Коль любовь подешевела, то — сушеные плоды».
Если так цветок бездушный мыслит, мудрости — послушный,
Где же ты прием радушный встретишь сердцу без борьбы?
Жатву радости без горя, в мире с дьяволом не споря,
Не сберешь ты. В приговоре наших дней — устав судьбы.
Слушай, что тебе скажу я: на коня — и не тоскуя,
В путь иди, с тобой пойду я. Не веди свою межу, —
Лишь свою, с своим советом. Скорбь дана нам здешним светом.
Верь, что прав я в слове этом. А уж лести не скажу».
Тариэль сказал: «Немею, брат мой. С той тоской моею,
Вряд ли дать ответ сумею. Обезумленный, я глух.
Видит так твое сужденье, что легко терпеть мученье.
Ныне — смерти приближенье. Вот уж я почти потух.
Да, конец земному краю. И о ней я умоляю.
С нею здесь не встречусь, знаю. Но любовного огня
Свет живет. Здесь — разделенье, там — восторг соединенья.
Да приходит погребенье. Бросьте землю на меня.
Как любимую любимый не увидит через дымы?
Мы в ином соединимы. К ней светло пойду туда.
Встречу, встретит. В миг свиданья будет сладостным рыданье.
Против слова увещанья, сердца слушайся всегда.
Вот мое постановленье: смерти чую приближенье.
Умираю, нет сомненья. Что тебе до мертвеца?
Коль в живых мне оставаться, нужно с разумом расстаться.
Птицы к душам вверх стремятся, — так и тело ждет конца.
Что сказал ты, речи друга понимать мне нет досуга.
Полн душевного недуга, вижу смерть, она близка.
Жизнь лишь беглое мгновенье. К миру только отвращенье.
Мне с землей соединенье. В ночь ведет моя тоска.
Мудрый! В чем есть мудрость эта? От безумца ждать ли света?
Сам будь полон я совета, твой совет бы взял, не лгу.
Роза — в солнце. Солнце тает, — роза в грусти увядает.
Друг меня да покидает. Уходи. Уж не могу».
Автандил к нему с другою речью доброй и живою.
«Нет, клянусь я головою. Делать этого нельзя.
В том не лучшее свершенье — пожелать уничтоженья».
Но напрасны убежденья. Слово падает, скользя.
Наконец сказал: «Прекрасно. Если речь моя напрасна,
Если внемлешь безучастно, что ж мне слово длить сейчас.
Смерти хочешь? Без ошибки смерть придет.
Мгновенья зыбки. Вянут розы и улыбки. Вянь». Блеснул слезою глаз.
«Лишь одно мое моленье ты сверши. Есть где-то рденье
Розы, — есть агатов мленье, — от всего укрылся я.
Поспешил, всего лишился. И с царем я разлучился.
От меня ты отделился. В чем же радость есть моя7
Не отвергни же сурово, а мое исполни слово:
Раз еще тебя я снова пусть увижу на коне.
Ты души был, ворожащим, похитителем блестящим.
Не уйду же я грустящим. В этом будь послушен мне».
«На коня!» И для моленья уж не нужно повторенья.
Знал он сердцем без сомненья: не дружна с конем печаль.
Тот тростник до конской шеи склонит лик, — и веселее.
Радость в той была затее. Уж не рвутся стоны в даль.
Молвил грустный: «Я поеду. Дай коня». В душе победу
Чует тот. Идет по следу. Помогает сесть в седло.
Он его не нудит ныне. Едут вместе по равнине.
Гибок стройный. И в кручине стало легче и светло .
Говорит. И блещут зубы. И коралловые губы
Знают речи, что не грубы, а уходят прямо в слух.
Стал бы юным тут и старый, слыша слово в свете чары.
И смиряются пожары. И не так печален дух.
Есть гашиш и для печали. Розы бледно увядали, —
Видит витязь, ярче стали. Радость — зелье для ума,
Для безумья — жалоб вздохи. Ну, дела не так уж плохи.
Были разума лишь крохи, а теперь светлеет тьма.
И гуторят эти двое. Молвит слово он прямое:
«Изъясни мне, что такое на руке там на твоей.
Это нежной той запястье, кем ты ранен? Что ж в нем счастье.
Над тобою полновластье? Расскажи, — потом убей».
Молвит тот: «В чем есть сравненье несравненного виденья?
В этом жизнь, восторг, мученье. Это лучше мне, чем мир.
Что земля, вода, деревья! Что людские все кочевья!
В этом скрыта чара девья. Только с этим сердцу пир».
Тот сказал: «Я мыслил верно. Ты ответил беспримерно.
Но и я уж достоверно льстить не стану пред тобой.
Бросить так Асмат — злосчастье больше, если то запястье
Потерять. Быть без участья — выбор худший, не худой.
То запястье золотое драгоценщик сделал в зное,
И остыло неживое, и бездушна в нем игра.
Для Асмат — отъединенье. Вот так верное сужденье.
Но с твоей в ней есть сплетенье. И она твоя сестра.
Связь меж нею и златою, для кого была слугою.
Чрез нее и та с тобою, а прекрасна и она.
Между ними единенье. Что же, ей лишь небреженье?
Ну, шабаш. Твое сужденье — глубина совсем без дна».
Тот ответил: «Справедливо. Речь твоя вполне правдива.
Жаль Асмат. Без перерыва скорбь. Душой она с Нэстан.
И меня все зрит такого. Жить уж я не думал снова.
Ты терзанья огневого боль смягчил, но все — туман».
Но, Асмат воспоминая, едет к ней. И речь живая
Между братьями — как стая птиц в час утренней поры.
Как скажу им восхваленья? Зубы — жемчуг, губы — рденье.
И змея, оцепененье сбросив, смотрит из норы.
Витязь молвит: «Для тебя я, ум и сердце раскрывая,
С ними душу отдавая, всем пожертвовать готов.
Но не будем трогать рану. И указывать не стану,
Что подобен клад обману, если спрятан меж кустов.
Так и мудрость, если ею сам я править не умею.
Скорбен? Все ж тоской своею не обрежь теченье дней.
Смерть придет и не обманет. Роза сразу не завянет.
Бог позволит, — солнце глянет, лишь уверуй и посмей».
Грустный молвит: «То ученье сколь достойно разуменья.
Умный любит наставленье. Даже глупый им пронзен.
Но и мудрость светит скудно, если мне чрезмерно трудно,
И тебе ведь с этим нудно. На укор твой удивлен.
Воск с огнем горячим сроден: Светит, — свет тот благороден.
Но с водою он не сходен: в воду пал, и вдруг погас.
Если в ком есть огорченье, он составит заключенье,
Что в другом. Мое горенье мог бы ты понять сейчас.
Все, что было здесь со мною, расскажу тебе, не скрою.
Правосуден будь со мною, поразмыслив обо мне.
Ждал тебя я там сначала. Но пещера раздражала.
В ней простора было мало. Я к равнине на коне.
Тростником мой путь измятым. Пробираюсь этим скатом.
И с пантерой вижу льва там. Любовался ими я.
Лик казался их влюбленным. Сразу стал я восхищенным.
И лотом я был смущенным. Ужаснулась мысль моя.
Здесь на скате, над равниной, были двое те картиной
Двух влюбленных, сон единый. Лев с пантерой был мне мил.
И потом меж них сраженье, и борьба, и озлобленье.
Он за ней. Того виденья вынесть — я не в силах был.
Раньше весело играли. В ссоре бешеными стали.
Лапы резко ударяли. Смерть была им не страшна.
Вдруг в пантере обомленье, словно в женщине смущенье.
Лев погнался. Раздраженья в нем кипучая волна.
Я не мог им любоваться. За любимой так погнаться?
И терзать ее, и драться? Нет, такая удаль — срам.
Меч блеснул мой обнаженный, и копьем он был сраженный.
С головой своей пронзенной, он простился с жизнью там.
Меч я в сторону бросаю. Прыг к пантере, и хватаю, —
Я обнять ее желаю, в честь моей, в ком все — мое.
Но на то движенье веры — рев и когти мне пантеры.
Это было мне — вне меры. Тут убил я и ее.
Я искал пожар тот страстный укротить. Порыв напрасный.
И во мне тут вспыхнул властный гнев. Изранен весь мой лик.
Хвать и в землю. Стихла злая. Вспомнил милую тогда я.
Но душа — во мне. Страдая, разрешил я слез родник.
Видишь, брат мой, что со мною. Как же боль мою укрою?
Жизнь мне бремя. Но судьбою присужден я длить мой час.
Жизни нет, а жизнь все длится. Смерть прийти ко мне боится».
Смолк. И слез поток струится. Сколь печален тот рассказ.


25. Сказ о том, как направились Тариэль и Автандил к пещере и как увидели они Асмат


Видеть это горе было — боль души для Автандила.
Но сказал: «Еще есть сила. Потерпи. Всему есть час.
Милосердье есть у бога, хоть твое страданье строго.
Будь вам разная дорога. Он в любви не свел бы вас.
Кто в любви, с ним злоключенье, в жизни знает огорченье.
Но, узнав сперва мученье, знает после радость он.
У любви свои законы: в смерть ведет, и будит стоны.
Обезумлен ей ученый, — неученый научен».
Так, поплакавши, отбыли. По равнине серость пыли.
До пещеры путь стремили. Встречу им бежит Асмат.
Были слезы, целовались. С плачем нежно обнимались
И вестями обменялись. Верный верных видеть рад.
Говорит Асмат: «Могучий боже! Ты, в ком гром и тучи.
Ты, как солнце, лаской жгучей, нас наполнил, дал нам сил.
Как, хваля, могу с хвалою достохвальной пред тобою
Быть? Стократною слезою ты меня не истребил».
Тариэль сказал, вздыхая: «О, сестра моя! Родная!
Слезы вечно проливая, я скорблю о том же здесь.
Знали радость, — с ней мученье. В том судьбы постановленье.
О тебе лишь сожаленья, а не то б я в смерти — весь».
Если жажда мучит злая, кто же здравый, пить желая,
Брызжет, воду проливая? Слезы льются как ручей,
Если влагу кто иссушит, смерть придет и все разрушит.
Ах, печаль язвит и душит. Нет жемчужины моей».


Также в сердце Автандила вспоминанье больно было.
«О, заря! Златая сила! Без тебя живой ли я?
Без тебя и жизнь томленье. Как сказать мои мученья?
И какой тоской горенья сожжена душа моя.
Роза как без солнца станет расцветать и не завянет?
И каким удел наш глянет, если солнце за горой?
Дух во мне единоверца со цветами. Вянет сердце.
Все ж, есть где-то к встрече дверца. Каменей, но будь собой».
Душу вздохом утишили, хоть огонь был в полной силе.
Больше слов не говорили. В том же, сердцем, и Асмат.
Жара также в ней не мало. Шкуру барсову постлала.
Сели. В них печаль устала. И светлее говорят.
Хорошо бы хлеба-соли. Да в такой живут тут доле, —
Хлеба нет, а мяса боле, и поменее гостей.
Тариэля угощают. Тело пищи не вмещает.
Пожевал кусок, — бросает. И конец трапезе всей.
Нет отрады в слове спора, — есть уютность разговора.
Сердце с сердцем может скоро сговориться в час любой.
Вот в беседе много чары. Замолкают тут пожары.
И судьбы сносней удары в миге радости живой.
Эту ночь те львы, герои, говорили про былое.
День пришел, — беседа вдвое многословна и полна.
Все друг другу рассказали, что там было в чужедали.
Обещанья подтверждали, клятва вновь меж них дана.
Тариэль сказал: «Словами не расскажешь, что меж нами.
Долг отдам свой лишь с годами, бог порука, даст мне сил.
Клятва клятву держит туго. Не забыть в разлуке друга.
Это высшая услуга, — тут не пьяный говорил.
А теперь прошу правдиво, ты сдержи полет порыва:
Здесь не трут и не огниво, это пламя ты не тронь.
Для тебя — твое горенье, тут закон миротворенья.
Так иди до места рденья, — где твой солнечный огонь.
Излечить меня уж трудно и ему, кем многочудно
Создан мир, где свет нескудно, щедро царствует над тьмой.
Разумел я тоже что-то до минуты поворота.
Вот безумье, вот забота. Ныне бред — мой часовой».
Автандил сказал: «Какого ждать ответа, если слово
Полно разума живого? Ты как мудрый говорил.
Но оспаривать я стану, что нельзя такую рану
Залечить. Всему изъяну есть конец. Жди в боге сил.
Для чего б, вас создавая, вас любовью обвивая,
Бог вас, вечно разлучая, обезумил, в смерть гоня?
Путь любви есть путь по бедам. Здесь тоска крадется следом.
Но восторг вам будет ведом, — а не то убей меня.
В чем же гордость человека? В чем он муж, а не калека?
Боль терпеть, хоть век из века, и не гнуться с гнетом зол.
Труден мир, да бог подмога. Научись же хоть немного.
Знанье верная дорога. Не идет ей лишь осел.
Так скажу тебе, дерзая. Слушай, будет речь какая.
Мне позволила златая отлучиться. Молвил ей:
«С сердцем я испепеленым. С ним я — помыслом бездонным.
Что ж здесь буду огорченным? Только грусть — душе твоей.
В этом слов пусть будет мало». И она мне отвечала:
«Дружба дружбу увенчала. Этим я не огорчусь».
И пошел я к дальним странам. Был не хмельным я, не пьяным.
Что ж теперь? Вернусь с обманом? Покажусь пред ней как трус?
Делай это — размышляя. Роза вянет, — засыхая.
Польза в ней себе какая? А другой ей будет рад.
Сам себе что сделать можешь? Только сердце растревожишь.
А захочешь, мне поможешь. С братом братски будет брат.
Где ты быть ни пожелаешь, там и будь себе как знаешь: —
Мудро сердце, — отдыхаешь. Ум безумен, — закипай.
Но в тиши и в боли крика сохраняй ты стройность лика.
Не растрать всю силу дико, и гори, но не сгорай.
Чтоб добиться нашей цели, чтобы весть принесть веселий,
Год прошу с одной неделей. Я вернусь в цветенье роз.
И сюда в пещеру это ликованье снов и цвета
Донесет огонь привета. Вздрогнешь. Чу, залаял пес.
Превзойду ли меру срока, ты же будешь одиноко
Ждать меня, — в том воля рока, это значит — умер я.
Это будет указанье, что захочешь, — дли рыданья.
Или бросься в ликованье. Как захочет мысль твоя.
Может быть, бужу печали? Ты — один, я в чужедали.
Корабли ведь изменяли. Конь споткнется на скаку.
Как узнать, где ждет потеря? Нет чутья, нет глаза зверя.
Бог решит. И в бога веря, я вступаю здесь в реку».
Он промолвил: «Продолженье слов — одно лишь утомленье.
Для чего тут рассужденья? Нет вниманья, смысла нет.
Если друг не за тобою, ты иди его стопою.
И в конце, — что скрыто тьмою, станет явным, видя свет».
А когда все будет явно, и увидишь ты подавно,
Как здесь трудность своенравна, хоть блуждай иль не блуждай.
Я снесу безумья бремя, хоть стучит мне молот в темя.
Но, коль смерть придет в то время, как скажу тебе: «Прощай!»
Завершилось говоренье. Клятвы — снова повторенье.
И в равнину их стремленье. Каждый стрелы взял и лук.
Настреляли там дичины. Но в сердцах туман кручины.
Уж остался день единый. Завтра — врозь, и больше мук.
Ты, что с словом песнопений по тропе идешь мучений, —
Как быть сердцу в миге рдений, коль без сердца сердце то?
Если сердцу — весть разлуки, это нож, он режет руки, —
В смерть уводят эти звуки. А без пытки был ли кто?
Утро, бледными лучами, застает двоих с конями.
Дева с ними. И слезами взор блеснул, бежит ручей.
В смутных ликах цвет жасмина. Их зовет к себе равнина.
Эти львы, чье горе львино, поспешают в мир зверей.
Покидают путь пещерный. Крик печали — звук безмерный.
А Асмат, сестры их верной, плачет жалоба вдвойне:
«Кто вам плакальщицей будет? Львы! Вас песня не забудет.
Солнце — звезды гасит, нудит быть во тьме. О, горе, мне!»
Так скорбит она в печали. Вот «Прости!» они сказали.
Вместе к морю путь держали. Побережье — вот оно.
Вновь проводят время ночи. Делят пламя. Ночь короче.
О разлуке плачут очи. Все скорбеть им суждено.
К Тариэлю Автандила таковое слово было:
«Слезы сохнут. Грудь остыла. Не пойму я, почему
Так Фридон тобою оставлен. К солнцу путь там будет явлен.
Будет мною он восславлен. Покажи тропу к нему».
Тариэль без промедленья указует направленье.
«Там Фридон», — его реченье. — «Все иди ты на Восток.
Вплоть до берега морского. Коль увидишь дорогого,
Так вот брата — ласки слово. Помнит брат, хотя далек».
Вот козла они убили. Как поешь, так будешь в силе.
За собою потащили. Разложили там костер.
И поели, сколь возможно. Было древо страж дорожный.
У корней их сон тревожный. Груб, судьба, твой приговор.
Вот заря горит жемчужно. Встали. Им расстаться нужно.
Сердце с сердцем плачет дружно. Что слова, когда — уж путь.
Как слова перекликались! Как они там обнимались!
Долго, тесно прижимались, у разлучных, с грудью грудь.
Были вздохи сожаленья, лиц ногтями пораненья.
И уж розно их стремленье, тот назад, а тот вперед.
Проезжают тростниками. Достают пока глазами,
Кличут скорбно голосами. Ах, тут солнце станет лед.


26. Сказ о том, как отправился Автандил к Фридону, когда он встретил его в Мульгхазанзари


Мир прискорбный. Рок бессонный. Что ты крутишься, взметенный?
Чем ты вечно огорченный? Кто уверует в тебя,
Тот, как я, поймет мученья. Стой! Куда ты мчишь стремленье?
Вырвешь, вырастив, растенье. Все ж нас видит бог, любя.
Автандил, в скорбях разлуки, воздымает к небу руки.
Вопль его исполнен муки. «Кровь лилась, бежит опять.
Так же трудно расставанье, как и в небе нам свиданье.
Меж сердцами отстоянье. Сердцу сердце не понять».
Плачет. Звери полевые жадно слезы пьют живые.
Он не в силах огневые пытки сердца превозмочь.
Тинатин в его печали. Скорби душу укачали.
Розы губ кристалл встречали. День печальному как ночь.
И коралл его тускнеет. Роза вянет и темнеет.
Как лазурный камень млеет то, что было как рубин.
Путь уходит, сер и пылен. Смертный страх над ним бессилен.
Молвит: «Мрак кругом могилен. Гаснет солнце средь равнин».
Молвит к Солнцу: «Лик прекрасный. Тинатин ты образ ясной.
Оба мир счастливить властны. По лугам струите свет.
Я в безумии туманном, и с упорством непрестанным
Взором — с ликом тем желанным. Что ж я вами не согрет?
Солнца нет, — зима как в дыме. Я ж с двумя расстался ими.
Так печалями какими полон дух, придя на срыв?
Не страдают только скалы. Я же весь в тоске усталой.
Нож не лечит раны алой, причиняет лишь нарыв».


И до неба восклицая, к Солнцу вопли обращая,
Кличет: «Солнце! Власть живая! Ты, кем светит каждый край,
Ты, в лучах непобедимый возноситель и хвалимый,
Дай мне быть с моей любимой, день мой в ночь не обращай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25