Проходило около часа, и он снова становился бодрым и энергичным. Дмитрий Дмитриевич не спускал с него глаз, думал до боли в висках, пожимал плечами. А однажды Человек исчез. Именно исчез — не ушел, не сбежал, а исчез, словно провалился сквозь землю. Дмитрий Дмитриевич был совершенно уверен, что Человек не выходил из кухни, и просто не знал, что подумать. Он уже хотел обратиться в милицию — у него волосы становились дыбом при мысли, что может случиться с этим чудаком из неведомого мира на улицах большого города, — но Человек появился так же внезапно, как и исчез. Он вошел в кабинет из кухни и спросил как ни в чем не бывало:
— Ответ есть?
Дмитрий Дмитриевич обратил внимание на то, что измятая гимнастерка на Человеке вся облеплена знакомым пухом, и тут же вспомнил, что все эти четыре дня что-то странно скрипело и потрескивало на антресолях. Но мысль связать одно с другим показалась ему тогда абсурдной Он резко спросил:
— Где вы были?
— Я готовил вещество. Таблетки бессмертия.
И Человек протянул Дмитрию Дмитриевичу раскрытую ладонь. На ладони лежали зеленоватые прозрачные конусы величиной с наперсток.
Когда Коля после консультации зашел «посидеть на минутку» к Дмитрию Дмитриевичу, тот молча протянул ему повестку. Изобретателям предлагалось явиться в институт, в котором работал Дмитрий Дмитриевич, и принять участие в заседании ученого совета, на котором будет рассмотрено их предложение.
— Это хорошо? — спросил Коля.
— Трудно сказать… Может быть, что-нибудь и получится, но у нас такой директор!… Я как знал, что заявка попадет к нему, — прямо предчувствие было…
ПШЕНИЧНЫЙ
В институте, где работал Дмитрий Дмитриевич, сложилось очень трудное положение. Фактически вся полнота власти попала в руки Павла Александровича Пшеничного, исполняющего обязанности директора, человека загадочного даже для тех, кто проработал с ним не один год.
Пшеничный много лет назад был направлен в аспирантуру. Промышленность снабдила его блестящими характеристиками, которые, как это вскоре выяснилось, были составлены с коварной целью — навсегда избавиться от Пшеничного.
Настоящий директор института, заслуженный ученый, академик, неоднократно пытался расстаться с Пшеничным. Он не хотел слушать никаких рассуждений о том, что Пшеничного «некуда деть» и что на него уже затрачена уйма денег, но, будучи очень занятым человеком, он чувствовал, что не имеет права растрачивать свою энергию и волю на борьбу с цепким и ловким приспособленцем. В конце концов директор, махнув рукой на «научную продукцию» Пшеничного и действуя по принципу «с паршивой овцы хоть шерсти клок», стал загружать его многочисленными поручениями, не требовавшими специальных знаний. Пшеничный переписывал и составлял требования на оборудование, кого-то замещал, что-то проталкивал, что-то согласовывал, куда-то ездил (и преохотно). Постепенно он стал казаться человеком незаменимым, в нужную минуту оказался тут как тут и стал исполнять обязанности директора института.
С первого дня своего нового положения в институте Павел Александрович Пшеничный начал осваивать «большую науку». Начал он с физики. Пшеничный вызвал в свой кабинет библиотекаршу с ящичком каталога книг по физике, отобрал наугад ряд книг и велел никого не принимать. Вначале он пытался проникнуть в смысл формул и даже стал переписывать их на маленькие листочки блокнота-шестидневки, но это не помогло… К слову сказать. Пшеничный вовсе не был человеком малоспособным или неумным, но сказались годы, проведенные в бесконечных телефонных разговорах и «согласовываниях», да и сама физика резко шагнула вперед с того времени, как он в последний раз прикасался к институтскому учебнику.
Итак, дело не ладилось. После этого Пшеничный перешел непосредственно к тексту и… все понял! Это открытие привело его в восторг. Действительно, он разбирал всё, фразу за фразой: «Формула выведена в предположении, что…», отсюда следует «… где…», «после сложения получим…», «авторы пользуются приятным долгом поблагодарить академика Е. И. Тутта за дискуссию результатов и постоянное внимание к работе». Все было понятно! Физика была ясна, как пареная репа… А формулы?! Я не уверен, что формулы нужны, во всяком случае, так уж обязательны», — сказал Пшеничный самому себе. Вот уже скоро год директор института безвыездно проживал на даче, а Павел Александрович Пшеничный, оберегая его покой, являлся к нему не чаще одного раза в месяц. «Старик», как называли в институте настоящего директора, подписывал отчеты института, рассказывал Павлу Александровичу о своей поездке по Швейцарии в 1896 году и погружался в дремоту, из которой Павел Александрович не считал тактичным его выводить. Однако, когда возникала необходимость принимать дискованное решение, Павел Александрович говорил, что его нужно согласовать с директором института академиком Коршуновым. Впрочем, в таких решениях все меньшие и меньше ощущалась нужда. Павел Александрович взял курс на систематическое сворачивание экспериментальных отделов института, и к началу описываемых событий определить профиль института уже просто не было возможности. В комнатах, еще отдававших запахом Химических реактивов и трансформаторного масла, появились какие-то задумчивые люди специальностей редчайших и служебного поведения отменного. Чем они занимались, сам Павел Александрович толком не знал, но с ними было легко, гораздо легче, чем с «принципиальными» физиками и техниками, еще недавно осаждавшими его ворохом предложений и заявок.
Такова была обстановка в институте, когда был созван ученый совет для разбора заявки на «Способ создания физического бессмертия человека» и всех относящихся к ней материалов.
Вначале все шло, как обычно. Одиннадцать часов утра… Сотрудники толпятся в коридоре, курят, разговаривают о своих делах, о возможных вариантах решения совета. Еще пятнадцать минут — и, мягко ступая на носки, появится заместитель директора по хозяйственной части и, тяжело усевшись за стол президиума, пошлет секретаря в коридор.
— Просят заходить, — скажет Наталья Степановна, — уже пора…
Пора! Пора! Сотрудники, перекидываясь друг с другом приветствиями, рассаживаются, и наконец наступает молчание… Проходит несколько минут, прежде чем появляется Павел Александрович. О, это расчет, тактический расчет, а вовсе не опоздание. Павел Александрович уже минут пять топтался у дверей своего кабинета, поглаживая всегда защелкнутый английский замок, посматривая на свои по-военному точные часы. Внутренним оком своим видел он зал заседаний, чувствовал эту минуту молчания и вот теперь вышел из кабинета и, ни на кого не глядя, прошел к своему креслу за столом президиума.
Он внимательно, придерживая рукой очки, просмотрел повестку, которую знал на память, так как составлял ее сам, и все сотрудники также посмотрели на свои повестки. Потом поднялся, широким жестом отнял от глаз очки и сурово заговорил:
— Сегодня мы собрались здесь для проведения очень важных мероприятий. В открытом заседании ученого совета будет разбираться авторская заявка… Мне не хоте» лось бы уточнять, но наш план научно-исследовательских работ настолько перегружен, что еще одна тема… Вы должны понять… Тем более, что речь идет о физическом бессмертии человека. Авторы подняли шум, но нам нужно быть твердыми. Авторов трое… Первый автор… Человек? Это, вероятно, псевдоним. Второй — Д. Д. Михантьев… Михантьев?! — Пшеничный, не веря своим глазам, надел очки; по многолетней привычке, он обратил внимание только на первого автора…
— Наш Дмитрий Дмитриевич? — донеслось с клеенчатого дивана, где обычно сидели «буйно-принципиальные» сотрудники, как их называл про себя Пшеничный.
— Наталья Степановна, позовите, пожалуйста, авторов, они, вероятно, ждут, — сказал Пшеничный.
Когда вошел Человек, на него не обратили внимания. Но вот появился Дмитрий Дмитриевич, и в зале зашумели, но Пшеничный закричал:
— Товарищи, не отвлекайтесь!
Авторов усадили в первом ряду. Коля с благоговением, Человек с интересом разглядывали развешанные по стенам зала графики и фотографии, приготовленные для следующего вопроса повестки дня. Дмитрий Дмитриевич смотрел прямо перед собой — в просвет между пиджаком директора и зеленой шторой за ним. Внешне Дмитрий Дмитриевич был спокоен. Но если бы прислушаться к его сердцу! Сердце его сокращалось в ритме старого марша… Да, если бы вы прислушались, то ясно услышали бы: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор…» А с этим маршем нельзя не победить — это уже проверено.
* * *
— Сейчас, — сказал Пшеничный, — мы ознакомимся с содержанием заявки.
Дмитрий Дмитриевич быстро встал, но Пшеничный остановил его властным движением руки.
— Я думаю, — сказал он, — что вам излагать что-либо не придется. Официальных материалов, которыми располагает институт, вполне достаточно.
— .Но я хочу дополнить, разъяснить…
— Дополнить, разъяснить? Всякое дополнение и разъяснение есть уже новое изобретение, а мы рассматриваем ваше старое изобретение, то, по которому идет переписка и по которому мы должны дать обстоятельный ответ. И потом, к чему это, товарищ Михантьев, ваше «я хочу». Я хочу, мы хотим, они хотят… Если потребуется, вы будете обязаны дополнять и разъяснять.
Пшеничный прочел ученому совету вводную часть заявки.
— Вот, собственно, и все, — сказал он, — а «наукообразное» приложение к заявке вряд ли заслуживает внимания совета. Я сам созвонился с весьма крупными специалистами, и они о большинстве реакций даже не слыхивали. Итак, я призываю совет к максимальной активности. Прошу помнить, что нужно говорить не о мелочах, а о главном, чтобы суть дела не утонула в каких-нибудь формулах.
Начались выступления, они закончились в час дня.
— Я прошу слова, — сказал Дмитрий Дмитриевич. Пшеничный внимательно взглянул на свои часы и, захлопнув серебряную крышечку, сказал:
— Уже обед, товарищи, можете отдыхать.
ПИЛЮЛИ БЕССМЕРТИЯ
Дмитрий Дмитриевич вошел в столовую, оставив Колю и Человека у входа. Все столики были заняты.
— Дмитрий Дмитриевич, идите к нам, — донеслось с одного из дальних столиков, за которым расположилось человек шесть сотрудников Института.
Для Дмитрия Дмитриевича, Коли и Человека достали стулья; между первым и вторым блюдами завязался разговор.
— Всего мы ожидали, Дмитрий Дмитриевич! Мы были уверены, что ты что-нибудь изобретешь, напишешь какую-нибудь теоретическую работу, но что ты предлагаешь? — сказал Андрей Петрович Рябцев, заведующий одной из лабораторий, вытирая усы. — Не обижайся на нас, но ты предлагаешь какую-то беспомощную вещь, берешь в соавторы мальчика…
— Что тебе нужно? — спросил Дмитрия Дмитриевича другой сотрудник, из категории «буйно-принципиальных». — Слава глупая, что ты первый сформулировал условия бессмертия? Ты бы уж нам на совете поподробнее все рассказал, а то наш Пшеничный нам ни формул, ни выкладок не покажет.
— Все гораздо интересней, чем вы думаете, — сказал Дмитрий Дмитриевич, — мысль о бессмертии — не моя мысль…
— Не твоя? Ты же был сама щепетильность! — возбужденно сказал Андрей Петрович. — И ты воспользовался чужой мыслью?!
— Вы не так поняли… Это действительно новое, новое на Земле, в этом буква закона удовлетворена полностью, но это не у нас открыто… Вот наш первый автор — Человек.
— Псевдоним?
— Нет, мы просто не знаем его имени. Он житель не нашей планеты…
— Откуда же он? — засмеялись за столом. — Откуда он прилетел? С Марса или, может быть, с Венеры?
— Нет, — сказал Коля, — нет, на Венере люди с крыльями.
За столом переглянулись, покачали головами.
— Слушай, Дмитрий Дмитриевич, — сказал Андрей Петрович, — не сбежали ли твои авторы с какой-нибудь Канатчиковой дачи? Все это пахнет добротным сумасшествием.
— Да, даже вам трудно объяснить… Человек летел к нам века и не долетел бы, если бы не был бессмертным. Он принес нам многое из того, что нам все равно пришлось бы открывать. Можем ли мы отказаться от нового и нужного? Пока вопрос о бессмертии, потом еще что-нибудь…
— А сам метод вами подготовлен?
— Да, Человек сделал несколько таблеток… Человек осторожно поставил на пустую тарелочку из-под хлеба шесть небольших зеленых конусов, каждый из них мог поместиться в чайной ложке.
— А что с ними делать? — спросил Андрей Петрович. — Чи до борщу, чи на ничь? Человек удивленно прислушался.
— Это по-украински, — пояснил Дмитрий Дмитриевич. — Когда, спрашивает он, их глотать можно? С едой или перед сном?
— Безразлично, — ответил Человек.
— Так нужно, проверить, — сказали за столом. — А что после такой таблетки произойдет?
— Одной таблетки достаточно, чтобы ребенок навсегда остался ребенком… Старик превратится в человека зрелых лет…
— Простите, Дмитрии Дмитриевич, а сами вы уже бессмертны?
— Знаете что? — сказал неожиданно Коля. — Знаете что? Возьмите меня для опыта! Да, меня… Я это съем. — Он указал на зеленые таблетки. — А через год, если я не буду меняться, вы все убедитесь…
— А это идея, — сказал кто-то. — Но только опасно…
— Нет, нет, — торопливо заговорил Коля. — Я очень быстро меняюсь. Вы только подумайте, прошлый год я был на четыре сантиметра ниже…
— Год ждать, — проговорил Дмитрий Дмитриевич. — И потом, ты же хотел, кажется, еще вырасти?
— Не нужно мне больше расти, — сказал Коля, — если не нужно расти, то я и не буду расти… — Он протянул руку, взял одну из таблеток и, прежде чем кому-нибудь пришло в голову его остановить, отправил ее в рот. У него мгновенно закружилась голова, зеленая пена выступила на губах.
— Воды! Скорее воды! — закричали за столом. Дмитрий Дмитриевич ринулся на кухню, где ему набрали прямо из крана стакан теплой воды, и побежал назад. Коля лежал на сдвинутых стульях, зрачки в его глазах дрожали у переносицы. Все стояли притихшие, испуганные…
— Что там? Что там случилось? — спрашивали за соседними столиками.
— От духоты, наверно?
Коля медленно стал приходить в себя. Его запястье крепко стиснул Человек, и по его сосредоточенному лицу было видно, что он считает пульс…
Через несколько минут Коля поднялся. Сотрудники заторопились на ученый совет. Колин поступок произвел на них впечатление. Все притихли, каждый углубился в свои мысли. Коля собрал оставшиеся зеленые конусы с тарелочки, задумчиво на них посмотрел и сунул в карман куртки…
КОНЕЦ КАРЬЕРЫ ПШЕНИЧНОГО
Совет еще не начался. Наталья Степановна возилась с высоким черным креслом, стараясь подвинуть его поближе к столу президиума. Пшеничный торопливо отдавал какие-то приказания.
— Что произошло? — спросил Андрей Петрович. — Что случилось?
— Ах, Андрей Петрович, — бросилась к нему Наталья Степановна, — вы уж оставьте ваши колкости, резкости, только на сегодня оставьте! Ужас какой, какой ужас!
— Но все-таки в чем дело?
— Старик едет! Наш… академик Коршунов. Вот что! Нам сейчас позвонили, что он никаких врачей слушать не хочет, ему подали машину, и он к нам едет… Он, оказывается, прочел повестку, а там про это бессмертие. Он прочел и заволновался, говорит: «Что бы там ни говорили, а этого я пропустить не могу: я, кажется, у них все-таки директор»…
Пшеничный вошел в зал, быстро прошел к своему столу.
— Рассаживайтесь, товарищи, скорее рассаживайтесь, нам нужно срочно, совершенно срочно принять выработанную нами резолюцию…
— Как так? — тихо сказал Андрей Петрович и смутился.
— Продолжайте, — потребовал Пшеничный, устремив на Андрея Петровича пронизывающий взгляд.
— И скажу. — В голове Андрея Петровича, где-то пол лобной костью, разлилась боль, заныл глаз. Эта боль посещала его в минуты волнения с детства, и сейчас он ей обрадовался и еще больше испугался. — И скажу! Все скажу.. — Потом, потом! — замахал руками Пшеничный.
В зал мелкими медленными шагами входил маленький высохший старичок. Его белая как лунь голова непрерывно кивала. «Старика» подвели к креслу и усадили.
— Наталья Степановна, — вполголоса сказал Пшеничный, — вот вам ключ, там у меня в столе коробочка с его леденцами лежит…
— Не беспокойтесь, — дребезжащим голосом сказал «Старик», — не нужно беспокоиться.
Леденцы были принесены на голубом стеклянном подносе от графина с водой.
— Прошу вас, продолжайте совет, — сказал «Старик».
— Я прошу слова, — сказал Андрей Петрович и подчинялся.
— Совет принял следующее решение, — не обращая внимания на Андрея Петровича, сказал Пшеничный. — Мы отвергаем предложение группы авторов. Нам, товарищи, не нужно это бессмертие, которое…
— У вас же просят слова, — едва слышно сказал «Старик», и Пшеничный, не окончив фразу, нервно пододвинул «Старику» поднос с горкой леденцов и запинаясь сказал:
— Кушайте, пожалуйста, кушайте…
— Я, — сказал «Старик», — очень заинтересовался первым вопросом повестки дня… Наконец-то, наконец-то в поле зрения нашего института попадают действительно большие, можно сказать, грандиозные вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
— Ответ есть?
Дмитрий Дмитриевич обратил внимание на то, что измятая гимнастерка на Человеке вся облеплена знакомым пухом, и тут же вспомнил, что все эти четыре дня что-то странно скрипело и потрескивало на антресолях. Но мысль связать одно с другим показалась ему тогда абсурдной Он резко спросил:
— Где вы были?
— Я готовил вещество. Таблетки бессмертия.
И Человек протянул Дмитрию Дмитриевичу раскрытую ладонь. На ладони лежали зеленоватые прозрачные конусы величиной с наперсток.
Когда Коля после консультации зашел «посидеть на минутку» к Дмитрию Дмитриевичу, тот молча протянул ему повестку. Изобретателям предлагалось явиться в институт, в котором работал Дмитрий Дмитриевич, и принять участие в заседании ученого совета, на котором будет рассмотрено их предложение.
— Это хорошо? — спросил Коля.
— Трудно сказать… Может быть, что-нибудь и получится, но у нас такой директор!… Я как знал, что заявка попадет к нему, — прямо предчувствие было…
ПШЕНИЧНЫЙ
В институте, где работал Дмитрий Дмитриевич, сложилось очень трудное положение. Фактически вся полнота власти попала в руки Павла Александровича Пшеничного, исполняющего обязанности директора, человека загадочного даже для тех, кто проработал с ним не один год.
Пшеничный много лет назад был направлен в аспирантуру. Промышленность снабдила его блестящими характеристиками, которые, как это вскоре выяснилось, были составлены с коварной целью — навсегда избавиться от Пшеничного.
Настоящий директор института, заслуженный ученый, академик, неоднократно пытался расстаться с Пшеничным. Он не хотел слушать никаких рассуждений о том, что Пшеничного «некуда деть» и что на него уже затрачена уйма денег, но, будучи очень занятым человеком, он чувствовал, что не имеет права растрачивать свою энергию и волю на борьбу с цепким и ловким приспособленцем. В конце концов директор, махнув рукой на «научную продукцию» Пшеничного и действуя по принципу «с паршивой овцы хоть шерсти клок», стал загружать его многочисленными поручениями, не требовавшими специальных знаний. Пшеничный переписывал и составлял требования на оборудование, кого-то замещал, что-то проталкивал, что-то согласовывал, куда-то ездил (и преохотно). Постепенно он стал казаться человеком незаменимым, в нужную минуту оказался тут как тут и стал исполнять обязанности директора института.
С первого дня своего нового положения в институте Павел Александрович Пшеничный начал осваивать «большую науку». Начал он с физики. Пшеничный вызвал в свой кабинет библиотекаршу с ящичком каталога книг по физике, отобрал наугад ряд книг и велел никого не принимать. Вначале он пытался проникнуть в смысл формул и даже стал переписывать их на маленькие листочки блокнота-шестидневки, но это не помогло… К слову сказать. Пшеничный вовсе не был человеком малоспособным или неумным, но сказались годы, проведенные в бесконечных телефонных разговорах и «согласовываниях», да и сама физика резко шагнула вперед с того времени, как он в последний раз прикасался к институтскому учебнику.
Итак, дело не ладилось. После этого Пшеничный перешел непосредственно к тексту и… все понял! Это открытие привело его в восторг. Действительно, он разбирал всё, фразу за фразой: «Формула выведена в предположении, что…», отсюда следует «… где…», «после сложения получим…», «авторы пользуются приятным долгом поблагодарить академика Е. И. Тутта за дискуссию результатов и постоянное внимание к работе». Все было понятно! Физика была ясна, как пареная репа… А формулы?! Я не уверен, что формулы нужны, во всяком случае, так уж обязательны», — сказал Пшеничный самому себе. Вот уже скоро год директор института безвыездно проживал на даче, а Павел Александрович Пшеничный, оберегая его покой, являлся к нему не чаще одного раза в месяц. «Старик», как называли в институте настоящего директора, подписывал отчеты института, рассказывал Павлу Александровичу о своей поездке по Швейцарии в 1896 году и погружался в дремоту, из которой Павел Александрович не считал тактичным его выводить. Однако, когда возникала необходимость принимать дискованное решение, Павел Александрович говорил, что его нужно согласовать с директором института академиком Коршуновым. Впрочем, в таких решениях все меньшие и меньше ощущалась нужда. Павел Александрович взял курс на систематическое сворачивание экспериментальных отделов института, и к началу описываемых событий определить профиль института уже просто не было возможности. В комнатах, еще отдававших запахом Химических реактивов и трансформаторного масла, появились какие-то задумчивые люди специальностей редчайших и служебного поведения отменного. Чем они занимались, сам Павел Александрович толком не знал, но с ними было легко, гораздо легче, чем с «принципиальными» физиками и техниками, еще недавно осаждавшими его ворохом предложений и заявок.
Такова была обстановка в институте, когда был созван ученый совет для разбора заявки на «Способ создания физического бессмертия человека» и всех относящихся к ней материалов.
Вначале все шло, как обычно. Одиннадцать часов утра… Сотрудники толпятся в коридоре, курят, разговаривают о своих делах, о возможных вариантах решения совета. Еще пятнадцать минут — и, мягко ступая на носки, появится заместитель директора по хозяйственной части и, тяжело усевшись за стол президиума, пошлет секретаря в коридор.
— Просят заходить, — скажет Наталья Степановна, — уже пора…
Пора! Пора! Сотрудники, перекидываясь друг с другом приветствиями, рассаживаются, и наконец наступает молчание… Проходит несколько минут, прежде чем появляется Павел Александрович. О, это расчет, тактический расчет, а вовсе не опоздание. Павел Александрович уже минут пять топтался у дверей своего кабинета, поглаживая всегда защелкнутый английский замок, посматривая на свои по-военному точные часы. Внутренним оком своим видел он зал заседаний, чувствовал эту минуту молчания и вот теперь вышел из кабинета и, ни на кого не глядя, прошел к своему креслу за столом президиума.
Он внимательно, придерживая рукой очки, просмотрел повестку, которую знал на память, так как составлял ее сам, и все сотрудники также посмотрели на свои повестки. Потом поднялся, широким жестом отнял от глаз очки и сурово заговорил:
— Сегодня мы собрались здесь для проведения очень важных мероприятий. В открытом заседании ученого совета будет разбираться авторская заявка… Мне не хоте» лось бы уточнять, но наш план научно-исследовательских работ настолько перегружен, что еще одна тема… Вы должны понять… Тем более, что речь идет о физическом бессмертии человека. Авторы подняли шум, но нам нужно быть твердыми. Авторов трое… Первый автор… Человек? Это, вероятно, псевдоним. Второй — Д. Д. Михантьев… Михантьев?! — Пшеничный, не веря своим глазам, надел очки; по многолетней привычке, он обратил внимание только на первого автора…
— Наш Дмитрий Дмитриевич? — донеслось с клеенчатого дивана, где обычно сидели «буйно-принципиальные» сотрудники, как их называл про себя Пшеничный.
— Наталья Степановна, позовите, пожалуйста, авторов, они, вероятно, ждут, — сказал Пшеничный.
Когда вошел Человек, на него не обратили внимания. Но вот появился Дмитрий Дмитриевич, и в зале зашумели, но Пшеничный закричал:
— Товарищи, не отвлекайтесь!
Авторов усадили в первом ряду. Коля с благоговением, Человек с интересом разглядывали развешанные по стенам зала графики и фотографии, приготовленные для следующего вопроса повестки дня. Дмитрий Дмитриевич смотрел прямо перед собой — в просвет между пиджаком директора и зеленой шторой за ним. Внешне Дмитрий Дмитриевич был спокоен. Но если бы прислушаться к его сердцу! Сердце его сокращалось в ритме старого марша… Да, если бы вы прислушались, то ясно услышали бы: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор…» А с этим маршем нельзя не победить — это уже проверено.
* * *
— Сейчас, — сказал Пшеничный, — мы ознакомимся с содержанием заявки.
Дмитрий Дмитриевич быстро встал, но Пшеничный остановил его властным движением руки.
— Я думаю, — сказал он, — что вам излагать что-либо не придется. Официальных материалов, которыми располагает институт, вполне достаточно.
— .Но я хочу дополнить, разъяснить…
— Дополнить, разъяснить? Всякое дополнение и разъяснение есть уже новое изобретение, а мы рассматриваем ваше старое изобретение, то, по которому идет переписка и по которому мы должны дать обстоятельный ответ. И потом, к чему это, товарищ Михантьев, ваше «я хочу». Я хочу, мы хотим, они хотят… Если потребуется, вы будете обязаны дополнять и разъяснять.
Пшеничный прочел ученому совету вводную часть заявки.
— Вот, собственно, и все, — сказал он, — а «наукообразное» приложение к заявке вряд ли заслуживает внимания совета. Я сам созвонился с весьма крупными специалистами, и они о большинстве реакций даже не слыхивали. Итак, я призываю совет к максимальной активности. Прошу помнить, что нужно говорить не о мелочах, а о главном, чтобы суть дела не утонула в каких-нибудь формулах.
Начались выступления, они закончились в час дня.
— Я прошу слова, — сказал Дмитрий Дмитриевич. Пшеничный внимательно взглянул на свои часы и, захлопнув серебряную крышечку, сказал:
— Уже обед, товарищи, можете отдыхать.
ПИЛЮЛИ БЕССМЕРТИЯ
Дмитрий Дмитриевич вошел в столовую, оставив Колю и Человека у входа. Все столики были заняты.
— Дмитрий Дмитриевич, идите к нам, — донеслось с одного из дальних столиков, за которым расположилось человек шесть сотрудников Института.
Для Дмитрия Дмитриевича, Коли и Человека достали стулья; между первым и вторым блюдами завязался разговор.
— Всего мы ожидали, Дмитрий Дмитриевич! Мы были уверены, что ты что-нибудь изобретешь, напишешь какую-нибудь теоретическую работу, но что ты предлагаешь? — сказал Андрей Петрович Рябцев, заведующий одной из лабораторий, вытирая усы. — Не обижайся на нас, но ты предлагаешь какую-то беспомощную вещь, берешь в соавторы мальчика…
— Что тебе нужно? — спросил Дмитрия Дмитриевича другой сотрудник, из категории «буйно-принципиальных». — Слава глупая, что ты первый сформулировал условия бессмертия? Ты бы уж нам на совете поподробнее все рассказал, а то наш Пшеничный нам ни формул, ни выкладок не покажет.
— Все гораздо интересней, чем вы думаете, — сказал Дмитрий Дмитриевич, — мысль о бессмертии — не моя мысль…
— Не твоя? Ты же был сама щепетильность! — возбужденно сказал Андрей Петрович. — И ты воспользовался чужой мыслью?!
— Вы не так поняли… Это действительно новое, новое на Земле, в этом буква закона удовлетворена полностью, но это не у нас открыто… Вот наш первый автор — Человек.
— Псевдоним?
— Нет, мы просто не знаем его имени. Он житель не нашей планеты…
— Откуда же он? — засмеялись за столом. — Откуда он прилетел? С Марса или, может быть, с Венеры?
— Нет, — сказал Коля, — нет, на Венере люди с крыльями.
За столом переглянулись, покачали головами.
— Слушай, Дмитрий Дмитриевич, — сказал Андрей Петрович, — не сбежали ли твои авторы с какой-нибудь Канатчиковой дачи? Все это пахнет добротным сумасшествием.
— Да, даже вам трудно объяснить… Человек летел к нам века и не долетел бы, если бы не был бессмертным. Он принес нам многое из того, что нам все равно пришлось бы открывать. Можем ли мы отказаться от нового и нужного? Пока вопрос о бессмертии, потом еще что-нибудь…
— А сам метод вами подготовлен?
— Да, Человек сделал несколько таблеток… Человек осторожно поставил на пустую тарелочку из-под хлеба шесть небольших зеленых конусов, каждый из них мог поместиться в чайной ложке.
— А что с ними делать? — спросил Андрей Петрович. — Чи до борщу, чи на ничь? Человек удивленно прислушался.
— Это по-украински, — пояснил Дмитрий Дмитриевич. — Когда, спрашивает он, их глотать можно? С едой или перед сном?
— Безразлично, — ответил Человек.
— Так нужно, проверить, — сказали за столом. — А что после такой таблетки произойдет?
— Одной таблетки достаточно, чтобы ребенок навсегда остался ребенком… Старик превратится в человека зрелых лет…
— Простите, Дмитрии Дмитриевич, а сами вы уже бессмертны?
— Знаете что? — сказал неожиданно Коля. — Знаете что? Возьмите меня для опыта! Да, меня… Я это съем. — Он указал на зеленые таблетки. — А через год, если я не буду меняться, вы все убедитесь…
— А это идея, — сказал кто-то. — Но только опасно…
— Нет, нет, — торопливо заговорил Коля. — Я очень быстро меняюсь. Вы только подумайте, прошлый год я был на четыре сантиметра ниже…
— Год ждать, — проговорил Дмитрий Дмитриевич. — И потом, ты же хотел, кажется, еще вырасти?
— Не нужно мне больше расти, — сказал Коля, — если не нужно расти, то я и не буду расти… — Он протянул руку, взял одну из таблеток и, прежде чем кому-нибудь пришло в голову его остановить, отправил ее в рот. У него мгновенно закружилась голова, зеленая пена выступила на губах.
— Воды! Скорее воды! — закричали за столом. Дмитрий Дмитриевич ринулся на кухню, где ему набрали прямо из крана стакан теплой воды, и побежал назад. Коля лежал на сдвинутых стульях, зрачки в его глазах дрожали у переносицы. Все стояли притихшие, испуганные…
— Что там? Что там случилось? — спрашивали за соседними столиками.
— От духоты, наверно?
Коля медленно стал приходить в себя. Его запястье крепко стиснул Человек, и по его сосредоточенному лицу было видно, что он считает пульс…
Через несколько минут Коля поднялся. Сотрудники заторопились на ученый совет. Колин поступок произвел на них впечатление. Все притихли, каждый углубился в свои мысли. Коля собрал оставшиеся зеленые конусы с тарелочки, задумчиво на них посмотрел и сунул в карман куртки…
КОНЕЦ КАРЬЕРЫ ПШЕНИЧНОГО
Совет еще не начался. Наталья Степановна возилась с высоким черным креслом, стараясь подвинуть его поближе к столу президиума. Пшеничный торопливо отдавал какие-то приказания.
— Что произошло? — спросил Андрей Петрович. — Что случилось?
— Ах, Андрей Петрович, — бросилась к нему Наталья Степановна, — вы уж оставьте ваши колкости, резкости, только на сегодня оставьте! Ужас какой, какой ужас!
— Но все-таки в чем дело?
— Старик едет! Наш… академик Коршунов. Вот что! Нам сейчас позвонили, что он никаких врачей слушать не хочет, ему подали машину, и он к нам едет… Он, оказывается, прочел повестку, а там про это бессмертие. Он прочел и заволновался, говорит: «Что бы там ни говорили, а этого я пропустить не могу: я, кажется, у них все-таки директор»…
Пшеничный вошел в зал, быстро прошел к своему столу.
— Рассаживайтесь, товарищи, скорее рассаживайтесь, нам нужно срочно, совершенно срочно принять выработанную нами резолюцию…
— Как так? — тихо сказал Андрей Петрович и смутился.
— Продолжайте, — потребовал Пшеничный, устремив на Андрея Петровича пронизывающий взгляд.
— И скажу. — В голове Андрея Петровича, где-то пол лобной костью, разлилась боль, заныл глаз. Эта боль посещала его в минуты волнения с детства, и сейчас он ей обрадовался и еще больше испугался. — И скажу! Все скажу.. — Потом, потом! — замахал руками Пшеничный.
В зал мелкими медленными шагами входил маленький высохший старичок. Его белая как лунь голова непрерывно кивала. «Старика» подвели к креслу и усадили.
— Наталья Степановна, — вполголоса сказал Пшеничный, — вот вам ключ, там у меня в столе коробочка с его леденцами лежит…
— Не беспокойтесь, — дребезжащим голосом сказал «Старик», — не нужно беспокоиться.
Леденцы были принесены на голубом стеклянном подносе от графина с водой.
— Прошу вас, продолжайте совет, — сказал «Старик».
— Я прошу слова, — сказал Андрей Петрович и подчинялся.
— Совет принял следующее решение, — не обращая внимания на Андрея Петровича, сказал Пшеничный. — Мы отвергаем предложение группы авторов. Нам, товарищи, не нужно это бессмертие, которое…
— У вас же просят слова, — едва слышно сказал «Старик», и Пшеничный, не окончив фразу, нервно пододвинул «Старику» поднос с горкой леденцов и запинаясь сказал:
— Кушайте, пожалуйста, кушайте…
— Я, — сказал «Старик», — очень заинтересовался первым вопросом повестки дня… Наконец-то, наконец-то в поле зрения нашего института попадают действительно большие, можно сказать, грандиозные вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23