Снова замечает меня и накидывается с вопросами – где, дескать, я, куда ты меня забросил, в каком мы теперь мире. Как бы ты на такое ответил? Я пытаюсь втолковать, что ты теперь видишь, что раньше только слышал, и так далее. Но, чувствую, не понимает он. Ладно, надо развивать успех – зажигаю еще один факел, потом еще… Честно, надоел он мне за то короткое время, пока я его прозревал, хуже тысячи нудных демонов. Да и потом, нельзя было забывать, что в любой момент могут пожаловать гости. И я потащил его в коридор, а по коридору – к Воротам. По дороге просил его только о двух вещах: не угодить в какую-нибудь яму с пиками и не орать во всю глотку. Спасибо, послушался. Дошли до двери, что к Воротам выходит. И тут слышу крики, колотъбу. Догадываюсь, в общем, что наконец вернулась облава, ворота им никто не открыл, они, значит, пытаются докричаться, достучаться. Выходит, недавно вернулись, раз еще не смекнули проникнуть через подземный ход или вышибить ворота. Призадумался я, куда нам теперь? И вдруг понял. И что дальше делать, тоже понял. Как я раньше не додумался, удивляюсь. К Воротам зачем-то поперся…
Беру Везунчика за шкирятник и больше волоку его, чем он сам идет. Куда б ты думал? К нашей с ним тюрьме. К клеткам. Потому как вспомнил я, что оттуда видел подход к стене, окружающей Обитель. Уж со всех сторон Обитель «боги» окружить не могли, а через стену эту в три роста мне перелезть – что высморкаться. Ну и этого перетащу как-нибудь. Двое зрячих заодно – это, знаешь ли, сила в стране слепых. А вот полупомешанное состояние моего друга мне совсем не нравилось. Надо, думаю, приводить его в чувство.
Я думал, что помню дорогу до клеток. Однако пришлось поплутать по пустой Обители. Но наконец вышли. И тут я прижал Везунчика к стене, развернул лицом к себе и… и сам чуть разума не лишился…
* * *
Конан прижал Везунчика к стене, развернул лицом к себе и заглянул ему в глаза. Только сейчас, наконец оказавшись на свету, он впервые увидел какие у того глаза.
Голубые.
Полыхающе-голубые. Небесного цвета.
Такие же, как у киммерийца Конана.
«Неужели он? – вспыхнуло в мозгу ослепительным пламенем. – В придачу тоже вор… И я должен что-то забрать у него?!.»
Они разглядывали друг друга. Везунчик вдруг провел ладонью по своему лицу, затем ощупал лицо Конана. Судорожно сглотнул. Едва слышно, со всхлипом спросил:
– Почему… они это делали?
Киммериец понял, что затмение покидает мозг слепого вора.
– Им хотелось быть богами, чем-то превосходить вас и при этом не бояться. Вот и придумали…
– А ты – не бог?
– Ну, какой я бог! («Так что, он – или не он?!.») Человек, такой же, как и ты. Конан из Киммерии. Вряд ли боги вообще спускаются на землю. Что им здесь делать?
– И… куда мы сейчас?
– Мы двинем к тюрьме. К нашим клеткам. От них есть проход в сторону стены, окружающую Обитель. Смотри, оглядывайся и думай, где нам раздобыть веревку.
– А чего тут думать, это я и так знаю. На колодезном вороте. Колодец недалеко отсюда. Кто, ты думаешь, для них воду доставал? Сами они что ли, думаешь, ворот вертели? И Коэн этот твой, удачи ему в другой жизни, сам, гадюка, никогда…
– Тогда хватит болтать, Везунчик, пошли. Стой, чуть не забыл. Когда мы выйдем…
Они стояли у порога широко распахнутой двери, выводящей под открытое небо, во внутренний двор, где размещалась тюрьма. Слепящий диск светила был отсюда не виден, но именно солнца и испугался Конан. Одно дело факельный свет, коридорный сумрак, другое – солнечные лучи.
– Когда мы выйдем, прикрой глаза ладонью. Потом отнимай ее от глаз по чуть-чуть. Если почувствуешь резь или боль, сразу закрывай глаза. Все понял?
Они вышли во дворик, и солнце обрушилось на Конана ливнем раскаленных стрел. Подошли к знакомой калитке, через которую вводили и выводили пленников. Везунчик так и держал ладонь козырьком над глазами.
– Там, за стенкой, наши клетки, – показал Конан и вытер пот со лба. – Теперь ты веди. Веди к колодцу.
Везунчик закрыл глаза. Он помнил дорогу только ушами и ногами. Сейчас зрение мешало ему. Вор постоял, сосредоточился и уверенно двинулся вдоль невысокой стены, отделяющей клеточный городок от остального мира. Конан, опять превратившись в ведомого, шел позади.
Щурясь от солнца, варвар смотрел на жилистую шею вора и клочковатую поросль на его голове. «Похоже на то, что и он может оказаться моим сродственником. Теперь я у него должен украсть самое ценное? И что это будет? Даденный мною же кинжал? Старые судимости? Зарытый где-то клад? Что у этих нищих может быть ценного? Кром, помоги…»
Они повернули за угол, и в оглушительном сиянии дня Конан увидел колодец. Везунчик – пока нет, он двигался по памяти, на ощупь. Ему придется долго привыкать пользоваться одновременно ушами и глазами.
У колодезного сруба Везунчик вновь поднес руку к глазам, открыл веки. И постепенно стал отводить ладонь от лица.
– Не смотри на солнце – это такой яркий желтый шар наверху… – предупредил киммериец. – Хотя откуда тебе знать, что такое «желтый»… – Во рту вдруг пересохло. Захотелось забраться в колодец и окунуться в ледяную воду.
На солнце Везунчик не смотрел, но увидел простершийся над головой голубой океан в белых пенистых клочках.
– Эт-то еще что такое?..
– Небо, – объяснил варвар. – Тяни на себя веревку, не стой.
– Я вырву «богам» их гнилогнои, – помолчав и не отводя взора от бездонной синевы над головой, тихо пообещал вор…
…Для варвара, уроженца горной страны Киммерии, вскарабкаться по такой стене было не просто легко, а легко до удовольствия. И удовольствие было бы вдесятеро большим, если бы не палящий зной. А ведь еще не полдень. Да, денек обещает быть жарким, во всем смыслах…
Прежде чем оседлать гребень, Конан сторожко огляделся, то и дело утирая пот с лица. Солнце жарило как горн кузнеца. «Что ж такое, не заболел ли я? – с беспокойством подумал северянин. – По ночам в клетке было прохладно, неужели продуло?..»
Они находились с противоположной Воротам стороны, потому его ничуть не удивило отсутствие кого бы то ни было в обозримой близи снаружи Обители. Теперь на колодезной веревке предстояло втаскивать Везунчика. Конан как смог объяснил, что от того требуется, но вот что выйдет на практике…
А вышло так, что киммериец был весьма удивлен. Вор по имени Везунчик, который, по его собственным уверениям, преодолевал только стены города по пояс высотой, вскарабкался наверх, как белка по стволу. Будто что-то ему подсказывало, куда поставить ногу, за что ухватиться. Веревка оказалась, в общем-то, и не нужна.
А спуск прошел еще проще, чем подъем.
– Куда теперь? – с опаской спросил Везунчик по ту сторону Обители.
Конан посмотрел на небо, в котором разливалась невыносимое сияние, и представил себе, что видит его впервые в жизни.
Представлялось с трудом. Зато прекрасно было понятно желание вора расквитаться с «богами»…
И в самом деле: куда теперь? Погоня за беглецами продолжается, «боги» в ярости, слепые, но великолепно слышащие горожане все вышли на охоту за еретиками, а прозревший Везунчик для варвара сейчас только обуза: Везунчик сейчас – больше чем когда-либо – похож на слепого котенка…
Но и расставаться с ним нельзя, – пока Конан не выяснит, что именно является для него самым ценным в этой жизни.
Впрочем, северянин уже и сам догадывался – что. Он просто гнал от себя эту мысль.
Зрение, вот что. Нет сомнений.
Дав, он теперь должен отобрать у Везунчика глаза, чтобы вернуться обратно и вернуть себе мужество.
Но…
Но ведь один уже прозрел. Камень уже сдвинулся с горы и вот-вот неминуемо покатится вниз, увлекая за собой десятки и сотни других камней и камушков. Превращаясь в такой камнепад, перед которым не устоит ни один бог. Еще немного, и сдержать лавину будет уже невозможно. Еще немного…
Солнце печет, обливает потоками кипящего воздуха…
Да пропади ты пропадом, бог по имени Бел, не до тебя сейчас…
– Послушай меня, – решился наконец киммериец и повернул к вору блестящее от пота лицо. – Посмотри на меня, Везунчик. На мои глаза. Глаза – а не гнилогнои. Вот эти веки у тебя и у других были просто-напросто зашиты «богами». Как швея зашивает дырку на платье. Только это не дырки, Везунчик, совсем не дырки. Это – величайший дар богов. Настоящий богов, а не тех подонков, которые возомнили, будто могут быть равными богам. Ты сможешь взять острый нож и разрезать жилы. Осторожно разрезай, дотронешься ножом до самих глаз – выколешь их. Тогда люди останутся слепыми навсегда. Иди в город, где сейчас, я уверен, нет ни «богов», ни стражников. На тебя никто не обратит внимания. Им нужен только я. Только меня они сейчас боятся. Про тебя, я думаю, они уже забыли. И не вспомнят, потому что я уведу их за собой…
– Но… – ошарашено встрепенулся вор.
– Не перебивай!!! – крикнул Конан, чувствуя, что вот-вот свалится от жары в унизительный обморок. – Я отвлеку их. А ты расшивай глаза. Сначала тем, кому ты доверяешь, потом… Ну, потом все пойдет само собой. Только делай так, как делал я. Начинай в почти полной тьме, прибавляй свет постепенно. Ни в коем случае сразу не выводи на улицы. Уверен, все у тебя получится. Ты – вор, как и я, ты знаешь, где в городе можно спрятаться и от стражников, и от «богов», переждать, – и вновь заниматься делом. И к концу дня, я уверен, власть «богов» закончи…
Он запнулся. Пошатнулся, еле устоял на ногах и ухватился за плечо Везунчика. Закрыл глаза. Нестерпимо яркое солнце прожгло своими лучами его череп, и теперь мозг расплавлялся, вытекал тонкими дымными струйками через нос, уши, рот… Да что происходит?!
– А как же я? – донесся из бесконечного далека голос Везунчика. Словно потерявшийся ребенок зовет маму. – Ты меня бросаешь?..
– Послушай…
– Нет, это ты послушай! – со слезами в голосе заорал вор. – Это ты не перебивай! Ты посмотри на меня! Ты открыл мне гнило… глаза, а теперь хочешь бросить меня одного? И что мне делать с этими проклятыми глазами, а?! Я поверил тебе, я пошел за тобой, а ты? Ты бросаешь меня! Будь ты проклят, Конан из Киммерии! Уж лучше бы я остался прежним! У меня не было ни дома, ни семьи, ни богатства. Единственное, чему я верил, были наши Боги, милостивые и справедливые. А ты отнял у меня последнее: мою веру. Вор, ты отнял все, что у меня было – и теперь бросаешь меня!!! В кого мне теперь верить, а?!
«Верь в себя», – захотелось ответить Конану, но он не смог. Потому что у него не было языка.
Он попытался открыть глаза, но тоже не смог. Потому что у него не было и глаз.
Не было рук, ног, тела. Проклятое солнце сожгло его дотла, испепелило, а пепел разметало по Вселенной.
Потом солнце превратилось в исполинский, ослепительно белый гонг и ударило само в себя.
На излете дребезжащего, нечеловечески громкого звона варвар уловил едва слышный вопль Везунчика: «Ко-о-она-а-а-н!!!», и сам превратился в ничто, в полуденную тень, в полуночную тишину…
Он отнял самое ценное, что только было у вора: его веру.
ЧАСТЬ 3. Жажзар
Глава первая
А если б он упал с высоты?.. Но, на его счастье, ниоткуда он не падал… Не успев разобрать что вокруг, во что он угодил, Конан почувствовал, как скользит. Едет на заднице по чему-то наклонному, осклизлому и узкому. Слева, справа и впереди в глаза ударила зелено-коричневая мешанина. Заплечные ножны за что-то зацепились, их ремень натянулся, врезаясь в кожу, послышался треск. Конан разбросал руки, ноги согнул в коленях, останавливая скольжение пятками…
И задержал себя. Правая рука запуталась в переплетении каких-то то ли нитей, то ли трав, нога уперлась в выступ или нарост.
Вот теперь стало возможным оглядеться. Посмотреть вверх, вниз и по сторонам.
– Тринадцать армий вонючих демонов и Нергалий хвост в придачу!
Во всем, докуда пробивался взгляд, обнаруживались одни лишь стволы, ветви, листья и оплетающие их, как плющ ограду, бесконечно длинные растения, подобные которым в Черных королевствах называют лианами. Ничего больше. Куда ни глянь – конца-краю нет древесам и листьям. Впрочем, нет, есть кое-что еще. Наверху, откуда проникал скудный свет, взгляду удалось нащупать синие лоскутья неба. А еще вокруг копошилась мелкая жизнь: по коре сновали жуки, меж сучьев плели свои сети пауки, по листьям ползали гусеницы и улитки, с ветки на ветку, щебеча и чирикая, перепрыгивали пичуги. Конан заметил небольшое дупло, из которого высунулась мордочка небольшого зверька, вроде белки, и тут же от беды нырнула обратно…
* * *
– В отличие от неба, земли было не видать, как ни вглядывайся. Вот в такое веселое местечко я угодил, Симур.
Вечерело. На Шадизар сползала вечерняя прохлада. В эти часы на улицах заметно прибавлялось людей, до того предававшихся дневному сну в ожидании ухода зноя в домах и тенистых садах.
– В общем, башкой по сторонам покрутил, заметил, что самих деревьев не так чтоб и много. То есть немного собственно стволов. Зато они толстенные, в обхвате как три колонны храма Митры, а заполоняют все вокруг разросшиеся, как лопухи на навозной куче, ветви. Везде протянулись, переплелись друг с дружкой. Словно щупальца, того и жди, что зашевелятся, оплетут и удушат. Ну, чуть поглазел я на эти деревянные дела и задумался: что ж теперь делать-то. Вот куда, скажи-ка, Симур, мне было ползти? Как обезьяне, на руках перескакивать по сучьям, пока не свалишься без сил? Вроде бы по уму было забраться наверх и с высоты оглядеться. Так бы и поступил, клянусь Кромом, да проклятье Бела вмешалось. Не пускает какая-то сила наверх, где гуляет ветер, опасно раскачивая тонкие верхушки деревьев, где тяжело удержаться. Ладно, тогда я убедил себя, что по земле ходить вроде бы привычней. На земле к тому же можно обнаружить следы людей, к которым мне так и так выходить, чтобы среди них разыскать, вспоминая слова Бела, «вроде бы как моих ближайших родственников». И стал спускаться, сам себе напоминая древесного медведя, что живут в дремучих лесах Кхитая…
* * *
Есть пока не хотелось, но что-что, а голод – не щедроты Митры, тем паче и не богов помельче, он не заставит себя ждать, поэтому Конан примечал по сторонам все, могущее со временем послужить ему пищей. Деревья были одной неизвестной ему породы, видимо, изведшей, выдавившей из леса прочие породы, и никаких плодов с их ветвей не свисало… Вот если только не съедобны маленькие, похожие на наконечники копий листья. Правда, с тем же успехом листья могут быть и ядовиты, в общем, пробовать ни к чему, тем более еды и без них хватает. Вон она, порхает и чирикает. Попадались птахи и размером с голубя, набей таких с десяток – отменный обед получится. Нет ничего сложного соорудить лук из подходящего сука и лиан (Конан удивился прочности последних – как добрая льняная веревка коринфийских мастеров), нарезать стрел, да охоться себе сколько влезет. А ведь и по земле еще какая-никакая живность должна бегать. Также там, внизу, должна быть вода. Впрочем, жажду можно утолить и на деревьях – киммерийцу встретилось чашеобразное углубление на древесине, полное воды. Надо думать, дождевой.
Вдруг Конан заметил сломанную ветвь, а чуть ниже обнаружил и содранную кору. Словно кто-то аккуратно вырезал полосу длиной в локоть и шириной в ладонь. Даже осталась канавка как бы от ножа – ее заполняли янтарные капли смолы. Срез был вроде бы свежий… Люди? И они не только ходят по земле, но еще и ползают по деревьям? Или это зверье постаралось?
* * *
– Не забивая себе голову ерундой, продолжил спуск. Как по ступеням, с ветки на ветку, цепляясь за сучья и путаницу лиан. Чем ниже, тем делалось все сумрачней. Ветви становились все толще, а листья меньше и уже. Птицы встречались теперь реже, в повлажневшем воздухе запахло подвальной плесенью. И никакой земли не видать. Какой же высоты, думаю, вымахали эти деревья? Поди, не меньше чем с Птичий хребет, что в горах Киммерии!
Если бы не лианы, то ничего б не стоило поскользнуться на отсырелой коре и загреметь башкой по веткам. Тут, понятно, мне здорово пригодился воровской опыт лазанья по стенам и оградам…
Траву я углядел, когда до нее оставалось руку протянуть, чтоб коснуться кончиков широких сочных стеблей. Ну и трава, я тебе скажу. Под стать лесу. Густая, сквозь нее не то что корней, ничего не видать. И как-то сразу понимаешь, что высоченная, зараза, прыгни в нее – и тебе еще лететь и лететь до земли. Значит, следовало продолжать спускаться, как спускался…
* * *
Конан перебрался ветвью ниже, которая, как остров в волнах, утопала в сорной зелени. Едва он спустил ноги на ее поросшую мхом кору, как у него враз отбило желание окунаться в мир буйной травяной поросли. Шесть глубоких борозд в окружении содранного мха белели на поверхности ветви. Такие отметины могла оставить зверина, точившая о дерево когти. Причем, зверина шестипалая. Судя по расстоянию между бороздами – лапа у твари не меньше, чем с голову человеческого младенца. А если животина не ползает по деревьям и дотягивается до сука с земли, то и ростом, выходит, она удалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Беру Везунчика за шкирятник и больше волоку его, чем он сам идет. Куда б ты думал? К нашей с ним тюрьме. К клеткам. Потому как вспомнил я, что оттуда видел подход к стене, окружающей Обитель. Уж со всех сторон Обитель «боги» окружить не могли, а через стену эту в три роста мне перелезть – что высморкаться. Ну и этого перетащу как-нибудь. Двое зрячих заодно – это, знаешь ли, сила в стране слепых. А вот полупомешанное состояние моего друга мне совсем не нравилось. Надо, думаю, приводить его в чувство.
Я думал, что помню дорогу до клеток. Однако пришлось поплутать по пустой Обители. Но наконец вышли. И тут я прижал Везунчика к стене, развернул лицом к себе и… и сам чуть разума не лишился…
* * *
Конан прижал Везунчика к стене, развернул лицом к себе и заглянул ему в глаза. Только сейчас, наконец оказавшись на свету, он впервые увидел какие у того глаза.
Голубые.
Полыхающе-голубые. Небесного цвета.
Такие же, как у киммерийца Конана.
«Неужели он? – вспыхнуло в мозгу ослепительным пламенем. – В придачу тоже вор… И я должен что-то забрать у него?!.»
Они разглядывали друг друга. Везунчик вдруг провел ладонью по своему лицу, затем ощупал лицо Конана. Судорожно сглотнул. Едва слышно, со всхлипом спросил:
– Почему… они это делали?
Киммериец понял, что затмение покидает мозг слепого вора.
– Им хотелось быть богами, чем-то превосходить вас и при этом не бояться. Вот и придумали…
– А ты – не бог?
– Ну, какой я бог! («Так что, он – или не он?!.») Человек, такой же, как и ты. Конан из Киммерии. Вряд ли боги вообще спускаются на землю. Что им здесь делать?
– И… куда мы сейчас?
– Мы двинем к тюрьме. К нашим клеткам. От них есть проход в сторону стены, окружающую Обитель. Смотри, оглядывайся и думай, где нам раздобыть веревку.
– А чего тут думать, это я и так знаю. На колодезном вороте. Колодец недалеко отсюда. Кто, ты думаешь, для них воду доставал? Сами они что ли, думаешь, ворот вертели? И Коэн этот твой, удачи ему в другой жизни, сам, гадюка, никогда…
– Тогда хватит болтать, Везунчик, пошли. Стой, чуть не забыл. Когда мы выйдем…
Они стояли у порога широко распахнутой двери, выводящей под открытое небо, во внутренний двор, где размещалась тюрьма. Слепящий диск светила был отсюда не виден, но именно солнца и испугался Конан. Одно дело факельный свет, коридорный сумрак, другое – солнечные лучи.
– Когда мы выйдем, прикрой глаза ладонью. Потом отнимай ее от глаз по чуть-чуть. Если почувствуешь резь или боль, сразу закрывай глаза. Все понял?
Они вышли во дворик, и солнце обрушилось на Конана ливнем раскаленных стрел. Подошли к знакомой калитке, через которую вводили и выводили пленников. Везунчик так и держал ладонь козырьком над глазами.
– Там, за стенкой, наши клетки, – показал Конан и вытер пот со лба. – Теперь ты веди. Веди к колодцу.
Везунчик закрыл глаза. Он помнил дорогу только ушами и ногами. Сейчас зрение мешало ему. Вор постоял, сосредоточился и уверенно двинулся вдоль невысокой стены, отделяющей клеточный городок от остального мира. Конан, опять превратившись в ведомого, шел позади.
Щурясь от солнца, варвар смотрел на жилистую шею вора и клочковатую поросль на его голове. «Похоже на то, что и он может оказаться моим сродственником. Теперь я у него должен украсть самое ценное? И что это будет? Даденный мною же кинжал? Старые судимости? Зарытый где-то клад? Что у этих нищих может быть ценного? Кром, помоги…»
Они повернули за угол, и в оглушительном сиянии дня Конан увидел колодец. Везунчик – пока нет, он двигался по памяти, на ощупь. Ему придется долго привыкать пользоваться одновременно ушами и глазами.
У колодезного сруба Везунчик вновь поднес руку к глазам, открыл веки. И постепенно стал отводить ладонь от лица.
– Не смотри на солнце – это такой яркий желтый шар наверху… – предупредил киммериец. – Хотя откуда тебе знать, что такое «желтый»… – Во рту вдруг пересохло. Захотелось забраться в колодец и окунуться в ледяную воду.
На солнце Везунчик не смотрел, но увидел простершийся над головой голубой океан в белых пенистых клочках.
– Эт-то еще что такое?..
– Небо, – объяснил варвар. – Тяни на себя веревку, не стой.
– Я вырву «богам» их гнилогнои, – помолчав и не отводя взора от бездонной синевы над головой, тихо пообещал вор…
…Для варвара, уроженца горной страны Киммерии, вскарабкаться по такой стене было не просто легко, а легко до удовольствия. И удовольствие было бы вдесятеро большим, если бы не палящий зной. А ведь еще не полдень. Да, денек обещает быть жарким, во всем смыслах…
Прежде чем оседлать гребень, Конан сторожко огляделся, то и дело утирая пот с лица. Солнце жарило как горн кузнеца. «Что ж такое, не заболел ли я? – с беспокойством подумал северянин. – По ночам в клетке было прохладно, неужели продуло?..»
Они находились с противоположной Воротам стороны, потому его ничуть не удивило отсутствие кого бы то ни было в обозримой близи снаружи Обители. Теперь на колодезной веревке предстояло втаскивать Везунчика. Конан как смог объяснил, что от того требуется, но вот что выйдет на практике…
А вышло так, что киммериец был весьма удивлен. Вор по имени Везунчик, который, по его собственным уверениям, преодолевал только стены города по пояс высотой, вскарабкался наверх, как белка по стволу. Будто что-то ему подсказывало, куда поставить ногу, за что ухватиться. Веревка оказалась, в общем-то, и не нужна.
А спуск прошел еще проще, чем подъем.
– Куда теперь? – с опаской спросил Везунчик по ту сторону Обители.
Конан посмотрел на небо, в котором разливалась невыносимое сияние, и представил себе, что видит его впервые в жизни.
Представлялось с трудом. Зато прекрасно было понятно желание вора расквитаться с «богами»…
И в самом деле: куда теперь? Погоня за беглецами продолжается, «боги» в ярости, слепые, но великолепно слышащие горожане все вышли на охоту за еретиками, а прозревший Везунчик для варвара сейчас только обуза: Везунчик сейчас – больше чем когда-либо – похож на слепого котенка…
Но и расставаться с ним нельзя, – пока Конан не выяснит, что именно является для него самым ценным в этой жизни.
Впрочем, северянин уже и сам догадывался – что. Он просто гнал от себя эту мысль.
Зрение, вот что. Нет сомнений.
Дав, он теперь должен отобрать у Везунчика глаза, чтобы вернуться обратно и вернуть себе мужество.
Но…
Но ведь один уже прозрел. Камень уже сдвинулся с горы и вот-вот неминуемо покатится вниз, увлекая за собой десятки и сотни других камней и камушков. Превращаясь в такой камнепад, перед которым не устоит ни один бог. Еще немного, и сдержать лавину будет уже невозможно. Еще немного…
Солнце печет, обливает потоками кипящего воздуха…
Да пропади ты пропадом, бог по имени Бел, не до тебя сейчас…
– Послушай меня, – решился наконец киммериец и повернул к вору блестящее от пота лицо. – Посмотри на меня, Везунчик. На мои глаза. Глаза – а не гнилогнои. Вот эти веки у тебя и у других были просто-напросто зашиты «богами». Как швея зашивает дырку на платье. Только это не дырки, Везунчик, совсем не дырки. Это – величайший дар богов. Настоящий богов, а не тех подонков, которые возомнили, будто могут быть равными богам. Ты сможешь взять острый нож и разрезать жилы. Осторожно разрезай, дотронешься ножом до самих глаз – выколешь их. Тогда люди останутся слепыми навсегда. Иди в город, где сейчас, я уверен, нет ни «богов», ни стражников. На тебя никто не обратит внимания. Им нужен только я. Только меня они сейчас боятся. Про тебя, я думаю, они уже забыли. И не вспомнят, потому что я уведу их за собой…
– Но… – ошарашено встрепенулся вор.
– Не перебивай!!! – крикнул Конан, чувствуя, что вот-вот свалится от жары в унизительный обморок. – Я отвлеку их. А ты расшивай глаза. Сначала тем, кому ты доверяешь, потом… Ну, потом все пойдет само собой. Только делай так, как делал я. Начинай в почти полной тьме, прибавляй свет постепенно. Ни в коем случае сразу не выводи на улицы. Уверен, все у тебя получится. Ты – вор, как и я, ты знаешь, где в городе можно спрятаться и от стражников, и от «богов», переждать, – и вновь заниматься делом. И к концу дня, я уверен, власть «богов» закончи…
Он запнулся. Пошатнулся, еле устоял на ногах и ухватился за плечо Везунчика. Закрыл глаза. Нестерпимо яркое солнце прожгло своими лучами его череп, и теперь мозг расплавлялся, вытекал тонкими дымными струйками через нос, уши, рот… Да что происходит?!
– А как же я? – донесся из бесконечного далека голос Везунчика. Словно потерявшийся ребенок зовет маму. – Ты меня бросаешь?..
– Послушай…
– Нет, это ты послушай! – со слезами в голосе заорал вор. – Это ты не перебивай! Ты посмотри на меня! Ты открыл мне гнило… глаза, а теперь хочешь бросить меня одного? И что мне делать с этими проклятыми глазами, а?! Я поверил тебе, я пошел за тобой, а ты? Ты бросаешь меня! Будь ты проклят, Конан из Киммерии! Уж лучше бы я остался прежним! У меня не было ни дома, ни семьи, ни богатства. Единственное, чему я верил, были наши Боги, милостивые и справедливые. А ты отнял у меня последнее: мою веру. Вор, ты отнял все, что у меня было – и теперь бросаешь меня!!! В кого мне теперь верить, а?!
«Верь в себя», – захотелось ответить Конану, но он не смог. Потому что у него не было языка.
Он попытался открыть глаза, но тоже не смог. Потому что у него не было и глаз.
Не было рук, ног, тела. Проклятое солнце сожгло его дотла, испепелило, а пепел разметало по Вселенной.
Потом солнце превратилось в исполинский, ослепительно белый гонг и ударило само в себя.
На излете дребезжащего, нечеловечески громкого звона варвар уловил едва слышный вопль Везунчика: «Ко-о-она-а-а-н!!!», и сам превратился в ничто, в полуденную тень, в полуночную тишину…
Он отнял самое ценное, что только было у вора: его веру.
ЧАСТЬ 3. Жажзар
Глава первая
А если б он упал с высоты?.. Но, на его счастье, ниоткуда он не падал… Не успев разобрать что вокруг, во что он угодил, Конан почувствовал, как скользит. Едет на заднице по чему-то наклонному, осклизлому и узкому. Слева, справа и впереди в глаза ударила зелено-коричневая мешанина. Заплечные ножны за что-то зацепились, их ремень натянулся, врезаясь в кожу, послышался треск. Конан разбросал руки, ноги согнул в коленях, останавливая скольжение пятками…
И задержал себя. Правая рука запуталась в переплетении каких-то то ли нитей, то ли трав, нога уперлась в выступ или нарост.
Вот теперь стало возможным оглядеться. Посмотреть вверх, вниз и по сторонам.
– Тринадцать армий вонючих демонов и Нергалий хвост в придачу!
Во всем, докуда пробивался взгляд, обнаруживались одни лишь стволы, ветви, листья и оплетающие их, как плющ ограду, бесконечно длинные растения, подобные которым в Черных королевствах называют лианами. Ничего больше. Куда ни глянь – конца-краю нет древесам и листьям. Впрочем, нет, есть кое-что еще. Наверху, откуда проникал скудный свет, взгляду удалось нащупать синие лоскутья неба. А еще вокруг копошилась мелкая жизнь: по коре сновали жуки, меж сучьев плели свои сети пауки, по листьям ползали гусеницы и улитки, с ветки на ветку, щебеча и чирикая, перепрыгивали пичуги. Конан заметил небольшое дупло, из которого высунулась мордочка небольшого зверька, вроде белки, и тут же от беды нырнула обратно…
* * *
– В отличие от неба, земли было не видать, как ни вглядывайся. Вот в такое веселое местечко я угодил, Симур.
Вечерело. На Шадизар сползала вечерняя прохлада. В эти часы на улицах заметно прибавлялось людей, до того предававшихся дневному сну в ожидании ухода зноя в домах и тенистых садах.
– В общем, башкой по сторонам покрутил, заметил, что самих деревьев не так чтоб и много. То есть немного собственно стволов. Зато они толстенные, в обхвате как три колонны храма Митры, а заполоняют все вокруг разросшиеся, как лопухи на навозной куче, ветви. Везде протянулись, переплелись друг с дружкой. Словно щупальца, того и жди, что зашевелятся, оплетут и удушат. Ну, чуть поглазел я на эти деревянные дела и задумался: что ж теперь делать-то. Вот куда, скажи-ка, Симур, мне было ползти? Как обезьяне, на руках перескакивать по сучьям, пока не свалишься без сил? Вроде бы по уму было забраться наверх и с высоты оглядеться. Так бы и поступил, клянусь Кромом, да проклятье Бела вмешалось. Не пускает какая-то сила наверх, где гуляет ветер, опасно раскачивая тонкие верхушки деревьев, где тяжело удержаться. Ладно, тогда я убедил себя, что по земле ходить вроде бы привычней. На земле к тому же можно обнаружить следы людей, к которым мне так и так выходить, чтобы среди них разыскать, вспоминая слова Бела, «вроде бы как моих ближайших родственников». И стал спускаться, сам себе напоминая древесного медведя, что живут в дремучих лесах Кхитая…
* * *
Есть пока не хотелось, но что-что, а голод – не щедроты Митры, тем паче и не богов помельче, он не заставит себя ждать, поэтому Конан примечал по сторонам все, могущее со временем послужить ему пищей. Деревья были одной неизвестной ему породы, видимо, изведшей, выдавившей из леса прочие породы, и никаких плодов с их ветвей не свисало… Вот если только не съедобны маленькие, похожие на наконечники копий листья. Правда, с тем же успехом листья могут быть и ядовиты, в общем, пробовать ни к чему, тем более еды и без них хватает. Вон она, порхает и чирикает. Попадались птахи и размером с голубя, набей таких с десяток – отменный обед получится. Нет ничего сложного соорудить лук из подходящего сука и лиан (Конан удивился прочности последних – как добрая льняная веревка коринфийских мастеров), нарезать стрел, да охоться себе сколько влезет. А ведь и по земле еще какая-никакая живность должна бегать. Также там, внизу, должна быть вода. Впрочем, жажду можно утолить и на деревьях – киммерийцу встретилось чашеобразное углубление на древесине, полное воды. Надо думать, дождевой.
Вдруг Конан заметил сломанную ветвь, а чуть ниже обнаружил и содранную кору. Словно кто-то аккуратно вырезал полосу длиной в локоть и шириной в ладонь. Даже осталась канавка как бы от ножа – ее заполняли янтарные капли смолы. Срез был вроде бы свежий… Люди? И они не только ходят по земле, но еще и ползают по деревьям? Или это зверье постаралось?
* * *
– Не забивая себе голову ерундой, продолжил спуск. Как по ступеням, с ветки на ветку, цепляясь за сучья и путаницу лиан. Чем ниже, тем делалось все сумрачней. Ветви становились все толще, а листья меньше и уже. Птицы встречались теперь реже, в повлажневшем воздухе запахло подвальной плесенью. И никакой земли не видать. Какой же высоты, думаю, вымахали эти деревья? Поди, не меньше чем с Птичий хребет, что в горах Киммерии!
Если бы не лианы, то ничего б не стоило поскользнуться на отсырелой коре и загреметь башкой по веткам. Тут, понятно, мне здорово пригодился воровской опыт лазанья по стенам и оградам…
Траву я углядел, когда до нее оставалось руку протянуть, чтоб коснуться кончиков широких сочных стеблей. Ну и трава, я тебе скажу. Под стать лесу. Густая, сквозь нее не то что корней, ничего не видать. И как-то сразу понимаешь, что высоченная, зараза, прыгни в нее – и тебе еще лететь и лететь до земли. Значит, следовало продолжать спускаться, как спускался…
* * *
Конан перебрался ветвью ниже, которая, как остров в волнах, утопала в сорной зелени. Едва он спустил ноги на ее поросшую мхом кору, как у него враз отбило желание окунаться в мир буйной травяной поросли. Шесть глубоких борозд в окружении содранного мха белели на поверхности ветви. Такие отметины могла оставить зверина, точившая о дерево когти. Причем, зверина шестипалая. Судя по расстоянию между бороздами – лапа у твари не меньше, чем с голову человеческого младенца. А если животина не ползает по деревьям и дотягивается до сука с земли, то и ростом, выходит, она удалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29