К тому же о легендах прибрежных индейцев написано не так уж много, потому что глубоко проникнуть в тайный мир их причудливых преданий и повседневности, постигнуть вдохновение их сказителей и сделать его привлекательным для миллионов читателей долгое время было задачей невыполнимой.Легенды, пересказанные (а может, чуть домысленные) Полин, привязаны не только к определенной местности, но и ко времени: многие из них являются откликами на отношения индейцев и белых, хотя тут же присутствуют И более древние мотивы. Поразительно, пожалуй, то, что, несмотря на недостатки повествовательной манеры — повышенную эмоциональность и некоторую идеализацию доевропейского прошлого, писательнице удалось ввести индейский духовный мир в литературу Канады. И это было сделано в те годы, когда правительство накладывало запреты на любые проявления индейской культуры, а все индейское осмеивалось, изолировалось от сферы национальной литературы. Качество борца, свойственное Полин, не изменило ей и здесь. Пленительный мир легенд, созданный ею, невозможно спутать с творением другого писателя. Это, по существу, удачный образец своего рода краеведческой литературы. Такая литература, в ее лучших вариантах, всегда высоко ценилась русским читателем — будь то «Уральские сказы» П. Бажова, поморские предания, пересказанные Б. Шергиным, или «Сказки зверолова» В. Бианки. Английская Бухта, Затерянная Лагуна, Остров Мертвого Тела, скала Сиваш и другие уголки Стэнли-Парка и его окрестностей — все эти места пристально исследованы и «пережиты» писательницей; ее весло действительно рассекало эти воды, а нога ступала по непроходимым, а порой и опасным для женщины тропам и кручам. Поэтому на «Легендах» лежит подкупающая печать знания очевидца, почти участника описываемых событий. Но значение «Легенд» Полин Джонсон еще и в другом: они помогают понять, каким образом индейцам удалось выстоять, приспособиться к крайне неблагоприятным условиям, чуждому для них жизненному укладу и идеологии. В этом отношении особенно интересна легенда о «Затерянном Острове». «Храбрость и сила не умирают. Они живут вечно для детей и внуков», — повторяет Полин вслед за вождем-сказителем и подтверждает это собственной мужественной судьбой.Важно учесть, что Полин писала на пороге века, когда уже разрастались острые споры об истоках канадской литературы, ее национальном содержании, и молодая писательница внесла убедительный практический вклад в их разрешение. За полстолетие до начала массового движения современных индейцев за гражданские права и развитие их литературы самоотверженные усилия Полин, «затерянного островка» посреди моря недоброжелательного молчания, и ее защита индейской культуры приобретают особое значение. В ее творчестве удивительно органично слились две культуры — ирокезская и племен Побережья, а та и другая — с европейской, утверждая великую и простую истину: все народные культуры — братья, и братьями должны оставаться их носители при жизни и посмертно, Мечта о мирном соседстве белых и индейцев, о равноправии их культур и, шире, о всеобщем мире между народами проходит через все творчество Полин Джонсон; и кажется, что она выдает ирокезские корни Текайонваке, впитавшей миротворческие традиции легендарного Гайаваты.Болезнь Полин усиливалась. Нетрудно представить себе сломленного физически, разочарованного, лишенного средств человека, угасающего посреди поразительных красот Тихоокеанского побережья, так ярко описанных ею. Но Полин и не думает сдаваться. Она продолжает писать стихи, задумывает цикл баллад на основе легенд, поведанных Джо Капилано (из них была закончена лишь одна, «Баллада о Яаде» В русском переводе — «Баллада о Ядде».
). Она пишет и прозу; но оба последующих сборника, «Шагганаппи» и «Мокасинных дел мастер», вышли уже после ее смерти, в 1913 году. Это собрание разных новелл, не всегда равноценных по художественному уровню. Некоторые из них можно причислить к лучшим произведениям Полин Джонсон. Сборник «Шагганаппи» непосредственно адресован детям. Лучшие из вошедших в него рассказов включены в эту книгу. Мысль, высказанная в них, проста: дети белых и краснокожих естественно образуют то братство, которому должны научиться их родители. Особенно последовательно эта идея выражена в рассказе «Ночь в гостях у Северного Орла», в котором белому мальчику удается повидать повседневный мир индейца как бы изнутри. Конечно, неисчислимые стада и пастбища Северного Орла, великолепие убранства его палаток — типи, — скажем прямо, нехарактерная черта для жизни индейцев, тем более начала века. В этой новелле важно другое — утверждение человеческого достоинства, умение воспринять духовную красоту человека, а для этого вовсе не нужно «говорить громко» или повелительно.…Проводить Текайонваке в последний путь вышел весь Ванкувер. Приспущенные флаги, множество телеграмм (в том числе от известного английского поэта Суинберна) говорили уже о национальном признании. А в торонтской газете «Сэтерди найт» прозвучали пророческие слова: «Канада отныне значит для нас больше оттого, что в ней жила и творила Полин Джонсон». И еще — молчаливой чередой пришли проститься сын Джо Капилано и многие-многие другие индейские тилликумы…Тилликумы… Этим словом на языке чинуков, к которому часто прибегает Полин, называют и друга, и соплеменника, и всю индейскую общину. Нужно сказать, что для писательницы обращение к индейским именам и названиям принципиально важно; это не просто колорит, это вопрос культурного выживания, это среда обитания народной души, без которой мир Полин потерял бы смысл своего существования.На месте успокоения Полин — в Стэнли-Парке, — неподалеку от Соборной рощи и скалы Сиваш, воспетых ею, стоит скромный памятник. Место, которое она занимает в литературе, тоже достаточно скромно, но приуменьшать ее роль все же было бы глубокой ошибкой. Детище Полин, «Легенды Ванкувера», к 60 — м годам нашего столетия выдержало одиннадцать изданий; сборник «Кремень и перо» всегда расходился лучше любой другой книги канадской поэзии; стихи Джонсон давно стали непременной частью всех антологий канадской литературы. В Брантфорде, родном городе Полин, в ее честь ныне учреждено общество исследований ирокезской культуры, а восстановленная усадьба Чифсвуд стала музеем, в котором могавки бережно хранят все, что напоминает о Текайонваке.Сегодня индейские литераторы ведут активную борьбу за восстановление индейской культуры, за ее прошлое и настоящее. Многое в ней служит обвинением правящим кругам США и Канады, где законодательные акты один за другим усиливают наступление на права коренного населения, а народная культура оттесняется на задворки общественной жизни. Особенно важное значение имеет наследие Полин для ирокезов.Поэт-ирокез Морис Кении писал автору этих строк: «Конечно, у Полин есть немало сентиментального, есть и идеализация, но в ее повествовании можно найти также много живой плоти поверх костей. Мы, современные индейские литераторы, считаем ее своей бабушкой».Значит, созданное Полин продолжает жить. И конечно, восприятие Канады советским читателем было бы далеко не полным без ее стихов и новелл. Обращая живой голос к потомкам, сама она просит лишь об одном:«Я — индеанка. Свое перо и жизнь я посвятила памяти моего народа. Забудьте о том, что меня звали Полин Джонсон, но всегда помните о Текайонваке, женщине из племени могавков, которая скромно надеялась стать певцом преданий своего народа, бардом благороднейших из людей, которых знал мир, печальным историком своих героических соплеменников».И конечно, нам остается урок мужества, стойкости, верности себе — вплоть до защиты самых последних рубежей. Это урок всей жизни Полин, с особой силой отразившийся в ее последнем стихотворении:«Сложи оружье, — годы мне твердят, —К чему сопротивленье?Разбит последний, лучший твой отряд,Не будет подкрепленья!»Но я и в одиночестве горда:«Просить пощады? Никогда!Изрешеченный пулями, в дымуМой флаг над фортом вьется,Свободы не отдам я никому,Покуда сердце бьется,Судьбе жестокой не отвечу» да «,Сложить оружье? Никогда!»А. Ващенко. Из сборника «ЛЕГЕНДЫ ВАНКУВЕРА» ДВЕ СЕСТРЫ Вы увидите их, обратив взгляд к северо-западу, туда, где сливаются с небом задумчивые холмы, окутанные вечно плывущими жемчужно-серыми облаками. Они ловят самый ранний отблеск восхода, отражают последний луч заката. Это горы-близнецы, поднявшие свои сдвоенные вершины над прекраснейшим городом Канады. «Львами Ванкувера» называют их англичане.Порой дым лесных пожаров скрывает их — тогда они мерцают в лиловой дымке, будто опалы, величественные и невыразимо прекрасные. Порой косые дожди прорезают туманы у гребней гор — и контуры вершин размываются, словно тают, постепенно исчезая вдали. Но чаще солнце одевает прекрасных близнецов в золото; луна изливает на них потоки серебра. А временами, когда город затягивает пелена дождей, солнце, пробившись, окрашивает их снежные вершины в густой оранжевый цвет. Но и в блеске солнца, и в тени вечно стоят они, приветствуя с запада беспокойные воды Тихого океана, а с востока величественную красоту каньона Капилано Капилано — название озера, каньона; в этой книге — также имя собственное. Происходит от названия индейского племени, жившего на Тихоокеанском побережье Канады.
.Но индейцам неведомо английское название этих гор. Даже мой старый тилликум Тилликум (индейск.) — друг, соплеменник.
, вождь Джо Капилано, чей дух лишь недавно отправился в край Счастливой Охоты, даже он никогда не слыхал о нем. Однажды августовским днем, когда, полные грез, мы брели по тропе, ведущей к каньону, я упомянула ванкуверских Львов. Вождь был так удивлен, что мне пришлось объяснить ему происхождение этого названия. Я спросила, не помнит ли он львов работы Лэндсира на Трафальгарской площади в Лондоне. Да, он помнил эти великолепные скульптуры, и острый глаз его сразу приметил сходство. Сравнение ему понравилось, и на прекрасном лице его отразились воспоминания о неумолчном гуле и грохоте далекого Лондона. Но голос крови был сильнее, и мой друг тотчас же обратился к индейскому преданию, которое, я уверена, совершенно незнакомо тысячам бледнолицых, ежедневно взирающих на эти вершины без той любви, что живет в сердце индейцев, и ничего не ведающих о тайне «Двух Сестер».Эту увлекательную историю он рассказал на неподражаемом ломаном английском, который может звучать столь приятно лишь в устах индейца. Его бесподобно выразительные жесты, яркие и грациозные, были словно удачно подобранная рама, а задумчивый взгляд печальных глаз будто освещал изнутри всю картину.— Много тысяч лет назад, — начал он, — не было этих двух вершин, охраняющих, словно стражи, берег Заходящего Солнца. Они были воздвигнуты там уже после сотворения мира, когда Сагали Тайи Сагали Тайй — в переводе с индейского — верховный вождь. Так называется у индейцев высшее божество — Великий Дух.
из любви к своим индейским детям, в мудрой заботе об их нуждах воздвиг горы и прочертил русла могучих рек, обильных рыбой.В те времена на побережье Тихого океана — у высоких гор, вдоль берегов и истоков великой реки Фрейзер — обитали могучие племена. Люди жили по индейским законам, почитали индейские обычаи, блюли индейскую веру. То были времена, когда великие дела порождали легенды, которые мы повторяем теперь своим детям. Быть может, величайшее из них — предание о «Двух Сестрах», дочерях вождя, ибо именно им обязаны мы Вечным Миром, в котором жили и живем в течение уже многих-многих лун.У нас, индейцев Северо-Западного побережья, есть древний обычай: когда девочки вступают в прекрасную пору юности, это радостное событие празднует все племя. Та, что в будущем подарит народу сына, воина, окружена почетом у большинства племен; но у нас, на берегу Заходящего Солнца, девушку чтят особо. В ее честь родители устраивают великий потлатч Потлатч — обрядовое празднество с раздачей богатых подарков.
, и празднество длится много дней.И когда вождю случается чествовать свою дочь, то со всего побережья, с дальнего севера, с материка и с островов, из Страны Оленей Карибу, собираются гости на праздник. В дни радости и веселья девушку сажают на самое почетное место, ибо она достигла брачного возраста. А разве брак не означает материнства? А материнство разве не означает мощи народа, рождения смелых сыновей и нежных дочерей, которые, в свою очередь, тоже станут матерями?То было много лет назад. Две дочери было у великого вождя, и обе они превратились в девушек ранней весной, когда кусты покрываются цветами и первые косяки лосося заходят в реки. Дочери вождя были юны, нежны и прекрасны — о, как прекрасны! В честь радостного события отец их задумал пир, какого еще не видало побережье. Праздник продлится много дней, гости с подарками явятся издалека, а хозяин потлатча наделит каждого ценными дарами. И пока не устанут плясать ноги, пока смеются губы и уста смогут воздавать должное щедрому угощению из рыбы, дичи и ягод, будет царить веселье.Лишь одно омрачало будущий праздник. Давно уже великий вождь вел войну с индейцами Верхних прибрежий, жившими на севере, недалеко от того места, которое белые называют теперь портом Принца Руперта.Большие боевые ладьи скользили вдоль побережья, повсюду сновали отряды воинов, боевые песни нарушали безмолвие ночи. Месть и ненависть, страх и вражда словно язвы расползлись по земле. Но вот, наконец, после многих битв великий вождь рассмеялся в лицо войне и повернулся к ней спиной. Он всегда выходил победителем в сражениях и потому без опаски забросил на время дела войны, чтобы, не нарушив обычаев своего народа, устроить пир в честь дочерей. Надменно отвернулся он от врагов, не желая слышать их боевых кличей и плеска весел, нарушавших тишину у самых его владений. Вождь готовился достойно принять своих гостей.И вот когда до праздника уже оставалось всего только семь солнц, обе девушки, держась за руки, предстали перед вождем.— О наш отец, — сказали они, — дозволь нам говорить!— Говорите, дочери мои, юные девы с глазами апреля и сердцем июня.— Когда-нибудь, о вождь, мы сможем стать матерями будущих воинов, таких же сильных и могущественных, как ты, отец. Ради них пришли мы просить тебя о милости.— Желания ваших сердец — закон для меня в этот день, — ответил вождь, ласково коснувшись их подбородков. — Просьба ваша уже исполнена еще до того, как вы высказали ее.— Пригласи ради нас на праздник наших врагов, то великое северное племя, с которым ты воюешь уже много лет, — бесстрашно попросили девушки.— Позвать врага на мирный праздник, на праздник в честь женщин?! — воскликнул вождь, не веря своим ушам.— Так мы хотим, — ответили они.— Пусть так и будет, — провозгласил он. — Сегодня я ни в чем не могу отказать вам. Когда-нибудь ваши сыновья благословят мир, о котором вы сейчас просите, и прославят вашего отца, даровавшего этот мир народам! — Затем, обратившись к воинам своего племени, великий вождь повелел: — На закате разложите костры на мысах побережья, костры дружбы и гостеприимства. Садитесь в лодки, отправляйтесь на север и приветствуйте наших врагов. Скажите им, что я, Тайи племени Капилано, прошу — нет, повелеваю им — прибыть на праздник в честь моих дочерей.Когда северные племена получили приглашение, они устремили свои лодки к югу, вдоль побережья, на торжество Великого Мира. Они взяли с собой женщин, детей и множество подарков: дичь и рыбу, золото и ожерелья из белого камня, корзины, украшенные резьбой ковши и искусно сотканные накидки, — чтобы сложить все это у ног великого вождя и его дочерей. А он, в свой черед, устроил такой потлатч, о котором может поведать только предание.То были долгие радостные дни веселья, плясок у ночных костров, время обильных пиров. Сняв с боевых лодок смертоносное оружие, их наполнили богатым уловом лосося. Смолкли песни вражды, а вместо них повсюду слышался только шорох танцующих ног, пение женщин да веселый смех играющих детей двух прежде враждебных племен. Ибо великое нерушимое братство соединило их, и песни войны смолкли навеки.Тогда Сагали Тайи улыбнулся своим индейским детям.— Я сделаю этих ясноглазых девушек бессмертными, — сказал он.Протянув руки, он поднял на своих ладонях дочерей вождя и поставил их на самое почетное место, высоко над городом, ибо они породили двух детей — Мир и Братство, которые и поныне правят этой землей.И вот тысячи лет стоят дочери вождя на вершинах гор, облаченные в солнечные лучи, сверкающие снега, под звездами всех времен года. Тысячи лет стоят они и простоят еще тысячи лет, вечно охраняя мир тихоокеанского берега и покой каньона Капилано.Такова индейская легенда о «Львах Ванкувера», услышанная мной из уст того, кто уже никогда больше не сможет поведать мне преданий своего народа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
). Она пишет и прозу; но оба последующих сборника, «Шагганаппи» и «Мокасинных дел мастер», вышли уже после ее смерти, в 1913 году. Это собрание разных новелл, не всегда равноценных по художественному уровню. Некоторые из них можно причислить к лучшим произведениям Полин Джонсон. Сборник «Шагганаппи» непосредственно адресован детям. Лучшие из вошедших в него рассказов включены в эту книгу. Мысль, высказанная в них, проста: дети белых и краснокожих естественно образуют то братство, которому должны научиться их родители. Особенно последовательно эта идея выражена в рассказе «Ночь в гостях у Северного Орла», в котором белому мальчику удается повидать повседневный мир индейца как бы изнутри. Конечно, неисчислимые стада и пастбища Северного Орла, великолепие убранства его палаток — типи, — скажем прямо, нехарактерная черта для жизни индейцев, тем более начала века. В этой новелле важно другое — утверждение человеческого достоинства, умение воспринять духовную красоту человека, а для этого вовсе не нужно «говорить громко» или повелительно.…Проводить Текайонваке в последний путь вышел весь Ванкувер. Приспущенные флаги, множество телеграмм (в том числе от известного английского поэта Суинберна) говорили уже о национальном признании. А в торонтской газете «Сэтерди найт» прозвучали пророческие слова: «Канада отныне значит для нас больше оттого, что в ней жила и творила Полин Джонсон». И еще — молчаливой чередой пришли проститься сын Джо Капилано и многие-многие другие индейские тилликумы…Тилликумы… Этим словом на языке чинуков, к которому часто прибегает Полин, называют и друга, и соплеменника, и всю индейскую общину. Нужно сказать, что для писательницы обращение к индейским именам и названиям принципиально важно; это не просто колорит, это вопрос культурного выживания, это среда обитания народной души, без которой мир Полин потерял бы смысл своего существования.На месте успокоения Полин — в Стэнли-Парке, — неподалеку от Соборной рощи и скалы Сиваш, воспетых ею, стоит скромный памятник. Место, которое она занимает в литературе, тоже достаточно скромно, но приуменьшать ее роль все же было бы глубокой ошибкой. Детище Полин, «Легенды Ванкувера», к 60 — м годам нашего столетия выдержало одиннадцать изданий; сборник «Кремень и перо» всегда расходился лучше любой другой книги канадской поэзии; стихи Джонсон давно стали непременной частью всех антологий канадской литературы. В Брантфорде, родном городе Полин, в ее честь ныне учреждено общество исследований ирокезской культуры, а восстановленная усадьба Чифсвуд стала музеем, в котором могавки бережно хранят все, что напоминает о Текайонваке.Сегодня индейские литераторы ведут активную борьбу за восстановление индейской культуры, за ее прошлое и настоящее. Многое в ней служит обвинением правящим кругам США и Канады, где законодательные акты один за другим усиливают наступление на права коренного населения, а народная культура оттесняется на задворки общественной жизни. Особенно важное значение имеет наследие Полин для ирокезов.Поэт-ирокез Морис Кении писал автору этих строк: «Конечно, у Полин есть немало сентиментального, есть и идеализация, но в ее повествовании можно найти также много живой плоти поверх костей. Мы, современные индейские литераторы, считаем ее своей бабушкой».Значит, созданное Полин продолжает жить. И конечно, восприятие Канады советским читателем было бы далеко не полным без ее стихов и новелл. Обращая живой голос к потомкам, сама она просит лишь об одном:«Я — индеанка. Свое перо и жизнь я посвятила памяти моего народа. Забудьте о том, что меня звали Полин Джонсон, но всегда помните о Текайонваке, женщине из племени могавков, которая скромно надеялась стать певцом преданий своего народа, бардом благороднейших из людей, которых знал мир, печальным историком своих героических соплеменников».И конечно, нам остается урок мужества, стойкости, верности себе — вплоть до защиты самых последних рубежей. Это урок всей жизни Полин, с особой силой отразившийся в ее последнем стихотворении:«Сложи оружье, — годы мне твердят, —К чему сопротивленье?Разбит последний, лучший твой отряд,Не будет подкрепленья!»Но я и в одиночестве горда:«Просить пощады? Никогда!Изрешеченный пулями, в дымуМой флаг над фортом вьется,Свободы не отдам я никому,Покуда сердце бьется,Судьбе жестокой не отвечу» да «,Сложить оружье? Никогда!»А. Ващенко. Из сборника «ЛЕГЕНДЫ ВАНКУВЕРА» ДВЕ СЕСТРЫ Вы увидите их, обратив взгляд к северо-западу, туда, где сливаются с небом задумчивые холмы, окутанные вечно плывущими жемчужно-серыми облаками. Они ловят самый ранний отблеск восхода, отражают последний луч заката. Это горы-близнецы, поднявшие свои сдвоенные вершины над прекраснейшим городом Канады. «Львами Ванкувера» называют их англичане.Порой дым лесных пожаров скрывает их — тогда они мерцают в лиловой дымке, будто опалы, величественные и невыразимо прекрасные. Порой косые дожди прорезают туманы у гребней гор — и контуры вершин размываются, словно тают, постепенно исчезая вдали. Но чаще солнце одевает прекрасных близнецов в золото; луна изливает на них потоки серебра. А временами, когда город затягивает пелена дождей, солнце, пробившись, окрашивает их снежные вершины в густой оранжевый цвет. Но и в блеске солнца, и в тени вечно стоят они, приветствуя с запада беспокойные воды Тихого океана, а с востока величественную красоту каньона Капилано Капилано — название озера, каньона; в этой книге — также имя собственное. Происходит от названия индейского племени, жившего на Тихоокеанском побережье Канады.
.Но индейцам неведомо английское название этих гор. Даже мой старый тилликум Тилликум (индейск.) — друг, соплеменник.
, вождь Джо Капилано, чей дух лишь недавно отправился в край Счастливой Охоты, даже он никогда не слыхал о нем. Однажды августовским днем, когда, полные грез, мы брели по тропе, ведущей к каньону, я упомянула ванкуверских Львов. Вождь был так удивлен, что мне пришлось объяснить ему происхождение этого названия. Я спросила, не помнит ли он львов работы Лэндсира на Трафальгарской площади в Лондоне. Да, он помнил эти великолепные скульптуры, и острый глаз его сразу приметил сходство. Сравнение ему понравилось, и на прекрасном лице его отразились воспоминания о неумолчном гуле и грохоте далекого Лондона. Но голос крови был сильнее, и мой друг тотчас же обратился к индейскому преданию, которое, я уверена, совершенно незнакомо тысячам бледнолицых, ежедневно взирающих на эти вершины без той любви, что живет в сердце индейцев, и ничего не ведающих о тайне «Двух Сестер».Эту увлекательную историю он рассказал на неподражаемом ломаном английском, который может звучать столь приятно лишь в устах индейца. Его бесподобно выразительные жесты, яркие и грациозные, были словно удачно подобранная рама, а задумчивый взгляд печальных глаз будто освещал изнутри всю картину.— Много тысяч лет назад, — начал он, — не было этих двух вершин, охраняющих, словно стражи, берег Заходящего Солнца. Они были воздвигнуты там уже после сотворения мира, когда Сагали Тайи Сагали Тайй — в переводе с индейского — верховный вождь. Так называется у индейцев высшее божество — Великий Дух.
из любви к своим индейским детям, в мудрой заботе об их нуждах воздвиг горы и прочертил русла могучих рек, обильных рыбой.В те времена на побережье Тихого океана — у высоких гор, вдоль берегов и истоков великой реки Фрейзер — обитали могучие племена. Люди жили по индейским законам, почитали индейские обычаи, блюли индейскую веру. То были времена, когда великие дела порождали легенды, которые мы повторяем теперь своим детям. Быть может, величайшее из них — предание о «Двух Сестрах», дочерях вождя, ибо именно им обязаны мы Вечным Миром, в котором жили и живем в течение уже многих-многих лун.У нас, индейцев Северо-Западного побережья, есть древний обычай: когда девочки вступают в прекрасную пору юности, это радостное событие празднует все племя. Та, что в будущем подарит народу сына, воина, окружена почетом у большинства племен; но у нас, на берегу Заходящего Солнца, девушку чтят особо. В ее честь родители устраивают великий потлатч Потлатч — обрядовое празднество с раздачей богатых подарков.
, и празднество длится много дней.И когда вождю случается чествовать свою дочь, то со всего побережья, с дальнего севера, с материка и с островов, из Страны Оленей Карибу, собираются гости на праздник. В дни радости и веселья девушку сажают на самое почетное место, ибо она достигла брачного возраста. А разве брак не означает материнства? А материнство разве не означает мощи народа, рождения смелых сыновей и нежных дочерей, которые, в свою очередь, тоже станут матерями?То было много лет назад. Две дочери было у великого вождя, и обе они превратились в девушек ранней весной, когда кусты покрываются цветами и первые косяки лосося заходят в реки. Дочери вождя были юны, нежны и прекрасны — о, как прекрасны! В честь радостного события отец их задумал пир, какого еще не видало побережье. Праздник продлится много дней, гости с подарками явятся издалека, а хозяин потлатча наделит каждого ценными дарами. И пока не устанут плясать ноги, пока смеются губы и уста смогут воздавать должное щедрому угощению из рыбы, дичи и ягод, будет царить веселье.Лишь одно омрачало будущий праздник. Давно уже великий вождь вел войну с индейцами Верхних прибрежий, жившими на севере, недалеко от того места, которое белые называют теперь портом Принца Руперта.Большие боевые ладьи скользили вдоль побережья, повсюду сновали отряды воинов, боевые песни нарушали безмолвие ночи. Месть и ненависть, страх и вражда словно язвы расползлись по земле. Но вот, наконец, после многих битв великий вождь рассмеялся в лицо войне и повернулся к ней спиной. Он всегда выходил победителем в сражениях и потому без опаски забросил на время дела войны, чтобы, не нарушив обычаев своего народа, устроить пир в честь дочерей. Надменно отвернулся он от врагов, не желая слышать их боевых кличей и плеска весел, нарушавших тишину у самых его владений. Вождь готовился достойно принять своих гостей.И вот когда до праздника уже оставалось всего только семь солнц, обе девушки, держась за руки, предстали перед вождем.— О наш отец, — сказали они, — дозволь нам говорить!— Говорите, дочери мои, юные девы с глазами апреля и сердцем июня.— Когда-нибудь, о вождь, мы сможем стать матерями будущих воинов, таких же сильных и могущественных, как ты, отец. Ради них пришли мы просить тебя о милости.— Желания ваших сердец — закон для меня в этот день, — ответил вождь, ласково коснувшись их подбородков. — Просьба ваша уже исполнена еще до того, как вы высказали ее.— Пригласи ради нас на праздник наших врагов, то великое северное племя, с которым ты воюешь уже много лет, — бесстрашно попросили девушки.— Позвать врага на мирный праздник, на праздник в честь женщин?! — воскликнул вождь, не веря своим ушам.— Так мы хотим, — ответили они.— Пусть так и будет, — провозгласил он. — Сегодня я ни в чем не могу отказать вам. Когда-нибудь ваши сыновья благословят мир, о котором вы сейчас просите, и прославят вашего отца, даровавшего этот мир народам! — Затем, обратившись к воинам своего племени, великий вождь повелел: — На закате разложите костры на мысах побережья, костры дружбы и гостеприимства. Садитесь в лодки, отправляйтесь на север и приветствуйте наших врагов. Скажите им, что я, Тайи племени Капилано, прошу — нет, повелеваю им — прибыть на праздник в честь моих дочерей.Когда северные племена получили приглашение, они устремили свои лодки к югу, вдоль побережья, на торжество Великого Мира. Они взяли с собой женщин, детей и множество подарков: дичь и рыбу, золото и ожерелья из белого камня, корзины, украшенные резьбой ковши и искусно сотканные накидки, — чтобы сложить все это у ног великого вождя и его дочерей. А он, в свой черед, устроил такой потлатч, о котором может поведать только предание.То были долгие радостные дни веселья, плясок у ночных костров, время обильных пиров. Сняв с боевых лодок смертоносное оружие, их наполнили богатым уловом лосося. Смолкли песни вражды, а вместо них повсюду слышался только шорох танцующих ног, пение женщин да веселый смех играющих детей двух прежде враждебных племен. Ибо великое нерушимое братство соединило их, и песни войны смолкли навеки.Тогда Сагали Тайи улыбнулся своим индейским детям.— Я сделаю этих ясноглазых девушек бессмертными, — сказал он.Протянув руки, он поднял на своих ладонях дочерей вождя и поставил их на самое почетное место, высоко над городом, ибо они породили двух детей — Мир и Братство, которые и поныне правят этой землей.И вот тысячи лет стоят дочери вождя на вершинах гор, облаченные в солнечные лучи, сверкающие снега, под звездами всех времен года. Тысячи лет стоят они и простоят еще тысячи лет, вечно охраняя мир тихоокеанского берега и покой каньона Капилано.Такова индейская легенда о «Львах Ванкувера», услышанная мной из уст того, кто уже никогда больше не сможет поведать мне преданий своего народа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18