Вс. Иванов
ВОЗВРАЩЕНИЕ БУДДЫ

Повесть

Глава I.

История мытья посуды и рассказ Дава-Дорчжи с трехсотом пробуждении
Сиддарта Гаугамы, прозванного Буддой.

...Один Будда явился в бесчисленных видах и в каждом из бесчисленных
видов является один Будда.
(Камень, поставленный близ Пекина 1325 года 16 числа 3-й Луны.)

Котелок нужно придвигать ближе к трубе, дрова нужно дальше от стенок:
пламя тогда устремляется вверх, покрышка печи накаляется быстрей, - кар-
тошка варится через шестнадцать с половиной минут. Есть ее - сразу, по
возможности с кожурой, и в горячей воде вымыть сначала руки, а потом -
посуду.
Сегодня профессору не дают вымыть посуду. Он было спустил пальцы и
даже средину ладони в котелок, потер ногти, - звонок.
- Подождите! - кричит профессор.
Он опускает ладони глубже, берет щепоточку песку и с силою трет до-
нышко тарелки. Опять звонок.
Профессор Сафонов подымает тощие брови:
- Я же не медик?.. Должен же я вымыть посуду, дабы вновь не топить
буржуйку. Обождите, гражданин!
В животе профессора приятный жар от картошки; руки - в мягкой, теплой
воде. Он кладет немного песку на ладонь и трет бок и внутренности синей
миски. В дверь стучат чем-то твердым. Повторение сильное, не голодное.
Профессор обеспокоен.
Он надевает меховую шапку, берет с дивана пальто. Перед дверным крю-
ком он говорит в темноту, в пол:
- У меня только третьего дня... да и вчера!.. простите, забыл, - были
с обыском. У вас есть ордер?
За дверью отвечают неторопливо, но громко:
- Мне нужно профессора Виталия Виталиевича Сафонова по личному делу.
- Сейчас!
Профессор надевает пальто, придерживая воротник у горла, снимает
крюк.
- Медик этажем выше, я...
- Мне необходимо видеть вас!
Человек в солдатской шинели и фуражке (в 1918 году вся Россия носила
солдатское одеяние, - Россия воевала) проходит быстро через прихожую в
кабинет профессора.
Профессор, догоняя его, торопливо говорит:
- Я могу слышать и понимать мгновенно, я привык. Если вы предлагаете
картофель или муку, говорите? Можно снять шинель, печь держит тепло со-
рок минут. В такие минуты я ни с кем не разговариваю. Я снимаю пальто,
читаю или пишу. Садитесь.
Профессор берет миску. Солдат тоже подходит к миске.
- Я слушаю вас, гражданин.
Внезапно человек в шинели слегка отодвигает профессора и опускает ру-
ку в котелок.
- Но там нет больше картофеля, я его с'ел. Теперь моется посуда,
гражданин солдат.
- Разрешите, я более опытен.
Человек раскидывает полы шинели, очевидно, для большего проникновения
тепла в тело. Быстро берет миску.
- Зовут меня, гражданин профессор, Дава-Дорчжи, я из аймака Тушу-
ту-Хана...
- Монгол?
- Буду говорить возможно кратче... не перебивайте меня.
- Я повторяю, гражданин солдат, на сорок минут необходимо снять верх-
нюю одежду.
- Благодарю вас, кстати я не раздевался две недели.
Гражданин профессор и гражданин солдат снимают платье. Гражданин сол-
дат моет посуду профессора. Профессор Сафонов сидит в кресле против не-
го. У солдата грязные щеки, необычайно реденькая бороденка и очень чер-
ные, словно лакированные, глаза. Профессор замечает еще - у солдата гор-
танный резкий говор.
Миски гремят. Профессор тщательно закрывает вьюшку печи.
- В Ху-ху-хото, неизвестно откуда, прибыл отшельник Цаган-лама Ра-
ши-чжамчо. Сотворив умеренное количество чудес в городе, он ушел в горы.
В горах, гражданин профессор...
- Виталий Витальевич, с вашего разрешения...
- ...В горах уважаемый Виталий Витальевич, он поселился для подвижни-
ческой жизни близ скалы Дунгу-хода и здесь проводил время, постоянно чи-
тая номы, помогая людям изучать правила буддизма и ревнуя о совер-
шенствовании своего духа. Вскоре он распустил руки, сложенные в молит-
венном положении, и в год Красноватого Зайца...
- В 1620, приблизительно?..
- В 1627, Виталий Витальевич... в этом году он построил кумирню высо-
той в 5 цзяней в долине аймака Тушуту-Хана, у горы Баубай-бада-раху, при
истоках речки Усуту-Голо. А сам, ради испрошения блага для лам, хувари-
ков и всех одушевленных существ, замуровал себя в скалу Дунгу, и в этом
положении прожил семь лет, претерпевая свой трудный подвиг, помогая лю-
дям усваивать закон и учение Будды. Он скончался в двадцатый год правле-
ния Шуно-чжи, проведя в созерцании около тридцати лет. Главнейшие учени-
ки его - Цагай-дайчи, Чахар-дайчи и Эрдени-дайчи, размуровав с достойным
благоговением келью его, обрели не кости Цаган-лама Раши-чжамчо, а брон-
зовую золоченую статую - бурхан Сиддарта Гаутамы, прозванного Буддой...
Так свершилось трехсотое пробуждение на земле высочайшего ламы Сак'я,
вечного спасителя существ и подателя всяческой добродетели...
- Великолепно! - восклицает профессор. - Совсем не читал этой леген-
ды. Великолепно! Позвольте записать. Было, сказываете, гражданин сол-
дат... в год Красноватого Зайца...
Дава-Дорчжи переносит миски в шкафик.
Профессор подтаскивает было маленький столик к железной печке. Как
вар вязнут на перо чернила. Профессор не пишет, он, трогая рукой полки с
книгами, вдруг говорит монголу:
- "Лавис и Рамбо. История девятнадцатого века в восьми томах... Изда-
тельства Граната"... Есть еще "Двор императрицы Екатерины второй, ее
сотрудники и приближенные", - издание почти новое!.. Я мог бы отдать его
за полпуда. Заметьте, другой, имеющий более обширные знакомства, чем я,
едва ль продал бы вам за такую цену, тем более всегда в эпохи революций
обостряется интерес к истории...
- Владетели аймака Тушуту-Хана издавна, - рассказывает солдат протяж-
но, не глядя на профессора: - издавна с должным уважением берегли бурхан
Будды. Канты по краям его одежды оторочены проволокой из золота, ею же
отделаны ногти...
Профессор отложил карандаш, отодвинул перо. Он смотрит на полку с
книгами:
- Что же я смогу вам предложить, если книги вам не подходят? Смотрите
сами. А на деньги какая цена картофеля?..
Солдат отрицательно мотает плохо остриженной головой. Профессор тогда
спрашивает о муке. Ни муки, ни хлеба у солдата нет. Челюсть профессора
слабо вздрагивает. Оба надевают верхнее платье, потому что сорок минут
на исходе. Профессор Сафонов смотрит в пол и ждет, когда солдат протя-
нет, прощаясь, руку. Рука у солдата Дава-Дорчжи шершавая, крепкая, узко-
ладонная. В сенях он хвастливо сообщает:
- В аймаке Тушуту-Хана, Виталий Витальевич, я имею три тысячи голов
скота... Тогда же, в год появления бурхана Будды, явилось в песках...
Профессор смотрит на рваный воротник его шинели, на заплату под мыш-
ками и со злостью думает о трех тысячах голов скота. Он вспоминает теп-
лые бараньи тулупы, давно когда-то виденные им в Сибири, и, подымая
крюк, неразборчиво бормочет:
- Да... да... гражданин, я непременно запишу ваше любезное предложе-
ние, да... сказание. Хотя я не монголовед, занимаюсь как дилетант, не-
сомненно. Сегодня уже нельзя записать, холодно. Я запишу завтра или се-
годня вечером, если буду топить.
В пролете мелькает пола шинели. Внизу скрипит по камню лестницы брев-
но: кто-то тащит себе в квартиру топливо. Профессору почему-то становит-
ся жалко монгола, он кричит:
- До свиданья!
Закутав поверх пальто ноги одеялом, профессор думает о топливе, о
картофеле, о деньгах. Опять вспоминает три тысячи голов скота, и ему
приходит то, что нужно было сказать монголу. Он хочет выдернуть из-под
одеяла палец, погрозить, но монгола нет. Тогда он шевелит подбородком и
поучает:
- В революции необходимо в целях самосохранения сидеть дома. Но, а
если мобилизация, - тогда необходимо немедленно отправляться домой, а не
ходить по занятым людям, отнимая у них тепло и время, и в течение сорока
минут рассказывать легенды о статуях Будд. Мало ли в мире статуй? И если
имеется три тысячи голов скота, тогда должно иметь хотя плохую баранью
шубу.
Профессор вспоминает слова монгола:
- "Ногти у него отделаны золотом".
Профессор говорит:
- Лучше бы принес картофеля!..
...Вместо того, чтобы записать в эти ежедневные сорок минут те мысли,
что накопляются за сутки и холодными нитками пронизывают мозг, на другой
день, опять, как и ночью, пришел профессору на память монгол Дава-Дорч-
жи.
- Оттого это, - решил профессор, - что ко мне с такими странными
рассказами никто не являлся. Вот если бы пришли купить или выменять мой
мозг, нервы или вчерашний день - забыл бы тотчас по уходе покупателя.
Он острит так, пока растопляет печку и кладет в котелок картофель.
Порция картофеля на сегодня уменьшена. Через день профессор с'едает по-
ловинную порцию и спать тогда ложится при электричестве.
Стук:
- Уоок!.. уоак!.. ак!
Профессор без шубы, без шапки, зло тряся руками, бежит к дверям и,
срывая крюк, кричит:
- Нет у меня времени записывать ваши дурацкие сказания. Я вам не ме-
дик и не монголовед. Что вы каждый день мешаете?
У порога в кожаной куртке и коричневой фуражке (изломанный на трое
козырек) узкобородый человек. Он спрашивает тихо:
- Здесь живет профессор Сафонов?
- Я профессор Сафонов!
- Виталий Витальевич?
- Я Виталий Витальевич!
Тогда человек, плюнув для чего-то на пальцы, лезет в боковой карман
куртки и, глядя на уголок пакета, говорит тихо:
- Профессору Сафонову от товарища наркома по просвещению в личные ру-
ки.
Сафонов забывает закрыть крюк. Человек в кожаной куртке осторожно,
точно пакет, прикрывая холодное железо курткой, опускает крюк. Потирая
над печкой пальцы, спрашивает:
- Заметили, пятнадцать градусов по Реомюру?
- Раздевайтесь.
- Спасибо, товарищ профессор, но нас машина ждет.
Тогда профессор быстро разрывает пакет и читает:
"Всероссийский союз городов, в дополнение к отношению своему, напоми-
нает вторично"...
- Черти! - раздраженно кричит человек в куртке. - Вот черти! Опять на
отношениях Союза городов напечатали. Сколько раз я приказывал важные бу-
маги не сметь печатать... Переверните, товарищ профессор, это машинистки
саботируют...
На обороте профессор читает напечатанное на машинке:

"Народный комиссар просвещения Северных Коммун 16 ноября 1918 года.
Проф. Вит. Вит. Сафонову. Народный комиссар просвещения просит гр-на Са-
фонова немедленно пожаловать на совещание экспертов в особняке бывшего
графа Строганова.
Народный комиссар (подпись).
Секретарь (подпись)".

- Нет подписи, - сказал профессор, - какие эксперты?
Человек в кожаной куртке берет бумажку:
- Секретарь - это я, - говорит он, - забыли на подпись дать, ну, я
сейчас...
- Нет, зачем же...
- Нет, как же, порядок...
Куртка достает химический карандаш. Профессор замечает: таким же ка-
рандашем выведена у него на фуражке звезда. Куртка подписывает. Профес-
сор свертывает бумажку и кладет ее в письменный стол.

---------------

Про печку он вспомнил, когда переезжали Троицкий мост.

Глава II.

Вязаные изделия, некоторые речи об археологических изысканиях и о
российской Красной армии.

...Важные пути тем дальше, чем укромное шествие становится медли-
тельным.
(Сыкун-ту.)

Рогожи на коврах дворца графов Строгановых. Солдат при входе курит
трубку. Сапоги у солдата, дабы не замерзли ноги, укутаны в рогожи. Он
спрашивает пропуск, не подымаясь с табурета, чтоб не студить ног.
Профессор Сафонов, догоняя на лестнице секретаря, любопытствует:
- А если нарком приедет - встанет он?..
- Едва ли. Да это и не важно. Сюда, товарищ профессор!
Дабы не пачкать ковров, - среди золоченой мебели рогожи. Бытие восем-
надцатого года: (- причины?) - спасаясь от смерти - ешь собак и кошек,
дабы была картошка - меняй. Так думает профессор. Об из'яснении причин
думает он.
Куртка передвигает фуражку на затылок. Лоб - в грязных морщинах.
- Товарищ Луначарский здесь?
Другой, отвечающий, в черной шинели с толстым и круглым, как бревно,
портфелем. На нем необычайной ширины серые валенки и длинный, до пят,
вязаный пестрый шарф.
- Он не приедет.
- Да что вы мне, товарищ Анисимов, голову морочите? Он сказал - буду
через полчаса. Я на Выборгскую сторону за профессором гонял.
Точно захлебываясь пальцами, солдат с портфелем жмет профессору руку.
Отскакивает и, перекидывая под мышки портфель, говорит торопливо:
- И вечно вы, товарищ Дивель, не координируете действий! Сейчас зво-
нят мне сюда: это, мол, дело не Наркомпроса, а Комиссариата по делам на-
циональностей. На кой мне тогда Луначарский! Должон нарком по нацио-
нальностям говорить. Этак, товарищи, не годится, этак гонять вождей ре-
волюции!
- Раньше, чем говорить такие слова, товарищ Анисимов...
- Нет, это вы говорите, товарищ Дивель!..
- Я тогда совершенно не отвечаю за собрание. Я... Извините, гражданин
профессор, вы можете итти домой.
Товарищ Анисимов возмущенно подымает над головой портфель. У товарища
Анисимова огромный рот. Он выкрикивает толстые, как портфель, слова:
- То-есть как так, товарищ Дивель, можете итти домой? Вы что тут ве-
домственные трения подымаете! Оставайтесь, профессор...
Куртка делает резкий кожаный жест:
- Разрешите повторить: предложение вам, профессор, было от Наркомпро-
са, теперь предложение отпадает. Пусть они сами ищут эксперта. Я не
мальчик, чтобы для Комиссариата национальностей профессоров отыскивать.
У меня самого срочная работа.
Профессора тянут за рукава: портфель - в залу, куртка - к выходу. Ко-
ротенькому мешает портфель: он скоро устает. Куртка быстро ведет профес-
сора. Анисимов трясет телефон:
- Алле! Комендатура? Говорит комендант дворца Анисимов. Слушаете?..
Что? Да! Да! Я, я! Задержать при выходе профессора Сафонова, а другого,
Дивеля, выпустить. Что? Арестовать? Да, да!
Профессор запинается о рогожи и смущенно в плечо кожаной куртке:
- Нет, уж лучше я останусь, гражданин...
Куртка подымает тонкий палец и, быстро махнув им, кричит:
- Я доложу обо всем товарищу Луначарскому.
- Хоть Ленину докладывай. Интриганы, примазались! Уходи, уходи, пока
не задержал...
И, подхватив портфель, потный, путаясь в валенках огромным шарфом,
товарищ Анисимов бежит дальше в залу.
- Вы обождите здесь, гражданин профессор, я сейчас... В нацио-
нальность позвоню, чтобы поторопили.
- Алле, аллье? Опять дрыхнете? Аллье!
Профессор ждет в кресле. Он осматривает смущенно мебель, шкафы: везде
свеженькие номерки, и портьеры перемечены мелом. Анисимов в телефон ру-
гает шоффера. Стучит с холодным треском в соседней комнате машинка.
- Записали, Виталий Витальевич?..
Профессор оборачивается. Позади кресла в грязной солдатской шинели и
лохматой бараньей шапке - Дава-Дорчжи.
- Я вам забыл еще добавить историю Храма, Распространяющего Спо-
койствие. Хотя она относится к более поздним временам, но к событиям
вокруг бурхана Будды имеет непосредственное отношение. Аймак Тушуту-Хана
в эпоху династии...
Профессор ожесточенно срывает шапку, хочет ударить ею о колено, но
опять глубоко надвигает ее. Говорит с негодованием:
- Вы, может быть, гражданин, цивилизованный человек и вне опьянения
революционным экстазом...
Дава-Дорчжи кивает.
- ...В таком случае разрешите просить вас помочь мне выбраться отсю-
да. Я имею весьма немного времени и не располагаю им настолько, чтобы
мог ездить осматривать все дворцы, захваченные революционерами.
Профессор мужественно лжет:
- Легенду я вашу записал и премного...
Здесь, запнувшись о рогожу и роняя портфель, захлебываясь, пробегает
вопя товарищ Анисимов:
- Товарищи делегаты... Товарищ профессор... Пожалуйте, товарищ Цви-
ладзе приехал.
Дава-Дорчжи, идя за профессором, говорит вполголоса:
- Все это кончится быстро. Цвиладзе - заместитель наркома по нацио-
нальностям, человек горячий, как и подобает грузину, но мудрый для своих
лет. Сюда, Виталий Витальевич, сюда...
Рогожи сбиты в кучу. Толпа черных широкоскулых людей в солдатских ши-
нелях и стеженках. Низко пахнет казармой - кислым хлебом и капустой, что
ли? И еще тонкий запах не то овчин, не то воды. "Степи", думает профес-
сор и зорко вглядывается в узкоглазые лица. И глаза их лежат не на про-
фессоре и возможно не на рослом наркоме Цвиладзе, а на том, кого с удив-
лением видит профессор позади спины наркома.
На высоком мраморном пьедестале полуторасаженной высоты золоченый,
литой, в высокой короне. На ладонях и ступнях у него лотосы, около вис-
ков - веероподобные украшения...
Профессор вспоминает "Канты по краям его одежды оторочены золотой
проволокой, ею же отделаны ногти".
И Дава-Дорчжи, высоко подняв маленький круглый подбородок, смотрит
поверх головы наркома прямо в темные и узкие, как степные травы, глаза
статуи Сиддарта Гаутамы, прозванного Буддой.
1 2 3 4 5 6 7 8