, лишенная обаяния рассказчицы, легенда окажется всего лишь цветком без цвета и аромата. Клучман назвала свою легенду «Потерянный улов».— Жена Великого Тайи была тогда еще совсем юной, да и весь мир был юным в те дни; даже Фрейзер была небольшой речкой, а не мощным потоком, как теперь, но и тогда лосось теснился в ее устье, и тилликумы ловили, солили и коптили рыбу так же, как делали это в минувшем сезоне и будут делать всегда. Была еще зима, еще моросили дожди и плыли туманы, а жена Великого Тайи, представ перед ним, сказала:— Когда лосось войдет в реки и настанет время лова, я принесу тебе великий дар. Скажи, ты окажешь мне больше почестей, если родится мальчик или если родится девочка?Великий Тайи любил эту женщину. Он был суров со своим народом, строг к своему племени; его крепкая, как кремень, воля царила у костров совета. Шаманы говорили, будто в груди его нет человеческого сердца; воины утверждали, будто в жилах его течет не обычная человечья кровь. Но в эту минуту он сжал руки любимой женщины в своих, и глаза его, губы и голос были сама нежность, когда он ответил:— Подари мне девочку! Маленькую девочку, чтобы она выросла и стала такой, как ты, и в свой черед смогла подарить детей своему мужу.Но когда соплеменники узнали об этом выборе, они возмутились и в великом гневе обступили вождя негодующим темным кругом.— Ты стал рабом женщины, — заявили они, — а теперь хочешь сделаться рабом девчонки! Нам нужен наследник, мальчик, который будет Великим Тайи в грядущие годы. Когда ты состаришься, устанешь от дел своего племени и будешь сидеть, завернувшись в одеяло на жарком летнем солнце, оттого что кровь твоя станет старой и водянистой, что сможет тогда поделать девчонка, чтобы помочь и тебе, и всем нам? Кто станет тогда нашим Великим Тайи?Вождь стоял в центре разъяренной толпы, скрестив на груди руки, гордо подняв голову; взгляд его был тверд, а голос, прозвучавший в ответ, был холоден, как камень:— Быть может, она и подарит вам такого мальчика, и, если это случится, — ребенок ваш. Он будет принадлежать вам, а не мне; он будет принадлежать народу. Но если родится девочка, она будет моей, она будет принадлежать только мне. Вы не сможете отнять ее, как когда-то отняли меня самого у матери и в постоянных заботах о племени заставили забыть престарелого отца. Она будет моей, станет матерью моих внуков, а муж ее будет мне сыном.— Ты не думаешь о благе своего племени! Ты думаешь только о собственных желаниях и прихотях! — возмутились они. — Что, если улов лосося будет скудным и у нас не достанет еды? Если не будет у нас Великого Тайи, который научил бы, как добыть еду у других племен, мы будем обречены на голод!— Сердца ваши черны и черствы, — прогремел Великий Тайи, яростно обернувшись к ним, — а глаза ваши слепы! Вы хотите, чтобы племя забыло, как велика роль девочки, которая сама однажды станет матерью и подарит вашим детям и внукам Великого Тайи? Как смогут жить и процветать люди, как сможет крепнуть народ без женщины-матери, способной подарить племени сыновей и дочерей? Ваш разум мертв, а мозг застыл, словно лед. Но даже в невежестве своем вы — мой народ, я должен думать о вас и считаться с вашими желаниями. Я созову великих шаманов, знахарей и чародеев. Пусть они решат, какому закону должны мы следовать. Что скажете вы, о могучие мужи?Быстроногие гонцы были посланы в земли, лежащие вдоль всего Побережья, далеко в горы, на много миль в округе. Всюду разыскивали они и собирали шаманов и знахарей, всех, каких только можно было найти. Никогда еще не сходилось на совет столько ведунов колдовских чар. Много дней у горящих костров длились ритуальные пляски. Шаманы и знахари пели волшебные заклинания, общались с духами гор, земли и моря, и мудрость решения, наконец, пришла к ним. Самый древний на всем Побережье шаман поднялся и сказал:— Людям племени не дозволено иметь все сразу. Им нужен ребенок-мальчик и нужен богатый улов. Но и то и другое получить нельзя. Сагали Тайи открыл нам, великим чародеям, что исполнение обоих желаний породит у людей высокомерие и себялюбие. Нужно сделать выбор.— Выбирайте же, о неразумные! — повелел Великий Тайи. — Мудрецы Побережья сказали, что девочка, которая со временем станет матерью собственных детей, принесет при рождении изобилие лосося, а ребенок-мальчик принесет вам только самого себя.— Нам не нужны лососи! — вскричали люди. — Дай нам будущего Великого Тайи! Пусть родится мальчик!И когда пришло время и родился ребенок — это был мальчик.— Горе вам! — вскричал Великий Тайи. — Вы оскорбили женщину-мать. Несчастья и голод, мор и нищета обрушатся на вас!Весной много разных племен сошлись к берегам реки Фрейзер на лов лосося. Они пришли издалека — с гор и озер, из далеких засушливых земель. Но ни одна рыбина не вошла в устья широких рек, несущих свои воды в Тихий океан. Люди сделали свой выбор. Оки позабыли о чести, которую принесла бы им девочка — будущая мать. Они лишились улова, их поразила нищета, а долгая зима принесла жестокий голод.С тех давних времен в нашем народе всегда рады, когда первыми в семье родятся девочки, — мы не хотим больше пропавших уловов.Закончив рассказ, клучман сняла руки с весла; взгляд ее оторвался, наконец, от неровных очертаний далеких фиолетовых гор. Страна легенд развеялась, и она снова вернулась в наш благословенный год.— Теперь ты, наверное, понимаешь, — добавила она, — отчего я так рада моей внучке: родилась девочка — значит, много лосося войдет в реки в будущем году, будет богатый улов.— Замечательная история, клучман! — сказала я. — Может, и не очень хорошо, но я рада, что ваши чародеи наказали людей за их роковой выбор.— Ты говоришь так потому, что ты сама женщина-ребенок, — засмеялась она.За моей спиной послышались легкие шаги. Я обернулась и увидела Маарду. Восходящий прилив увлекал лодку; как только Маарда вошла в нее, клучман пересела на корму, и лодка стала удаляться от берега.— Кла-хау-я! Прощай! — кивнула клучман и тихо опустила в воду весло.— Кла-хау-я! — улыбнулась Маарда.— Кла-хау-я, тилликумы! — отозвалась я и долго еще смотрела им вслед, пока лодка не исчезла вдали, слившись с серовато-лиловой полоской далекого берега. МОРСКОЙ ЗМЕЙ Есть порок, совершенно неведомый краснокожему. Индеец неподвластен ему от рождения; и из всех прискорбных недостатков, заимствованных у белых людей, по крайней мере один — алчность — ему не передался. Страсть к наживе, скаредность, жадность, накопительство за счет бедного соседа индеец считает презреннейшим из состояний, до которого только можно дойти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18