– А может эта книжка находиться в каком-нибудь сейфе вашего офиса? – быстро спросил Сэм.
– Да нет. Сейф у нас только один – в кабинете бухгалтера. А поскольку риск ограбления достаточно велик, мы стараемся пользоваться им как можно реже, – ответила Миранда.
– У Адама есть собственный сейф – в его квартире, – снова вмешалась Аннабел. – Он не особенно секретный: находится в гостиной, в стене между окнами, и прикрыт только шторой… О Господи! Я ведь отдала Адаму свои драгоценности, чтобы были в безопасности, и они все еще там!
Миранда хмуро улыбнулась:
– Возможно. Я тоже видела этот сейф. Адам держит в нем деньги – но не очень много – и несколько ценных для него вещей: отцовский золотой портсигар, ну и так далее. На прошлое Рождество я подарила ему часы от Картье, и он тоже положил их в этот сейф. Я так ни разу и не видела, чтобы он надел их: он всегда ходит со своей старой „Омегой".
– Может быть, эта чертова книжка спрятана где-нибудь в доме, но не в сейфе, – предположил Сэм. – Скорее всего, в каком-то помещении сугубо личного пользования – в спальне, в ванной… И лежит она, наверное, в чем-нибудь таком, что не так-то просто взять и унести. Ведь, например, портфель могут украсть. Значит, в каком-то из предметов мебели…
– Кажется, – негромко произнесла Аннабел, – я знаю, где она.
Миранда и Сэм уставились на нее.
– Нет, правда. Пару недель назад, когда Адам уже ушел на работу, я еще не вставала – лежала и разгадывала кроссворд в газете. Мне понадобился ластик – не слишком-то я сильна в кроссвордах, – я встала и пошла искать его в этом бюро георгианского стиля, что напротив камина. Только я откинула крышку, как вошел Адам – он забыл что-то и вернулся уже с улицы – и поднял страшный шум по поводу того, что я роюсь у него в столе. Ну, а где же еще, спрашивается, мне было искать ластик, если не там? Я ведь не шарила по ящикам…
– Эта книжка, а может, папка вряд ли лежит просто так, в ящике, – отозвался Сэм.
– А вдруг там есть секретный ящик? – возразила Аннабел.
Миранда кивнула:
– В любом хорошем письменном столе восемнадцатого века имеется по крайней мере один секретный ящик: ведь тогда не делали встроенных сейфов.
– А помните, как Ба однажды показала нам, как измерять линейкой глубину каждого ящика? Любой ящик, который окажется короче того пространства, что он на первый взгляд занимает в столе, может иметь сзади секретное отделение.
– В спальне Адама может быть сколько угодно и других подходящих мест, – заметил Сэм. – Только как нам туда проникнуть?
– Ты хочешь сказать… – начала Миранда.
– Мы можем ворваться в дом? – нетерпеливо спросил Сэм. – Какая там прислуга? Какие меры против грабителей?
– Его квартира расположена в двух верхних этажах старого дома на Кэдогэн-Плейс, – ответила Миранда. – На входной двери двойные запоры и цепочки, на окнах раздвижные стальные шторы. С крыши, пожалуй, можно было бы подобраться, но держу пари, что и. там все забаррикадировано.
– Незачем врываться в дом, – тихо сказала Аннабел. – У меня есть ключи. Адам ведь считает, что я в доме отдыха. В его-то понимании в наших отношениях ничего не переменилось.
– Троянский конь! – в полном восторге воскликнул Сэм. – А когда тебе лучше всего забраться туда – так, чтобы Адама наверняка не было дома?
– Ну, это-то проще простого, – просияла Миранда. – Общее собрание акционеров „СЭППЛАЙКИТС" состоится завтра, в десять утра, в Коннот-Румз – это довольно далеко от Кэдогэн-Плейс. Пропустить его Адам никак не может – ведь он будет выступать в нем в одной из главных ролей.
Глава 29
Пятница, 31 января 1969 года
Энгус Мак-Лейн поднял воротник своего теплого пальто и торопливо сбежал по трапу VC-10, приземлившегося в аэропорту Хитроу с опозданием на целый час. „В Лондоне почти так же холодно, как в Нью-Йорке", – подумал он, подавляя зевоту.
В Лондоне было восемь утра, в Нью-Йорке – три часа ночи. Во время полета Энгус так и не смог уснуть и потому просматривал свои заметки, сделанные во время международной конференции по банковскому делу, ради которой ему и пришлось лететь в Америку.
Шагая по скрипучей снежной крупке, покрывавшей летное поле, Энгус добрался до насквозь пропахшего табачным дымом автобуса, ожидавшего пассажиров этого рейса, чтобы довезти их до здания аэропорта. Во избежание задержек Энгус путешествовал только с ручной кладью, но дежурных таможенников оказалось слишком мало, так что прошло добрых сорок пять минут, прежде чем он оказался у своего черного „даймлера", припаркованного у входа в аэровокзал. До начала собрания оставалось совсем немного времени, но Энгус еще мог успеть.
В розовой кухне Клер страстно рыдал голос Марии Каллас: „In mia man' alfin' tu sei'". Дэвид, который едва притронулся к завтраку, отодвинул от себя тарелку.
– Я хочу, чтобы ты села и мы бы серьезно обсудили все это, Клер.
– Если люди берут на себя труд добираться ко мне за хлебом на велосипеде по снегу, – сказала Клер, надевая рабочий фартук, – я буду обслуживать их, как обычно.
– Но твой проклятый благоверный приедет к вечеру! Я хочу получить от тебя ответ до его появления.
Клер окинула его любящим, но в то же время исполненным решимости взглядом.
– Может быть, я сумею ответить тебе вечером, – спокойно проговорила она, – но может статься, что и нет. Мы вместе уже два года, и все это время мы делили хлеб, надежды, заботы… моего сына, мою постель. И все это время я любила тебя – даже тогда, когда на тебя „находило" и тебе не нужен был никто: ни я, ни кто-либо другой. Я любила тебя, и ты знал это – все время. А я знала, что и ты любишь меня – даже когда было не слишком-то похоже, что это так.
– Тогда почему же ты не можешь сказать, что выйдешь за меня?
– Потому что на протяжении всего времени, что мы вместе, я никогда не чувствовала тебя по-настоящему своим. Ты вел себя, как более или менее прирученный зверь: мог месяцами находиться рядом, потом внезапно, в один прекрасный день, взять и исчезнуть. Убежать назад, в свои дикие леса – или уж не знаю, нуда там уводят тебя твои демоны… Но сейчас ты боишься, не хочешь потерять меня – и я этому очень рада. Я не хочу, чтобы ты потерял меня. Но все-таки принять твой ультиматум не могу: уж слишком много обстоятельств приходится принимать во внимание. Ты и наши чувства друг к другу бесконечно важны для меня, но за то время, что я прожила в ожидании твоего решения – чего же ты все-таки хочешь, я стала сильнее, уверенней в себе и теперь четко сознаю, что сама должна решать, как мне жить и что мне делать. Сейчас мне нужно время. Я не могу быстренько решить все к вечеру.
– Что ж, прекрасно. Сколько времени тебе нужно?
– Не знаю. Может быть, я приму решение завтра, а может быть, через неделю. А может, через месяц, через полгода. Пойми, все это слишком важно для меня, и поэтому я не собираюсь решать все в два счета. Надеюсь, ты даешь мне столько времени, сколько нужно, и не будешь давить на меня. А еще надеюсь, что ты знаешь, что я действительно люблю тебя, Дэвид.
– Как же мне верить в это, если ты не хочешь сказать „да"?
– Ты знаешь, Дэвид, что мне хорошо с тобой. Мне нравится делать что-то вместе с тобой, учиться у тебя… да и просто быть с тобой в постели. – Взгляд ее приобрел мечтательное выражение, и она обхватила себя руками за плечи. – Не могу представить себе ничего прекраснее, чем прижаться к тебе под нашим лоскутным одеялом, там, наверху, и знать, что на улице идет снег. Лучше этого может быть только одно: проснуться посреди ночи и, протянув руку, ощутить рядом с собой твое восхитительно теплое тело.
– А как ты будешь чувствовать себя, если однажды вот так проснешься, а теплое тело рядом с тобой окажется Сэмом? Ты должна решить, кто тебе нужен: я или этот супермен с квадратной челюстью, который прокладывает себе путь с помощью кулаков.
Клер медлила с ответом. Когда они увозили Элинор, она вдруг поймала себя на том, что ее почти непреодолимо влечет к Сэму – такому мужественному, решительному, предпочитающему сначала нанести удар, а уж потом разбираться, с кем имеет дело. А теперь, когда двое мужчин боролись за нее, она чувствовала себя средневековой дамой с белоснежными руками, закутанной в дорогое покрывало. К ее удивлению и досаде, это доходящее чуть ли не до кровопролития соперничество за ее руку наполняло ее душу тайным торжеством, ощущением собственной власти – и одновременно вины, возбуждало и будоражило каждый нерв.
Повернув голову от печи, Клер пристально посмотрела на Дэвида и сказала:
– Во всем этом деле есть еще одна сторона.
– Джош привязан ко мне, ты же знаешь, и я тоже все больше привязываюсь к нему, – ответил Дэвид. – Честно говоря, меня сильно задело, что он…
– Побежал прямо к отцу? Так ведь и на меня он не обратил никакого внимания, – грустно заметила Клер. – Джош любит отца, независимо от того, заслуживает ли, по моему мнению, этого он или нет. И я рада, что он так верен Сэму, – хотя мне это и больно.
– Так, значит, это Джошу решать, с кем ты проведешь всю оставшуюся жизнь? – воскликнул Дэвид. – А что же будет с тобой через двенадцать лет, когда он уйдет от тебя, причем даже не оглянувшись на прощание, чтобы начать жить собственной жизнью, со своими делами, со своими друзьями, со своими интересами? Как ты будешь чувствовать себя тогда, когда, проснувшись в темноте, протянешь руку, чтобы нащупать теплое тело рядом?
Клер почти упала на стул. Вот что делало еще решение таким сложным. Имя ее долга – Джош. А сердце ее – с Дэвидом. Если она вернется к Сэму, а у них снова ничего не получится? На миг ей припомнилось, какой была ее жизнь до встречи с Дэвидом.
Нет, лучше не думать об этом! Для нее жизнь уже никогда, никогда, никогда не станет такой, как прежде. Она будет решать за себя сама и только сама, не уступая никому этого права: ни Сэму, ни Дэвиду, ни ному бы то ни было.
Что-то ей не очень верилось, что Сэм действительно собирается начать жизнь с новой страницы.
Однако, если он не намерен этого делать, чего ради примчался сюда, как он говорит, „через полшарика"? И наверняка это было непросто – Клер знала, в какой четкий график втиснута вся его жизнь. Но он бросил все, чтобы увидеть ее, чтобы помочь в решении проблем, касающихся ее и ее семьи. Нет, это серьезно.
Душа Клер разрывалась пополам, в голове все смешалось.
– Нет, это бесполезно, – беспомощно проговорила она наконец. – Я снова и снова мысленно прокручиваю все „за" и „против", и всякий раз оказывается, что я тан и не сдвинулась с места.
Дэвид рывком застегнул „молнию" на своей плотной бордовой куртке, подхватил с соседнего стула толстые перчатки на овчинном меху и твидовую кепку.
– Когда что-нибудь решишь, сообщи мне.
– Ты придешь вечером? – тревожно спросила Клер, поднявшись и подойдя к нему.
Дэвид колебался. Он понимал, что должен бы ответить „нет", сказать, что придет только тогда, когда она согласится выйти за него. Но, с другой стороны, в его отсутствие Сэм наверняка разовьет бешеную активность.
– Посмотрю, какая будет погода, когда я закончу работу, – ответил он после недолгого молчания.
Он вышел, не поцеловав ее.
Шофер полуобернулся к Энгусу:
– Простите, сэр, но, похоже, нам придется проторчать тут некоторое время.
Черный „даймлер" завяз в самой середине колоссальной пробки на Хэммерсмит-Бродуэй.
Сквозь снегопад Энгус нетерпеливо вглядывался в пеструю мешанину неподвижных, громко гудящих машин, а в это время с пяти сторон по пяти дорогам ее пополняли все новые и новые.
– На метро я доберусь до Холборна быстрее, – решил он наконец. – А вы выпутывайтесь отсюда и ждите меня у Коннот-Румз.
Подхватив портфель, Энгус, скользя и оступаясь в покрывавшей мостовую бурой слякоти, принялся лавировать между легковыми автомобилями, грузовиками и такси, пробираясь к голубой вывеске над входом в метро. Он уже и не мечтал поспеть к началу собрания. На мгновение ему пришла в голову мысль попросить подвезти его одного из мотоциклистов, все-таки умудрявшихся прокладывать себе путь посреди затора, но он тут же отбросил ее, решив, что лучше поздно, чем никогда, и поспешил к кассе, чтобы купить билет.
Без четверти десять Адам торопливо пересек чисто выметенную Кэдогэн-Плейс и опустился на сиденье своего черного „порше".
Аннабел, в черной широкополой шляпе и волчьей шубе, доходящей ей почти до щиколоток, проводила взглядом рванувший с места „порше". Он свернул налево, на Понт-стрит.
Выйдя из серого „БМВ", взятого напрокат Сэмом (он специально выбрал этот цвет, чтобы меньше бросался в глаза), она, скользя по мокрой мостовой, перешла улицу и направилась к старому кирпичному дому. Он вдруг показался ей мрачным и пугающим. Она повернула ключ в замке – дверь в подъезд открылась.
А, собственно, почему бы ей не открыться? Ведь не сменил же Адам замки, успокоила себя Аннабел, толкая тяжелую старомодную дверь лифта, забранную железными прутьями.
Удалось ей отпереть и дверь квартиры Адама. Аннабел проскользнула в прихожую, оставляя на темно-синем ковре мокрые следы.
Внезапно что-то темное взметнулось с пола у самых ее ног.
Аннабел отпрянула, испугавшись. Но это оказался всего лишь Питч, огромный черный кот Адама. Он прыгнул на красные сапожки Аннабел и вонзил в них свои острые коготки. Аннабел наклонилась, погладила шелковистую головку животного, шепнула несколько слов, чтобы успокоить его, выпрямилась, огляделась. Тишина казалась ей угрожающей.
Прямо перед ней была дверь только что заново отделанной гостиной, занимавшей всю ширину дома, от окна до окна. Слева – столовая, справа – кухня.
Жилище Адама смотрелось столь же красиво, безлично и нейтрально, как его хозяин. Модный дизайнер, отделывавший квартиру, выполнил свою работу блестяще. Цвет стен тщательно подобран: сливовые, фиолетовые и серо-голубые тона, а ковры и обивка мебели – темно-синие. Обстановка сочетала в себе старинные предметы традиционной восточной меблировки и новомодные вещи, вроде надувных кресел из светлого пластика и белых, похожих на тумбочки, столов.
Вдруг наверху загудел пылесос.
Аннабел вздрогнула. О Господи, это же миссис Прайс убирает в спальне! Вот невезение… Ведь письменный стол эпохи короля Георга находится именно там. А она-то думала, что ей удастся сразу же пройти к нему и тщательно обследовать.
Аннабел считала этот стол наиболее вероятным местом размещения тайника, поэтому ее не слишком-то вдохновляла идея поискать также и в других местах. Но, тем не менее, пожалуй, стоило бы заняться гостиной, пока миссис Прайс работает наверху. А может, лучше прямо подняться туда, беззаботно насвистывая, и под каким-нибудь предлогом отделаться от нее?
Аннабел выбрала второй вариант и решительно двинулась направо, к лестнице.
Наверху она чуть не споткнулась о Питча, уже успевшего пробраться туда и совершенно незаметного на фоне темно-синего ковра. Нот сверкнул на нее снизу вверх янтарными глазами – тан, будто знал, зачем она пришла, и желал защитить хозяйские владения.
Войдя в спальню, Аннабел увидела широкую черную спину миссис Прайс, подбиравшей с пола осколки белого фарфора. Она выпрямилась, обернулась и слегка вскрикнула при виде Аннабел.
– О, мэм, я и понятия не имела, что вы вернулись! Мистер Грант ничего не говорил мне. Этот противный неуклюжий кот только что свалил на пол пепельницу!
– Мистер Грант не знает, что я приехала, – бодро отвечала Аннабел. – В Норфолке, в доме отдыха, было ужасно холодно, так что я решила вернуться.
– Вам повезло, что удалось выбраться оттуда, мэм. В утреннем выпуске новостей сообщали, что в юго-восточных районах сильные снежные бури.
– Да, ужасные, – поспешила подтвердить Аннабел.
– Вы, наверное, выехали очень рано, мэм: в шесть или раньше, еще в темноте.
– Да. Но поезд прибыл вовремя, – ответила Аннабел, а внутри у нее все кричало: „Убирайся, убирайся же!"
– Разобрать ваши вещи, мэм?
– Я по глупости забыла чемодан в поезде. – Аннабел неловко рассмеялась, чтобы хоть чем-то прикрыть свою ложь. – Я уже звонила в бюро забытых вещей… К счастью, проводник нашел его и передал туда. Мне придется съездить за ним во второй половине дня.
– Какая неприятность, мэм! Может быть, вы хотите, чтобы за ним съездила я? Или я позвоню секретарше мистера Гранта, и она пошлет за ним кого-нибудь.
– Вы очень любезны, – пробормотала Аннабел, – но… гм… гм… видите ли, я должна лично расписаться в получении и удостоверить свою личность, чтобы доказать, что чемодан действительно мой. А вот что мне сейчас нужнее всего, – прибавила она уже более твердо, – так это горячая ванна.
– Но я еще не закончила убирать ванную, мэм.
– Тогда, пожалуйста, оставьте это до завтра. Да и эту комнату тоже. – Аннабел вновь обрела уверенность в себе. С чего это она так испугалась?
– Просушить ваши сапожки, мэм? Похоже, они совсем промокли. Их нужно набить газетной бумагой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37