— На, не так жрать будет хотеться.
— Спасибо, — Андрон взял из вежливости, хотя болгарские не уважал, сунул на ощупь в шапку за отворот, — я потом, что-то губы мерзнут. Пригодится, запас карман не тянет. Старшина Андрону нравился — несуетливый, без гонора и службу понимает, куда там офицерам. Сам из рядовых чекистов, лямку тянул в этой же второй роте. Однако тоже не без странностей, отсюда и кли-куха Черный Груздь. С тех самых пор, когда для профилактики грибка поставил в бане таз с каким-то снадобьем и приказал всей роте мочить в нем копыта. На следующий день с грибком были все…
Время тянулось медленно, будто засахарившаяся патока по стенке ржавого бидона. Такого же ржавого как и зимнее солнце, равнодушно поглядывающее на заснеженный полигон, на остроконечные ели, на Андрона и старшину, выстреливающих народные Деньги в прозрачную синь неба. Все по классику, мороз и солнце — день чудесный. Чудесный-то он чудесный, только вот холод собачий. Бельище, свитер, шерстяные носки, замечательные портянки из байковой пеленки, а задубел Андрон как шелудивый бобик.
Наконец прибежала рота — кто зеленый, кто красный, но все звонкие, тонкие и прозрачные. Однако Сотников остался недоволен, плохо, плохо, вые…аны слабо. Тут же он организовал передвижение по-пластунски, отработку маскировки на пересеченной местности и, чтобы служба медом не казалась, неполную разборку автомата Калашникова. Заиндевевшего, липнувшего к пальцам, на пахнущем антоновкой февральском морозе. Повошкались, померзли, покувыркались в снегу и стали потихоньку выдвигаться на станцию…
А дальше все одно и то же: полк, рассольник на обед, чистка газовых камор, уставы, «сон в полумраке» — официально говоря, политподготовка. Правда, не для всех. Едва приехали, Андрона Сотников послал за чебуреками. Офицерам роты по полдюжины на нос, такова традиция. Непременно с пылу, с жару, из проверенной шашлычной, расположенной неподалеку.
Традиция — святое. Андрон, как водится, зару-лил в пельменную, взял без очереди двойную порцию, с сыром и перцем за восемьдесят две копейки, съел, выпил кофе. Командиры командирами, а голодное брюхо к приказам глухо. Только уж потом расстарался с чебуреками, вернулся в полк, поставил чайник — ваше благородие, кушать подано, идите жрать, пожалуйста!
А дальше как всегда, покой нам только снится. Для смышленого непьющего бойца отцы командиры работу найдут. На этот раз Андрона высвистали в штаб, начштаба майора Ковалева изводила жажда.
— Лапин, привези-ка «Боржому», — сказал он страдальчески и, оторвав мутный взгляд от секретной карты, задрапировал ее черной занавесочкой. — На худой конец «Полюстрово». На таньгу, десять тугриков.
Неплохой мужик, но тоже не без вольтов. Если во время инструктажа дает ориентировку на преступника, обязательно уточнит со странной улыбкой:
— А из особых примет одно яйцо у супостата левое, другое правое. Шутка…
Очень смешно, особенно в сотый раз.
Вопрос на засыпку — где достать минералку вечером? Правильно, в кабаке. Андрон и рванул в ресторан, привокзальный, на Витебский. На платформах и около ясно чувствовалась жизнь — дул ветер странствий, суетились пассажиры, что-то невнятно бормотал из репродуктора голос дикторши информатора, казалось, что ее только что оприходовали — орально, злостно, разнузданно и вшестером. А вообще-то в плане секса здесь все было в порядке, ночные бабочки шатались табунами. И какой же это мудак придумал, что самое блядское место в Питере это Московский вокзал. Куда ему до Витебского!
Он затарился «Нарзаном», «Боржоми» не было, съел еще теплый пирожок с морковкой и, захомутав на набережной частника, скоро уже потчевал исстрадавшегося начштаба.
— Вот, товарищ майор, холодненькая, с магнием и железом. Для головного мозга.
Наконец все вроде бы отлепились. Андрон хотел было забиться в каптерку, полистать веселый журнал, экспроприированный у мелкого хулигана, но не получилось, пожаловали в гости деды — тихо посидеть, смирно, по-стариковски. Нацедили в тазик сгущенки, наплюхали малинового варенья и, не чванясь, позвали:
— Давай к нам, харя небось не треснет.
Пришлось за уважуху макать батон в розовое месиво, внимать воспоминаниям ветеранов и петь со всеми вместе любимую вполголоса:
Я ухожу, сказал мальчишка ей сквозь грусть,
Я ухожу, ты жди меня, и я вернусь.
Ушел совсем, не встретив первую весну,
Пришел домой в солдатском цинковом гробу.
И еще с полдюжины куплетов в том же духе. Славно повеселились. Наконец деды двинули потихоньку спать: «День прошел, и хер с ним!»
И Андрон дорвался — задраил на все обороты дверь, устроился поудобней и дрожащими пальцами принялся шуршать листами — вот это телки! И в фас, и в профиль, и так, и сяк, и стоя, и лежа, и каракатицей, и раком. Стройные, грудастые, улыбаются пакостно, с намеком. Европа, высший класс. Жаль только, не пощупаешь. Полистал, полистал Андрон журнал, нахмурился и отшвырнул на фиг, извод один.
Наконец он заснул, словно провалился в мутную, стоячую воду. И сразу же увидел русалку из Сиверской, рыжеволосую, прекрасную, кружащуюся в чувственном танго. Куда там красоткам из журнала!
Стражи Родины (1958)
Кабинет был необъятен, облагорожен дубовыми панелями — с массивной мебелью, бордовым ковролином и физиономиями вождей в позолоченных рамах. За огромным Т-образным столом вальяжно развалился генерал, суровый, с орлиным взором, с лампасами и в погонах, а полковник, похожий на истукана, искусно балансировал на самой кромке стула и с завидной ловкостью играл в вопросы и ответы. Собственно, спрашивал здесь только генерал, напористо, вникая. Настроение у него было скверное — черт знает что такое творится в отечестве… Какие-то там блюдца, выныривающие из воды и не реагирующие на залпы корабельной артиллерии, летающие шары, легко разрушающие сверхзвуковые истребители, заумные уроды, читающие мысли, пара… пара… парапсихологи, мутанты, телепаты. Пси-эффект, такую мать. Пораспускали народ, наобъявляли амнистий…
Раньше генерал курировал ГУЛАГ, после занимался атомной программой, и вот пожалуйста, жопа в Новый год, извольте бриться — надо бдеть безопасность родины на новом рубеже. Ладно, партия наш рулевой, дотянем как-нибудь на бреющем до пенсии. А там… Генерал, вздохнув, представил свою дачку в Переделкино, трехэтажную, кирпичную, в боровом лесу, засопел и взглянул на полковника.
— Ну что там у нас дальше? Согласно утвержденного мною плану.
А дальше был начальник восьмого сектора, вернее, начальница, удивительно красивая голубоглазая блондинка с эффектной фигурой. Форменный, в талию китель плотно облегал ее стан, грудь была объемиста и высока, стройные ноги в лаковых лодочках… Чудо как хороша была начальница сектора.
— Майор Воронцова, — по всей форме представилась она, с легкостью уселась в предложенное кресло и, достав объемистый талмуд с грифом «Совершенно секретно. Хранить вечно», превратилась в статую командорши. Деловитость, собранность, субординация. Что изволите, ваше превосходительство?
— Ну-с, давайте-ка сначала, — генерал, приосанился, выпятил грудь. С профессиональной наблюдательностью заметил, что губы у майорши чувственные, пухлые, колени круглые, породистые, а глаз живой, с игривой сумасшедшинкой, что говорит о взбалмошности и темпераментности натуры. С такими подчиненными куда приятнее не с начала начинать, а с конца… Ишь ты, каков бабец, гладкий с ногами, у такой небось не сорвется.
Однако только Воронцова приступила к докладу, как генерал, нахмурившись, увял и, одолеваемый скукой, начал думать о дачке. Речь шла об уникальных артефактах, обладающих паранормальными свойствами, в частности о каком-то там таинственном раритете под названием «Око Господне». Предположительно это фрагмент Бенбена, некоего реликтового предмета, находившегося в древнеегипетском городе. Ану, он же Гелиополь, в храме бога-прародителя Атума. Какой-либо кон-кретики не существует, известно только, что раритет тот был конической формы и имел, если верить летописям, явно внеземное происхождение. Четыре тысячи лет назад в правление Аменхотепа Первого в Египте произошло восстание рабов, и Бенбен канул в пучину классовой борьбы. А спустя века появились исторические упоминания об Уриме и Тумиме — таинственных предметах, находившиеся в особом карманчике на наперснике еврейского первосвященника, о загадочном сапфире Шетия, о пряжке пояса архидруидов и о многом, многом другом. Даже пресловутый Грааль, если верить Вольфраму фон Эшенбаху, жившему на рубеже двенадцатого и тринадцатого веков, это не сосуд, а таинственный предмет под названием «лапсит экс каелис», то есть «камень, упавший с неба». Таким образом, есть косвенные подтверждения того, что Бенбен не был утрачен бесследно, а только расчленен, и одним из его фрагментов и является Око Господне. Что представляет оно собой конкретно, неизвестно, есть только информация о том, что обладание реликвией дает неограниченные оккульт-о-паранормальные возможности. Так Александр Македонский при его помощи чуть было не покорил весь мир, но потерял — и вскоре погиб от малярии. Искали Око и Тамерлан, и Чингисхан, и Френсис Дрейк, и Колумб, и Наполеон, и Николай Второй, и Гитлер. Искали и ЧК, и ГПУ, и НКВД, и МГБ, и КГБ. На Кольском полуострове, в горах Тибета, в алтайских пещерах, в саванне и джунглях, на дне океана, в пампасах — всюду, куда могли дотянуться наши руки. Тем не менее результатов пока что ноль.
Воронцова медленно закрыла папку, облизнула губы и подняла глаза. Ресницы у нее были длинные, стрельчатые, взгляд — цепкий, выжидающий.
— Спасибо, майор, вы свободны, — с миром отпустил ее генерал, вытащил серебряную папиросницу и, едва дверь захлопнулась, уточнил: — Хороша. Замужем?
Спросил просто так, без всяких задних мыслей.
— Вдова, мать-одиночка. С характером, — полковник почему-то покраснел, на миг преобразился из истукана в человека. — Из дворян, голубых кровей.
Обида, сожаление и злость поочередно отразились на его лице, прежде чем оно опять сделалось тупой бесстрастной маской.
— То есть как это — из дворян? — сразу насторожился генерал, так и не закурив, защелкнул папиросницу. — У нас что здесь, дворянское собрание? Институт благородных девиц?
Вот только голубой крови в начальствующем составе ему не хватало.
— Да нет, здесь все чисто. Никакой буржуазной отрыжки, — полковник еще больше выпрямился, проглотил слюну. — Мать ее, полковник Воронцова, Даром что княгиня, проверенный член партии, орденоносец, рекомендована на службу самим Дзержинским. Начинала еще с Бокием в СПЕКО, работала с Бехтеревым и Барченко. Лично была знакома со Сталиным, в тридцать седьмом году ее и пальцем никто не тронул. Сейчас на пенсии. Персональной. Ну а дочка вся в нее пошла, трудовая династия, так сказать…
Прервавшись, полковник замолчал в ожидании вопросов, но генерал — на то и генерал — был не прост, сам, словно опытный актер, взял паузу. Выдвинул бесшумно ящик, подпер подбородок рукой и, как бы глубоко задумавшись, опустил глаза к объемистой, писаной коряво шпаргалке, пожевал губами и стал читать:
«СПЕКО, спецотдел, особая секретная служба, созданная 5 мая 1921 года постановлением Малого Совнаркома, подчинялось непосредственно Центральному Комитету партии. Задачи — разработка шифров, радио и радиотехническая разведка, дешифровка телеграмм, пеленгация и прикладная криптография. Изучение аномальных, загадочных и необъяснимых с точки зрения науки явлений. Реорганизована 9 мая 1938 года. Начальник:
Бокий Глеб Иванович, 1879 года рождения, старый большевик, из дворян. Расстрелян 15 ноября 1937 года. Бехтерев Владимир Михайлович, академик, директор созданного в 1918 году Института по изучению мозга. Отравлен в декабре 1927 года. Барченко Александр Васильевич, родился в 1881 году, литератор, оккультист, ученый. Сначала двадцатых сотрудник СПЕКО, официальная крыша — научный руководитель лаборатории нейроэнергетики Всесоюзного института экспериментальной медицины. В 1921-23 годах возглавлял экспедицию на Кольский полуостров. Официальная цель — изучение эмерика, полярной истерии. Неофициальная — поиск следов и артефактов предположительно гиперборейской культуры».
Тянулась пауза, висела тишина—читал свои каракули генерал, старательно, без спешки, трудно разбирая и вникая в написанное.
Оторвавшись наконец от шпаргалки, генерал кинул быстрый взгляд на полковника.
— Скажите, а какова была цель экспедиции Барченко на Кольский полуостров? Ну этой, в начале двадцатых?
Ого! Полковник шевельнулся, скрипнул сапогом, и снова замер.
— Барченко, товарищ генерал-полковник, искал на Кольском остатки древней цивилизации, подтверждение своей теории о том, что север — колыбель человечества. В частности камень с Ориона, предположительно Око Господне.
— Что это значит, «предположительно»? — окрысился генерал, рука его непроизвольно с грохотом задвинула ящик. — Мы что тут все, в бирюльки играем?
В голосе его тем не менее скользнуло уважение — а полковник-то орел, все, гад, помнит. Будет, как пить дать, генерал-майором. С таким ухо лучше держать востро.
— Дело в том, товарищ генерал-полковник, что информация по СПЕКО большей частью утрачена, — вице-генерал-майор вздохнул, и на крепких его скулах выкатились желваки. — Прямое попадание бомбы в архив. А кроме того, вся эта шайка-лейка — Барченко, Кандиайнен, Гопиус да и сам Бокий были мастерами наводить тень на плетень. Работали сами на себя или на кого другого. Ясное дело, враги народа. Что же касается Барченко, он Целый год сидел в расстрельной камере, сочинял, чтобы реабилитировали, книгу всей жизни — и вот пожалуйста: все туманно, полунамеками, иди-ка, разберись. И не стали, поставили к стенке…
Андрон (1978)
— Палтус, Лапин, рыба благородная и суеты не терпит. — Прапорщик Тимохин ухмыльнулся и смачно раскусил рыбий хрящик, отчего уши его пришли в движение. — К нему и пиво-то не очень, лучше всего водочки, граммов эдак пятьсот, из запотевшего графинчика. Уж я-то знаю, столько его схавал за десять лет службы. В могиле не сгнию, весь просолел.
Они расположились за столом у только что вскипевшего чайника и на пару перекусывали, чем Бог послал. В каптерке густо пахло мандаринами, «охотничьими» колбасками, копченой рыбой. На то были свои причины. Третьего дня полк был задействован на разгрузке цитрусовых, вчера нес боевую службу в районе мясокомбината, а сегодня пришли посылки молодому пополнению — ему соленое, копченое и сладкое в больших количествах вредно.
— Ротному не забудь, отполовинь, один хрен, нам с тобой все не стрескать. — Тимохин с отвращением взглянул на гору палтусов, икнул и потянулся к чайнику. — Запомни, Лапин, сытое начальство — доброе, а ласковый боец двух мамок сосет. Жадность порождает бедность.
Если бы не старшинская форма, палтусовый сок, стекающий по подбородку, и потертый знак «Отличник милиции», Тимохин мог бы смело сойти за философа античности.
Поговорили еще о смысле жизни, прикончили ватрушку, намазанную маслом, и Андрон понес привет из Мурманска отцам командирам.
— А, Лапин! — Сотников уже с порога заметил сверток, принюхался, подобрел и криво, но благожелательно усмехнулся: — Ну что, писать тебя на службу? Хочешь ко мне в машину кузовным?
Вот радость-то — ни по бабам, ни вольным воздухом подышать, да и вообще… Лучше быть подаль-ще от начальства и поближе к кухне.
— Товарищ старший лейтенант… — начал было упираться Андрон, но тут позвонили по внутреннему, и дело решилось само собой, в пользу секретаря полковой парторганизации главного майора Семенова.
Почему это главного? А вы походите в майорах два с половиной срока, тогда, может, и поймете. Был он чекистом осанистым, видным и далеко не дураком. К тому же отличался юмором, живостью ума и любил всячески подчеркивать свою принадлежность к славному племени наследников Гиппократа. Еще бы, мединститут сумел закончить, экстерном за два года, с красным дипломом специалиста-проктолога. Даром, что ли, в полку служил сын проректора по научной части!
— Здравствуй, сынок, — дружески сказал он Андрону и крайне демократично протянул крепкую, лопатообразную ладонь. — Хорош сидеть на попе, пора подвигать ягодицами. Надо бы одной заднице, — он тяжело вздохнул, нахмурился и ловко, профессиональным жестом ввинтил палец в воздух, словно в навазелиненный анус воображаемого пациента, — достать трусняк самый блядский, у его дочки на днях торжественный пуск в эксплуатацию, то бишь в за муж…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Спасибо, — Андрон взял из вежливости, хотя болгарские не уважал, сунул на ощупь в шапку за отворот, — я потом, что-то губы мерзнут. Пригодится, запас карман не тянет. Старшина Андрону нравился — несуетливый, без гонора и службу понимает, куда там офицерам. Сам из рядовых чекистов, лямку тянул в этой же второй роте. Однако тоже не без странностей, отсюда и кли-куха Черный Груздь. С тех самых пор, когда для профилактики грибка поставил в бане таз с каким-то снадобьем и приказал всей роте мочить в нем копыта. На следующий день с грибком были все…
Время тянулось медленно, будто засахарившаяся патока по стенке ржавого бидона. Такого же ржавого как и зимнее солнце, равнодушно поглядывающее на заснеженный полигон, на остроконечные ели, на Андрона и старшину, выстреливающих народные Деньги в прозрачную синь неба. Все по классику, мороз и солнце — день чудесный. Чудесный-то он чудесный, только вот холод собачий. Бельище, свитер, шерстяные носки, замечательные портянки из байковой пеленки, а задубел Андрон как шелудивый бобик.
Наконец прибежала рота — кто зеленый, кто красный, но все звонкие, тонкие и прозрачные. Однако Сотников остался недоволен, плохо, плохо, вые…аны слабо. Тут же он организовал передвижение по-пластунски, отработку маскировки на пересеченной местности и, чтобы служба медом не казалась, неполную разборку автомата Калашникова. Заиндевевшего, липнувшего к пальцам, на пахнущем антоновкой февральском морозе. Повошкались, померзли, покувыркались в снегу и стали потихоньку выдвигаться на станцию…
А дальше все одно и то же: полк, рассольник на обед, чистка газовых камор, уставы, «сон в полумраке» — официально говоря, политподготовка. Правда, не для всех. Едва приехали, Андрона Сотников послал за чебуреками. Офицерам роты по полдюжины на нос, такова традиция. Непременно с пылу, с жару, из проверенной шашлычной, расположенной неподалеку.
Традиция — святое. Андрон, как водится, зару-лил в пельменную, взял без очереди двойную порцию, с сыром и перцем за восемьдесят две копейки, съел, выпил кофе. Командиры командирами, а голодное брюхо к приказам глухо. Только уж потом расстарался с чебуреками, вернулся в полк, поставил чайник — ваше благородие, кушать подано, идите жрать, пожалуйста!
А дальше как всегда, покой нам только снится. Для смышленого непьющего бойца отцы командиры работу найдут. На этот раз Андрона высвистали в штаб, начштаба майора Ковалева изводила жажда.
— Лапин, привези-ка «Боржому», — сказал он страдальчески и, оторвав мутный взгляд от секретной карты, задрапировал ее черной занавесочкой. — На худой конец «Полюстрово». На таньгу, десять тугриков.
Неплохой мужик, но тоже не без вольтов. Если во время инструктажа дает ориентировку на преступника, обязательно уточнит со странной улыбкой:
— А из особых примет одно яйцо у супостата левое, другое правое. Шутка…
Очень смешно, особенно в сотый раз.
Вопрос на засыпку — где достать минералку вечером? Правильно, в кабаке. Андрон и рванул в ресторан, привокзальный, на Витебский. На платформах и около ясно чувствовалась жизнь — дул ветер странствий, суетились пассажиры, что-то невнятно бормотал из репродуктора голос дикторши информатора, казалось, что ее только что оприходовали — орально, злостно, разнузданно и вшестером. А вообще-то в плане секса здесь все было в порядке, ночные бабочки шатались табунами. И какой же это мудак придумал, что самое блядское место в Питере это Московский вокзал. Куда ему до Витебского!
Он затарился «Нарзаном», «Боржоми» не было, съел еще теплый пирожок с морковкой и, захомутав на набережной частника, скоро уже потчевал исстрадавшегося начштаба.
— Вот, товарищ майор, холодненькая, с магнием и железом. Для головного мозга.
Наконец все вроде бы отлепились. Андрон хотел было забиться в каптерку, полистать веселый журнал, экспроприированный у мелкого хулигана, но не получилось, пожаловали в гости деды — тихо посидеть, смирно, по-стариковски. Нацедили в тазик сгущенки, наплюхали малинового варенья и, не чванясь, позвали:
— Давай к нам, харя небось не треснет.
Пришлось за уважуху макать батон в розовое месиво, внимать воспоминаниям ветеранов и петь со всеми вместе любимую вполголоса:
Я ухожу, сказал мальчишка ей сквозь грусть,
Я ухожу, ты жди меня, и я вернусь.
Ушел совсем, не встретив первую весну,
Пришел домой в солдатском цинковом гробу.
И еще с полдюжины куплетов в том же духе. Славно повеселились. Наконец деды двинули потихоньку спать: «День прошел, и хер с ним!»
И Андрон дорвался — задраил на все обороты дверь, устроился поудобней и дрожащими пальцами принялся шуршать листами — вот это телки! И в фас, и в профиль, и так, и сяк, и стоя, и лежа, и каракатицей, и раком. Стройные, грудастые, улыбаются пакостно, с намеком. Европа, высший класс. Жаль только, не пощупаешь. Полистал, полистал Андрон журнал, нахмурился и отшвырнул на фиг, извод один.
Наконец он заснул, словно провалился в мутную, стоячую воду. И сразу же увидел русалку из Сиверской, рыжеволосую, прекрасную, кружащуюся в чувственном танго. Куда там красоткам из журнала!
Стражи Родины (1958)
Кабинет был необъятен, облагорожен дубовыми панелями — с массивной мебелью, бордовым ковролином и физиономиями вождей в позолоченных рамах. За огромным Т-образным столом вальяжно развалился генерал, суровый, с орлиным взором, с лампасами и в погонах, а полковник, похожий на истукана, искусно балансировал на самой кромке стула и с завидной ловкостью играл в вопросы и ответы. Собственно, спрашивал здесь только генерал, напористо, вникая. Настроение у него было скверное — черт знает что такое творится в отечестве… Какие-то там блюдца, выныривающие из воды и не реагирующие на залпы корабельной артиллерии, летающие шары, легко разрушающие сверхзвуковые истребители, заумные уроды, читающие мысли, пара… пара… парапсихологи, мутанты, телепаты. Пси-эффект, такую мать. Пораспускали народ, наобъявляли амнистий…
Раньше генерал курировал ГУЛАГ, после занимался атомной программой, и вот пожалуйста, жопа в Новый год, извольте бриться — надо бдеть безопасность родины на новом рубеже. Ладно, партия наш рулевой, дотянем как-нибудь на бреющем до пенсии. А там… Генерал, вздохнув, представил свою дачку в Переделкино, трехэтажную, кирпичную, в боровом лесу, засопел и взглянул на полковника.
— Ну что там у нас дальше? Согласно утвержденного мною плану.
А дальше был начальник восьмого сектора, вернее, начальница, удивительно красивая голубоглазая блондинка с эффектной фигурой. Форменный, в талию китель плотно облегал ее стан, грудь была объемиста и высока, стройные ноги в лаковых лодочках… Чудо как хороша была начальница сектора.
— Майор Воронцова, — по всей форме представилась она, с легкостью уселась в предложенное кресло и, достав объемистый талмуд с грифом «Совершенно секретно. Хранить вечно», превратилась в статую командорши. Деловитость, собранность, субординация. Что изволите, ваше превосходительство?
— Ну-с, давайте-ка сначала, — генерал, приосанился, выпятил грудь. С профессиональной наблюдательностью заметил, что губы у майорши чувственные, пухлые, колени круглые, породистые, а глаз живой, с игривой сумасшедшинкой, что говорит о взбалмошности и темпераментности натуры. С такими подчиненными куда приятнее не с начала начинать, а с конца… Ишь ты, каков бабец, гладкий с ногами, у такой небось не сорвется.
Однако только Воронцова приступила к докладу, как генерал, нахмурившись, увял и, одолеваемый скукой, начал думать о дачке. Речь шла об уникальных артефактах, обладающих паранормальными свойствами, в частности о каком-то там таинственном раритете под названием «Око Господне». Предположительно это фрагмент Бенбена, некоего реликтового предмета, находившегося в древнеегипетском городе. Ану, он же Гелиополь, в храме бога-прародителя Атума. Какой-либо кон-кретики не существует, известно только, что раритет тот был конической формы и имел, если верить летописям, явно внеземное происхождение. Четыре тысячи лет назад в правление Аменхотепа Первого в Египте произошло восстание рабов, и Бенбен канул в пучину классовой борьбы. А спустя века появились исторические упоминания об Уриме и Тумиме — таинственных предметах, находившиеся в особом карманчике на наперснике еврейского первосвященника, о загадочном сапфире Шетия, о пряжке пояса архидруидов и о многом, многом другом. Даже пресловутый Грааль, если верить Вольфраму фон Эшенбаху, жившему на рубеже двенадцатого и тринадцатого веков, это не сосуд, а таинственный предмет под названием «лапсит экс каелис», то есть «камень, упавший с неба». Таким образом, есть косвенные подтверждения того, что Бенбен не был утрачен бесследно, а только расчленен, и одним из его фрагментов и является Око Господне. Что представляет оно собой конкретно, неизвестно, есть только информация о том, что обладание реликвией дает неограниченные оккульт-о-паранормальные возможности. Так Александр Македонский при его помощи чуть было не покорил весь мир, но потерял — и вскоре погиб от малярии. Искали Око и Тамерлан, и Чингисхан, и Френсис Дрейк, и Колумб, и Наполеон, и Николай Второй, и Гитлер. Искали и ЧК, и ГПУ, и НКВД, и МГБ, и КГБ. На Кольском полуострове, в горах Тибета, в алтайских пещерах, в саванне и джунглях, на дне океана, в пампасах — всюду, куда могли дотянуться наши руки. Тем не менее результатов пока что ноль.
Воронцова медленно закрыла папку, облизнула губы и подняла глаза. Ресницы у нее были длинные, стрельчатые, взгляд — цепкий, выжидающий.
— Спасибо, майор, вы свободны, — с миром отпустил ее генерал, вытащил серебряную папиросницу и, едва дверь захлопнулась, уточнил: — Хороша. Замужем?
Спросил просто так, без всяких задних мыслей.
— Вдова, мать-одиночка. С характером, — полковник почему-то покраснел, на миг преобразился из истукана в человека. — Из дворян, голубых кровей.
Обида, сожаление и злость поочередно отразились на его лице, прежде чем оно опять сделалось тупой бесстрастной маской.
— То есть как это — из дворян? — сразу насторожился генерал, так и не закурив, защелкнул папиросницу. — У нас что здесь, дворянское собрание? Институт благородных девиц?
Вот только голубой крови в начальствующем составе ему не хватало.
— Да нет, здесь все чисто. Никакой буржуазной отрыжки, — полковник еще больше выпрямился, проглотил слюну. — Мать ее, полковник Воронцова, Даром что княгиня, проверенный член партии, орденоносец, рекомендована на службу самим Дзержинским. Начинала еще с Бокием в СПЕКО, работала с Бехтеревым и Барченко. Лично была знакома со Сталиным, в тридцать седьмом году ее и пальцем никто не тронул. Сейчас на пенсии. Персональной. Ну а дочка вся в нее пошла, трудовая династия, так сказать…
Прервавшись, полковник замолчал в ожидании вопросов, но генерал — на то и генерал — был не прост, сам, словно опытный актер, взял паузу. Выдвинул бесшумно ящик, подпер подбородок рукой и, как бы глубоко задумавшись, опустил глаза к объемистой, писаной коряво шпаргалке, пожевал губами и стал читать:
«СПЕКО, спецотдел, особая секретная служба, созданная 5 мая 1921 года постановлением Малого Совнаркома, подчинялось непосредственно Центральному Комитету партии. Задачи — разработка шифров, радио и радиотехническая разведка, дешифровка телеграмм, пеленгация и прикладная криптография. Изучение аномальных, загадочных и необъяснимых с точки зрения науки явлений. Реорганизована 9 мая 1938 года. Начальник:
Бокий Глеб Иванович, 1879 года рождения, старый большевик, из дворян. Расстрелян 15 ноября 1937 года. Бехтерев Владимир Михайлович, академик, директор созданного в 1918 году Института по изучению мозга. Отравлен в декабре 1927 года. Барченко Александр Васильевич, родился в 1881 году, литератор, оккультист, ученый. Сначала двадцатых сотрудник СПЕКО, официальная крыша — научный руководитель лаборатории нейроэнергетики Всесоюзного института экспериментальной медицины. В 1921-23 годах возглавлял экспедицию на Кольский полуостров. Официальная цель — изучение эмерика, полярной истерии. Неофициальная — поиск следов и артефактов предположительно гиперборейской культуры».
Тянулась пауза, висела тишина—читал свои каракули генерал, старательно, без спешки, трудно разбирая и вникая в написанное.
Оторвавшись наконец от шпаргалки, генерал кинул быстрый взгляд на полковника.
— Скажите, а какова была цель экспедиции Барченко на Кольский полуостров? Ну этой, в начале двадцатых?
Ого! Полковник шевельнулся, скрипнул сапогом, и снова замер.
— Барченко, товарищ генерал-полковник, искал на Кольском остатки древней цивилизации, подтверждение своей теории о том, что север — колыбель человечества. В частности камень с Ориона, предположительно Око Господне.
— Что это значит, «предположительно»? — окрысился генерал, рука его непроизвольно с грохотом задвинула ящик. — Мы что тут все, в бирюльки играем?
В голосе его тем не менее скользнуло уважение — а полковник-то орел, все, гад, помнит. Будет, как пить дать, генерал-майором. С таким ухо лучше держать востро.
— Дело в том, товарищ генерал-полковник, что информация по СПЕКО большей частью утрачена, — вице-генерал-майор вздохнул, и на крепких его скулах выкатились желваки. — Прямое попадание бомбы в архив. А кроме того, вся эта шайка-лейка — Барченко, Кандиайнен, Гопиус да и сам Бокий были мастерами наводить тень на плетень. Работали сами на себя или на кого другого. Ясное дело, враги народа. Что же касается Барченко, он Целый год сидел в расстрельной камере, сочинял, чтобы реабилитировали, книгу всей жизни — и вот пожалуйста: все туманно, полунамеками, иди-ка, разберись. И не стали, поставили к стенке…
Андрон (1978)
— Палтус, Лапин, рыба благородная и суеты не терпит. — Прапорщик Тимохин ухмыльнулся и смачно раскусил рыбий хрящик, отчего уши его пришли в движение. — К нему и пиво-то не очень, лучше всего водочки, граммов эдак пятьсот, из запотевшего графинчика. Уж я-то знаю, столько его схавал за десять лет службы. В могиле не сгнию, весь просолел.
Они расположились за столом у только что вскипевшего чайника и на пару перекусывали, чем Бог послал. В каптерке густо пахло мандаринами, «охотничьими» колбасками, копченой рыбой. На то были свои причины. Третьего дня полк был задействован на разгрузке цитрусовых, вчера нес боевую службу в районе мясокомбината, а сегодня пришли посылки молодому пополнению — ему соленое, копченое и сладкое в больших количествах вредно.
— Ротному не забудь, отполовинь, один хрен, нам с тобой все не стрескать. — Тимохин с отвращением взглянул на гору палтусов, икнул и потянулся к чайнику. — Запомни, Лапин, сытое начальство — доброе, а ласковый боец двух мамок сосет. Жадность порождает бедность.
Если бы не старшинская форма, палтусовый сок, стекающий по подбородку, и потертый знак «Отличник милиции», Тимохин мог бы смело сойти за философа античности.
Поговорили еще о смысле жизни, прикончили ватрушку, намазанную маслом, и Андрон понес привет из Мурманска отцам командирам.
— А, Лапин! — Сотников уже с порога заметил сверток, принюхался, подобрел и криво, но благожелательно усмехнулся: — Ну что, писать тебя на службу? Хочешь ко мне в машину кузовным?
Вот радость-то — ни по бабам, ни вольным воздухом подышать, да и вообще… Лучше быть подаль-ще от начальства и поближе к кухне.
— Товарищ старший лейтенант… — начал было упираться Андрон, но тут позвонили по внутреннему, и дело решилось само собой, в пользу секретаря полковой парторганизации главного майора Семенова.
Почему это главного? А вы походите в майорах два с половиной срока, тогда, может, и поймете. Был он чекистом осанистым, видным и далеко не дураком. К тому же отличался юмором, живостью ума и любил всячески подчеркивать свою принадлежность к славному племени наследников Гиппократа. Еще бы, мединститут сумел закончить, экстерном за два года, с красным дипломом специалиста-проктолога. Даром, что ли, в полку служил сын проректора по научной части!
— Здравствуй, сынок, — дружески сказал он Андрону и крайне демократично протянул крепкую, лопатообразную ладонь. — Хорош сидеть на попе, пора подвигать ягодицами. Надо бы одной заднице, — он тяжело вздохнул, нахмурился и ловко, профессиональным жестом ввинтил палец в воздух, словно в навазелиненный анус воображаемого пациента, — достать трусняк самый блядский, у его дочки на днях торжественный пуск в эксплуатацию, то бишь в за муж…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36