Владек отвёл барона в меньшую комнату наверху, где тот сел в углу, не говоря ни слова и не двигаясь. Тогда мальчик попросил Флорентину лично присмотреть за бароном.
Поскольку Владек был единственным человеком, который осмеливался оставаться в одной комнате с бароном, слуги никогда не ставили под сомнение его власть над ними. Вот и получилось, что в свои девять лет он взял на себя ежедневную ответственность за своих сокамерников и стал хозяином в подвале. Он разделил оставшихся – двадцать четыре человека – на три группы, стараясь по возможности не разбивать семьи, и устроил смены по восемь часов каждая: восемь часов в верхних комнатах, подышать воздухом, поесть и заняться физическими упражнениями, восемь часов работы в замке на своих захватчиков и, наконец, восемь часов сна в одной из нижних комнат. Никто, кроме барона и Флорентины, не знал, когда Владек спит, поскольку он всегда встречал каждую возвращающуюся смену и провожал каждую заступающую на вахту. Еда раздавалась каждые двенадцать часов. Охрана передавала им бурдюк с козьим молоком, чёрный хлеб и пшено, а иногда – орехи, которые Владек делил на двадцать восемь частей, всегда отдавая удвоенную порцию барону, о чём тот так и не узнал. Новые обитатели подвала, чей послушный характер в условиях заключения превратился в оцепенение, не видели ничего странного в том, что девятилетний ребёнок управляет их жизнями.
Отправив очередную смену, Владек возвращался к барону в меньшую комнату. Поначалу он ждал от него приказов, но неподвижный взгляд его хозяина был столь же безжалостен и неприятен, хотя и по-своему, как глаза постоянно меняющихся немецких часовых. Барон не произнёс ни слова с момента, когда его посадили под арест в собственном доме. У него отросла длинная борода, перепутанными прядями спускавшаяся на грудь, а крепкое тело стало сдавать. Его когда-то гордые глаза теперь были безучастны. Владек с трудом мог вспомнить, как звучит любимый голос его благодетеля, и уже свыкся с мыслью, что никогда не услышит его снова. Через какое-то время он подчинился невысказанному желанию барона и хранил молчание в его присутствии.
Когда Владек жил в безопасности в замке, то не задумывался о прошедшем дне, так сильно он был занят всё время. Теперь же он не помнил, что делал в предыдущий час, поскольку ничего не менялось. Безнадёжные минуты складывались в часы, часы – в дни, а затем в месяцы, а потом он потерял им счёт. Только доставка еды, темнота или свет за окном говорили ему, что прошли очередные двенадцать часов, а сила света, порывы холодного ветра и лёд на стенах комнаты, таявший только с появлением солнца, говорили ему о смене времён года не хуже, чем уроки природоведения. В течение долгих ночей Владек всё отчётливее ощущал запах смерти, который пропитал даже самые отдалённые уголки четырёх комнат подвала и исчезал только при появлении солнца или с возвращением дождей – самого ожидаемого облегчения из всех.
После одного такого дождя, не прекращавшегося целый день, Владек и Флорентина воспользовались его результатами и умылись в луже воды, образовавшейся на каменном полу в верхней части подземелья. Ни один из них не заметил, что барон с интересом следил за Владеком, когда тот снял потёртую рубашку и начал кататься по полу, как собака, в луже чистой воды, растирая себя, пока на теле не появились белые полосы. Внезапно барон заговорил.
– Владек, – сказал он едва слышно надтреснутым голосом, – я плохо вижу тебя. Подойди поближе.
Владек был настолько ошеломлён звуком голоса своего благодетеля после такого длительного молчания, что даже не повернулся в его сторону. Но он сразу понял, что этот факт возвещает начало безумия, которое уже охватило двух стариков в подземелье.
– Подойди ко мне, мальчик.
Владек в страхе подчинился и встал перед бароном, который прищурил ослабевшие глаза и напряжённым движением потянулся к мальчику. Он провёл пальцем по груди Владека и с недоверием вгляделся в него.
– Владек, ты можешь объяснить этот небольшой дефект?
– Нет, господин барон, – смутился Владек, – он у меня с рождения. Моя приёмная мать говорила, что этот знак подарил мне Бог-отец.
– Глупая женщина. Этот знак тебе подарил твой собственный отец, – сказал барон мягко и опять на несколько минут погрузился в молчание.
Владек продолжал стоять перед ним.
Когда барон снова заговорил, его голос стал твёрдым:
– Сядь, мой мальчик.
Владек немедленно подчинился. И когда он сел, то опять заметил тяжёлый серебряный браслет, висевший у барона на запястье. Лучик света от окна заставил засиять в темноте подвала великолепную гравировку на нём – это был герб Росновских.
– Я не знаю, сколько времени немцы продержат нас здесь под замком. Поначалу я думал, что война закончится через несколько недель. Я ошибался, и теперь нам нужно смириться с мыслью, что она может продлиться очень долго. Исходя из этого, мы должны более конструктивно использовать наше время, поскольку я знаю, что моя жизнь подходит к концу.
– Нет, нет, – запротестовал Владек, но барон продолжил свою речь, как будто его не слышал:
– А твоя только началась. Поэтому я займусь твоим дальнейшим образованием.
В этот день барон больше ничего не сказал. Казалось, он размышляет над смыслом своих слов. Так Владек получил нового учителя, а поскольку у них не было возможности ни читать, ни писать, ему пришлось просто запоминать и повторять то, что говорил барон. Он выучил огромные отрывки из поэм Адама Мицкевича и Яна Кохановского и длинные куски из «Энеиды». В этом суровом кабинете Владек научился географии, математике и четырём языкам: русскому, немецкому, французскому и английскому. Но самыми счастливыми моментами в его жизни опять стали уроки истории. То была история нации, выжившей в условиях столетнего раздела, в атмосфере утерянных надежд на восстановление польского единства и новых мучений поляков после сокрушительного поражения Наполеона в России в 1812 году. Он познакомился с героическими легендами о старых и счастливых временах, когда король Ян Казимир посвятил Польшу Деве Марии после битвы под Ченстоховом, в которой он сокрушил шведов, и о том, как могущественный князь Радзивилл, владевший огромными земельными угодьями и страстно любивший охоту, поселил свой двор в замке близ Варшавы. Последний ежедневный урок Владека был посвящён истории Росновских. Вновь и вновь он слушал – и без устали был готов слушать опять – рассказ о том, как доблестный предок воевал в 1794 году под знамёнами Домбровского, а затем – в 1809 году – служил под началом самого Наполеона и в награду получил землю и титул барона. Он также узнал, что дед барона заседал в Совете Варшавы, а отец сыграл самостоятельную роль в строительстве новой Польши. Владек был несказанно счастлив, когда барон превращал подвал в учебный класс.
Охранники подвала менялись каждые четыре часа, а разговоры между ними и заключёнными были «strengst verboten» – строго запрещены. Но по обрывкам фраз из разговоров Владек узнавал о ходе войны, о том, что предпринимают Гинденбург и Людендорф, о революции в России и о её выходе из войны в соответствии с Брест-Литовским договором.
Покинуть подвал позволяла только смерть его обитателей. Дверь за последние два года открывалась девять раз, и Владек думал о том, не суждено ли ему провести остаток своих дней в этой грязной дыре, в безрезультатной борьбе с отчаянием, в обретении бесполезных знаний, так и не увидев свободы.
Барон продолжал учить его, несмотря на слабевшие зрение и слух, – Владек каждый раз должен был садиться всё ближе к нему.
Флорентине – его сестре, матери и ближайшему другу – труднее давалась борьба за выживание в подвале. Время от времени охрана давала ей ведро песка и несколько связок соломы, чтобы покрыть грязный пол, и тогда на несколько дней смрад становился менее сильным. В темноте вокруг них ползали насекомые в поисках упавших крох хлеба или картофеля, они несли с собой болезни, и с ними становилось ещё грязнее. Кислый запах разлагающейся человеческой мочи и экскрементов раздражал ноздри и постоянно вызывал у Владека болезненное состояние тошноты. Больше всего он хотел вымыться и часами сидел, уставившись в потолок подвала, вспоминая дымящуюся ванну и доброе, грубое мыло, которым пользовалась няня. Всё это было рядом с точки зрения расстояния, но очень далеко с точки зрения времени.
К весне 1918 года в подвале оставались в живых вместе с Владеком только шестнадцать из двадцати семи заключённых. К барону все относились как к хозяину, а во Владеке видели управляющего. Больше всего Владека беспокоила любимая Флорентина, которой исполнилось двадцать. Она уже давно отчаялась и была убеждена, что до конца своих дней останется в подвале. Владек никогда не признавался в её присутствии, что и он оставил надежды, и хотя ему было только двенадцать, он тоже начинал сомневаться в том, что имеет право на будущее.
Однажды вечером в начале осени Флорентина пришла к Владеку в большую комнату подвала.
– Тебя зовёт барон.
Владек быстро поднялся, предоставив раздел еды старшему слуге, и пошёл к старику. Барон испытывал сильную боль, и Владек с убийственной ясностью – как будто в первый раз – увидел, как болезнь разъела тело барона, превратила его в скелет, покрытый зелёными пятнами. Барон попросил воды, и Флорентина подала ему наполненный до половины кувшин, стоявший на кирпиче по ту сторону каменной решётки. Когда он перестал пить, то заговорил медленно и с видимым усилием.
– Ты видел смерть так часто, что ещё одна не будет значить для тебя слишком много. Признаюсь тебе, что я не боюсь покинуть этот мир.
– Нет, нет, так нельзя, – закричал Владек, впервые в жизни обнимая старика. – Мы почти победили. Не сдавайтесь, барон. Охранники заверяют нас, что война кончается и нас скоро освободят.
– Они говорят так уже много месяцев, Владек. Мы не можем верить им больше. В любом случае, боюсь, что у меня нет никакого желания жить в мире, который они создают. – Он помолчал, прислушиваясь к тому, как плачет мальчик. Поначалу барон хотел предложить ему собрать слёзы вместо питьевой воды, но затем он вспомнил, что они солёные, и посмеялся сам над собой. – Пригласи сюда моего дворецкого и старшего лакея, Владек.
Владек тут же подчинился, не понимая, зачем они нужны.
Слуг разбудили, и они предстали перед бароном. После трёх лет заключения сон становится наиболее доступным товаром. Они всё ещё носили свои ливреи, но теперь никто бы не узнал в них фамильные цвета Росновских – золотое шитьё на зелёном сукне. Они в молчании стояли, ожидая приказаний своего хозяина.
– Они пришли, Владек? – спросил барон.
– Да, господин барон. Вы видите их? – И тут Владек понял, что барон совершенно слеп.
– Подведи их ко мне, я хочу дотронуться до них.
Владек подвёл слуг к барону, и тот ощупал их лица.
– Садитесь, – скомандовал он. – Вы слышите меня?
– Да, господин барон.
– Меня зовут барон Росновский.
– Мы знаем, – простодушно ответил дворецкий.
– Не перебивайте меня, – сказал барон, – я собираюсь умирать.
Смерть стала настолько обыденной, что слуги не запротестовали.
– Я не могу составить нового завещания, поскольку у меня нет ни бумаги, ни пера, ни чернил. Поэтому я составлю новое завещание в вашем присутствии, а вы будете моими свидетелями, как это предписано древними законами Польши. Вы понимаете, о чём я говорю?
– Да, господин барон, – одновременно ответили два человека.
– Мой первенец, Леон, погиб. – Барон помолчал. – Поэтому я оставляю всё моё состояние мальчику, известному под именем Владек Коскевич.
Владек уже много лет не слышал свою фамилию и не сразу понял смысл слов барона.
– И в доказательство своего решения, – продолжил барон далее, – я передаю ему фамильный браслет.
Старик медленно поднял правую руку, снял браслет и протянул его Владеку, лишившемуся дара речи. Затем он крепко обнял его, проведя рукой по груди, чтобы убедиться, что это он.
– Мой сын, – сказал барон.
Владек разрыдался и всю ночь пролежал на руках у барона до тех пор, пока перестал слышать удары его сердца и почувствовал на своём теле, как цепенеют его пальцы.
Утром охранники забрали тело барона и позволили Владеку похоронить его рядом с сыном на семейном кладбище прямо напротив церкви. Когда тело опускали в неглубокую могилу, которую вырыл Владек, потёртая рубашка барона раскрылась и обнажила грудь, на которую уставился Владек.
У барона был только один сосок.
Так Владек Коскевич в возрасте двенадцати лет унаследовал шестьдесят тысяч акров земли, один замок, два имения, двадцать семь домов, ценную коллекцию картин, мебели, ювелирных изделий. И всё это – не выходя из маленькой каменной комнаты под землёй. С того дня все заключённые стали относиться к нему как к законному хозяину, хотя его владения заключались в четырёх подвальных камерах, его свиту составляли тринадцать больных слуг, а его единственной любовью была Флорентина.
Внешне жизнь его не изменилась. И вот однажды в ясный сухой день конца 1918 года до слуха заключённых донеслись залпы выстрелов и звуки короткого боя. Владек был уверен, что это польская армия пришла к ним на помощь и что он теперь сможет по закону войти в права наследования. Узники собрались в нижних комнатах подвала, а Владек в одиночестве стоял у двери, поигрывая браслетом и с нетерпением ожидая победителей. Наконец прибыли победители немцев, но они говорили на грубом, знакомом ему ещё со школьных времён восточно-славянском языке, которого он научился бояться даже больше немецкого. Владека и его свиту бесцеремонно вытащили в коридор. Пленники какое-то время провели в ожидании, затем их бегло обыскали и вновь заперли в подвале.
Проведя в подвале ещё две ночи, Владек было решил, что их ждёт новое длительное заключение. На третий день утром, к большому удивлению Владека, их вытащили на лужайку перед замком – пятнадцать грязных тел. Двое слуг с непривычки упали на ярком свету. Владек и сам почувствовал, что яркий свет причиняет ему боль, и стал прикрывать глаза рукой. Узники молча стояли в ожидании следующего действия солдат. Охранники приказали им раздеться и отправили их на реку мыться. Владек спрятал серебряный браслет среди одежды и побежал к воде, но ноги его устали гораздо быстрее, чем он добрался до реки. Он прыгнул в неё, и у него перехватило дыхание от холодной воды, хотя его кожа обрадовалась новым ощущениям. Остальные узники последовали за ним в тщетной попытке отмыть трёхлетнюю грязь.
Когда обессиленный Владек вылез из реки, он заметил, что часть охранников странно смотрит на Флорентину, моющуюся в реке. Они хохотали и показывали на неё пальцами. Один из них, огромный уродливый мужик, не сводил с Флорентины глаз, а когда она возвращалась назад, схватил её за руку и бросил на землю. Затем он начал быстро и суетливо снимать свою одежду, не забывая аккуратно складывать её на траву. Владек с недоверием уставился на эрегированный пенис мужчины и налетел на него, уже прижавшего Флорентину к земле, ударив его головой в живот изо всех сил, которые смог собрать. Человек откатился назад, а второй солдат поймал Владека и скрутил ему руки за спиной. Суматоха привлекла внимание других охранников, и они выстроились в ряд, чтобы наблюдать за происходящим. Солдат, поймавший Владека, теперь смеялся громким утробным смехом животного.
– Пусть смотрит из первого ряда, – сказал он.
Новые взрывы хохота следовали за фразами, которые Владек до конца не понимал. Он смотрел, как голый солдат с крупным, откормленным телом медленно подходил к Флорентине, которая начала кричать. Владек ещё раз попытался освободиться, но оказался бессильным в руках солдата, который держал его словно клещами. Голый мужчина неуклюже лёг на Флорентину и начал целовать её, ударяя по лицу, когда она сопротивлялась или отворачивалась, и наконец резко вошёл в неё. Она заорала; такого страшного крика Владек ещё никогда не слышал. Охранники продолжали разговаривать и смеяться, некоторые даже не смотрели в их сторону.
– Чёртова целка, – сказал первый солдат, отходя от неё.
Все засмеялись.
– Что же, ты облегчил работу мне, – сказал второй охранник.
Новый взрыв хохота. Первый солдат с пенисом, покрытым кровью, побежал к реке и, войдя в неё, заорал от холода. Второй солдат стал раздеваться, а ещё один держал Флорентину. Второму солдату понадобилось несколько больше времени, и, похоже, он получил больше удовольствия. Наконец он присоединился к своему боевому товарищу в реке. Владек заставил себя посмотреть на Флорентину. Она вся была покрыта синяками, а между ног у неё текла кровь. Солдат, который держал его, вновь заговорил:
– Подойди сюда и подержи этого гадёныша, Борис. Теперь моя очередь.
…Очередной солдат начал раздеваться, чтобы сменить своего приятеля на Флорентине, которая теперь уже не сопротивлялась и оставалась безучастной к его ласкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Поскольку Владек был единственным человеком, который осмеливался оставаться в одной комнате с бароном, слуги никогда не ставили под сомнение его власть над ними. Вот и получилось, что в свои девять лет он взял на себя ежедневную ответственность за своих сокамерников и стал хозяином в подвале. Он разделил оставшихся – двадцать четыре человека – на три группы, стараясь по возможности не разбивать семьи, и устроил смены по восемь часов каждая: восемь часов в верхних комнатах, подышать воздухом, поесть и заняться физическими упражнениями, восемь часов работы в замке на своих захватчиков и, наконец, восемь часов сна в одной из нижних комнат. Никто, кроме барона и Флорентины, не знал, когда Владек спит, поскольку он всегда встречал каждую возвращающуюся смену и провожал каждую заступающую на вахту. Еда раздавалась каждые двенадцать часов. Охрана передавала им бурдюк с козьим молоком, чёрный хлеб и пшено, а иногда – орехи, которые Владек делил на двадцать восемь частей, всегда отдавая удвоенную порцию барону, о чём тот так и не узнал. Новые обитатели подвала, чей послушный характер в условиях заключения превратился в оцепенение, не видели ничего странного в том, что девятилетний ребёнок управляет их жизнями.
Отправив очередную смену, Владек возвращался к барону в меньшую комнату. Поначалу он ждал от него приказов, но неподвижный взгляд его хозяина был столь же безжалостен и неприятен, хотя и по-своему, как глаза постоянно меняющихся немецких часовых. Барон не произнёс ни слова с момента, когда его посадили под арест в собственном доме. У него отросла длинная борода, перепутанными прядями спускавшаяся на грудь, а крепкое тело стало сдавать. Его когда-то гордые глаза теперь были безучастны. Владек с трудом мог вспомнить, как звучит любимый голос его благодетеля, и уже свыкся с мыслью, что никогда не услышит его снова. Через какое-то время он подчинился невысказанному желанию барона и хранил молчание в его присутствии.
Когда Владек жил в безопасности в замке, то не задумывался о прошедшем дне, так сильно он был занят всё время. Теперь же он не помнил, что делал в предыдущий час, поскольку ничего не менялось. Безнадёжные минуты складывались в часы, часы – в дни, а затем в месяцы, а потом он потерял им счёт. Только доставка еды, темнота или свет за окном говорили ему, что прошли очередные двенадцать часов, а сила света, порывы холодного ветра и лёд на стенах комнаты, таявший только с появлением солнца, говорили ему о смене времён года не хуже, чем уроки природоведения. В течение долгих ночей Владек всё отчётливее ощущал запах смерти, который пропитал даже самые отдалённые уголки четырёх комнат подвала и исчезал только при появлении солнца или с возвращением дождей – самого ожидаемого облегчения из всех.
После одного такого дождя, не прекращавшегося целый день, Владек и Флорентина воспользовались его результатами и умылись в луже воды, образовавшейся на каменном полу в верхней части подземелья. Ни один из них не заметил, что барон с интересом следил за Владеком, когда тот снял потёртую рубашку и начал кататься по полу, как собака, в луже чистой воды, растирая себя, пока на теле не появились белые полосы. Внезапно барон заговорил.
– Владек, – сказал он едва слышно надтреснутым голосом, – я плохо вижу тебя. Подойди поближе.
Владек был настолько ошеломлён звуком голоса своего благодетеля после такого длительного молчания, что даже не повернулся в его сторону. Но он сразу понял, что этот факт возвещает начало безумия, которое уже охватило двух стариков в подземелье.
– Подойди ко мне, мальчик.
Владек в страхе подчинился и встал перед бароном, который прищурил ослабевшие глаза и напряжённым движением потянулся к мальчику. Он провёл пальцем по груди Владека и с недоверием вгляделся в него.
– Владек, ты можешь объяснить этот небольшой дефект?
– Нет, господин барон, – смутился Владек, – он у меня с рождения. Моя приёмная мать говорила, что этот знак подарил мне Бог-отец.
– Глупая женщина. Этот знак тебе подарил твой собственный отец, – сказал барон мягко и опять на несколько минут погрузился в молчание.
Владек продолжал стоять перед ним.
Когда барон снова заговорил, его голос стал твёрдым:
– Сядь, мой мальчик.
Владек немедленно подчинился. И когда он сел, то опять заметил тяжёлый серебряный браслет, висевший у барона на запястье. Лучик света от окна заставил засиять в темноте подвала великолепную гравировку на нём – это был герб Росновских.
– Я не знаю, сколько времени немцы продержат нас здесь под замком. Поначалу я думал, что война закончится через несколько недель. Я ошибался, и теперь нам нужно смириться с мыслью, что она может продлиться очень долго. Исходя из этого, мы должны более конструктивно использовать наше время, поскольку я знаю, что моя жизнь подходит к концу.
– Нет, нет, – запротестовал Владек, но барон продолжил свою речь, как будто его не слышал:
– А твоя только началась. Поэтому я займусь твоим дальнейшим образованием.
В этот день барон больше ничего не сказал. Казалось, он размышляет над смыслом своих слов. Так Владек получил нового учителя, а поскольку у них не было возможности ни читать, ни писать, ему пришлось просто запоминать и повторять то, что говорил барон. Он выучил огромные отрывки из поэм Адама Мицкевича и Яна Кохановского и длинные куски из «Энеиды». В этом суровом кабинете Владек научился географии, математике и четырём языкам: русскому, немецкому, французскому и английскому. Но самыми счастливыми моментами в его жизни опять стали уроки истории. То была история нации, выжившей в условиях столетнего раздела, в атмосфере утерянных надежд на восстановление польского единства и новых мучений поляков после сокрушительного поражения Наполеона в России в 1812 году. Он познакомился с героическими легендами о старых и счастливых временах, когда король Ян Казимир посвятил Польшу Деве Марии после битвы под Ченстоховом, в которой он сокрушил шведов, и о том, как могущественный князь Радзивилл, владевший огромными земельными угодьями и страстно любивший охоту, поселил свой двор в замке близ Варшавы. Последний ежедневный урок Владека был посвящён истории Росновских. Вновь и вновь он слушал – и без устали был готов слушать опять – рассказ о том, как доблестный предок воевал в 1794 году под знамёнами Домбровского, а затем – в 1809 году – служил под началом самого Наполеона и в награду получил землю и титул барона. Он также узнал, что дед барона заседал в Совете Варшавы, а отец сыграл самостоятельную роль в строительстве новой Польши. Владек был несказанно счастлив, когда барон превращал подвал в учебный класс.
Охранники подвала менялись каждые четыре часа, а разговоры между ними и заключёнными были «strengst verboten» – строго запрещены. Но по обрывкам фраз из разговоров Владек узнавал о ходе войны, о том, что предпринимают Гинденбург и Людендорф, о революции в России и о её выходе из войны в соответствии с Брест-Литовским договором.
Покинуть подвал позволяла только смерть его обитателей. Дверь за последние два года открывалась девять раз, и Владек думал о том, не суждено ли ему провести остаток своих дней в этой грязной дыре, в безрезультатной борьбе с отчаянием, в обретении бесполезных знаний, так и не увидев свободы.
Барон продолжал учить его, несмотря на слабевшие зрение и слух, – Владек каждый раз должен был садиться всё ближе к нему.
Флорентине – его сестре, матери и ближайшему другу – труднее давалась борьба за выживание в подвале. Время от времени охрана давала ей ведро песка и несколько связок соломы, чтобы покрыть грязный пол, и тогда на несколько дней смрад становился менее сильным. В темноте вокруг них ползали насекомые в поисках упавших крох хлеба или картофеля, они несли с собой болезни, и с ними становилось ещё грязнее. Кислый запах разлагающейся человеческой мочи и экскрементов раздражал ноздри и постоянно вызывал у Владека болезненное состояние тошноты. Больше всего он хотел вымыться и часами сидел, уставившись в потолок подвала, вспоминая дымящуюся ванну и доброе, грубое мыло, которым пользовалась няня. Всё это было рядом с точки зрения расстояния, но очень далеко с точки зрения времени.
К весне 1918 года в подвале оставались в живых вместе с Владеком только шестнадцать из двадцати семи заключённых. К барону все относились как к хозяину, а во Владеке видели управляющего. Больше всего Владека беспокоила любимая Флорентина, которой исполнилось двадцать. Она уже давно отчаялась и была убеждена, что до конца своих дней останется в подвале. Владек никогда не признавался в её присутствии, что и он оставил надежды, и хотя ему было только двенадцать, он тоже начинал сомневаться в том, что имеет право на будущее.
Однажды вечером в начале осени Флорентина пришла к Владеку в большую комнату подвала.
– Тебя зовёт барон.
Владек быстро поднялся, предоставив раздел еды старшему слуге, и пошёл к старику. Барон испытывал сильную боль, и Владек с убийственной ясностью – как будто в первый раз – увидел, как болезнь разъела тело барона, превратила его в скелет, покрытый зелёными пятнами. Барон попросил воды, и Флорентина подала ему наполненный до половины кувшин, стоявший на кирпиче по ту сторону каменной решётки. Когда он перестал пить, то заговорил медленно и с видимым усилием.
– Ты видел смерть так часто, что ещё одна не будет значить для тебя слишком много. Признаюсь тебе, что я не боюсь покинуть этот мир.
– Нет, нет, так нельзя, – закричал Владек, впервые в жизни обнимая старика. – Мы почти победили. Не сдавайтесь, барон. Охранники заверяют нас, что война кончается и нас скоро освободят.
– Они говорят так уже много месяцев, Владек. Мы не можем верить им больше. В любом случае, боюсь, что у меня нет никакого желания жить в мире, который они создают. – Он помолчал, прислушиваясь к тому, как плачет мальчик. Поначалу барон хотел предложить ему собрать слёзы вместо питьевой воды, но затем он вспомнил, что они солёные, и посмеялся сам над собой. – Пригласи сюда моего дворецкого и старшего лакея, Владек.
Владек тут же подчинился, не понимая, зачем они нужны.
Слуг разбудили, и они предстали перед бароном. После трёх лет заключения сон становится наиболее доступным товаром. Они всё ещё носили свои ливреи, но теперь никто бы не узнал в них фамильные цвета Росновских – золотое шитьё на зелёном сукне. Они в молчании стояли, ожидая приказаний своего хозяина.
– Они пришли, Владек? – спросил барон.
– Да, господин барон. Вы видите их? – И тут Владек понял, что барон совершенно слеп.
– Подведи их ко мне, я хочу дотронуться до них.
Владек подвёл слуг к барону, и тот ощупал их лица.
– Садитесь, – скомандовал он. – Вы слышите меня?
– Да, господин барон.
– Меня зовут барон Росновский.
– Мы знаем, – простодушно ответил дворецкий.
– Не перебивайте меня, – сказал барон, – я собираюсь умирать.
Смерть стала настолько обыденной, что слуги не запротестовали.
– Я не могу составить нового завещания, поскольку у меня нет ни бумаги, ни пера, ни чернил. Поэтому я составлю новое завещание в вашем присутствии, а вы будете моими свидетелями, как это предписано древними законами Польши. Вы понимаете, о чём я говорю?
– Да, господин барон, – одновременно ответили два человека.
– Мой первенец, Леон, погиб. – Барон помолчал. – Поэтому я оставляю всё моё состояние мальчику, известному под именем Владек Коскевич.
Владек уже много лет не слышал свою фамилию и не сразу понял смысл слов барона.
– И в доказательство своего решения, – продолжил барон далее, – я передаю ему фамильный браслет.
Старик медленно поднял правую руку, снял браслет и протянул его Владеку, лишившемуся дара речи. Затем он крепко обнял его, проведя рукой по груди, чтобы убедиться, что это он.
– Мой сын, – сказал барон.
Владек разрыдался и всю ночь пролежал на руках у барона до тех пор, пока перестал слышать удары его сердца и почувствовал на своём теле, как цепенеют его пальцы.
Утром охранники забрали тело барона и позволили Владеку похоронить его рядом с сыном на семейном кладбище прямо напротив церкви. Когда тело опускали в неглубокую могилу, которую вырыл Владек, потёртая рубашка барона раскрылась и обнажила грудь, на которую уставился Владек.
У барона был только один сосок.
Так Владек Коскевич в возрасте двенадцати лет унаследовал шестьдесят тысяч акров земли, один замок, два имения, двадцать семь домов, ценную коллекцию картин, мебели, ювелирных изделий. И всё это – не выходя из маленькой каменной комнаты под землёй. С того дня все заключённые стали относиться к нему как к законному хозяину, хотя его владения заключались в четырёх подвальных камерах, его свиту составляли тринадцать больных слуг, а его единственной любовью была Флорентина.
Внешне жизнь его не изменилась. И вот однажды в ясный сухой день конца 1918 года до слуха заключённых донеслись залпы выстрелов и звуки короткого боя. Владек был уверен, что это польская армия пришла к ним на помощь и что он теперь сможет по закону войти в права наследования. Узники собрались в нижних комнатах подвала, а Владек в одиночестве стоял у двери, поигрывая браслетом и с нетерпением ожидая победителей. Наконец прибыли победители немцев, но они говорили на грубом, знакомом ему ещё со школьных времён восточно-славянском языке, которого он научился бояться даже больше немецкого. Владека и его свиту бесцеремонно вытащили в коридор. Пленники какое-то время провели в ожидании, затем их бегло обыскали и вновь заперли в подвале.
Проведя в подвале ещё две ночи, Владек было решил, что их ждёт новое длительное заключение. На третий день утром, к большому удивлению Владека, их вытащили на лужайку перед замком – пятнадцать грязных тел. Двое слуг с непривычки упали на ярком свету. Владек и сам почувствовал, что яркий свет причиняет ему боль, и стал прикрывать глаза рукой. Узники молча стояли в ожидании следующего действия солдат. Охранники приказали им раздеться и отправили их на реку мыться. Владек спрятал серебряный браслет среди одежды и побежал к воде, но ноги его устали гораздо быстрее, чем он добрался до реки. Он прыгнул в неё, и у него перехватило дыхание от холодной воды, хотя его кожа обрадовалась новым ощущениям. Остальные узники последовали за ним в тщетной попытке отмыть трёхлетнюю грязь.
Когда обессиленный Владек вылез из реки, он заметил, что часть охранников странно смотрит на Флорентину, моющуюся в реке. Они хохотали и показывали на неё пальцами. Один из них, огромный уродливый мужик, не сводил с Флорентины глаз, а когда она возвращалась назад, схватил её за руку и бросил на землю. Затем он начал быстро и суетливо снимать свою одежду, не забывая аккуратно складывать её на траву. Владек с недоверием уставился на эрегированный пенис мужчины и налетел на него, уже прижавшего Флорентину к земле, ударив его головой в живот изо всех сил, которые смог собрать. Человек откатился назад, а второй солдат поймал Владека и скрутил ему руки за спиной. Суматоха привлекла внимание других охранников, и они выстроились в ряд, чтобы наблюдать за происходящим. Солдат, поймавший Владека, теперь смеялся громким утробным смехом животного.
– Пусть смотрит из первого ряда, – сказал он.
Новые взрывы хохота следовали за фразами, которые Владек до конца не понимал. Он смотрел, как голый солдат с крупным, откормленным телом медленно подходил к Флорентине, которая начала кричать. Владек ещё раз попытался освободиться, но оказался бессильным в руках солдата, который держал его словно клещами. Голый мужчина неуклюже лёг на Флорентину и начал целовать её, ударяя по лицу, когда она сопротивлялась или отворачивалась, и наконец резко вошёл в неё. Она заорала; такого страшного крика Владек ещё никогда не слышал. Охранники продолжали разговаривать и смеяться, некоторые даже не смотрели в их сторону.
– Чёртова целка, – сказал первый солдат, отходя от неё.
Все засмеялись.
– Что же, ты облегчил работу мне, – сказал второй охранник.
Новый взрыв хохота. Первый солдат с пенисом, покрытым кровью, побежал к реке и, войдя в неё, заорал от холода. Второй солдат стал раздеваться, а ещё один держал Флорентину. Второму солдату понадобилось несколько больше времени, и, похоже, он получил больше удовольствия. Наконец он присоединился к своему боевому товарищу в реке. Владек заставил себя посмотреть на Флорентину. Она вся была покрыта синяками, а между ног у неё текла кровь. Солдат, который держал его, вновь заговорил:
– Подойди сюда и подержи этого гадёныша, Борис. Теперь моя очередь.
…Очередной солдат начал раздеваться, чтобы сменить своего приятеля на Флорентине, которая теперь уже не сопротивлялась и оставалась безучастной к его ласкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57