А сам, раздетый по пояс, устроился на земле около типи поближе к огню и тоже заснул.На третий день на полоске между небом и прерией показалась крохотная точка. С каждым часом она все росла, становилась все ближе и отчетливей. Пять Перьев, прикрыв ладонью зоркие глаза, стал вглядываться в далекие мили прерии.— Маленький Храбрец, — после недолгого молчания позвал он. — Они едут, один день раньше, чем мы надеялся. Я думал, твой брат летел как степной ветер. Да, я вижу один, нет, два фургона и лошади с побережья, с Гудзонов залив. Я знай хорошо эти лошади.Мальчик сел, тоже вглядываясь в даль.— Я даже не знаю, рад я или не рад, — сказал он. — Один из фургонов ведет отец, я знаю. Я очень хочу его видеть. Но… но я не очень хочу расставаться с тобой, Пять Перьев.— Мы не расстаемся, надолго не расстаемся, — сказал индеец. — Ты сюда еще вернешься, когда станешь знаменитый доктор. Может, ты будешь лечить мой народ, я подожду то время.Повозка быстро приближалась к ним. И правда, одной упряжкой правил отец, инспектор Макинтайр с Гудзонова залива. Но кто это сидит с ним рядом? Билли? Нет, не Билли.— Ой, мама! — не закричал, а прямо-таки завопил Джерри.Через секунду она уже обнимала его.— Я не мог удержать ее, ну просто не мог! — прогремел голос мистера Макинтайра. — Да, сэр, решила сама проделать эти сто семнадцать миль. Мне не доверила! И Билли не доверила. Решила, что должна ехать сама!Мистер Макинтайр, человек добродушный, общительный, поспешил обойти маленький шалаш, пожать руку индейцу, а сам с беспокойством вглядывался в бледное лицо младшего сына, обратив внимание на его худенькие пальцы.— Ой, папа, мама, Пять Перьев был такой добрый! — возбужденно заговорил Джерри, кивая в сторону индейца.— Ты говоришь добрый? Не сомневаюсь! — заявил мистер Макинтайр. — А ты знаешь, мой мальчик, ты мог бы остаться хромым на всю жизнь, если бы вам не встретился Пять Перьев. Я же всегда говорил, он лучший индеец во всех землях Гудзонова залива!— Да, дорогой, лучший индеец Гудзонова залива, — повторила миссис Макинтайр, и голос ее задрожал.— Даю голову на отсечение, лучший индеец Гудзонова залива! — повторил и Билли, подъехав во втором фургоне.Пять Перьев продолжал сидеть молча. Потом, взглянув прямо на Билли, произнес:— А ты скакал день и ночь. Ты почти загнал лошадь?— Да, почти загнал, — согласился Билли.— Ты хороший брат. Ты мой брат тоже, — сказал Пять Перьев, протягивая Билли руку.И Билли осторожно пожал эту тонкую смуглую руку, маленькую и нежную, как у женщины.Все это случилось давно, а в прошлом году Джерри Макинтайр закончил с отличием медицинский факультет университета Макджилла в Монреале. Он получил три или четыре прекрасных предложения для начала своей медицинской карьеры, но он от них отказался и вернулся в Гудзонов залив, решив посвятить свою жизнь и все свои знания индейскому племени, из которого был родом Пять Перьев — «лучший индеец во всех землях Гудзонова залива». БРАТ ВОЛКА Отец и мать Лилу принадлежали к большому индейскому племени Британской Колумбии — лилуэтам, людям достойным и стойким. Они дали своему сыну имя Лилу, потому что с раннего возраста, как только он научился ковылять на смуглых босых ножках, он всегда с восторгом прислушивался к волчьему вою, доносившемуся через каньоны с прекрасных горных склонов, среди которых он родился. На языке чинук Лилу означало «волк». Еще не научившись говорить, мальчик любил стоять по ночам в дверях своего вигвама и подражать долгому таинственному призыву и вою своих тезок. Отец его понимающе улыбался на это и говорил:— Однажды он станет великим охотником, наш маленький Лилу.А мать с гордостью добавляла:— Да, он совсем не боится диких зверей. Нет такого волка в горах, даже самого злого, который напугал бы нашего Лилу.И вот из малыша он стал мальчиком, а любовь к мохнатым диким зверям, рыскающим по лесам, не угасала в нем; их голоса были для него убаюкивающими голосами друзей с той поры, как он только помнил себя.Однако именно та знаменательная ночная скачка по Оленьей Тропе, в том месте, где она огибает Бонапартовы Горы, доказала ему, как мудро было с его стороны завести с волками дружбу, потому что, если бы он боялся их, эта скачка обернулась бы бедой, а не победой. Только доверие волкам помогло Лилу совершить смелый, героический поступок, после которого любой человек на земле лилуэтов, будь то белый или краснокожий, с любовью произносил его имя.Как-то в начале осени отец послал Лилу по Оленьей Тропе за десять — пятнадцать миль с весточкой к хозяину большой стройки на железной дороге, что лилуэты пришлют на работы с полсотни мужчин. Мальчик сел верхом на свою молоденькую лошадку и отправился в путь рано утром. Не спеша спустился он по горной тропе в каньон, потом снова поднялся и перевалил через вершину, заросшую лесом. Ноги его были еще слишком коротки, чтобы обхватить бока индейской лошадки, как удавалось это делать отцу, поэтому в опасных местах он ехал медленнее и осторожнее, стараясь запечатлеть их в своей памяти на случай, если придется возвращаться поздно.Когда он добрался до лагеря строителей, хозяина не оказалось на месте, и, как истинный индеец, он не стал передавать это известие никому другому, а решил дождаться хозяина. Тот приехал издалека только к ужину и пригласил Лилу разделить с ним свинину с бобами и обильное чаепитие.— Останься лучше на ночь, мальчик, — настаивал он. — Назад ведь долго скакать, а скоро будет совсем темно.— Остаться на ночь, нет, — не согласился Лилу. — Может быть, один день я останусь, но не сегодня.— Что ж, тебе виднее, дружок, — сказал хозяин. — Правда, есть поверье: никогда ничего плохого не случится с индейским мальчиком на горной тропе. Однако остерегайся — каньоны глубокие, а тропа в некоторых местах опасная.— Мы знаем, мы будем осторожно, — улыбнулся Лилу, сел верхом на свою лошадку и весело поскакал назад как раз, когда солнце скрылось за скалистой вершиной на западе.Хозяин оказался прав. В горах ночь быстро наступает, а эта ночь пришла особенно темная. Лилу вынужден был ехать очень медленно, потому что горная тропа, по сути, была узким выступом перпендикулярно нависшей скалы, слеза от него возносящейся неприступной отвесной стеной в сто футов высоты, а справа низвергающейся в разверзшуюся бездну, черную, глубокую, непостижимую. Лошадка шагала уверенно, но осторожно, она знала, куда ставить ногу, и шла не спотыкаясь, без задержек. Ее мудрый маленький седок позволил животному самому выбирать дорогу, понимая, что чутье лошади в темноте острее, чем у человека.Издалека через каньон донесся протяжный таинственный вой. Потом откуда-то с высоты ему ответил такой же.— А, мои братья! — громко откликнулся Лилу. — Вы пришли передать мне ночной привет.И глаза его зажглись, как пара черных угольков, потому что он любил волков, которые устраивали свои логовища вдоль Оленьей Тропы. А этой ночью им суждено было сыграть и вовсе странную неожиданную роль, какую обычно дикому зверю играть не положено.Следуя верхом на лошади горной тропой, Лилу просто так, для веселья, за компанию, ответил волкам, завыл, как они, причем так похоже, что и они откуда-то снизу, потом сверху ответили таким же диким завыванием. На это Лилу улыбнулся и сказал самому себе:— Все хорошо, сильные и свирепые волки! Отвечайте мне, потому что вы мои родственники, вы мои братья.Но вот тропа становилась все круче и уже, и вскоре Лилу уже позабыл, что собирался отвечать своим лесным друзьям. Он продолжал ехать, пристально вглядываясь в ночные тени, чтобы уберечься от опасности, угрожающей с обеих сторон. И вдруг до его чутких ушей индейца донеслись какие-то звуки, шедшие не то из каньона, не то сверху со скалы. То был голос человека, хриплый, приглушенный, низкий. Он произнес по-английски:— Слышь, лошадь цокает.— Заткнись! Не ори громко! — произнес в ответ другой голос.— Говорю, слышал лошадь, — раздраженно возразил первый. — Должно, почта едет. Приготовьсь!— Совсем спятил, — сказал второй. — От почты шуму больше, а никакой другой всадник не должен ехать сегодня ночью по этой тропе, я точно знаю. Это, наверно, дикий зверь, вот кого ты услыхал.Лилу заставил свою лошадку замереть на месте. Он не очень свободно говорил и понимал английский, он не был таким уж сведущим в делах белых людей, но врожденный инстинкт и смекалка подсказали ему: что-то тут неладно, что-то такое, за что даже белых иногда отправляют в тюрьму. «Зачем им прятаться и шептаться?»— задал он сам себе вопрос. Только на охоте надо прятаться и нельзя говорить громко. И тут он вспомнил — почтовая карета.Его отец часто рассказывал, что белые люди на золотых приисках в двухстах милях к северу, на Замороженной Речке, добывают большущие самородки. «Оленье золото»— назвал отец этот прииск и сказал, что мешки с золотом по Оленьей Тропе отправляют на побережье, и все эти бесчисленные мешки перевозит почтовая карета. Свой рассказ отец всегда заканчивал словами: «Белые люди рискуют жизнью и даже убивают друг друга ради этого золота».Но Лилу никогда не мог этого понять, для него куда дороже была пушистая волчья полость, на которой мягко лежать, или нитка бус из голубых раковин Гудзонова залива, которую он мог повесить на свою темную шею, или роскошные вышитые мокасины, чем все золото на свете.Пока он стоял на месте, притаившись, голоса продолжали:— Вот, теперь остановился. Я говорил, это зверь. Почта еще через час проедет, не раньше.«Хоть они и белые люди, но это золото принадлежит не им, — подумал Лилу. — Оно принадлежит белым людям на почте или, вернее, на золотых приисках в Беркервилле. Эти белые, скорей всего, мошенники. Не надо, чтоб в их руки попала почтовая карета».И только он подумал об этом, как те снова заговорили.— Кажется, что-то неладное с моим ружьем, — сказал один. — Не стреляет.— Зато с моим все в порядке, — хмыкнул второй. — Мое осечки не даст. Мне до зарезу нужно это золото.— Сколько, сказал Джим Ортон, везут с этой почтовой? — спросил первый.— Самородков на двадцать тысяч долларов, — был ответ. — И если ты не последний трус и хочешь получить золото, пусть твое ружье тоже стреляет.Последовало молчание. Выходит, отец говорил правду. Эти белые готовы убить друг друга из-за золота — золота, которое принадлежит не им, а людям, которые день и ночь работают на золотых приисках в двухстах милях отсюда к северу.И у Лилу родилась идея. Он спасет то, что принадлежит этим людям, а главное, спасет честного возницу почты от пуль этих грабителей и подлых трусов, засевших в чаще. Но как? Неужели у него станет духу хотя бы двинуться с места, разве что скакать назад?В двадцати ярдах над ним притаились два человека. По их приглушенным голосам он мог определить, что они прячутся за гигантским валуном футах в десяти над тропой. Если он двинется вперед, навстречу почтовой карете, чтобы предупредить возницу, ему волей-неволей придется проехать прямо у них под ногами. Удастся или не удастся смело проскакать прямо под дулом их ружей и исчезнуть в темноте раньше, чем они оправятся от изумления? Индейской лошадке Лилу мог доверять, это он знал. Умное животное вот и сейчас стояло не шелохнувшись, тише самой тишины. И вдруг эту тишину разорвал протяжный вой одинокого волка, донесшийся откуда-то сверху. И Лилу осенило. Он откинул голову, и с его тонких детских губ сорвался такой же таинственный протяжный призыв. Он отвечал волку на его языке.— Черт возьми! — воскликнул один из грабителей. — Этот волк прямо у нас под ногами. Вот он теперь крадется. Я слышу, как он прополз.А это Лилу, ответив на волчий вой, легонько тронул лошадку, и умное животное почти неслышно проскользнуло под опасным валуном. Мальчик старался не дышать. Что, если они разглядят в темноте, что это лошадь и всадник крадутся по тропе, а вовсе не дикий зверь? Тут его друг, волк с вершины горы, ответил ему, и Лилу снова запрокинул голову, и странный то ли лай, то ли всхлипывающий крик прорвал тишину. Они уже далеко позади оставили большой валун — в десяти — двадцати, а может быть, в тридцати ярдах, — когда безобидная лошадка всхрапнула на свой особый манер, как обычно всхрапывают от страха лошади, если вдруг чуят опасность. Животный инстинкт подсказал ей, что рядом враги.— Да это ж всадник, а не волк! — раздался позади них крик.Но Лилу успел крепко хлопнуть лошадку по бокам, она спружинила на всех четырех ногах, встряхнулась, опять всхрапнула и кинулась галопом как сумасшедшая вперед по тропе, вперед, не глядя, сквозь черноту ночи. Позади раздались один, два, три револьверных выстрела. До слуха мальчика донесся свист пуль, которые в темноте просвистели далеко от него, потом быстрый топот ног, которые, казалось, вот-вот настигнут их, шум-треск от падающего тела и вслед за этим проклятья и ругательства. Но мальчик ни разу не натянул вожжи и не пытался остановиться. Лошадка не глядя неслась вперед. Лилу словно прирос к седлу, забыв о страхе, не думая, что может найти ужасную смерть на дне каньона. Он думал лишь об угрозе, подстерегавшей почтовую карету, и о спасении Большого Билла, возницы этой кареты, которого любил отец Лилу, а остальные индейцы племени лилуэтов уважали.Теперь камни с шумом летели из-под копыт его лошадки, и раз-другой у мальчика перехватило дыхание, когда они круто огибали валун и отважное животное вот-вот могло потерять равновесие. Время от времени он слышал, как разбойники карабкаются по каменистой тропе, проходящей высоко над ним, которую он уже успел проехать. Дважды они выстрелили в него, но благодатная темнота спасла его. Они уже приближались к подножию горы, и лошадка начала тяжело дышать. И все-таки Лилу опять сжал ее намыленные бока, и она опять рванула вперед, но вскоре от страха и от изнеможения начала спотыкаться. Правда, тут же выправилась, но Лилу знал, что это первый признак скорого конца. Тогда он остановил ее.В этой безумной скачке Лилу прислушивался только к звукам за спиной и ни разу не догадался прислушаться к тому, что было впереди. И во время остановки, когда смолк цокот копыт и шум летящих камней, его слух уловил грохот колес, приближающихся к нему, мерное постукивание копыт шестерки лошадей и веселый свист богатыря-возницы, белого канадца, сопровождающего по Оленьей Тропе почту.Когда Лилу медленно приблизился к нему, возница его окликнул:— Кто идет? Эй, там впереди на дороге! Кто стрелял?— Скачите назад! — крикнул мальчик. — На дороге два грабителя. Они убьют вас. Они хотят золото.— Тпру! — закричал Большой Билл, останавливая шестерку лошадей. — Грабители, говоришь? Да тут никуда и не убежишь. Но, сдается мне, Большой Билл не хочет сегодня же отправляться на тот свет.— Да, да, скачите назад, — повторил мальчик.— Провалиться мне на месте, если это не ребенок! — воскликнул возница, когда Лилу подскакал к нему вплотную. — А его лошадка, вы только посмотрите, совсем загнали бедняжку. Вам пришлось здорово скакать, мальчуган? Что ж удивительного, когда сзади стреляют. Я и сам не прочь пострелять. Я никогда не везу «золотую» почту без этих двух дружков, — похлопал он по револьверам, заткнутым за широкий пояс. — Но ежели эти голубчики там, наверху, первыми попадут в меня, то, боюсь, не останется ничего, только мертвый возница и никакого золота для ребят с приисков. Нечего будет класть в банк. Да, а как тебя зовут, милый?— Меня? Лилу, — ответил маленький индеец. — Мой отец — вождь лилуэтов, Оленья Рубашка.— Ха! — обрадовался Большой Билл. — Сын Оленьей Рубашки, подумать только! Тогда все в порядке, Оленья Рубашка — человек честный, во всем «белый», кроме цвета кожи. Влезай сюда, садись рядом. Пусть твоя бедная лошадка отдохнет. Эту колымагу придется завернуть назад. Ничего, переспим сегодня у Пита. Но скажи-ка, как же тебе удалось удрать от этих жуликов и от их пуль? Ума не приложу.Но только позднее, когда Лилу уже в безопасности сидел рядом с Большим Биллом, он рассказал, как ему удалось перехитрить негодяев. Большой Билл почувствовал такую гордость, словно Лилу был его родным сыном.— Вся Оленья Тропа от конца до конца узнает, что случилось, — пообещал он. — Все узнают, как ты спас меня и самородки — золото искателей.— Это не я спас, — замотал головой Лилу. — Это не я, это мой большой брат — Волк. Он научил меня, как надо выть. Он ответил мне, когда я говорил с ним на его языке.Судя по всему, именно эти слова богатырь-возница пересказывал всем тут и там, потому что на следующий большой потлатч — праздник, который устроили лилуэты — Лилу был награжден вторым именем, какое он заслужил, — Брат Волка. ПОТЛАТЧ «Потлатч» на языке чинук означает «дар». У индейцев Британской Колумбии так обычно называют большой праздник; его устраивает для многочисленных гостей вождь племени, которому выпала особенная удача в охоте или рыбной ловле. В течение нескольких дней, а иногда и недель, он развлекает своих гостей, дарит им одеяла и даже деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18