На следующее утро, как заправский шпион, он еще затемно упаковал чемоданы и отправил их в аэропорт. У него вполне официально до рейса оставалось три часа свободного времени. Паоло кружил по рынку, придерживаясь беспорядочной траектории, тратя чуточку денег здесь, чуточку там, стараясь не перегружать карманы сувенирами. К лавке подошёл точно в назначенное время.
Внутри только начиналась свалка, образуемая покупателями при всякой крупной распродаже уцененного реквизита и дорогих сувениров. Почему дорогих? Такими становятся безделушки, которых хоть раз коснулась любая часть тела знаменитости. Гринтауэру удалось прорваться к прилавку, оттеснив какую-то растолстевшую любительницу искусства. Он порылся в платьях, камзолах и кринолиновых юбках прошлых эпох, так тщательно воспроизведенных киношниками, откопал там искомый комплект, завернутый в полиэтилен, расплатился и вырвался наружу.
Самолет, дорога домой, распаковка вещей не заняли много времени. Уже к вечеру он примерял покупку, а маленький, оформленный под лемура робот бегал вокруг него с зеркалом. Перо немного полиняло, кружева чуточку расползлись, ткань слегка потерлась, но эти мелочи не были так заметны, костюм сидел будто сшитый по его мерке. Внешне никаких датчиков не обнаружив, Паоло вновь обратился к инструкциям диска.
— Подготовьте место для работы, — потребовал очередной параграф.
Два дня заняли покупки, чтение книг, воспоминания о собственных живописных работах. Пришлось сделать два десятка набросков и даже один посредственный эскиз. Наконец холст был натянут и загрунтован, краски готовы, костюм надет, установлено зеркало.
Вот тут началось искусственное вдохновение — легчайшие покалывания током указали ему, как держать кисть, как делать мазок. Перчатка аккуратно вела его пальцы, не давая сбиться с линии. Тонкий штрих, мазок, еще мазок, вот тут надо вести кисть с вывертом. Он сообразил надеть контактные очки, вставить диск и подключиться к системе сопровождения. Она показывала его со множества точек, он видел себя будто в десятках зеркал, а диск рассказывал, где и как рисовать. Паоло стал буквально марионеткой, послушно исполнявшей указания костюма.
И вот на холсте начали проявляться контуры фигуры, этот разворот плеч, эта расслабленная вальяжность позы, скрывающая уверенность в своих силах. Паоло сосредоточился на выражении глаз, лице. В те несколько дней он понял, что значит быть кистью гения, резцом мастера, смычком виртуозного скрипача. Ему пришлось несколько раз переписывать нос, ловить полутона кожи, контрастность теней. Но у него получилось, он смог, и задень до отбытия в Европу его лицо уже смотрело на него с полотна.
Гринтауэр принял меры предосторожности. Вечером перед отъездом он созвал на маленькую вечеринку нескольких ближайших друзей. Подобная компания есть у любого уважающего себя человека из высшего общества: такие же, как он, лоботрясы, в чьи немногие достоинства входят состоятельные родственники и хорошее образование.
— Ну как мой новый опыт в живописи? — Паоло сорвал чехол с незаконченного автопортрета.
— Bay... Ну это круто! — Девушка с фиолетовыми бровями и такими же зрачками подняла большой палец.
— Впечатляет.
— Паоло, да у тебя получается! — Молодой человек в оранжево-матовом костюме-тройке и с механической ящерицей, сидевшей на его плече, отставил бокал со спиртным и зааплодировал.
Чтобы окончательно закрепить успех, он тут же натянул мундир, продемонстрировав себя в качестве оригинала. Десяток движений кистью, оттенявших подбородок его двойника, покорили гостей. И вот в дополнение к наброскам, указывающим на его авторство, у него появились свидетели. Теперь живые люди могут сказать, что картину рисовала его рука, а не манипуляторы робота.
В Париже он поддержал образ искусствоведа — облазил половину Лувра, был в Тюильри, долго кружился по тесным улочкам, хотя они давно были перестроены, вычищены автоматическими уборщиками и освещены по последней моде. Умудрился получить консультацию у живого историка и ушел от него с гигабайтами скачанных набросков, гравюр и малоизвестных картин того периода. По совету диска, данному ещё за работой, прикупил дополнительный комплект мушкетерского снаряжения — первый почти неизбежно подлежал уничтожению.
Но вот подошло время, Гринтауэр в Люксембурге, и надо платить по счетам. Ах как его преследовал страх провокации собственной службы безопасности! Как тряслись его поджилки перед столь необходимой для заказчиков речью. Если он выступит в защиту оплаченной позиции, это будет необратимый поступок, уже достаточно серьезный компромат, от этого так просто не отвертеться и головомойкой не отделаться. Однако, если подумать, Рубикон уже перейден, необходимо просто следовать в русле событий, иначе заказчик найдет способ сожрать его. Как он рвал на себе волосы, что начал работать с портретом до необходимой расплаты! Не будь этого — можно было бы кричать о грандиозной провокации, а тут сам, сам пригласил свидетелей! Но пусть мосты, которые он сожжет за собой, будут топливом для костра его славы. Ведь заказчик мог и обмануть, и сведения с диска могли испариться в следующую секунду после голосования. Для лучшей жизни чем-то надо жертвовать, как-то надо рисковать.
И вот в одном из новых люксембургских офисов, отстроенном в псевдоклассическом стиле, в числе многих других разбираемых вопросов идет последний этап переговоров. Каждая из сторон уже выдвинула свои аргументы, они известны потенциальным партнерам.
— Господа, я еще раз проанализировал этот вопрос и считаю — мы должны принять бартерную сделку. Возможности получаемой технологии недооценены. Я настаиваю на принятии положительного решения... — После первых слов зубы перестали лязгать, пришла уверенность и легкость слога.
Он говорил еще много, достаточно аргументированно и красноречиво. Содержание его речи никого не убедило, на принятие решения повлияла ее форма: кто-то решил, что он выражает завуалированную позицию дядюшки, другие подумали, что Гринтауэр пытается начать независимую карьеру, и сочли правильным подыграть ему на первом этапе. Бартерная сделка состоялась.
Паоло, почти не расстававшийся с диском, помчался через океан, обратно в «Сиреневый бабуин». Еще неделя бешеной работы дала целиком законченный портрет, который уже можно было демонстрировать публике. Первым полноценным зрителем, как можно догадаться, был его дядюшка, в чей дом и приволок картину беспутный племянничек.
— Хм-м... А знаешь, впечатляет... Одобряю... — Дядюшка получил приятный сюрприз, так порадовавший его среди бесконечных медицинских процедур.
— Дядя Генри, вы не против, если я представлю автопортрет на том приеме, что вы устраиваете через пять дней? — Голос Паоло был одновременно заискивающим и преисполненным сознания собственного успеха.
— Пожалуй, это будет неплохо. — Дядюшке тоже захотелось похвастаться эдаким достижением своего родственника.
Все пошло своим чередом — через месяц раскрученный «Автопортрет молодого человека в костюме мушкетера» ушел за сумму, почти немыслимую для рядового художника. Мундир-кукловод был уничтожен еще раньше — почти сразу после окончания работы.
Гринтауэр не был таким уж глупым и самонадеянным прожигателем жизни. Большую часть полученных средств он бережно вложил в предприятия повышенной надежности. Еще умнее Паоло обошелся с полученными знаниями: рисовал почти каждый день, старался не выходить из формы, изображал поиски новых путей. На диске было еще довольно много набросков к его портретам в виде испанского инквизитора, нищего, пирата, лондонского денди, китайского императора и еще десятка персонажей. Они не были законченными произведениями, Паоло надо было самому угадать выражение их глаз, детали костюмов, расположение предметов на заднем плане. Это превратилось в его основное хобби, приносящее деньги. В мире живописи он становился модной фигурой.
По причине соблюдения конфиденциальности, сохранения тайны диска он тщательно охранял мастерскую, превратив «Сиреневого бабуина» в небольшой бункер. Влияние Гринтауэра в компании падало, снабдившие Паоло искусством живописца силы потребовали еще нескольких выступлений в защиту самых разнообразных сделок, но его слово значило в советах менеджеров уже слишком мало. Последовавшая вскоре смерть дядюшки и изгнание племянника со всех значимых постов почти ничего не изменили в жизни Гринтауэра — он окончательно стал художником. В конце концов он уничтожил исходный диск.
Слава его с годами утверждалась все больше, манера рисовать исключительно автопортреты в костюмах разных исторических эпох получила его имя, малоизвестный живописец прошлого, основавший этот стиль, был почти забыт.
И все шло прекрасно, богемная жизнь удалась. Вот только в архивах и запасниках одного зеленоградского института хранились совместные работы трех бедных, но талантливых студентов Академии художеств. Сами они давно потратили полученные деньги и с чистой совестью забыли этот эпизод своей биографии. А в файле, содержащем все эти сведения, было маленькое примечание: опубликовать все материалы через десять лет.
Люди, затеявшие эту изящную интригу, не хотели разбрасываться культурными ценностями страны.
Глава 12
Мы свое дело сделали

14 августа 2024 года
...я велел придержать экспедицию Колумба, а в Южной Америке занялся коневодством, чтобы кавалерия Кортеса не сдержала бы конницы индейцев, однако смежники подвели, лошади вымерли еще в четвертичный период, боевые повозки тянуть оказалось некому, хотя колеса и поставили своевременно...
С. Лем. Звездные дневники Ийона Тихого. Путешествие двадцатое
Курортный месяц был в самом разгаре: все добропорядочные обыватели, от самого мелкого, грязного и затурканного дворника, чудом сохранившегося в пыльных переулках большого города, и до лощеных высших чиновников, хотят отдыха, расслабления, выпадения из круговорота привычных забот. Контрапунктом всеобщей неги выступают люди, которые обеспечивают всю эту радость или ею пользуются: швейцары и вагоновожатые, поголовно все жители курортов и воры, обчищающие пустые квартиры. Все могут быть довольны друг другом в этой тотальной гонке за удовольствиями, даже ограбленные ничего не знают, пока не вернутся к разоренным очагам.
Но всегда, в любом августе, есть люди, которые отказывают себе в удовольствии не для того, чтобы зарабатывать на удовольствиях других. Некоторым просто не повезло, и они должны стоять на вахтах, поддерживать жизнь заводов и ежедневные потребности городов. Это вторые замы, младшие помощники и начинающие стажеры. А другие, как мы, так заняты своими делами, что им почти нет дела до всеобщего отдохновения.
Гонка вступила в такой этап, что требовала от своих участников почти всех наличных сил, — она давила на психику, выматывала разум, не давала спать по ночам. Она обещала, звала и манила близким отдыхом, а нам все было мало, мы мчались на всех парах и не собирались останавливаться.
Уже месяц как у нас есть свой ИИ. Происхождение его темно, запутанно, и достоверно известно очень немногим. В один прекрасный день нас созвали на очередную оперативку, и Аристарх, довольно потирая руки и вприпрыжку прохаживаясь между столами, заявил, что мы теперь богаты. Математикам нет нужды добывать себе пропитание, отправляясь в шахты и тем отбирая электричество у горных комбайнов. Официальная версия гласила, что эта программа была арендована у какого-то филиала Чикагской Информационной Академии. Но какая аренда возможна в таких условиях, когда математики уже через несколько дней соорудили модифицированный образец ИИ? Это все равно что взять во временное пользование, эдак на месяц, все оборудование монетного двора. Да и стоить подобная услуга должна была совершенно феерическую сумму, каковой институт не располагал. Возникли самые фантастические предположения. Два самых разумных гласили, что или институт сдал все наработки по другим темам, которые у нас имелись, в обмен на ИИ, или Шпиону удалось как-то легализовать свое очередное воровство. Факт тот, что у нас за это время побывало рекордное количество посетителей, а были ли это в действительности недовольные продавцы или довольные ревизоры из ОРКСО, судить не берусь.
Главное, что к нам не лезут больше обычного с расспросами журналисты, не выдвигают исков и не обвиняют во всех смертных грехах. Сейчас основная наша работа — заставить эту программу работать в качестве домашнего интеллектуального животного, помощника, который умней руководителя. Это как пользоваться бешеным жеребцом в качестве попутного транспортного средства. Получается, хотя и с трудом.
В тот день мы делали очередной проект, снова собирали множество схем, плат и вентиляторов в единое целое, в который раз творили это маленькое чудо. Еще не кончился обеденный перерыв, как Бутов поймал меня на выходе из общей столовой.
— Павел Иванович, у нас получилось! — Его лицо будто море рябило от волнения.
— То есть?
— Пришел ответ от проверяющих. — Мы поднимались по лестнице. — Подтверждение от москвичей и мюнхенцев. У сорок седьмой модели хватает емкости, а если сбацаем пятидесятую, будет гарантия.
— Опять сплетня? — Неформальное общение живет даже в камерах смертников, наш же контроль для него почти не препятствие.
— Ну и что, вам почти наверняка объявят. — Он попытался добиться от меня обещания рассказать подробности, но у входа в отдел мы расходимся.
И мне объявили меньше чем через пять минут. Циркулярная почта выпадает из потока сведений яркой кляксой. Математики сказали «да», нейробиологи и психологи одобрительно пробурчали, узловики орали об этом так громко, что грозили пробить барабанные перепонки.
— Внимание отделу! — Такое известие стоит объявить всем и каждому, это победа. Экраны и сферы сотрудников осветились красным, а мой голос приобрел некоторое сходство с трубой архангела. — С этой секунды можете считать, что машины могут принять человеческую душу и поддерживать ее жизнь! Вы слышите?! Могут! Свою главную задачу мы выполнили. У нас получилось! Дело только за изъятием ее из наших черепов!
Затем я начал пересказывать малозначимые детали, которые так греют сердце каждого работника. Первыми достаточной мощности достигли за океаном, но когда они еще проводили свои проверки и перестраховывались — мы смогли склепать аналог. Меня самого захлестывало ощущение праздника, той пьянящей и бурной радости, которая наполняет человека от давно ожидаемого события. Это был результат и моего, личного вклада в Гонку. Моей работы по специальности, всех тех нервов, страхов, вдохновений и прозрений, которые посетили меня за это время.
Бутов и Памеженцева «стучатся» с той стороны экрана.
— Это надо отметить, узловики, зуб даю, уже начали разливать спирт по мензуркам.
— Отметим. Мы тоже именинники. — В голове прокручиваются варианты организации легкого праздника. Естественно, я не могу своей волей целиком отменить в отделе рабочий день. Зато в моем распоряжении целая груда послаблений", ограничений и тому подобных поблажек, которые в таких случаях можно применять в максимальном объеме. — Ольга Карловна, сделаем так: часика за полтора-два до окончания рабочего дня собираемся в нижней столовой. Пусть девочки озаботятся провиантом. Думаю, работа сегодня у нас уже не получится, но от изображения трудовой деятельности я вас освободить не могу. — Шутка не лучшего качества, но улыбки на их лицах появляются.
Главный не собирает оперативки по поводу успеха, понимает, что все будут отмечать у себя, безопасники и психологи сегодня тоже не будут излишне бдительны. Каждый из нас жуткий индивидуалист, даже самые лучшие семьянины, которые умудряются весь неистраченный на работе пыл души отдавать близким. Без этого нельзя вступить в Гонку. Но именно этот дикий эгоизм в достижении цели роднит нас крепче семейных уз — мечта одна на всех, и когда мы делаем очередной шаг в ее достижении, это не может быть радостью одного. Пусть у института есть великолепный шанс погрязнуть в распрях, стоит делу дойти до распределения мест в очереди, но сейчас, когда мы только создаем этот волшебный плод, — радуются все. Так даже в средние века феодал и крестьянин одинаково радовались всходам пшеницы: созидание нового приятно всем.
Звоню Наташе и после секундной задержки вижу ее лицо.
— У вас уже отмечают?
— Нет, ближе к вечеру. — Сейчас ее мысли далеко, наверное, сидит за пультом, и глаза цвета дымчатого топаза фиксируют мое лицо только как еще один объект рассуждений.
— Договоренность в силе?
— Да. — Она жестом показывает свое намерение закрыть окно сообщения, и я согласно моргаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37