По островам Карибского моря и вокруг Южной Америки, до конца февраля… и она хочет, чтобы я поехала с ней!
– Почему она отправила письмо курьерской почтой? – спросила Миранда.
– Чтобы поскорее получить ответ и заранее забронировать билеты.
– А почему же тогда она не позвонила тебе по телефону?
– Да что ты! Эрик перевернулся бы в гробу от такой экстравагантной выходки. Но, как бы то ни было, об этом и речи быть не может. Я не могу оставить Элинор одну.
– Мне не нужна нянька, старая ты балда, – отозвалась Элинор, подавая Шушу чашку крепкого индийского чая. – Я прекрасно обойдусь полтора месяца без тебя. Может, удастся отдохнуть немного от твоего ворчанья – все-таки какое-то разнообразие.
– Нет. Полтора месяца – это слишком долго, – возразила Шушу, дуя на чай.
В разговор вмешался Адам:
– К услугам Элинор здесь пять человек прислуги, три секретарши, а врач живет так близко, что ему можно чуть ли не крикнуть из окна. Пожалуй, вам действительно пора отдохнуть по-настоящему, Шушу.
– Я тоже так считаю, – поддержала его Миранда.
– Не нужно мне никакого отдыха, – отрезала Шушу.
– Разумеется, – мягко сказал Адам. – Но, я полагаю, Элинор понимает, что вашей приятельнице в ее возрасте – восемьдесят семь, вы сказали? – не следует путешествовать одной.
– Это верно, – серьезно проговорила Элинор. – И потом, Шушу, я действительно считаю, что тебе нужно отдохнуть от меня. Со времени моего… хм… того инцидента со мной прошло уже два года, а у тебя за все это время практически не было ни одного выходного – ты постоянно суетилась и кудахтала вокруг меня, как наседка вокруг цыпленка. Когда ты в последний раз видела Берту?
– Четыре года назад. Помнишь, они с Эриком приезжали к нам в Старлингс на уик-энд? Как раз незадолго до того, как мы перебрались сюда окончательно.
– Мы можем на время вашего отсутствия нанять постоянную сиделку – это очень легко устроить, – предложил Адам.
– Иди ты к черту! – рассердилась Элинор. – Мне не нужна сиделка.
– Но тебе нужно, чтобы кто-то находился рядом, – твердо сказала Шушу. – Она будет спать в моей комнате, поскольку это рядом с твоей спальней.
Элинор с улыбкой повернулась к Адаму:
– Скажи членам Правления, дорогой мой, что нужно выдать Шушу денежную премию. Она не должна выглядеть бледно в таком круизе, как этот.
Адам извлек из кармана брюк записную книжку и черкнул в ней пару слов.
– Кстати, Элинор, – сказал он, снова пряча книжку в карман, – Пол Литтлджон решил уйти из бермудского филиала „Суизин, Тимминс и Грант". Он собирается открыть там свою собственную фирму.
– Час от часу не легче! – воскликнула Элинор. – А он-то почему?
– Главным образом, по той же самой причине, по какой это сделал я. Боюсь, что „Суизин, Тимминс и Грант" теперь стоит гораздо меньше доверять, чем во времена, когда был жив мой отец. Я ни разу не пожалел, что ушел оттуда. Скорее, это стало для меня большим облегчением.
– Но кто же теперь будет заниматься моими делами? – встревоженно спросила Элинор.
– В этом весь вопрос, – согласился Адам. – Хотя, разумеется, мы могли бы передать все наши дела новой фирме Пола. Мы ведь знаем, что он способен вести любые дела.
На лице Шушу отразилось неодобрение.
– А почему бы и нет? – пожал плечами Адам. – Ошибок он допускать не будет, а нам не придется подключать к ведению наших дел новых людей. Но совсем не обязательно решать все это прямо сейчас. Пол обязан уведомить „Суизин, Тимминс и Грант" о своем уходе за полгода, так что он уйдет только после Рождества, да и то не сразу – думаю, к февралю.
– Да, времени впереди еще много, можно будет обдумать все как следует, – уже более спокойно произнесла Элинор. – Налить тебе еще чаю, Шушу? Расскажи-ка мне еще что-нибудь об этом круизе.
Суббота, 3 февраля 1968 года
Через неделю после того, как все дела компании Дав были переданы фирме „Литтлджон и партнеры" на Бермудах, Адам неожиданно для Элинор появился в Сарасане, чтобы провести там уик-энд. Всякий раз, как доставлявший его из Лондона самолет приземлялся в аэропорту Ниццы и взору Адама опять представали пальмы и загорелые носильщики в белых рубашках с короткими рукавами, он заново испытывал наслаждение от мысли, что теперь и он приобщился к такой жизни, в которой можно, сев на самолет туманным зимним днем, вскоре, выйдя из него, окунуться в сияние южного солнца.
В тот вечер они с Элинор сидели в летнем салоне, потягивая аперитив.
Указывая на два изящных резных кресла светло-коричневого дерева, инкрустированного слоновой костью, Адам спросил:
– Новые?
– Да. Я откопала их у моего любимого антиквара в Канне. Восемнадцатый век, Гоа. Они были изготовлены для какого-то богатого португальского торговца. А еще я там нашла те два стула, что сейчас стоят в холле, – ты, наверное, их видел: у них на спинках вырезаны лица ангелов. Конечно, грех использовать их просто так, для домашних потребностей, но я не смогла устоять.
– Во сколько они вам обошлись?
– О-о, мне даже страшно сказать тебе, мальчик мой, – весело ответила Элинор.
Когда Адам опять наполнил свой стакан, она продолжила:
– Вот уж никогда не думала, что буду так скучать по Шушу! Представляю, как она обрадуется, когда я скажу ей об этом… Она наверняка там вовсю наслаждается жизнью. Каждый день я получаю от нее открытку из какого-нибудь тропического местечка с экзотическим названием, вроде Сахарного острова или Крабовой бухты. Шушу пишет, что мужчин на борту нет – сплошные вдовушки, преисполненные надежд, но команда чудесная, и она подружилась с корабельным экономом, который худо-бедно умеет танцевать чарльстон.
Адам отхлебнул из своего стакана.
– Я прилетел сюда чуточку отдохнуть от зимы, Элинор, но также и по делу. Не хотел без нужды беспокоить вас обсуждением этой темы по телефону.
Элинор почувствовала тревогу.
– Это по поводу вашего нового контракта, – продолжал Адам. – Издатели… одним словом, им жилось бы спокойнее, если бы до того, как подписать его, они получили медицинский документ о состоянии вашего здоровья. Они знают, что со времени вашей болезни прошло уже два года, но хотели бы лишний раз удостовериться, что с вами все в порядке. Они в восторге, что вы снова собираетесь начать работать, однако прежде, чем начать раскрутку, они хотят… быть совершенно уверены, что… что вы… в состоянии сделать это.
– Но ведь речь идет не о новой книге, – насторожилась Элинор. – Это будет всего лишь переиздание.
– Да, но вы согласились способствовать его распространению, – терпеливо объяснил Адам. – И прежде, чем бросить крупные суммы на рекламу, они хотели бы знать, по силам ли вам это дело.
– Но я чувствую себя прекрасно, – запротестовала Элинор.
– Элинор, речь идет о деловой предосторожности, и их доводы вполне резонны, – настаивал Адам. – Спортивные звезды, кинозвезды – все, кто занимается бизнесом, где крупные капиталовложения зависят от состояния здоровья человека, знают, что регулярное медицинское освидетельствование – вполне резонно, более того, это – профессиональная мера предосторожности. – Адам знал, что Элинор на многое готова, лишь бы избежать обвинений в непрофессиональном подходе к чему бы то ни было.
– Ну, хорошо. Если все упирается только в медицинское освидетельствование, я могу съездить в американскую больницу в Канне.
– Им хотелось бы иметь свидетельство английских врачей.
– О Господи! Сколько времени это займет?
– Дня четыре.
– Жаль, что Шушу нет дома. Хотя, будь она здесь, наделала бы шуму. Она недолюбливает лондонскую клинику – говорит, что там слишком шумно.
– Вы съездите и вернетесь еще до ее возвращения, – успокоил ее Адам. – И потом, вам совершенно не обязательно обращаться именно в лондонскую клинику. Я устрою вас в другом месте – там прекрасные условия, уход отличный. Раз вы чувствуете себя хорошо, к вам могут приходить друзья. Все это время будет для вас чем-то вроде сплошной вечеринки, а если вы устанете или вам станет скучно, старшая сестра посетителей выгонит. А в день вашей выписки я поведу вас в театр.
– Тебя послушать – так меня там ждут сплошные развлечения. А ты не мог бы, дорогой, распорядиться, чтобы у меня там было несколько корзин шампанского? Знаешь, этих бутылок половинного объема – они очень удобны для приема гостей.
– Я все устрою, – пообещал Адам.
Суббота, 10 февраля 1968 года
Неделей позже, сидя рядом с Элинор в самолете, летевшем из Ниццы в Лондон, Адам рассказывал ей, что и как ему удалось устроить.
– Истборн! – воскликнула она. – Но почему Истборн?
– Элинор, вы это говорите таким тоном, как Эдит Эванс в „Как важно быть серьезным", когда она произносит: „Сумочка?", – с улыбкой заметил Адам. – Истборн – это же не Горбэлз. В Истборне больше всего солнечных дней в Великобритании.
– Мне достаточно солнца в Сарасане. И потом, я еще не такая старая развалина, благодарю покорно! А этот твой Истборн битком набит разными частными лечебницами, размещенными в викторианских особняках, с названиями типа „Тихая пристань".
– Именно поэтому Истборн располагает лучшими специалистами по подобного рода обследованиям, – убеждал Адам. – Элинор, это же всего на несколько дней. А до Лондона только полтора часа езды. Там будет много цветов, книг, великолепная еда, телевизор, телефон…
Элинор поджала губы:
– Тебе не следовало устраивать все это без моего согласия, Адам.
Адам выглядел расстроенным.
– Если хотите, я могу, конечно, отменить все, но сэр Джордж, вне всяких сомнений, лучший в стране специалист по болезням сердца. И он сам сказал мне, что в лечебнице „Лорд Уиллингтон" самый высокопрофессиональный уровень среди всех местных частных лечебниц. Ее владелец, доктор Крэйг-Данлоп, гордится, что у них самое новейшее оборудование.
– Ну ладно. Думаю, со мной ничего не случится, если я проведу там пару дней. Не обижайся, мальчик мой.
Лечебница „Лорд Уиллингтон" оказалась похожей на те дома, что строятся обычно в сельской местности. Позади нее виднелась гряда Южных холмов, а перед окнами нес свои мутные воды серый в это время года Ла-Манш. Выйдя из своего „роллс-ройса", Элинор вздрогнула: она уже отвыкла от того, что в Англии в феврале столь сырой воздух.
Внутри и без того едва ощутимый запах дезинфицирующих веществ почти заглушался густым сладким ароматом голубых гиацинтов, стоявших в вазах на столиках и подоконниках. Улыбающаяся женщина-регистратор извинилась за отсутствие старшей сестры.
После того как Элинор поставила свою подпись под стандартным заявлением о добровольном поступлении в лечебницу, их с Адамом проводили в ее комнаты. Если бы там не стояла больничная кровать с устройствами для подъема и опускания, Элинор подумала бы, что попала в первоклассный отель: уютно обставленная гостиная была выдержана в гамме, известной под названием „воды Нила", спальня – в цвете „увядающей розы". Комнаты были смежные, а окна их выходили в сад с пустыми в это время года газонами и клумбами, за которыми раскинулось море.
На туалетном столике стояли две огромные одинаковые вазы с лилиями. Элинор прочла вложенные в цветы карточки:
– Одна от Миранды, другая от Аннабел. Они знают, что я люблю лилии.
Адам улыбнулся:
– Миранда собиралась приехать сегодня, но доктор Крэйг-Данлоп хочет, чтобы вы освоились здесь поскорее, без всяких побочных возбуждающих факторов. Ваше обследование начнется завтра. Миранда просила сообщить ей сразу же, когда к вам начнут допускать посетителей. Аннабел уже трижды звонила, но я попросил ее пока не отрывать вас от дел, ради которых вы сюда приехали. Будет лучше, если вы позвоните ей сами.
Не успела Элинор осмотреть свои новые апартаменты, как в гостиную подали кофе. Потом приходили знакомиться представители медицинского персонала; они улыбались и предупреждали Элинор, что, если что-либо понадобится, ей стоит только сказать об этом. Напоследок ей вручили огромную папку, обтянутую бордовой кожей, которая была похожа на хартию какого-нибудь средневекового города, – это было меню.
– Тебе не о чем беспокоиться, мальчик мой, – сказала Элинор Адаму, прихлебывая шампанское, налитое из одной из заказанных ею маленьких бутылок. – Я вижу, что мне здесь действительно обеспечен отличный уход.
– Я абсолютно уверен в этом, – улыбнулся в ответ Адам, поднимая свой бокал в знак приветствия.
На следующее утро одна из медсестер открыла дверь в апартаменты Элинор и подобострастно отступила в сторону, пропуская вперед улыбающуюся старшую сестру Айви Брэддок.
Элинор удивленно оглядела вошедшую. В первый момент ей показалось, что она видит перед собой бравого вояку-сержанта, переодетого в женское платье, и ей тут же до безумия захотелось поведать о ней Шушу. Элинор никогда прежде не доводилось видеть женщин таких габаритов, как сестра Брэддок; шеи у нее, казалось, не было вовсе, а голова росла прямо из мощных плеч, руки она как будто позаимствовала у молотобойца, черты лица были тяжеловесны и грубы. На ее коротко стриженных желтых волосах покоилась казавшаяся крохотной сестринская шапочка, завязанная ленточками под квадратным подбородком. Тяжело переступая словно бы негнущимися ногами, сестра Брэддок приблизилась к кровати Элинор.
– Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы вам было у нас удобно, миссис О'Дэйр. – Голос ее оказался неожиданно приятным и звонким.
Прежде всего у Элинор взяли на анализ кровь и мочу, затем отвели в рентгеновский кабинет. Все остальное время ее без конца опутывали проводами и подключали к разным аппаратам, о назначении которых она догадывалась с трудом. Вечером познакомиться с новой пациенткой зашел доктор Сирил Крэйг-Данлоп – тщедушный человечек небольшого роста, с мягкими манерами и удивительно красивыми серыми глазами, окаймленными длинными черными ресницами.
На следующее утро специалист по сердечным болезням, сэр Джордж, появился в спальне Элинор в сопровождении сестры Брэддок. Элинор испытала легкое раздражение от неожиданного визита: она терпеть не могла, когда ей мешали читать, а читала она „Не дрогнув" Трумэна Капоте.
За сэром Джорджем последовали другие специалисты.
На третье утро доктор Крэйг-Данлоп снова зашел к Элинор.
– Я получил уже результаты почти всех обследований, – сообщил он. – Они примерно таковы, каких мы ожидали. Тем не менее, как вам известно, вы должны вести себя крайне осторожно на протяжении всех тех, увы, немногих лет, которые вам еще остались.
Томик Капоте упал на пол. Элинор рывком села в постели:
– Что вы говорите? Я же полностью выздоровела! По крайней мере, так мне сказали.
Доктор Крэйг-Данлоп поперхнулся. Вид у него был явно смущенный.
– О, простите… простите, миссис О'Дэйр. Я полагал, что вы из тех пациентов, которым следует говорить…
– Что говорить?!
– Правду об их истинном состоянии, – мягко закончил доктор Крэйг-Данлоп.
– „Немногих лет, которые мне остались", – так вы сказали? Вы уверены в этом? – Бледность, покрывшую лицо Элинор, еще больше подчеркивал персиковый цвет ее шифонового пеньюара. – Я хотела бы узнать еще чье-нибудь мнение.
Доктор Крэйг-Данлоп покашлял.
– Все три специалиста, которые вас обследовали, пришли к одному и тому же выводу.
Элинор тупо уставилась в окно, где за мокрым газоном грязно-серое море сливалось с таким же серым небом. Несколько минут в комнате стояла гробовая тишина. Наконец Элинор проговорила:
– Я не хочу, чтобы об этом стало известно моим внучкам. Не хочу волновать их.
Вскоре после ухода доктора улыбающаяся медсестра, выглядевшая очень нарядной в полосатом бело-зеленом форменном платье, принесла в маленьком пузырьке две пилюли.
– Вам станет лучше от этого, – сказала она и не ушла, пока Элинор не проглотила лекарство. Медсестры здесь были привычны к выходкам богатых пациентов, которые вели себя как им заблагорассудится и зачастую не желали подчиняться дисциплине лечебницы; они знали, что очень старые люди, алкоголики и более чем слегка чокнутые пациенты (которые именовались „эксцентричными") нуждаются в ненавязчивом, но постоянном надзоре. Эта милая старушка, которой врач прописал лошадиные дозы снотворного, явно не знала, что она здесь надолго – пока окончательно не излечится от своей депрессии.
В течение следующих двух дней Элинор почти не просыпалась; по словам доктора Крэйг-Данлопа, она, по всей видимости, инстинктивно стремилась избежать встречи с реальностью. Однако настоящей причиной была повышенная чувствительность Элинор к лекарствам: обычная доза успокоительного действовала на нее так, как двойная или тройная доза – на обычного человека.
В пятницу, около одиннадцати утра, незадолго до очередного приема лекарства, когда эффект от предыдущей дозы уже несколько ослаб и Элинор обрела некоторую ясность мысли, она пригрозила, что покинет лечебницу, но медсестра сказала, что это невозможно без разрешения сестры Брэддок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Почему она отправила письмо курьерской почтой? – спросила Миранда.
– Чтобы поскорее получить ответ и заранее забронировать билеты.
– А почему же тогда она не позвонила тебе по телефону?
– Да что ты! Эрик перевернулся бы в гробу от такой экстравагантной выходки. Но, как бы то ни было, об этом и речи быть не может. Я не могу оставить Элинор одну.
– Мне не нужна нянька, старая ты балда, – отозвалась Элинор, подавая Шушу чашку крепкого индийского чая. – Я прекрасно обойдусь полтора месяца без тебя. Может, удастся отдохнуть немного от твоего ворчанья – все-таки какое-то разнообразие.
– Нет. Полтора месяца – это слишком долго, – возразила Шушу, дуя на чай.
В разговор вмешался Адам:
– К услугам Элинор здесь пять человек прислуги, три секретарши, а врач живет так близко, что ему можно чуть ли не крикнуть из окна. Пожалуй, вам действительно пора отдохнуть по-настоящему, Шушу.
– Я тоже так считаю, – поддержала его Миранда.
– Не нужно мне никакого отдыха, – отрезала Шушу.
– Разумеется, – мягко сказал Адам. – Но, я полагаю, Элинор понимает, что вашей приятельнице в ее возрасте – восемьдесят семь, вы сказали? – не следует путешествовать одной.
– Это верно, – серьезно проговорила Элинор. – И потом, Шушу, я действительно считаю, что тебе нужно отдохнуть от меня. Со времени моего… хм… того инцидента со мной прошло уже два года, а у тебя за все это время практически не было ни одного выходного – ты постоянно суетилась и кудахтала вокруг меня, как наседка вокруг цыпленка. Когда ты в последний раз видела Берту?
– Четыре года назад. Помнишь, они с Эриком приезжали к нам в Старлингс на уик-энд? Как раз незадолго до того, как мы перебрались сюда окончательно.
– Мы можем на время вашего отсутствия нанять постоянную сиделку – это очень легко устроить, – предложил Адам.
– Иди ты к черту! – рассердилась Элинор. – Мне не нужна сиделка.
– Но тебе нужно, чтобы кто-то находился рядом, – твердо сказала Шушу. – Она будет спать в моей комнате, поскольку это рядом с твоей спальней.
Элинор с улыбкой повернулась к Адаму:
– Скажи членам Правления, дорогой мой, что нужно выдать Шушу денежную премию. Она не должна выглядеть бледно в таком круизе, как этот.
Адам извлек из кармана брюк записную книжку и черкнул в ней пару слов.
– Кстати, Элинор, – сказал он, снова пряча книжку в карман, – Пол Литтлджон решил уйти из бермудского филиала „Суизин, Тимминс и Грант". Он собирается открыть там свою собственную фирму.
– Час от часу не легче! – воскликнула Элинор. – А он-то почему?
– Главным образом, по той же самой причине, по какой это сделал я. Боюсь, что „Суизин, Тимминс и Грант" теперь стоит гораздо меньше доверять, чем во времена, когда был жив мой отец. Я ни разу не пожалел, что ушел оттуда. Скорее, это стало для меня большим облегчением.
– Но кто же теперь будет заниматься моими делами? – встревоженно спросила Элинор.
– В этом весь вопрос, – согласился Адам. – Хотя, разумеется, мы могли бы передать все наши дела новой фирме Пола. Мы ведь знаем, что он способен вести любые дела.
На лице Шушу отразилось неодобрение.
– А почему бы и нет? – пожал плечами Адам. – Ошибок он допускать не будет, а нам не придется подключать к ведению наших дел новых людей. Но совсем не обязательно решать все это прямо сейчас. Пол обязан уведомить „Суизин, Тимминс и Грант" о своем уходе за полгода, так что он уйдет только после Рождества, да и то не сразу – думаю, к февралю.
– Да, времени впереди еще много, можно будет обдумать все как следует, – уже более спокойно произнесла Элинор. – Налить тебе еще чаю, Шушу? Расскажи-ка мне еще что-нибудь об этом круизе.
Суббота, 3 февраля 1968 года
Через неделю после того, как все дела компании Дав были переданы фирме „Литтлджон и партнеры" на Бермудах, Адам неожиданно для Элинор появился в Сарасане, чтобы провести там уик-энд. Всякий раз, как доставлявший его из Лондона самолет приземлялся в аэропорту Ниццы и взору Адама опять представали пальмы и загорелые носильщики в белых рубашках с короткими рукавами, он заново испытывал наслаждение от мысли, что теперь и он приобщился к такой жизни, в которой можно, сев на самолет туманным зимним днем, вскоре, выйдя из него, окунуться в сияние южного солнца.
В тот вечер они с Элинор сидели в летнем салоне, потягивая аперитив.
Указывая на два изящных резных кресла светло-коричневого дерева, инкрустированного слоновой костью, Адам спросил:
– Новые?
– Да. Я откопала их у моего любимого антиквара в Канне. Восемнадцатый век, Гоа. Они были изготовлены для какого-то богатого португальского торговца. А еще я там нашла те два стула, что сейчас стоят в холле, – ты, наверное, их видел: у них на спинках вырезаны лица ангелов. Конечно, грех использовать их просто так, для домашних потребностей, но я не смогла устоять.
– Во сколько они вам обошлись?
– О-о, мне даже страшно сказать тебе, мальчик мой, – весело ответила Элинор.
Когда Адам опять наполнил свой стакан, она продолжила:
– Вот уж никогда не думала, что буду так скучать по Шушу! Представляю, как она обрадуется, когда я скажу ей об этом… Она наверняка там вовсю наслаждается жизнью. Каждый день я получаю от нее открытку из какого-нибудь тропического местечка с экзотическим названием, вроде Сахарного острова или Крабовой бухты. Шушу пишет, что мужчин на борту нет – сплошные вдовушки, преисполненные надежд, но команда чудесная, и она подружилась с корабельным экономом, который худо-бедно умеет танцевать чарльстон.
Адам отхлебнул из своего стакана.
– Я прилетел сюда чуточку отдохнуть от зимы, Элинор, но также и по делу. Не хотел без нужды беспокоить вас обсуждением этой темы по телефону.
Элинор почувствовала тревогу.
– Это по поводу вашего нового контракта, – продолжал Адам. – Издатели… одним словом, им жилось бы спокойнее, если бы до того, как подписать его, они получили медицинский документ о состоянии вашего здоровья. Они знают, что со времени вашей болезни прошло уже два года, но хотели бы лишний раз удостовериться, что с вами все в порядке. Они в восторге, что вы снова собираетесь начать работать, однако прежде, чем начать раскрутку, они хотят… быть совершенно уверены, что… что вы… в состоянии сделать это.
– Но ведь речь идет не о новой книге, – насторожилась Элинор. – Это будет всего лишь переиздание.
– Да, но вы согласились способствовать его распространению, – терпеливо объяснил Адам. – И прежде, чем бросить крупные суммы на рекламу, они хотели бы знать, по силам ли вам это дело.
– Но я чувствую себя прекрасно, – запротестовала Элинор.
– Элинор, речь идет о деловой предосторожности, и их доводы вполне резонны, – настаивал Адам. – Спортивные звезды, кинозвезды – все, кто занимается бизнесом, где крупные капиталовложения зависят от состояния здоровья человека, знают, что регулярное медицинское освидетельствование – вполне резонно, более того, это – профессиональная мера предосторожности. – Адам знал, что Элинор на многое готова, лишь бы избежать обвинений в непрофессиональном подходе к чему бы то ни было.
– Ну, хорошо. Если все упирается только в медицинское освидетельствование, я могу съездить в американскую больницу в Канне.
– Им хотелось бы иметь свидетельство английских врачей.
– О Господи! Сколько времени это займет?
– Дня четыре.
– Жаль, что Шушу нет дома. Хотя, будь она здесь, наделала бы шуму. Она недолюбливает лондонскую клинику – говорит, что там слишком шумно.
– Вы съездите и вернетесь еще до ее возвращения, – успокоил ее Адам. – И потом, вам совершенно не обязательно обращаться именно в лондонскую клинику. Я устрою вас в другом месте – там прекрасные условия, уход отличный. Раз вы чувствуете себя хорошо, к вам могут приходить друзья. Все это время будет для вас чем-то вроде сплошной вечеринки, а если вы устанете или вам станет скучно, старшая сестра посетителей выгонит. А в день вашей выписки я поведу вас в театр.
– Тебя послушать – так меня там ждут сплошные развлечения. А ты не мог бы, дорогой, распорядиться, чтобы у меня там было несколько корзин шампанского? Знаешь, этих бутылок половинного объема – они очень удобны для приема гостей.
– Я все устрою, – пообещал Адам.
Суббота, 10 февраля 1968 года
Неделей позже, сидя рядом с Элинор в самолете, летевшем из Ниццы в Лондон, Адам рассказывал ей, что и как ему удалось устроить.
– Истборн! – воскликнула она. – Но почему Истборн?
– Элинор, вы это говорите таким тоном, как Эдит Эванс в „Как важно быть серьезным", когда она произносит: „Сумочка?", – с улыбкой заметил Адам. – Истборн – это же не Горбэлз. В Истборне больше всего солнечных дней в Великобритании.
– Мне достаточно солнца в Сарасане. И потом, я еще не такая старая развалина, благодарю покорно! А этот твой Истборн битком набит разными частными лечебницами, размещенными в викторианских особняках, с названиями типа „Тихая пристань".
– Именно поэтому Истборн располагает лучшими специалистами по подобного рода обследованиям, – убеждал Адам. – Элинор, это же всего на несколько дней. А до Лондона только полтора часа езды. Там будет много цветов, книг, великолепная еда, телевизор, телефон…
Элинор поджала губы:
– Тебе не следовало устраивать все это без моего согласия, Адам.
Адам выглядел расстроенным.
– Если хотите, я могу, конечно, отменить все, но сэр Джордж, вне всяких сомнений, лучший в стране специалист по болезням сердца. И он сам сказал мне, что в лечебнице „Лорд Уиллингтон" самый высокопрофессиональный уровень среди всех местных частных лечебниц. Ее владелец, доктор Крэйг-Данлоп, гордится, что у них самое новейшее оборудование.
– Ну ладно. Думаю, со мной ничего не случится, если я проведу там пару дней. Не обижайся, мальчик мой.
Лечебница „Лорд Уиллингтон" оказалась похожей на те дома, что строятся обычно в сельской местности. Позади нее виднелась гряда Южных холмов, а перед окнами нес свои мутные воды серый в это время года Ла-Манш. Выйдя из своего „роллс-ройса", Элинор вздрогнула: она уже отвыкла от того, что в Англии в феврале столь сырой воздух.
Внутри и без того едва ощутимый запах дезинфицирующих веществ почти заглушался густым сладким ароматом голубых гиацинтов, стоявших в вазах на столиках и подоконниках. Улыбающаяся женщина-регистратор извинилась за отсутствие старшей сестры.
После того как Элинор поставила свою подпись под стандартным заявлением о добровольном поступлении в лечебницу, их с Адамом проводили в ее комнаты. Если бы там не стояла больничная кровать с устройствами для подъема и опускания, Элинор подумала бы, что попала в первоклассный отель: уютно обставленная гостиная была выдержана в гамме, известной под названием „воды Нила", спальня – в цвете „увядающей розы". Комнаты были смежные, а окна их выходили в сад с пустыми в это время года газонами и клумбами, за которыми раскинулось море.
На туалетном столике стояли две огромные одинаковые вазы с лилиями. Элинор прочла вложенные в цветы карточки:
– Одна от Миранды, другая от Аннабел. Они знают, что я люблю лилии.
Адам улыбнулся:
– Миранда собиралась приехать сегодня, но доктор Крэйг-Данлоп хочет, чтобы вы освоились здесь поскорее, без всяких побочных возбуждающих факторов. Ваше обследование начнется завтра. Миранда просила сообщить ей сразу же, когда к вам начнут допускать посетителей. Аннабел уже трижды звонила, но я попросил ее пока не отрывать вас от дел, ради которых вы сюда приехали. Будет лучше, если вы позвоните ей сами.
Не успела Элинор осмотреть свои новые апартаменты, как в гостиную подали кофе. Потом приходили знакомиться представители медицинского персонала; они улыбались и предупреждали Элинор, что, если что-либо понадобится, ей стоит только сказать об этом. Напоследок ей вручили огромную папку, обтянутую бордовой кожей, которая была похожа на хартию какого-нибудь средневекового города, – это было меню.
– Тебе не о чем беспокоиться, мальчик мой, – сказала Элинор Адаму, прихлебывая шампанское, налитое из одной из заказанных ею маленьких бутылок. – Я вижу, что мне здесь действительно обеспечен отличный уход.
– Я абсолютно уверен в этом, – улыбнулся в ответ Адам, поднимая свой бокал в знак приветствия.
На следующее утро одна из медсестер открыла дверь в апартаменты Элинор и подобострастно отступила в сторону, пропуская вперед улыбающуюся старшую сестру Айви Брэддок.
Элинор удивленно оглядела вошедшую. В первый момент ей показалось, что она видит перед собой бравого вояку-сержанта, переодетого в женское платье, и ей тут же до безумия захотелось поведать о ней Шушу. Элинор никогда прежде не доводилось видеть женщин таких габаритов, как сестра Брэддок; шеи у нее, казалось, не было вовсе, а голова росла прямо из мощных плеч, руки она как будто позаимствовала у молотобойца, черты лица были тяжеловесны и грубы. На ее коротко стриженных желтых волосах покоилась казавшаяся крохотной сестринская шапочка, завязанная ленточками под квадратным подбородком. Тяжело переступая словно бы негнущимися ногами, сестра Брэддок приблизилась к кровати Элинор.
– Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы вам было у нас удобно, миссис О'Дэйр. – Голос ее оказался неожиданно приятным и звонким.
Прежде всего у Элинор взяли на анализ кровь и мочу, затем отвели в рентгеновский кабинет. Все остальное время ее без конца опутывали проводами и подключали к разным аппаратам, о назначении которых она догадывалась с трудом. Вечером познакомиться с новой пациенткой зашел доктор Сирил Крэйг-Данлоп – тщедушный человечек небольшого роста, с мягкими манерами и удивительно красивыми серыми глазами, окаймленными длинными черными ресницами.
На следующее утро специалист по сердечным болезням, сэр Джордж, появился в спальне Элинор в сопровождении сестры Брэддок. Элинор испытала легкое раздражение от неожиданного визита: она терпеть не могла, когда ей мешали читать, а читала она „Не дрогнув" Трумэна Капоте.
За сэром Джорджем последовали другие специалисты.
На третье утро доктор Крэйг-Данлоп снова зашел к Элинор.
– Я получил уже результаты почти всех обследований, – сообщил он. – Они примерно таковы, каких мы ожидали. Тем не менее, как вам известно, вы должны вести себя крайне осторожно на протяжении всех тех, увы, немногих лет, которые вам еще остались.
Томик Капоте упал на пол. Элинор рывком села в постели:
– Что вы говорите? Я же полностью выздоровела! По крайней мере, так мне сказали.
Доктор Крэйг-Данлоп поперхнулся. Вид у него был явно смущенный.
– О, простите… простите, миссис О'Дэйр. Я полагал, что вы из тех пациентов, которым следует говорить…
– Что говорить?!
– Правду об их истинном состоянии, – мягко закончил доктор Крэйг-Данлоп.
– „Немногих лет, которые мне остались", – так вы сказали? Вы уверены в этом? – Бледность, покрывшую лицо Элинор, еще больше подчеркивал персиковый цвет ее шифонового пеньюара. – Я хотела бы узнать еще чье-нибудь мнение.
Доктор Крэйг-Данлоп покашлял.
– Все три специалиста, которые вас обследовали, пришли к одному и тому же выводу.
Элинор тупо уставилась в окно, где за мокрым газоном грязно-серое море сливалось с таким же серым небом. Несколько минут в комнате стояла гробовая тишина. Наконец Элинор проговорила:
– Я не хочу, чтобы об этом стало известно моим внучкам. Не хочу волновать их.
Вскоре после ухода доктора улыбающаяся медсестра, выглядевшая очень нарядной в полосатом бело-зеленом форменном платье, принесла в маленьком пузырьке две пилюли.
– Вам станет лучше от этого, – сказала она и не ушла, пока Элинор не проглотила лекарство. Медсестры здесь были привычны к выходкам богатых пациентов, которые вели себя как им заблагорассудится и зачастую не желали подчиняться дисциплине лечебницы; они знали, что очень старые люди, алкоголики и более чем слегка чокнутые пациенты (которые именовались „эксцентричными") нуждаются в ненавязчивом, но постоянном надзоре. Эта милая старушка, которой врач прописал лошадиные дозы снотворного, явно не знала, что она здесь надолго – пока окончательно не излечится от своей депрессии.
В течение следующих двух дней Элинор почти не просыпалась; по словам доктора Крэйг-Данлопа, она, по всей видимости, инстинктивно стремилась избежать встречи с реальностью. Однако настоящей причиной была повышенная чувствительность Элинор к лекарствам: обычная доза успокоительного действовала на нее так, как двойная или тройная доза – на обычного человека.
В пятницу, около одиннадцати утра, незадолго до очередного приема лекарства, когда эффект от предыдущей дозы уже несколько ослаб и Элинор обрела некоторую ясность мысли, она пригрозила, что покинет лечебницу, но медсестра сказала, что это невозможно без разрешения сестры Брэддок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37