Спала с души тяжесть, сил хватило бы хоть на сутки, хоть на двое.Ширмы, делившие пространство и придававшие каждой части его разумный смысл, вынесли вон – и комната превратилась в беспорядочное сборище мебели, обнажились кучи мусора в углах, куда годами не добиралась Настя, прежнее великолепие исказилось нелепо и создало обыску карикатурный фон.Прахова упорно крепилась, стараясь сохранить достоинство. Оперативники из группы Токарева развлечения ради подыгрывали ей, изъявляли почтительность, выслушивали «великосветские» тирады; а один все отвешивал поклоны, потешая окружающих, и Токареву пришлось отвести его в кухню и пригрозить выговором «за клоунаду в процессе проведения обыска».Антонина Валериановна, сидя в любимом кресле, раскладывала сложный пасьянс. Периодически звонил будильник, и она принимала свои крупинки.В положенное время Настя состряпала и подала ей ужин; «шпиков» она поначалу игнорировала. Однако нарастающее разорение родного гнезда побудило ее по-своему включиться в общую деятельность. Нависая над «отработанным» участком, она спрашивала грубо:– Можно убирать?И принималась укладывать вещи обратно. Но будь то кружевные шали, отрезы шелка или побитое молью тряпье – ничто не желало умещаться в прежнем объеме. Десятилетиями слеживались они, спрессовались временем, а сейчас распрямились, напитались воздухом и не лезли назад.Настя отчаялась, уперла руки в бока и начала поносить вперемежку и хозяйское добро и разбойничающих в доме «ментиков».– На-астя! – урезонивала Прахова, когда та слишком повышала голос.В области брани лексикон у молчаливой Насти оказался неожиданно богат и сочен, уходил корнями в народную толщу прошлого века, и ему в подметки не годилась скудная, однообразная современная матерщина.Знаменский хотел было угомонить ругательницу – ради Зиночки, но та шепотом воспротивилась:– Не ханжествуй. Такое услышишь раз в жизни!Действительно, хоть на магнитофон пиши «для внутреннего пользования».Пал Палыч сел против Праховой с пистолетом, который ему вручил кто-то из токаревских парней.– Бельгийский браунинг, Антонина Валериановна.– Вы думаете, это настоящий? – невинно спросила она.– Вполне. С оружием я как-нибудь знаком.– Боже мой, как любопытно! Я всегда считала его зажигалкой, но мы с Настей не курим, и я хранила просто как память о моем третьем муже… Или о втором?.. Ах, я в таком состоянии от вашего нашествия… Даже пасьянс не удается!– Зина, на минуту!Та подошла танцующей походкой, непринужденно лавируя среди мебельных дебрей.– Зинаида Яновна, наш эксперт, – представил Знаменский.Прахова впилась в Кибрит неприязненным взглядом.– Антонина Валериановна утверждает, что принимала браунинг за игрушку. Ты его осматривала?– Да. В отличном состоянии, последний раз смазывали дней десять назад. И я знаю место на обойме, где наверняка сохранились отпечатки пальцев того, кто это делал.– Вы рассказываете весьма интересно, дорогая, но…– Спасибо, Зина, все.Зиночка улыбнулась и скрылась за шкафом, где на створках два кавалера скрестили шпаги.До сих пор Знаменский допрашивал Прахову урывками – отвлекало общее руководство обыском. Но теперь дело наладилось и можно было заняться Праховой более основательно.– Не скажете ли, зачем к вам приходил этот человек? – показал он фотографию Чистодела.– Хотел отдать долг Борису.– А этот?Прахова долго рассматривала шантажиста.– Какая неудачная фотография, даже не разберешь лица.– Полно, Антонина Валериановна, фотография достаточно разборчива.– Настя! Настя, милая, ты узнаешь этого человека?– Первый раз вижу.– Ну? Что я говорила?– Антонина Валериановна, совершенно точно известно, что он пробыл у вас вчера более полутора часов.– Да?.. Ну, если известно… Но в жизни он гораздо красивее.– Так кто он и с какой целью вас навещал?Прахова поправила прическу и устремила на Пал Палыча томный взор:– Вам не кажется, что вы задаете нескромные вопросы?– Такая работа.– Ах, нет, я не в том смысле. Не забывайте, что я женщина, и как у всякой женщины у меня могут быть свои тайны. Вы следователь, вы должны быть психологом, как Порфирий Петрович у Федора Достоевского. Нельзя же так грубо, в лоб спрашивать даму, с какой целью ее посещал мужчина!Смешливо фыркнул ощупывавший стену миноискателем оперативник. Настя где-то невдалеке вновь принялась браниться.«Нет, это не допрос – это оперетка!»Знаменский с трудом сохранял серьезность.– Надеюсь, вы не ждете, что я приму ваше объяснение за чистую монету?– Полагаете, я стара? Вы просто невежливы с дамой, голубчик!Зазвонил будильник. Прахова огляделась в поисках своих лекарств.– Где моя гомеопатия? – строго вопросила она Пал Палыча. – Такие маленькие коробочки – три круглые, три квадратные? Боже, вы все так перерыли, что теперь не найти! Никто не видел? Шесть коробочек…Внезапно она замолкла, уставясь в угол. Знаменский проследил за ее взглядом. Присев на корточки, Миша Токарев достал из кармана перочинный нож и поддел одну из паркетин. Та поднялась вместе с несколькими соседними.– Пал Палыч, тайник!Из образовавшейся дыры Миша извлек большую и явно очень тяжелую жестяную банку. Торжествуя, понес Знаменскому, водрузил поверх пасьянса:– Шлих, Пал Палыч.– Вот мы и добрались до сути дела. Откуда у вас золотой песок, Антонина Валериановна?Прахова еще пыталась бороться:– Его приобрел мой покойный муж.– Который по счету? – язвительно осведомился Токарев и отправился на дальнейшие поиски.– Второй… А может быть, третий… Когда я волнуюсь, я их путаю.– И вы хранили его – тоже как память?– Ну, мало ли, на черный день…– Золото похищено с приисков. Кто вам его продал?– Моему мужу, – упрямо поправила Прахова.– Значит, он у вас давно?– Ну разумеется!– Зина! Можно установить, когда добыто золото – много лет назад или недавно?Кибрит отозвалась откуда-то слева:– Даже очень легко!– Отлично. Ну как, Антонина Валериановна, может быть, шутки в сторону и поговорим начистоту?– Не понимаю, о чем вы.Знаменский переставил неподъемную банку на черный стол, предложил Праховой собрать карты – раз пасьянс не удался. Та согласилась, но собирала не спеша, выгадывая время на какую-нибудь еще увертку. Знаменский мельком подумал, что намучается с ней на будущих допросах. Но сейчас ему тоже некуда было спешить.Когда столик очистился, Пал Палыч галантно поблагодарил (хотелось, как и остальным, подурачиться).– А теперь, Антонина Валериановна, позвольте познакомить вас с показаниями Бориса Миркина, благодаря которым я и получил санкцию на обыск.Прахова посерела.И тут донесся смех Зиночки и ее возглас:– Пал Палыч, еще тайник!И опять появился Миша Токарев, неся жестянку.– Мадам, – проникновенным пасторским голосом укорил он, – с вами грыжу наживешь, право слово!Ах, если бы он еще знал о Париже!
* * * Тем временем Томин в аэропорту проделывал свое «просто».Все помещения были грамотно и скрытно прочесаны. (Сказать легко – осуществить хлопотно: в аэропортах, мягко выражаясь, людно.) Убийцу не нашли. Фотографию показали девушкам в кафе, в кассах и всем служащим, бывающим в залах или на выходе к летному полю. Томин снова и снова описывал его внешность, манеры. Люди отрицательно качали головами.– И что теперь? – спросил подполковник милиции, помогавший Томину.«Беда, что мы ничего не знаем. Все предположительно. Он мог явиться сюда ночью, с ходу взять билет и улететь куда угодно. Мог не достать билета и вернуться в город…»– Думаю, он все-таки улетел хабаровским рейсом, – наперекор сомнениям произнес Томин вслух.Хабаровских было два – вчерашний полуночный и сегодняшний рано с утра. Первый должен был вскоре пойти на посадку.– Ведите меня к самому высокому начальству. Поклонюсь в ножки, чай не откажут.Если бы у Томина не было с собой расторгуевских фотографий, неизвестно, как отреагировал бы на него аэрофлотовец в просторном кабинете. Чужое ведомство, чужие заботы, какой-то красноглазый от недосыпа инспектор МУРа… Но наглядное зверство вытряхивает человека из мундира.– Я даю вам связь с обоими «бортами». Приказываю стюардессам вас выслушать. Вы описываете убийцу. Пусть девушки пройдут по салонам, посмотрят на пассажиров. И доложат. Ясно? – требовательно оглядел он Томина и подполковника, словно не они только что изложили ему подобную просьбу.
* * * А обыск продолжался. Чего только не накопит жадный человек за семьдесят лет? Сколько бессмысленного хлама, частью уже истлевшего, поползло из сундуков, коробок и свертков, когда переместились в коридор!..Настя стала повторяться в своих проклятиях, потом и совсем иссякла.– Все, что ли, в комнате-то? Кончили? – мрачно спросила она и начала яростно подметать мусор, вздымая пыль.Прахова, обессиленная, сломленная, полулежала в кресле.– Настя, – застонала она, – там на полу… Это не анакардиум?Настя в сердцах подняла и сунула ей коробочку:– Кончилась ваша гомеопатия! Боренька, Боренька… пригрели змееныша!..– Чем скрести сухим веником, лучше собрали бы хозяйке, что надо, – сказал Токарев.Настя опустила веник. Помолчала, соображая, о чем речь. Поняла.– А что надо? – спросила обреченно.– Ну, белье и прочее… необходимое.Она швырнула веник, приволокла откуда-то огромный и некогда шикарный чемодан и взялась укладывать в него бархатные халаты, домашние туфли, колоду карт…– Такой сундук нельзя, – изумился Токарев.– Завсегда с этим саквояжем ездили!– Но, видимо, в другое место… – хмыкнул Токарев.Зазвонил телефон.От Томина передали одну фразу:«Взят при посадке самолета в Хабаровске».Новость была дороже всего изъятого золота. Беспорядочно пожимали друг другу руки, поздравляли Зиночку, пили хмель победы.И – с новым азартом за работу…Нет, иногда жизнь, несомненно, прекрасна. И дело, которое делаешь, кажется самым нужным на свете.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10