Китайцу хотелось петь.

III.

Никита Вершинин был рыбак больших поколений.
Тосковал он без моря - и жизнь для него была вода, а пять пальцев -
мелкие ячейки сети все что-нибудь да и попадет.
Баба попалась жирная и мягкая, как налим. Детей она принесла пятерых
- из года в год, пять осеней - когда шла сельдь, и не потому ли ребятиш-
ки росли светловолосые - среброчешуйники.
В рыбалках ему везло, на весь округ шел послух про него "вершининс-
кое" счастье, и когда волость решила итти на японцев и атамановцев, -
председателем ревштаба выбрали Никиту Егорыча.
От волости уцелели телеги, увозящие в сопки ребятишек и баб. Жизнь
нужно было тесать, как избы, неизвестно еще когда, - заново, как тесали
прадеды, приехавшие сюда из пермских земель, на дикую землю.
Многое было непонятно - и жена, как в молодости, не желала иметь ре-
бенка.
Думать было тяжело, хотелось повернуть назад и стрелять в японцев,
американцев, атамановцев, в это сытое море, присылающее со своих остро-
вов людей, умеющих только убивать.
У пришиби*1 яра бомы*2 прервали дорогу и к утесу был приделан вися-
чий, балконом, плетеный мост. Матера*3 рвались на бом, а ниже в камнях
билась, как в падучей, белая пена стрежи*4 потока.
Перейдя подвесный мост, Вершинин спросил:
- Привал, что ли?
Мужики остановились, закурили.
Привал решили не делать. Пройти Давью деревню, а там в сопки близко и
ночью можно отдыхать в сопках.
У поскотины*5 Давьей деревни босоногий мужик с головой, перевязанной
тряпицей, подогнал охлябью игренюю лошадь и сказал:
- Битва у нас тут была, Никита Егорыч.
- С кем битва-то?
- В поселке. Японец с нашими дрался. Дивно народу положено. Японец-то
ушел - отбили, а, чаем, придет завтра. Ну, вот мы барахлишко-то свое
складывам, да в сопки с вами думам.
- Кто наши-то?
- Не знаю, парень. Не нашей волости должно. Хрисьяне тоже. Пулеметы у
них, хорошие пулеметы. Так и строгат. Из сопок тоже.
- Увидимся! _______________
*1 Подножие яра - крутой скалистый берег.
*2 Камни, преграждающие течение потока.
*3 Главная сила струи потока.
*4 Сильнейшие струи матеры.
*5 Ограда вокруг деревни, в которой пасется скот.
На широкой поселковой улице валялись трупы людей, скота и телег.
Японец, проткнутый штыком в горло, лежал на русском. У русского вытек
на щеку длинный синий глаз. На гимнастерке, залитой кровью, ползали му-
хи.
Четыре японца лежали у заплота ниц лицом, точно стыдясь. Затылки у
них были раздроблены. Куски кожи с жесткими черными волосами прилипли на
спины опрятных мундирчиков, а желтые гетры были тщательно начищены, точ-
но японцы сбирались гулять по владивостокским улицам.
- Зарыть бы их, - сказал Окорок, - срамота.
Жители складывали пожитки в телеги. Мальчишки выгоняли скот. Лица у
всех были такие же, как и всегда - спокойно деловитые.
Только от двора ко двору среди трупов кольцами кружилась сошедшая с
ума беленькая собачонка.
Подошел к партизанам старик с лицом, похожим на вытершуюся серую ов-
чину. Где выпали клоки шерсти, там краснела кожа щек и лба.
- Воюете? - спросил он плаксивым голосом у Вершинина.
- Приходится, дедушка.
- И то смотрю - тошнота с народом. Николды такой никудышной войны не
было. Се царь скликал, а теперь, - на чемер тебя дери, сами промеж себя
дерутся.
- Все равно, что ехали-ехали, дедушка, а телега-то - трах! Оказыват-
ся, сгнила давно, нову приходится делать.
- А?
Старик наклонил голову к земле и, словно прислушиваясь к шуму под но-
гами, повторял:
- Не пойму я... А?..
- Телега, мол, изломалась!
Старик, будто стряхивая с рук воду, отошел бормоча:
- Ну, ну... каки нонче телеги. Антихрист родился, хороших телег не
жди.
Вершинин потер ноющую поясницу и огляделся.
Собачонка не переставала визжать.
Один из партизан снял карабин и выстрелил. Собачонка свернулась клуб-
ком, потом вытянулась всем телом, точно просыпаясь и потягиваясь. Издох-
ла.

IV.

Мужик с перевязанной головой опять ускакал, но через несколько минут
бешено выгнал обратно из переулка свою игренюю лошадь.
Тело его влипло в плоскую лошадиную спину, лицо танцовало, тряслись
кулаки и радостно орала глотка:
- Мериканца пымали, братцы-ы!..
Окорок закричал:
- Ого-го-го!..
Трое мужиков с винтовками показались в переулке.
Посреди их шел, слегка прихрамывая, одетый в летнюю фланелевую форму
американский солдат.
Лицо у него было бритое, молодое. Испуганно дрожали его открытые губы
и на правой щеке, у скулы, прыгал мускул.
Длинноногий седой мужик, сопровождавший американца, спросил:
- Кто у вас старшой?
- По какому делу? - отозвался Вершинин.
- Он старшой-то, он, - закричал Окорок. - Никита Егорыч Вершинин. А
ты рассказывай, как пымали-то!
Мужик сплюнул и, похлопывая американского солдата по плечу так, точно
тот сам явился, стал рассказывать со стариковской охотливостью.
- Привел его к тебе, Никита Егорыч. Вознесенской мы волости. Отряд-от
наш за японцем пошел далеко-о.
- А деревень-то каких?
- Селом мы воюем. Пенино село слышал, может?
- Пожгли его, бают.
- Сволочь народ. Как есть все село, паря-батюшка, попалили, вот и уш-
ли в сопки.
Партизаны собрались вокруг, заговорили:
- Одну муку принимам. Понятно.
Седой мужик продолжал:
- Ехали они двое, мериканцы-то. На трашпанке в жестянках молоко вез-
ли. Дурной народ, воевать приехали, а молоко жрут с щиколадом. Одного-то
мы сняли, а этот руки задрал. Ну, и повели. Хотели старости отдать, а
тут ишь - целая компания.
Американец стоял, выпрямившись, по-солдатски, и как с судьи не спус-
кал глаз с Вершинина.
Мужики сгрудились.
На американца запахло табаком и крепким мужицким хлебом.
От плотно сбившихся тел шла мутившая голову теплота и подымалась с
ног до головы сухая, знобящая злость.
Мужики загалдели.
- Чего-то?
- Пристрелить его, стерву.
- Крой его!
- Кончать!..
- И никаких!
Американский солдат слегка сгорбился и боязливо втянул голову в пле-
чи, и от этого движения еще сильнее захлестнула тело злоба.
- Жгут, сволочи!
- Распоряжаются!!
- Будто у себя!..
- Ишь забрались...
- Просили их!..
Кто-то пронзительно завизжал:
- Бе ей!!.
В это время Пентефлий Знобов, работавший раньше на владивостокских
доках, залез на телегу и, точно указывая на потерянное, закричал:
- Обо-ждь!..
И добавил:
- Товарищи!..
Партизаны посмотрели на его лохматые, как лисий хвост, усы, на рас-
тегнувшуюся прореху штанов, и замолчали:
- Убить завсегда можно. Очень просто. Дешевое дело убить. Вон их
сколь на улице-то наваляли. А по-моему, товарищи, - распропагандировать
его - и пустить. Пущай большецкую правду понюхат. А я так полагаю...
Вдруг мужики густо, как пшено из мешка, высыпали, хохот:
- Хо-хо-ха!..
- Хе-е-е!..
- Хо-о!..
- Прореху-то застегни, чорт!
- Валяй, Пентя, запузыривай...
- Втемяшь ему!
- Чать тоже человек!..
- На камне и то выдолбить можно.
- Лупи!..
Крепкотелая Авдотья Сещенкова, подобрав палевые юбки, наклонилась,
толкнула американца плечом:
- Ты вникай, дурень, тебе же добра хочут!
Американский солдат оглядывал волосатые красно-бронзовые лица мужи-
ков, расстегнутую прореху штанов Знобова, слушал непонятный говор и веж-
ливо мял в улыбке бритое лицо.
Мужики возбужденно ходили вокруг него, передвигая его в толпе, как
лист по воде; громко, как глухому, кричали, жали руки.
Американец, часто мигая, как от дыма, поднимал кверху голову, улыбал-
ся и ничего не понимал.
Окорок закричал американцу во весь голос:
- Ты им там разъясни подробно. Не хорошо, мол.
- Зачем нам мешать!
- Против свово брата заставляют итти!
Вершинин степенно сказал:
- Люди все хорошие, должны понять. Такие ж хрестьяне, как и мы, ска-
жем, пашете и все такое. Японец - он што, рис жрет, для него по-другому
говорить надо.
Знобов тяжело затоптался перед американцем и, приглаживая усы, ска-
зал:
- Мы разбоем не занимамся, мы порядок наводим! У вас, поди, этого не
знают за морем-то; далеко; да и опять и душа-то у тебе чужой земли...
Голоса повышались, густели.
Американец беспомощно оглянулся и проговорил:
- I dont understand!
Мужики в-раз смолкли.
Васька Окорок сказал:
- Не вникат! По русски-то не знат, бедность.
Мужики медленно и, словно виновато, отошли от американца.
Вершинин почувствовал смущенье.
- Отправить его в обоз, что тут с ним чертомелиться? - сказал он Зно-
бову.
Знобов не соглашался, упорно твердя:
- Он поймет... тут только надо... он поймет!..
Знобов думал.
Американец, все припадая на ногу, слегка покачиваясь, стоял и чуть
заметно, как ветерок стога сена, ворошила его лицо тоска.
Син-Бин-У лег на землю подле американца; закрыв ладонью глаза, тянул
пронзительную китайскую песню.
- Мука-мученическая, - сказал тоскливо Вершинин.
Васька Окорок нехотя предложил:
- Рази книжку каку?
Найденные книжки были все русские.
- Только на раскурку и годны, - сказал Знобов, кабы с картинками.
Авдотья пошла вперед, к возам, стоявшим у поскотины, долго рылась в
сундуках и, наконец принесла истрепанный с оборванными углами учебник
закона божия для сельских школ.
- Може по закону? - спросила она.
Знобов открыл книжку и сказал недоумевающе:
- Картинки-то божественны. Нам его не перекрещивать. Не попы.
- А ты попробуй, - предложил Васька.
- Как его. Не поймет, поди?
- Может поймет. Валяй!
Знобов подозвал американца:
- Эй, товарищ, иди-ка сюда!
Американец подошел.
Мужики опять собрались, опять задышали хлебом, табаком.
- Ленин! - сказал громко и твердо Знобов как-то нечаянно, словно ос-
тупясь, улыбнулся.
Американец вздрогнул всем телом, блеснул глазами и радостно ответил:
- There's a chap!
Знобов стукнул себя кулаком в грудь, и похлопывая ладонью мужиков по
плечам и спинам, почему-то ломанным языком прокричал:
- Советска республика!
Американец протянул руки к мужикам, щеки у него запрыгали и он воз-
бужденно закричал:
- That is pretty in deed!
Мужики радостно захохотали.
- Понимат, стерва!
- Вот, сволочь, а?
- А Пентя-то, Пентя-то по-американски кроет!
- Ты ихних-то буржуев по матушке, Пентя!
Знобов торопливо раскинул учебник закона божия и тыча пальцем в кар-
тинку, где Авраам приносил в жертву Исаака, а вверху на облаках висел
бог, стал разъяснять:
- Этот с ножом-то - буржуй. Ишь, брюхо-то распустил, часы с цапочкой
только. А здесь, на бревнах-то, пролетариат лежит, - понял? Про-ле-та ри
ат.
Американец указал себе рукой на грудь и, протяжно и радостно заика-
ясь, гордо проговорил:
- Про ле та ри-ат... We!
Мужики обнимали американца, щупали его одежду и изо всей силы жали
его руки, плечи.
Васька Окорок, схватив его за голову и заглядывая в глаза, восторжен-
но орал:
- Парень, ты скажи та-ам. За морями-то!..
- Будет тебе, ветрень, - говорил любовно Вершинин.
Знобов продолжал:
- Лежит он - пролетариат, на бревнах, а буржуй его режет. А на обла-
ках-то - японец, американка, англичанка - вся эта сволочь, империализма
самая сидит.
Американец сорвал с головы фуражку и завопил:
- Империализм, awy!
Знобов с ожесточением швырнул книжку о земь.
- Империализму с буржуями к чертям!
Син-Бин-У подскочил к американцу и, подтягивая спадающие штаны, то-
ропливо проговорил:
- Русики ресыпубылика-а. Кытайси ресыпубылика-а. Мериканысы ресыпубы-
лика-а пухао. Нипонсы, пухао, надо, надо ресыпубылика-а. Кыра-а-сна ре-
сыпубылика-а нада-нада*1.
И, оглядевшись кругом, встал на цыпочки, и, медленно подымая большой
палец руки кверху, проговорил:
- Шанго.
Вершинин приказал:
- Накормить его надо. А потом вывести на дорогу и пусти.
Старик конвоир спросил:
- Глаза-то завязать, как поведем. Не приведет сюда?
Мужики решили:
- Не надо. Не выдаст!

V.

Партизаны с хохотом, свистом, вскинули ружья на плечи.
Окорок закрутил курчавой рыжей головой, вдруг тонким, как паутинка,
голоском затянул:

Я рассею грусть-тоску по зеленому лужку.
Уродись моя тоска мелкой травкой-муравой,
Ты не сохни, ты не блекни, цветами расцвети...

И какой-то быстрый и веселый голос ударил вслед за Васькой:

Я рассеявши пошел, во зеленый сад вошел -
Много в саду вишенья, винограду, грушенья.

И тут сотня хриплых, порывистых, похожих на морской ветер, мужицких
голосов рванула, подняла и понесла в тропы, в лес, в горы:

Я рассеявши пошел.
Во зеленый сад вошел.
- Э-э-эх...
- Сью-ю-ю!..

Партизаны, как на свадьбе, шли с ревом, гиканьем, свистом в сопки.
Шестой день увядал.
Томительно и радостно пахли вечерние деревья.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

I.

Эта история длинная, как Син-Бин-У возненавидел японцев. У Син-Бин-У
была жена из фамилии Е, крепкая манза*2, в манзе крашеный теплый кан*3 и
за манзой желтые поля гаоляна и чумизы*4.
А в один день, когда гуси улетели на юг, все исчезло.
Только щека оказалась проколота штыком.
Син-Бин-У читал Ши-цзинь*5, плел цыновки в город, но бросил Ши-цзинь
в колодец, забыл цыновки и ушел с русскими по дороге Хуан-ци-цзе*6.
_______________
*1 Россия - республика, Китай - республика, Америка - плохая респуб-
лика, Японец - совсем плох, надо красную республику.
*2 Хижина.
*3 Деревянные нары, заменяющие кровать.
*4 Род китайского проса, употребляемого в пищу.
*5 Книга стихов, чтение которой указывает на хорошую грамотность.
*6 Дорога Красного Знамени, восстаний.
Син-Бин-У отдыхал на песке, у моря. Снизу тепло, сверху тепло, словно
сквозь тело прожигает и калит песок солнце.
Ноги плещутся в море и когда теплая, как парное молоко, волна лезет
под рубаху и штаны, Син-Бин-У задирает ноги и ругается.
- Цхау-неа!..
Син-Бин-У не слушал, что говорит густоусый и высоконосый русский.
Син-Бин-У убил трех японцев и пока китайцу ничего не надо, он доволен.
От солнца, от влажного ветра бороды мужиков желтовато-зеленые, спу-
танные, как болотная тина, и пахнут мужики скотом и травами.
У телег пулеметы со щитами, похожими на зеленые тарелки; пулеметные
ленты, винтовки.
На телеге с низким передком, прикрытый рваным брезентом, метался ра-
неный. Авдотья Сещенкова поила его из деревянной чашки и уговаривала:
- А ты не стони, пройдет!
Потная толпа плотно набилась между телег. И телеги, казалось, тоже
вспотели, стиснутые бушующим человечьим мясом. Выросшие из бород мут-
но-красными полосками губы блестели на солнце слюной.
- О-о-о-у-у-у!..
Вершинин с болью во всем теле, точно его подкидывал на штыки этот
бессловный рев, оглушая себя нутряным криком, орал:
- Не давай землю японсу-у!.. Все отымем! Не давай!..
И никак не мог закрыть глотку. Все ему казалось мало. Иные слова не
приходили:
- Не да-ва-й!..
Толпа тянула за ним:
- А-а-а!..
И вот, на мгновенье, стихла. Вздохнула.
Ветер отнес кислый запах пота.
Партизаны митинговали.
Лицо Васьки Окорока рыжее, как подсолнечник, буйно металось в толпе и
потрескавшиеся от жары губы шептали:
- На-ароду-то... Народу-то, милены товарищи!..
Высокий, мясистый, похожий на вздыбленную лошадь, Никита Вершинин
орал с пня:
- Главна: не давай-й!.. Придет суда скора армия... советска, а ты не
давай... старик!..
Как рыба, попавшая в невод, туго бросается в мотню, так кинулись все
на одно слово:
- Не-е-да-а-авай!!.
И казалось, вот-вот обрушится слово, переломится и появится что-то
непонятное, злобное, как тайфун.
В это время корявый мужичонко в шелковой малиновой рубахе, прижимая
руки к животу, пронзительным голоском подтвердил:
- А верю, ведь, верна!..
- Потому за нас Питер... ници... пал!.. и все чужие земли! Бояться
нечего... Японец - что, японец - легок... Кисея!..
- Верна, парень, верна! - визжал мужичонко.
Густая потная тысячная толпа топтала его визг:
- Верна-а...
- Не да-а-ай!..
- На-а!..
- О-о-о-у-у-у!!.
- О-о!!!
...............
II.

После митинга Никита Вершинин выпил ковш самогонки и пошел к морю. Он
сел на камень подле китайца, сказал:
- Подбери ноги, штаны измочишь. Пошто на митингу не шел, Сенька?
- Нисиво, - проговорил китаец, - мне ни нада... Мне так зынаю - зынаю
псе... шанго.
- Ноги-то подбери!
- Нисиво. Солнышко тепылу еси. Нисиво - а!..
Вершинин насупился и строго, глядя куда-то подле китайца, с расста-
новкой сказал:
- Беспорядку много. Народу сколь тратится, а все в туман... У меня,
Сенька, душа пищит, как котенка на морозе бросили... да-а... Мост вот
взорвем, строить придется.
Вершинин подобрал живот, так что ребра натянулись под рубахой, как
ивняк под засохшим илом и, наклонившись к китайцу, с потемневшим лицом
выпытывающе спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8