И поплыли по волнам.
Мчит корабль их ходом рьяным. Веселятся днем румяным.
Автандил им атаманом. Смелый быть велит смелей.
Вон корабль. На нем пираты. Длинен вымпел их разъятый.
И таран грозит рогатый, для разлома кораблей.
Ближе, ближе завопили. Кличут, в трубы протрубили.
В страхе все торговцы были пред воинственной толпой.
Витязь молвит: «Те пожары мы лишим их страшной чары.
Всех сразят мои удары, или час здесь смертный мой.
Что написано, свершится. Вся земля пусть ополчится.
Рок решит и не случится злоключенья никогда.
А решит, вот копья ныне. Не помогут тут твердыни,
Ни друзья, хотя б в дружине. Знай, и будешь смел всегда.
Вы купцы, народ несмелый, в деле битвы неумелый.
Полетят от них к вам стрелы — уходите-ка за дверь.
Посмотрите, как единым здесь я встану исполином,
Волю дав размахам львиным, кровь их всех пролью теперь».
Быстрый барс, надел он латы. По броне огонь богатый.
С тяжкой палицей подъятой, перед вражьим кораблем,
Он стоит неустрашимый, в смелой мощи несравнимый.
Взором витязя крушимый, враг сражен его мечом.
Вот спешат всем вражьим станом, возопили гласом пьяным.
И хотят метнуть тараном. Вот таран приблизил рог.
Он проворным взором кинул. Тяжкой палицею ринул.
И таран сломил, содвинул. Львиной хваткой подстерег.
Метко. Где таран рогатый? Вот он с палицей подъятой.
Враг бежать, трепещет смятый. Он молотит как цепом.
Вынул меч, мечом их рубит. Каждый взмах их страх сугубит.
Здесь никто уж не затрубит. Все иссечены кругом.
Как козлиное их стадо. Смерть пирует. Так и надо.
Их ли будет здесь засада? Трупы мечет в море он.
Одного он о другого, и седьмого о восьмого.
Те, кто жив, меж мертвых — крова ищут, сдавливают стон.
Все как ждал. Герою ведом достоверный путь к победам.
Тот, другой кровавым следом, подползет, — в его ногах
С умоленьем жалким взгляда. «Не убей!» — зовут. — «Пощада!»
Благовестье вспомнить надо: «До любви приводит страх».
Человек, своею силой не хвались: вмиг будешь хилый
И спознаешься с могилой, коль помочь не хочет бог.
Искра вспыхнет — и в пожары лес облекся. И удары,
Если с богом, будут яры, — тут чурбан не будет плох.
Автандил бросает взгляды. В корабле он видит клады.
Караван зовет, и рады тем сокровищам купцы.
И Усам развеселился. Перед юным преклонился.
Так в хвалах он изловчился, что из слов он сплел венцы.
Для хвалений Автандила быть должна такая сила,
Что и тысячи бы было недовольно языков.
Караван вскричал: «Создатель! Солнца ты ниспосылатель!
В нем сияний нам деятель. Вышли к дню мы, бросив ров».
Если витязь, в схватках славных, средь деяний своенравных
Превзошел своих же равных, сколь прекрасен этот вид.
Поздравляют. Он — взнесенный. Вид у прочих пристыженный.
Ранен он. С рукой пронзенной. Но не очень там болит.
Так, низвергнуты пираты. Их корабль, где клад богатый,
Он амбар теперь разъятый. Там добыча хороша.
Все богатства изобилии на корабль к себе сносили.
Жгли его, и потопили. Он не стоит ни гроша.
Шлет Усам до Автандила весть: «Гласят купцы: ты сила.
Нас та мощь освободила. Дал ты нам не пасть на дно.
Что имели, в полной чаше все твое. Ты солнца краше.
Что нам дашь, то будет наше. В том составили звено».
Витязь молвит: «Братья, ныне вашей бог помог кручине.
Не дал смерть найти в пучине. Что ж томитесь вы, стеня?
Я при чем тут? Не умею ваших слов постичь.
Моею Волей что свершу? Имею лишь себя я и коня.
Мне в сокровищах отрада здесь какая ж? Все, что надо,
Я имел на радость взгляда, — и шелков моих не счесть.
Что же делать мне с дарами, предлагаемыми вами?
Я лишь друг ваш над волнами. Мысль во мне иная есть.
Здесь сокровища несчетны. Выбирайте в час охотный.
Мой подарок — безотчетный. Я не стану вас судить.
Но одно мое желанье сообщу я вам для знанья.
Цель имею для скитанья. Нужно тайну сохранить.
До тех пор, как час настанет, кто ни спросит, кто ни глянет,
Каждый пусть его обманет: главный я средь вас купец.
Я не витязь. Одеваться буду так и торговаться.
Только чур не проболтаться. В братстве тайну скрыть — венец».
Чуть он высказал желанье, между ними ликованье.
Молвят: «В этом упованье было наших всех сердец.
Ты сказал, — той самой цели мы в умах своих хотели —
Послужить тебе на деле, солнца лик и образец».
Больше чассвой не теряли, и без горя, без печали,
В путь дальнейший отплывали, с жаждой видеть берега.
Видеть витязя им мило. Им погода ворожила.
Пели песнь про Автандила и дарили жемчуга.
Вкруг него они ликуют. Лик пленительный милуют.
Руки, ноги все целуют. И с него не сводят глаз.
На красивого кто глянет, тут и мудрый глупым станет.
Хор твердить не перестанет: «Из злосчастья спас ты нас».
Витязь молвит: «Божья воля. Как решит, так будет доля.
Что с небесного нам поля снизойдет, то суждено.
Силы высшие наставят. Нужно, — то, что скрыто, явят.
Глупы те, что здесь лукавят. Что идет, прийти должно.
Бог явил вам состраданье, не дозволил излиянья
Вашей крови. В том деянье — не мое. Что я? Земля.
Все ж убил врага лихого, и свое сдержал я слово.
Всю добычу вы с чужого принимайте корабля».


29. Сказ от том, как прибыл Автандил в Гуляншаро


Стройный стан и свет во взоре, Автандил проехал море.
Вот и берег. И в просторе — город, тонущий в садах.
Это все очарованье как вложу я в описанье?
Сколько разного сиянья в заколдованных цветах.
Все в дыханьи аромата. И к ограде, что богата,
Три тяжелые каната протянули свой конец.
Стал корабль. И за товаром ходят крючники — не даром.
Витязь — с малым он и старым, точно главный он купец.
И садовник тут из сада, увидав зарницы взгляда,
Поспешил к нему: «Что надо?» Рад служить, склонился весь.
Автандил его сердечно привечает безупречно:
«Чьи вы люди? И конечно, есть и царь над вами здесь?»
Молвит: «Как у вас ведется? Что дороже продается?
Что дешевле отдается? Вот товар, — как быть нам с ним?»
«Солнце с ликом ты красивым», — молвит тот, — «неторопливым
Словом все скажу правдивым, с указаньем не кривым.
Край морей зовется это царство, полное расцвета.
Гуляншаро — город света. Гулян-Шахр — тот град Цветов.
Что красиво, все, что в славе, к нам плывет, — и сны здесь в яви.
Царь же наш — Мелик Суркхави, благ, достоин он даров.
Десять месяцев в просторе корабли из моря в море
К нам сюда. Здесь в дружном хоре — игры, песни, пир и пляс.
Зиму, так же как и лето, здесь цветы в огнях расцвета
Старый юн здесь. Знают это и враги, глядя на нас.
Кто сноровист, покупает, продает, глядишь, теряет,
Изловчился, наживает. Не сидим мы тут без дел.
Здесь товар не залежится. Покупатель не скупится.
Даже бедному случится — в месяц, в год разбогател.
У Усена полноправный я садовник. Сам он главный
Из купцов. Хозяин славный. И устав его таков.
Этот сад — здесь отдыхают, и товары выставляют.
Что ценней, ему являют из заветных сундуков,
Те купцы, что покрупнее, дар ему, и не жалея,
Поднесут — и веселее станет вмиг, — торгуй любой.
Для царя товар богатый, наилучший, — тотчас платой
Он покрыт. И тароватый, сразу торг обмыслит свой.
Он встречает с неизменной лаской, если кто почтенный
Прибыл. Здесь бы бессомненно был, да нет его в дому.
А не то б иные речи, он бы рад был этой встрече.
Ну да это недалече. Помощь есть у нас всему.
Фатьма Хатун здесь, супруга. В ней любезность и услуга.
Встретит ласково, как друга. Будешь в доме как в своем.
К ней дорога не окольна. Встретит гостя хлебосольно.
Там всего у нас довольно. Город видеть нужно днем».
Молвит витязь, с лаской взгляда: «Сделай так, как сделать надо».
И бежать тому — отрада. До груди струится пот.
Он к владычице стремится. «Ну, могу я похвалиться.
Там такой, что не приснится. Юный глянет — свет блеснет.
Караван ведет торговый. С речью ласковой, медовой.
Кипарис он, месяц новый. Тот коралловый тюрбан.
Как идет к нему. Как стройно он стоит. Спросил спокойно:
«Как устроить все достойно? В чем обычай этих стран?»
Фатьма в радостях безмерных. Посылает десять верных.
И для выставок примерных вот он, караван-сарай.
И приходит розощекий, тот агатно-светлоокий.
Лев он поступью широкой. Ноги барса. Примечай.
Эта выставка не лавка. Уж какая же там давка.
Не товары брать с прилавка. Юный светит. Он заря.
«Это видеть — хоть до ночи». Души взяты. Смотрят очи.
Что мужья. Их ум короче. С ними быть — томиться зря.


30. Сказ о том, как прибыл Автандил к Фатьме, как приняла она его и как велика была ее радость


Там, где вход и где ограда, Фатьма гостя встретить рада,
На лице ее услада. И Усенова жена,
Говоря привета слово, просит гостя дорогого
Сесть. Увидевши чужого, не соскучилась она.
Фатьма, взоры притягая, хоть не юная, живая,
Круглолица, не сухая, смуглолицая притом.
И любительница хоров, выпить между разговоров,
Головных у ней уборов и нарядов полон дом.
Гостя ужинать с ней просит. Метко молвит, метко спросит.
Он подарки ей подносит. Все красивые дары.
И хозяйка ликовала. И сидела, и вставала.
Витязь пил и ел не мало. Спать. Уж час ночной поры.
Утром вынул он товары. В них игранье пышной чары.
Смотрит малый, смотрит старый. И цена всему своя.
Для царя, что поценнее. Нагрузил купцов скорее.
«Продавайте, не робея. Не откройте лишь, кто я».
Как купец он был одетый. Не доспехов светят светы.
Фатьма шлет ему приветы. Навещает Фатьму он.
И сидят, и говорливы. Речи между них учтивы.
А уйдет к себе красивый, ум ее тоской пленен.


31. Сказ о том, как полюбила Фатьма Автандила и как написала она ему послание свое


Лучше, вот слова зарока, быть от женщины далеко.
От игранья и намека быстро к власти перейдет.
Завладеет до пронзенья, и предаст в одно мгновенье.
Слово тайны и значенья, в слух к ней сдерживай полет.
Фатьме сердце страсть пронзила, возжеланье Автандила.
И любви взрастала сила, жгла ее своим огнем.
Скрыть ее она хотела. Скрыть пожар? Пустое дело.
И владычица скорбела. Слезы падали дождем.
«Если я скажу признанье, гнев в нем, и прощай свиданье.
Не скажу, — вдвойне терзанье, буду в пламени вокруг.
Нет, скажу я, без сомненья. Смерть иль жизнь, его решенье.
Как же врач найдет леченье, коль не знает он недуг?»
И раскрыв свои страданья, пишет юноше посланье.
Очень жалостно писанье, преисполнено тоски.
То посланье образцово. Глянь, не бросишь — будешь снова
Видеть, как любовь сурова, — не порвешь письмо в клочки.


32. Любовное послание Фатьмы к Автандилу


«Солнце! Богу так угодно, чтобы солнцем ты свободно
Лил лучи. Терзанье сродно с тем, кто от тебя вдали.
Кто вблизи, тобой сжигаем. До планет ты восхваляем.
Глянешь, — сердце дышет раем. Увидал тебя, — хвали.
Ты посмотришь, — где угрозы? В сердце свет влюбленной грезы.
Ты красивый стебель розы. Трепетать бы соловью.
Лик твой — цвет садовый ранит. И моя краса здесь вянет.
Если луч твой не достанет, жизнь иссушишь ты мою.
Бог свидетель, с словом-лаской я иду, полна опаской.
Но терпенье стало сказкой, — нет его, и в сердце тьма.
Вечно ль в муках быть повторных — от ресниц, от копий черных
Помоги, без слов укорных, а не то сойду с ума.
До тех пор, пока ответа на мое посланье это
Нет, — не знаю, ждать ли света, ты убьешь иль дашь мне жить, —
Все ж еще я существую, но терплю я пытку злую.
О, часы, когда тоскую! Жизнь иль смерть? Нельзя решить».
Это к витязю признанье Фатьма шлет, полна терзанья.
Он читает то посланье как сестры или родной.
«Ей искать меня не стыдно. Сердце ей мое не видно.
И сравнить ее обидно с той, возлюбленною мной.
Разве ворон, пролетая, нужен розе? Здесь живая
Не достанет, воспевая, песнь хваленье соловья.
То, что сделать непристойно, бесполезно и нестройно.
Что за вздор тут пишет знойно! Что за речь, чтоб слышал я
Предаваясь размышленьям, так он думал с осужденьем.
И с таким он был решеньем: «Можешь мне лишь ты помочь.
Если, в путь пойдя, ищу я той, кем друг горит, тоскуя,
Чтоб найти, все совершу я. И другие мысли — прочь».
Здесь проходит путь-дорога. Эта женщина здесь много
Видит всяких. У порога путник — ей желанный друг.
Пусть изведаю горенье, — к ней явлю соизволенье,
Нить найду в ней для стремленья. Долг ей мой отдам я вдруг».
Молвил: «Женщина, влюбляясь, с милым сердца не стесняясь,
Все расскажет, открываясь. Что ей стыд, и что позор.
Так. Для этого влюбленья дам свое соизволенье.
Может, вдруг оповещенье проскользнет в наш разговор».
Сам себе слова совета молвил: «Ежели планета
Ворожит, свершится это. Нужно, — нет; не нужно — вот.
Так со мной, и я в тумане. Мир весь в сумеречной ткани.
Чтобы ни было там в жбане, опрокинь, и потечет».


33. Ответное послание Автандила к Фатьме


«Ты писала и хвалила. То прочесть мне было мило.
Ты меня предупредила. Больше я, чем ты, томим.
Хочешь ты. Мое хотенье также в пламенях горенья.
Решено соединенье, если оба так хотим».
Чуть письмо дошло до взгляда Фатьмы, вся она услада.
И ему ответить рада: «Слезы я лила в тиши.
Будет. Я жива тобою. Я вечернею порою
Буду ждать тебя душою. Буду я одна. Спеши».
Вот и ночь идет немая. Витязь в путь. Его встречая,
Раб другой — и весть другая: «Нет, сегодня я не жду.
Для тебя я не готова». Он читает это слово.
Все ж идет, сказав сурово: «Это что же все — в бреду?».
За отменой приглашенья он пришел. Полна смущенья
Фатьма там. Ее волненье ясно видит Автандил.
Беспокойна, облик странный. Но, чтоб быть ему желанной,
Прячет страх свой, точно жданный он сюда свой лик явил.
Начинают целоваться, играм нежным предаваться.
Вдруг, — как может это статься? — стройный юноша в дверях.
Раб за ним, и меч рукою, крепко держит щит другою.
«Здесь я встретился с горою», — молвит юный, чуя страх.
Увидал он Автандила. Покидает Фатьму сила.
Обомлела. Было мило обниматься, а теперь?
Гость сказал: «Пришел не кстати. Не прерву твоих объятий.
Но уж завтра час проклятий ты с зарей узнаешь, верь.
Ты меня здесь в миг свиданья предаешь на посмеянье.
Отплачу за то деянье. Будешь собственных детей
Есть своими ты зубами. Так свершу. Иль — не словами —
Плюнь мне в бороду плевками, — пусть бешусь среди полей».
Тут тряхнул он бородою, сжав ее своей рукою.
Вышел. Биться головою Фатьма в скорби начала.
Лик ногтями разрывает. Кровь со щек как ключ стекает.
«Камень! Камень!» — восклицает. — «Чтоб толпа убийц пришла».
И скорбит, и возопила: «Вот, супруга я убила.
Малых деток погубила. Разметала я как сор
Наши пышные владенья, драгоценные каменья.
Мне самой уничтоженье. И слова мои позор».
Витязь эти восклицанья слышит, слушает рыданья.
«В чем причина тоскованья?» — вопрошает, сам смущен.
«Успокойся, молви слово. Что в тебе нашел он злого?
Почему грозил сурово? И зачем бродил здесь он?»
Говорит она, стеная: «Лев! От плача без ума я. Что скажу?
Минута злая. Вот, застигла, жизнь губя.
Я детей моей рукою умертвила. За тобою
Погналась в любви душой, и убила тем себя.
Непременно так случится с тем, кто тайной тяготится,
Болтовней разоблачится, в суесловьи видит мед.
Всем теперь скажу с рыданьем: «Помоги мне тоскованьем».
Что тем делать с врачеваньем, кто свою же кровь испьет?
Здесь не два, одно лишь слово. Ничего не жди другого.
Можешь, так того лихого, ночью, тотчас же убей.
Весь мой дом от погубленья, и меня от убиенья
Ты спасешь. В час возвращенья скорби смысл скажу моей.
Если ж нет, не ожидая кары, весь товар слагая
На ослов, спеши из края, — твой побег сокроет тьма.
Так он это не оставит. При дворе меня ославит.
Предо мной детей поставит, чтоб я съела их сама».
Слыша те воскликновенья, гордый, полон дерзновенья,
Витязь встал свершить решенья. Твердый жезл в руке его.
Как он смел, и как прекрасен. «Смысл всего теперь мне ясен».
В миге схватки он ужасен, не похож ни на кого.
И его до Фатьмы слово: «Дай кого-нибудь такого,
Чтоб средь сумрака ночного показал дорогу мне.
Лишь дошли бы верно ноги, там не нужно мне подмоги.
Расскажу, как были строги эти руки, мстя вдвойне».
С ним раба она послала. Будет вырвано то жало.
И во след ему кричала: «Головня сгорит когда,
Вспомни час, как огнь дордеет, жечь меня уж не посмеет, —
Он кольцо мое имеет, — принеси его сюда».
Автандил с огнем во взоре вышел за город, где море.
Там вздымался на просторе изумрудно-рдяный дом.
Там в покоях, радость часа, всюду пышность и прикраса.
Над террасою терраса. И велик его объем.
Автандил, туда ведомый, видит пышные хоромы.
Он, в душе лелея громы, слышит шепот: «Это — тут.
На террасе там стоит он. Ночью там лежит и спит он.
А пред тем в мечтах сидит он, сокращая бег минут».
Где сплелась лихая пряжи для злосчастного, два стража
Перед дверью спят. И даже не шурша, он в быстрый срок
Там. Беззвучная походка. Та, другая сжата глотка,
Стиснул головы он четко. Мозг и волосы — в комок.


34. Сказ о том, как умертвил Автандил Шах-Нагира и двух его стражей


Он лежал в своем покое,юный, с сердцем в гневном зное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25