Счет даров — как россыпь звезд.
Блещет злато с самоцветом. По златым они монетам
Как по праху ходят светом. Золотой до счастья мост.
Кучей там парча с шелками. С гиацинтами-камнями,
Тариэлю словно в храме, злат-венец дарует он.
Гиацинты золотисты, в них сияет пламень чистый.
Также царственно-лучистый, вырезной дарит он трон.
И покров, где все румяно, — свет-рубины Бадахшана,
Гиацинтов алых рана, — он подносит Нэстан-Джар.
Дева с юношей, сияя, как гроза там молодая.
Взглянет кто на них, — мечтая, новой страсти в нем пожар.
Автандилу дар богатый и Фридону жемчуг-скаты,
И седло с красой несмятой; и отличный в беге конь.
И плащи, горят огнями, небывалыми камнями.
Молвят: «Ты восхвален нами. Будь богатым как огонь».
Тариэль благодаренье красит ласкою реченья:
«Царь, полны мы наслажденья: мы увидели царя.
Ты несложно царь всесильный. И дары твои обильны.
И сюда дороги пыльны, но мы шли к тебе не зря».
Царь Морей, ответом ясным, молвит: «Лев с лицом прекрасным.
Смелый, жизнь твоим подвластным, убиватель нежный тех,
Что с тобой живут в разлуке, — к звуку счастья где есть звуки,
Как ответ? Я буду в муке: без тебя — и без утех».
Тариэля к Фатьме слово — как от брата дорогого:
«Долг велик, сестра. Такого долга — что придет под стать?
Пышность каджи, клад до клада, все твое, тебе для взгляда.
Ничего мне здесь не надо, и не буду продавать».
Фатьма кланяется низко. «Кто с тобой, властитель, близко,
Хоть не лик твой василиска, но в огне он сам не свой.
Я с тобой во власти чуда. Но, когда уйдешь отсюда,
Что я буду? Пепла груда. Горе тем, кто не с тобой».
Губы жемчуг расцвечали, — два лучистые в печали
ДоЦаря Морей сказали: «Без тебя нам трудно быть.
Уж не будем забавляться, звуком арфы опьяняться,
В громкой музыке встречаться. Но дозволь теперь отплыть.
Будь отец нам, наш родитель. Дома нашего строитель.
И корабль нам дай, властитель». Царь ответил: «Что не дам?
Сердце ваше успокою. Буду сам для вас землею.
Коль спешишь, сейчас устрою, сильный, путь-дорогу вам».
И корабль к дороге дальней снаряжает царь печальный,
Наступает миг прощальный. Тариэль — среди зыбей.
Те, объятые скорбями, бьются оземь головами,
Фатьма слезы льет ручьями, умножая глубь морей.
Побратимы, эти трое, поле все прошли морское.
Слово данное — живое. Клятва их подтверждена.
Отдыхают их доспехи. Им пристали — песни, смехи.
Светы губ горят в утехе, и кристальность в них ясна.
Весть Асмат идет благая. И в дома вождей другая.
Тех, что, в битве выступая, за Фридоном мчались в бой.
«Он сюда приносит светы, да сияют все планеты.
Будем ныне мы согреты, отдохнем от стужи злой».
Солнце в светлом паланкине. Путь проходит по равнине.
Уж конец пришел кручине. В них веселие детей.
В край пришли они Фридона. Все цветисто и зелено.
Их родное манит лоно. Слово песни — свет лучей.
Их встречают дружным хором. И Асмат, блестя убором,
Приковалась нежным взором к солнцу, Нэстан-Дарэджан.
Утешенье им друг в друге. Кончен долгий путь услуги.
Два цветка в цветистом круге. Миг свиданья верным дан.
И целует, обнимая, Нэстан-Джар ее златая. Молвит:
«Сколько тьмы и зла я принесла моей родной.
Скорбь была неравномерна. Но и благ господь безмерно.
Если сердце беспримерно, где награды взять такой?»
Говорит Асмат: «Хваленья всеблагому. Разуменье
Зрит, что было в тьме стесненья. Роза тут и жемчуга.
Жизнь иль смерть — мне все едино. Над картинами картина.
Если любит господина сердцем преданным слуга».
Возглашает строй сановных: «Коль в решениях верховных
Бог дарует дней любовных, так восхвалим же его.
Мы в кострах огней сгорали, лик явил он, нет печали.
Стали близью наши дали. Воскресил он, что мертво».
Целованья и объятья. Царь сказал им: «Ваши братья
Были жертвой. Восхвалять я буду смелых каждый час.
В вечном — жизнь за сновиденьем. С вышним слитый единеньем,
Лик их светит озареньем, лучевым в сто двадцать раз.
И хоть смерть их мне страданье, их бессмертный дар — сиянье.
Век о них воспоминанье. Принял их небесный царь».
Он сказал и плачет нежно. И лицо благого снежно.
Стынут розы, и мятежно веет в цвет — седой январь.
Видя слезы в Тариэле, все мгновенно восскорбели.
Словно стон прошел свирели. И внезапно стихли все.
И промолвили с почтеньем: «Если солнечным ты зреньем
Стал для мудрых, озареньем засветись как луч в росе.
Да пребудет всяк спокоен. Кто же этих слез достоин?
За тебя сраженный воин — он счастливее живых».
И кругом смягчились лики. И сказал Фридон владыке:
«Были скорби, и велики, — в светлых днях потопим их.
Помоги нам в этом, боже». Автандил сраженных тоже
Восхвалил. «Но для чего же, — молвил, — плакать лишний раз?
Грусти дан был час грустящий. Снова лев с зарей блестящей.
Так смеяться будем чаще, а не слезы лить из глаз».
Весел град Мульгхазанзари. Бьют литавры как в угаре.
Кличут трубы. К нежной чаре много льнет различных чар.
Чу, грохочут барабаны. Медь звучит. Все точно пьяны.
И красавицы, румяны, все сбежались, пуст базар.
И торговцы приходили. Их ряды забиты были.
А порядок наводили стражи с саблями в руках.
Челядь, дети, все толпятся. Тем вперед, а тем податься.
Только б как-нибудь пробраться. «Посмотреть!» — у всех в глазах.
У Фридона Нурадина весь дворец одна картина.
Все рабы — до господина. И на каждом пояс злат.
Все парчой горит златою. И ковры там под ногою.
И они над головою мечут золото как град.


45. Сказ о венчании Тариэля и Нэстан-Дарэджан Фридоном


Свадьба справлена Фридоном. Честью честь им, с белым троном,
Словно в брызгах окропленным в желто-красный самоцвет,
Автандилу желто-черный также дан престол узорный.
Ждет толпа. В ней вздох повторный. Вижу, тут терпенья нет.
И певцы там не молчали. Песни льются без печали.
Свадьбу весело сыграли. Был шелков роскошный дар.
Нежный блеск необычаен. Добрый тот Фридон хозяин.
Лик улыбки как изваян в ворожащей Нэстан-Джар.
Счет даров сполна ли нужен? Дар с подарком явно дружен.
Девять царственных жемчужин, как гусиное яйцо.
Яхонт также драгоценный, в солнцесвете несравненный,
Ночью в блеске неизменный, — хоть рисуй пред ним лицо.
Также дал им ожерелье, чтобы шее быть в веселье, —
Уж какое рукоделье: гиацинты — нить кружков.
Автандилу льву дал чудо, — и поднять то трудно, —блюдо.
Не пустым унес оттуда это блюдо враг врагов.
Все хозяин жемчугами уложил его с краями,
И с пристойными словами эта дань дана была.
Весь чертог обит парчою, тканью нежно-золотою.
Тариэль к нему с хвалою, стройно сложена хвала.
Восемь дней, с усладой верной, свадьбы праздник беспримерный.
Ток даров, струей размерной, каждый день им как венец.
И конца нет узорочью. Арфа с лютней днем и ночью.
Глянь, увидишь ты воочью: юный — с девой наконец.
Тариэль сказал, смягченный, до Фридона: «Брат рожденный
Ближе быть не мог. Взметенный, ранен насмерть, по волнам
Я бродил, — явил ты сушу. Клятву сердца не нарушу.
И как дар отдам я душу — брату, давшему бальзам.
Сам ты знаешь Автандила, как его служенье было.
Преисполненное пыла и готово до всего.
Я хочу служить взамену. Положил конец он плену.
Сам пусть знает перемену. Жжет костер, — гаси его.
«Брат, — скажи ему, — милуя, как за службу заплачу я?
Бог, дары свои даруя, света жизни даст твоей.
Коли я твое хотенье не явлю как исполненье,
Не хочу отдохновенья даже в хижине моей.
Будет в чем моя подмога? Пусть — нам смело, с волей бога,
До Арабии дорога. Ты мой вождь, а я твой друг.
Нежных мы смирим речами, а воинственных мечами.
Ты к своей жене с дарами, иль моей я не супруг».
Чуть услыша Тариэля это слово, —словно хмеля
Вдруг сказалася неделя, — Автандил в веселый смех.
«Мне помощник? Где ж печали? Каджи в плен мою не взяли.
Я не ранен, не в опале. Розе снов — во всем успех.
Солнце светит на престоле. И царит по божьей воле.
Не в Каджэти, не в неволе, не во власти колдунов.
Все к ней с лаской и приветом. Помогать ей, что ли, в этом?
Не дождешься тут, с приветом, от меня ты лестных слов.
Если хочет провиденье, так небесные виденья
Принесут мне утешенье в этой огненной пещи.
И тогда по смерти буду льнуть я к солнечному чуду.
Счастья здесь искать повсюду, — хоть ищи, хоть не ищи.
Передай ответ правдивый: «Чувства, царь, твои красивы.
Был слуга я твой радивый — прежде, чем я был рожден.
Пусть же я перед тобою буду только лишь землею,
До тех пор, как ты, с хвалою, не получишь царский трон».
Ты сказал: «Хочу слиянья твоего с звездой сиянья».
В том благое пожеланье. Но не рубит здесь мой меч.
И не властно здесь реченье. Лучше буду ждать свершенья
От небес и провиденья. Даузнаю радость встреч.
А чего теперь хочу я? Чтоб ты в Индии, ликуя,
Власть на тронах знаменуя, воцарившись, поднял стяг.
И чтоб этот свет небесный, облик с молнией чудесной,
Был с тобой в отраде тесной. И чтоб был сражен твой враг.
Совершится, — жизнь восславлю, и тебя тогда оставлю,
Путь в Арабию направлю. Ближе к солнцу. И она
Мир души моей упрочит. И загасит, коль захочет,
Тот пожар, что сердце точит. Речь, как видишь, не длинна».
Четко все в словах ответа. Тариэль, услышав это,
Говорит: «Зима не лето. Лета я ему хочу.
Он нашел зарю златую, чем живу и кем ликую.
Жизнь и он пускай живую встретит, мной ведом к лучу.
Той заботой мысль объята. Да явлю в том доблесть брата.
Вот скажи: «В путях возврата, до приемного отца
Твоего — мне возвращенье. Попросить хочу прощенья
За рабов, их убиенье. Умягчить хочу сердца».
Молви: «Завтра в путь мне нужно. Больше медлить недосужно.
С словом: «Если» жить содружно — смерть для сердца моего».
Царь Арабский — он уважит сватовство мое, и скажет
То, что ум ему прикажет. Буду я молить его».
Весть пришла через Фридона. В этой речи звук закона.
Сердце вновь его спалено. В сердце дым и головни.
«В путь, и тщетно промедленье». В сердце витязя боренье.
Так, владыкам — уваженье. Да велят сердцам они.
Автандил пришел смущенный. И коленопреклоненный
Тариэлю, как сраженный, обнимает ноги он. Говорит он:
«Сердцу больно. Пред Ростэном хоть невольно,
Вин моих уже довольно. Дане буду раздвоен.
Быть хочу односердечным. Ты не сможешь перед вечным
В этом миге скоротечном — правосудным быть с плеча.
В сердце старца-властелина обо мне теперь кручина.
Не могу на господина я, слуга, поднять меча.
Будет тут зерно раздора, между мной и милой ссора,
Из разгневанного взора будет жжение огня.
Без вестей мне быть случится, от нее вдали томиться.
Кто прощения добиться здесь сумеет для меня!»
Солнцеликий, смехом ясным, Тариэль с лицом прекрасным,
Руку взяв движеньем властным, Автандила поднял вдруг.
«Ты мне сделал все благое. Чрез тебя мой дух в покое.
Дай же быть счастливым вдвое. Знать, что счастлив брат и друг.
Ненавижу опасенья, в друге чопорность, сомненья,
Лик оглядки, охлажденья. Тот, кто друг сердечный мой,
Пусть меня к себе он тянет, предо мной открыто станет,
Если ж нет, разрыв не ранит, он с собой, а я с собой.
Сердце я твоей желанной знаю в чаре необманной.
Мой приход не будет странный. Чрез меня придет жених.
А царю скажу я разно то, что нужно и приязно.
И желанью сообразно вид желанный встречу их.
Сердце старое покоя, лишь скажу царю одно я, —
Чтоб, чертог блаженства строя, доброй волей отдал дочь.
Если цель есть единенье, для чего ж вам разлученье?
Вам друг в друге озаренье. Нужно вам цвести помочь».
Автандил, увидев ясно, что препятствовать напрасно,
Поступил во всем согласно, с Тариэлем отбыл он.
А Фридон отряд отборный выбрал свитой им дозорной.
Сам он — с ними. Друг бесспорный, с ними должен быть Фридон.


46. Сказ о том, как снова идет Тариэль к пещере и видит сокровища


Мудрый Дивнос сокровенье нам явил в словах реченья:
«В боге благо, возрожденье. Не из бога дышит зло.
Злой им в миге укорочен. Ход благого им упрочен.
В совершенстве вышний точен. Вне низин души светло».
Эти львы всегда живые, эти солнца золотые,
В дали шествуют иные. С ними дева, с ликом зорь.
Крылья ворона синеют. В этих косах — светы млеют.
И рубины щек алеют. Самоцветы с ней не спорь.
Это солнце в паланкине нераздельно с ними ныне.
Вот охота по долине. Кровь течет. Свистит стрела.
Где б они не проходили, той красе и этой силе
Взоры всех восторг струили, им дары и им хвала.
Словно это свод небесный. Между лун, в семье их тесной,
Солнца лик горит чудесный. Дни пути — и ближе цель.
Между гор, что в мгле как в дымах, для людей недостижимых,
Строй туда идет любимых, где томился Тариэль.
Молвит витязь: «Буду ныне вам хозяин. Там в стремнине
Недостатка нет в дичине. И накормит нас Асмат.
Поедим, повеселимся, а притом обогатимся.
Мы в дарах здесь не скупимся, многосветел пышный клад».
Спешась, вот идут в пещеры, в тот чертог утесов серый.
У Асмат дичин без меры. Режет вкусные куски.
Радость. Кончена дорога, где страданий было много.
Восхваляют сердцем бога, — счастье вывел из тоски.
Вот в скалах, через пустоты, чрез иссеченные гроты,
Где сокровища как соты, где печати по дверям,
Всей толпой они проходят. Забавляясь, в залах бродят.
И богатствам счет не сводят. Не воскликнут: «Мало нам».
Есть для каждого блестящий там подарок подходящий.
Каждый был там предстоящий Тариэлем награжден.
А потом из несочтенных тех сокровищ сгроможденных,
Как из житниц нагруженных, каждый воин наделен.
До Фридона молвит слово: «Хоть бери еще и снова,
Я должник твой, и такого долга — как покрыть объем?
Но, благое совершая, верь, — награда ждет у края.
Этим кладом обладая, в царстве им блистай своем».
Воздает Фрид он почтенье, и исполненный смиренья
Говорит благодаренья: «Царь, я твой, тебя любя.
Ты как в бурю — голос грома. Всякий враг твой лишь солома.
Счастье мне тогда знакомо, как смотрю я на тебя».
Повелел Фридон — верблюжий караван доставить дюжий,
Чтоб богатства в час досужий перевесть к себе домой.
И в Арабию оттуда держать путь. Исполнен чуда,
Ветер шепчет весть про чудо. К солнцу месяц молодой.
Долгодневное томленье. Вот из дымки отдаленья
Видны замки и селенья. То Арабия, она.
После дней тоски суровых, для восторгов встречи новых,
В голубых толпа покровах, к Автандилу столь нежна.
Тариэль до Ростэвана шлет сказать: «Душа медвяна.
Роза в цвете и румяна. Не сорвал никто ее.
Царь Индийский, духом ясный, до Арабии прекрасной,
Я дерзнул прийти. О, властный, пред величество твое.
Вид мой, раз, в тебе волненье пробудил и раздраженье.
Наложить хотел плененье на меня, и на коне
Гнался. Было то неправо. Вспыхнул гнев во мне как лава.
И налево, и направо смерть рабы нашли во мне.
Потому я пред тобою ныне с прошлою виною.
Грех свой бывший не укрою, — бывший гнев покрыл его.
Яв дарах не благодетель. В этом мне Фридон свидетель.
Дар один принес радетель: Автандила твоего».
Слов где взять мне подходящих, чтоб явить восторг горящих?
В блеске трех лучей блестящих млеют щеки Тинатин,
Задрожавшие ресницы оттеняют свет зарницы.
Под бровями — огневицы. Алым светится рубин.
Чу, литавры. Гул их льется. Смех и говор раздается.
Воин с воином смеется. Под уздцы берут коней.
Седла все в огнях узорных. Много витязей проворных,
На конях своих отборных, жаждут встречи, будут в ней.
Едет царь, с ним властелины. И вокруг владык дружины
Словно дружный хор единый. Благодарны богу все.
«Нет у зла существованья. Для благого лишь деянья
Есть и жизнь, и ликованье. Свет в готовой ждет красе».
Уж они не за горами. И нежнейшими словами
Говорит, горя глазами, к Тариэлю Автандил:
«Видишь эту пыль равнины? В этом дым моей кручины.
В сердце пламени лучины. От огня лишаюсь сил.
Это мой отец приемный. Я же, точно вероломный,
И безродный, и бездомный, медлю встретить, пристыжен.
Я в узор вступил нежданный. Стыд мой — слово сказки странной.
Но мечты моей желанной — вестник ты и друг Фридон».
Тот ответил: «Лик смиренья пред владыкой — знак почтенья.
Здесь побудь в отъединенье. Не предам тебя огню.
Коль решение такое есть у бога, будь в покое:
Солнце с обликом алоэ я с тобой соединю».
Льву надежды эти сладки. В малой ждет он там палатке.
Радость взглядов и оглядки, ждет и Нэстан-Дарэджан,
Дрожь ресниц волной урочной — ветер северо-восточный,
Царь Индийский полномочный едет прямо, строен стан.
И Фридон с ним едет вместе. О прибытьи были вести.
Царь Арабский этой чести ждет. И едут наконец.
Тариэль лицом склонился. Прочь с коня, и озарился.
Царь к царю светло явился, сын один, другой отец.
Тариэля почитанье — Ростэвану знак вниманья.
Он дарит ему лобзанье, удовольствуя свой рот.
Тариэлю — ласка слова: «Блеск ты солнца золотого.
Без тебя не будет снова светел день, как ночь пойдет».
Царь глядит на обаянье, он исполнен чарованья.
Хвалит все его деянья, достижение побед.
И Фридон явил почтенье, пред владыкой преклоненье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25