Пытаясь схватить несуществующий плод, обезьяна в ярости разбивает зеркало и при этом осколками режет себе кровеносные сосуды…
Первой значительной группой ученых, понявшей опасность такого положения вещей, оказался коллектив сотрудников известного «Манхэттенского проекта». Сразу же после второй мировой войны они основали так называемый «Чрезвычайный атомный комитет» из физиков-атомников, поставивший себе задачу «перевоспитать народ в духе нового мышления», если человечество хочет уцелеть и развиваться во имя высших социальных целей…
Но, как ни смелы были такие попытки, деятелям этой группы и другим ученым стало очевидно, что чудовищный разрыв между разумом рядового человека и высотами науки можно преодолеть лишь столетиями терпеливого, неустанного воспитательного труда. А для этого просто нет времени.
Оставался лишь один шанс, одна возможность, один выход из грозящей катастрофы: колоссальным напряжением сил объединить все жизненно важные науки, слить воедино всю энергию ученых для постройки машины, которая должна далеко превзойти потенцию человеческого мозга, машины, которая должна быть способна одновременно воспринимать достижения всех наук, перерабатывать и направлять их. Иными словами, создать механического энциклопедиста, величайшего координатора для восстановления утраченного равновесия между человечеством и науками.
Все вы знаете результат этих работ. Он окружает вас со всех сторон. Результат этот – «мозг»! И, точно так же как на стенных панно перед вами предстает прошлое человечества, так взирает на вас с этого купола будущее человеческой расы. Там, в коре гигантских полушарий «мозга» с их миллиардами электронных клеток, решается будущее. И теперь, когда вы на пороге служения этому грандиозному творению техники, я хочу подчеркнуть, что «мозг» был задуман и создан не как достояние одной страны, не как оружие разрушения, но как последняя заветная надежда всех людей Земли…
Скривен выразил в этой речи многое, что было сродни взглядам самого Ли, и она запомнилась ему почти дословно. Далее следовала «присяга мозгу». Она произвела на новичков, составлявших подавляющее большинство собрания, очень сильное впечатление. Их взволнованные, исполненные серьезности голоса хором произносили слова присяги. Даже сейчас, полгода спустя они, словно эхо, еще отзывались в ушах Ли:
«Торжественно клянусь:
что готов верно служить «мозгу» в полную меру моих сил;
что буду повиноваться в любое время всем приказам Мозгового треста, исходящим от «мозга»;
что никогда не выдам и не раскрою доверенных мне секретов, касающихся планов и работ «мозга», будь они военного или иного характера;
обязуюсь хранить их в тайне от внешнего мира и не открывать своим сотрудникам, кроме как по особому разрешению…»
Вся церемония носила характер почти религиозного посвящения. В гигантской катакомбе повеяло мистерией. Безоговорочное подчинение всех «посвящаемых» напоминало средневековье!
…Ли отвел взгляд от таблиц, над которыми работал. Его глаза утомились после десятичасового предельного напряжения; устал и мозг. Наверное, именно по этой причине мысли его разбрелись… Странным образом они неизменно устремлялись в одном направлении, к тем белым пятнам в его душевном мире, которые смущали и тревожили его, так как он не находил им объяснения.
Первым таким пятном являлось противоречие между словами Скривена и его делами, то есть между «мозгом» как неким идеальным звеном научной эволюции и тем «мозгом», каким он был в действительности, то есть военным объектом, орудием войны. Это противоречие не находило разрешения, слова и дела не совпадали. Получался разрыв понятий, тончайший слой льда, опаснейшая зона, куда никто не отваживался ступить и о которой никто ни словом не заикался. Даже Уна Дальборг.
Сама она тоже была белым пятном на топографической карте его души, пятном куда опаснее первого.
Несмотря на предельную занятость Уны, между ним и ею возникли сердечные отношения. Не раз она приглашала его присоединиться к группе своих спутников. Нередко ее взор, обращенный к нему через головы других, встречался с его взором и на миг задерживался, будто она спрашивала: «Что вы думаете об этих господах?» – или даже: «А как я дам нравлюсь сегодня?»
Возможно ли, что он полюбил e е . Что она полюбила его? Как и бесчисленные поколения мужчин до него, очутившиеся перед загадкой сфинкса, перед тайной Джоконды или просто улыбкой смертной женщины, он глубоко вздохнул – единственно возможный ответ мужчины на загадку вечной женственности!..
Нет, должно быть, ему не по силам заполнить эти белые пятна в собственной душе. Напрасный труд! Лучше вернуться к таблицам на пульте, потому что они деловиты и точны: их составил «мозг»!
Центр восприятий 36 использовал органы чувств «мозга» исключительно для анализа материалов, касающихся «ант-термес пасификус Ли». Аппаратура была в основном близка к той, с которой Ли познакомился во время персональной проверки в центре восприятий 27. Ли предполагал, что и для нужд других областей аппаратура создана здесь по аналогичному принципу. Как и человек, «мозг-гигант» обладал пятью органами чувств. Различие между органами чувств у человека и у «мозга» заключалось прежде всего в дальности действия, глубине проникновения, чувствительности; все эти качества «мозга» во много раз превосходили человеческие возможности. Далее, разница усугублялась тем, что «мозг» транспонировал чувственные восприятия в зрительные образы, как наиболее доступные человеку, поскольку у человека самым совершенным органом является именно глаз. Третье и, может быть, самое существенное различие заключалось в том, что все пять органов чувств у «мозга» функционировали согласованно, так что, например, при обработке какой-либо рукописи «мозг» не только анализировал идеи произведения, но и сообщал сведения о личности автора, о запахе в его комнате, о качестве писчей бумаги, а также о характере тех мыслей, которые автор старался скрыть между строк.
Поток наблюдений, поступавших в «мозг», а затем, уже в обработанном виде, возвращавшихся по телетайпам и телевизорам обратно в центр восприятий 36, был поистине огромен. Ли был вынужден просить об ассистенте. Они поделили поровну двадцатичасовой рабочий день «мозга», так что каждый из них дежурил по десять часов. Впрочем, им приходилось в основном лишь фиксировать и учитывать готовые результаты.
Иные открытия, сделанные «мозгом», поражали своей неожиданностью. Так, он установил, что кислотность в выделениях «солдат» «ант-термес пасификус» неуклонно повышается. Эта химическая артиллерия насекомых, и сейчас уже внушительная, окажется через десяток тысяч поколений вполне способной проесть насквозь любое известное вещество, даже самое стойкое и прочное, включая нержавеющую сталь и стекло.
Констатировал «мозг» и еще одно изменение в ходе развития насекомых, ускользнувшее от человека. Он отметил значительные изменения в челюстном аппарате «рабочих». Этот аппарат быстро развивался у новых поколений. Может быть, через тысячи поколений он увеличится вдвое и превратится в могучий диверсионный агрегат?
Хотя дух воинственности у нового вида был успешно преодолен, возросла способность насекомых к материальному разрушению. Возросла у них и дикая прожорливость, еще более сильная, чем у старших поколений. Ли экспериментировал с разными кормами, но все же основным питанием оставалась древесная мука, то есть то же вещество, которое в виде жидкого «лигнина» окружало нервные волокна, нервные пути «мозга»…
Оторвав утомленный взгляд от своих таблиц, Ли перевел его на ряды стеклянных ящиков, снабженных вентиляционными устройствами. В этих ящиках «ант-термес пасификус», игнорируя новое окружение, спокойно продолжали свое прежнее существование, не обращая внимания на всепроникающие лучи, незримо струившиеся сквозь их тела; насекомые не ведали, что сверхчеловеческий разум неуклонно подмечает малейшие проявления их загадочного коллективного ума, коллективного мозга их расы.
Они возвели себе новые жилища-термитники, ориентированные на север, то есть поступали так же, как поступали их предки на протяжении сотен миллионов лет. Ничто не выдавало человеческому глазу примет той жизни, что кишела внутри этих жилищ, кроме еле заметных, тончайших нитей-туннелей, выступавших на поверхности холмов и тянувшихся по направлению к пище, которую им каждый день клали в новые места.
Эти туннели, слепленные из кусочков глины и сцементированные слюной невидимых саперов, напоминали тонкие нити серой шерсти. Неуклонно тянулись они к складам древесной муки – вверх по полкам, по стеклянным сосудам, по запаянным жестяным банкам с пищей; полные решимости добыть эту пищу, насекомые не останавливались перед разрушением самих вместилищ. Их инстинкт был безошибочен, производимое ими разрушение столь же методично и «научно», как современная война…
В свое время на севере Австралии Ли не раз встречал огромные эвкалипты; на вид здоровые и цветущие, они рушились, однако, при первом же ударе топора, а подчас падали даже от простого толчка. Термиты выедали, выдалбливали деревья-великаны от корней до самой кроны, превращая древесный ствол в тонкостенную трубу, причем оставляли ровно столько «мяса», чтобы не полностью пресечь циркуляцию соков. Это сохраняло у дерева видимость жизни и позволяло насекомым наилучшим образом использовать его для питания. Здесь же, в лабораторных условиях, «ант-термес пасификус» за два часа открывали запаянную жестяную банку. Сначала в жесть въедались ядовитые выделения «солдат», а затем дело довершали могучие челюсти «рабочих». Ослабленный металл поддавался быстро. Со временем они выучились бы сокрушать стальные мосты, разрушать железнодорожные рельсы, просверливать моторы автомашин – требовалось лишь, чтобы насекомые почувствовали в этих предметах врагов своей расы.
С помощью «мозга» доктор Ли за несколько месяцев собрал больше данных, накопил больше знаний по части биологии «ант-термес», чем в нормальных, обычных условия, позволила бы ему целая жизнь. И все же Некоторые загадки оставались неразрешенными. Что, например, побуждает эти слепые существа атаковать запаянную жестянку с сиропом, а стоящую рядом банку с томатным соком или каким-нибудь другим малопривлекательным содержимым оставлять нетронутой? Память расы? Разумеется, нет! Ведь речь идет о жестяных банках, которых не было и в помине даже сто лет назад, не говоря уж о миллионе лет. Сверхтонкое обоняние?’ Невозможно и предположить. Тут и речи быть не может о чувственных восприятиях.
Увеличивающие телеэкраны, установленные вдоль стен и подключенные к электрической системе «мозга», показывали исследователю бесчисленные подробности и самые различные стадии жизни насекомых, воспринятые и интерпретированные «мозгом». Ни один человеческий глаз еще не видел ничего подобного…
С минуту Ли смотрел на ближайший светящийся экран. С трудом преодолел он его гипнотизирующее действие. Видна была крупным планом всего-навсего голова изнемогшего «рабочего», служившего живой канистрой для концентрированной пищи. Он был неподвижен, подгнившие челюсти свесились. Насекомое с переполненным брюхом приклеилось к потолку. Благодаря чувствительности агрегатов «мозга» можно было отчетливо наблюдать на экране в сильно увеличенном виде остатки его гаснущей жизнедеятельности. Ли следил за дыханием и мог сосчитать замедленный пульс; он регистрировал некоторое напряжение в офтальмической сфере, такое же скрытое напряжение, какое бывает у слепцов. Но особенно ясно было видно, как нервная система, несмотря на ее примитивность, отчетливо реагирует на боль. Не было сомнения, что насекомое, исполняя свой последний долг, терпит жестокую муку, хотя его органы чувств ко многому невосприимчивы. Зрелище на экране было волнующим и ужасным – всего одна из сот ошеломляющих своей разоблачительной правдивостью картин.
Ли покачал головой, словно упрекая себя за эти мысли. Видимо, какой-то элемент личных чувств примешался к его научным наблюдениям и мешает их объективности. Но это никуда не годится. Значит, лучше поставить точку. На сегодня хватит!
Электрочасы показывали без двадцати двенадцать. В полночь «мозг», прекращал свою титаническую деятельность. Между полуночью и четырьмя часами утра он отдыхал, вкушал, как говорили инженеры, свой «косметический сон». Только в эти часы инженерам разрешалось входить во внутренние помещения мозговых полушарий для проверки мириадов клеток, электролиний, ячеек. Ли находил эти часы самыми чудесными и волнующими.
Задача, поставленная перед ним Скривеном, заключалась в изучении коллективного разума в мире насекомых, но эта задача требовала и сравнительного изучения органов и функций самого «мозга». Для выполнения этой цели ученому был выдан особый пропуск; он давал право беспрепятственно следовать вдоль всех нервных путей и мозговых извилин, помещать в часы ремонта все железы, получать у служащих необходимые справки, – словом, это были права, каких удостаивали здесь лишь весьма немногих. Ли в полной мере использовал эту привилегию, но подземный мир был столь грандиозен, что за полугодие он не видел и половины «мозга». Поездки по этому странному миру повторялись еженощно, словно фантастические похождения «Алисы в стране чудес».
Он покинул свой центр восприятий 36 через заднюю дверь, выходившую непосредственно во внутренности «мозга». На эскалаторах уже толпились наладчики и ремонтники, спешившие к своим станциям. Зрелище было красочное, как на параде в день Святого Патрика. Инженеры-теплотехники, управлявшие подземным климатом, носили голубую форму, электрики – белую; фиолетовая форма была присвоена специалистам по так называемому «черному свету», а те, кто ведал фосфорическим свечением, одевались в оранжевые цвета. Инженеры, работавшие по радиоактивным пирамидальным клеткам, выглядели совсем как герои научно-фантастических романов. На людей земли они походили лишь отдаленно, потому что были одеты в защитные скафандры из губчатой резины с 12-сантиметровыми стенками, заполненными нейтральным газом, который считался почти непроницаемым для гамма-лучей. Все это были сплошь молодые ребята, лучшие специалисты в своей области, сливки американских университетов, колледжей, заводских лабораторий, оснащенных передовой техникой. Тщательно отобранные по признаку происхождения, они выдержали сложные испытания: их проверили со стороны здоровья, интеллектуальных способностей, они получили специальную подготовку на особых курсах, прошли психопроверку в самом «мозге». Несомненно, они являли собой лучший контингент работников, когда-либо сотрудничавших на одном предприятии. Благодаря им город Цефалон по здоровью населения опередил все другие города в Штатах.
За истекшие месяцы, во время своих заочных экскурсий по «мозгу», Ли часто беседовал со многими из этих ребят. Стоило им увидеть на эскалаторе эту странноватую сухопарую фигуру, как со всех сторон сыпались приветствия: «А, вот и муравьиный бог»! «Здорово, профессор!», «Алло, австралиец!» Его почему-то принимали за австралийца; может быть, худое лицо и седая шевелюра казались этой молодежи приметами иностранца?
Своей популярностью у молодого поколения, популярностью, пришедшей так неожиданно и поздно, ученый очень гордился. Ведь это была именно та категория американцев, по которой он втайне тосковал все долгие годы в пустыне. Это смышленые ребята, они работают, как черти, полны жизни – они поистине соль земли, надежда мира, думалось ему.
Продвигаясь между полушариями, он добрался до одной точки прямо под «большим мозгом», той пещеристой области, где сосредоточены всевозможные железы в человеческом мозгу. Иные из этих желез получили аналогии и здесь, в мозгу искусственном. Это были громадные емкости для жидкостей, химических растворов. Посредством целой системы насосов растворы эти нагнетались в сложный лабиринт каналов искусственного мозга. Но одна железа человеческого мозга не была здесь представлена, а именно гипофиз .
Медицинская наука тщетно билась над загадкой гипофиза. У него не было прямой связи с каким-либо определенным органом, не выполнял он и какой-либо конкретной функции. Тем не менее было известно, что он отличается большой чувствительностью, превосходящей даже Чувствительность пирамидальных клеток, и что он таинственным образом связан с главными жизненными центрами, так как при малейшем повреждении гипофиза наступала мгновенная смерть. За эту «тайну тайн» ухватились мистики. По их теории, гипофиз служил вместилищем «сверхчувственных» способностей человека – его часто именовали «внутренним оком».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Первой значительной группой ученых, понявшей опасность такого положения вещей, оказался коллектив сотрудников известного «Манхэттенского проекта». Сразу же после второй мировой войны они основали так называемый «Чрезвычайный атомный комитет» из физиков-атомников, поставивший себе задачу «перевоспитать народ в духе нового мышления», если человечество хочет уцелеть и развиваться во имя высших социальных целей…
Но, как ни смелы были такие попытки, деятелям этой группы и другим ученым стало очевидно, что чудовищный разрыв между разумом рядового человека и высотами науки можно преодолеть лишь столетиями терпеливого, неустанного воспитательного труда. А для этого просто нет времени.
Оставался лишь один шанс, одна возможность, один выход из грозящей катастрофы: колоссальным напряжением сил объединить все жизненно важные науки, слить воедино всю энергию ученых для постройки машины, которая должна далеко превзойти потенцию человеческого мозга, машины, которая должна быть способна одновременно воспринимать достижения всех наук, перерабатывать и направлять их. Иными словами, создать механического энциклопедиста, величайшего координатора для восстановления утраченного равновесия между человечеством и науками.
Все вы знаете результат этих работ. Он окружает вас со всех сторон. Результат этот – «мозг»! И, точно так же как на стенных панно перед вами предстает прошлое человечества, так взирает на вас с этого купола будущее человеческой расы. Там, в коре гигантских полушарий «мозга» с их миллиардами электронных клеток, решается будущее. И теперь, когда вы на пороге служения этому грандиозному творению техники, я хочу подчеркнуть, что «мозг» был задуман и создан не как достояние одной страны, не как оружие разрушения, но как последняя заветная надежда всех людей Земли…
Скривен выразил в этой речи многое, что было сродни взглядам самого Ли, и она запомнилась ему почти дословно. Далее следовала «присяга мозгу». Она произвела на новичков, составлявших подавляющее большинство собрания, очень сильное впечатление. Их взволнованные, исполненные серьезности голоса хором произносили слова присяги. Даже сейчас, полгода спустя они, словно эхо, еще отзывались в ушах Ли:
«Торжественно клянусь:
что готов верно служить «мозгу» в полную меру моих сил;
что буду повиноваться в любое время всем приказам Мозгового треста, исходящим от «мозга»;
что никогда не выдам и не раскрою доверенных мне секретов, касающихся планов и работ «мозга», будь они военного или иного характера;
обязуюсь хранить их в тайне от внешнего мира и не открывать своим сотрудникам, кроме как по особому разрешению…»
Вся церемония носила характер почти религиозного посвящения. В гигантской катакомбе повеяло мистерией. Безоговорочное подчинение всех «посвящаемых» напоминало средневековье!
…Ли отвел взгляд от таблиц, над которыми работал. Его глаза утомились после десятичасового предельного напряжения; устал и мозг. Наверное, именно по этой причине мысли его разбрелись… Странным образом они неизменно устремлялись в одном направлении, к тем белым пятнам в его душевном мире, которые смущали и тревожили его, так как он не находил им объяснения.
Первым таким пятном являлось противоречие между словами Скривена и его делами, то есть между «мозгом» как неким идеальным звеном научной эволюции и тем «мозгом», каким он был в действительности, то есть военным объектом, орудием войны. Это противоречие не находило разрешения, слова и дела не совпадали. Получался разрыв понятий, тончайший слой льда, опаснейшая зона, куда никто не отваживался ступить и о которой никто ни словом не заикался. Даже Уна Дальборг.
Сама она тоже была белым пятном на топографической карте его души, пятном куда опаснее первого.
Несмотря на предельную занятость Уны, между ним и ею возникли сердечные отношения. Не раз она приглашала его присоединиться к группе своих спутников. Нередко ее взор, обращенный к нему через головы других, встречался с его взором и на миг задерживался, будто она спрашивала: «Что вы думаете об этих господах?» – или даже: «А как я дам нравлюсь сегодня?»
Возможно ли, что он полюбил e е . Что она полюбила его? Как и бесчисленные поколения мужчин до него, очутившиеся перед загадкой сфинкса, перед тайной Джоконды или просто улыбкой смертной женщины, он глубоко вздохнул – единственно возможный ответ мужчины на загадку вечной женственности!..
Нет, должно быть, ему не по силам заполнить эти белые пятна в собственной душе. Напрасный труд! Лучше вернуться к таблицам на пульте, потому что они деловиты и точны: их составил «мозг»!
Центр восприятий 36 использовал органы чувств «мозга» исключительно для анализа материалов, касающихся «ант-термес пасификус Ли». Аппаратура была в основном близка к той, с которой Ли познакомился во время персональной проверки в центре восприятий 27. Ли предполагал, что и для нужд других областей аппаратура создана здесь по аналогичному принципу. Как и человек, «мозг-гигант» обладал пятью органами чувств. Различие между органами чувств у человека и у «мозга» заключалось прежде всего в дальности действия, глубине проникновения, чувствительности; все эти качества «мозга» во много раз превосходили человеческие возможности. Далее, разница усугублялась тем, что «мозг» транспонировал чувственные восприятия в зрительные образы, как наиболее доступные человеку, поскольку у человека самым совершенным органом является именно глаз. Третье и, может быть, самое существенное различие заключалось в том, что все пять органов чувств у «мозга» функционировали согласованно, так что, например, при обработке какой-либо рукописи «мозг» не только анализировал идеи произведения, но и сообщал сведения о личности автора, о запахе в его комнате, о качестве писчей бумаги, а также о характере тех мыслей, которые автор старался скрыть между строк.
Поток наблюдений, поступавших в «мозг», а затем, уже в обработанном виде, возвращавшихся по телетайпам и телевизорам обратно в центр восприятий 36, был поистине огромен. Ли был вынужден просить об ассистенте. Они поделили поровну двадцатичасовой рабочий день «мозга», так что каждый из них дежурил по десять часов. Впрочем, им приходилось в основном лишь фиксировать и учитывать готовые результаты.
Иные открытия, сделанные «мозгом», поражали своей неожиданностью. Так, он установил, что кислотность в выделениях «солдат» «ант-термес пасификус» неуклонно повышается. Эта химическая артиллерия насекомых, и сейчас уже внушительная, окажется через десяток тысяч поколений вполне способной проесть насквозь любое известное вещество, даже самое стойкое и прочное, включая нержавеющую сталь и стекло.
Констатировал «мозг» и еще одно изменение в ходе развития насекомых, ускользнувшее от человека. Он отметил значительные изменения в челюстном аппарате «рабочих». Этот аппарат быстро развивался у новых поколений. Может быть, через тысячи поколений он увеличится вдвое и превратится в могучий диверсионный агрегат?
Хотя дух воинственности у нового вида был успешно преодолен, возросла способность насекомых к материальному разрушению. Возросла у них и дикая прожорливость, еще более сильная, чем у старших поколений. Ли экспериментировал с разными кормами, но все же основным питанием оставалась древесная мука, то есть то же вещество, которое в виде жидкого «лигнина» окружало нервные волокна, нервные пути «мозга»…
Оторвав утомленный взгляд от своих таблиц, Ли перевел его на ряды стеклянных ящиков, снабженных вентиляционными устройствами. В этих ящиках «ант-термес пасификус», игнорируя новое окружение, спокойно продолжали свое прежнее существование, не обращая внимания на всепроникающие лучи, незримо струившиеся сквозь их тела; насекомые не ведали, что сверхчеловеческий разум неуклонно подмечает малейшие проявления их загадочного коллективного ума, коллективного мозга их расы.
Они возвели себе новые жилища-термитники, ориентированные на север, то есть поступали так же, как поступали их предки на протяжении сотен миллионов лет. Ничто не выдавало человеческому глазу примет той жизни, что кишела внутри этих жилищ, кроме еле заметных, тончайших нитей-туннелей, выступавших на поверхности холмов и тянувшихся по направлению к пище, которую им каждый день клали в новые места.
Эти туннели, слепленные из кусочков глины и сцементированные слюной невидимых саперов, напоминали тонкие нити серой шерсти. Неуклонно тянулись они к складам древесной муки – вверх по полкам, по стеклянным сосудам, по запаянным жестяным банкам с пищей; полные решимости добыть эту пищу, насекомые не останавливались перед разрушением самих вместилищ. Их инстинкт был безошибочен, производимое ими разрушение столь же методично и «научно», как современная война…
В свое время на севере Австралии Ли не раз встречал огромные эвкалипты; на вид здоровые и цветущие, они рушились, однако, при первом же ударе топора, а подчас падали даже от простого толчка. Термиты выедали, выдалбливали деревья-великаны от корней до самой кроны, превращая древесный ствол в тонкостенную трубу, причем оставляли ровно столько «мяса», чтобы не полностью пресечь циркуляцию соков. Это сохраняло у дерева видимость жизни и позволяло насекомым наилучшим образом использовать его для питания. Здесь же, в лабораторных условиях, «ант-термес пасификус» за два часа открывали запаянную жестяную банку. Сначала в жесть въедались ядовитые выделения «солдат», а затем дело довершали могучие челюсти «рабочих». Ослабленный металл поддавался быстро. Со временем они выучились бы сокрушать стальные мосты, разрушать железнодорожные рельсы, просверливать моторы автомашин – требовалось лишь, чтобы насекомые почувствовали в этих предметах врагов своей расы.
С помощью «мозга» доктор Ли за несколько месяцев собрал больше данных, накопил больше знаний по части биологии «ант-термес», чем в нормальных, обычных условия, позволила бы ему целая жизнь. И все же Некоторые загадки оставались неразрешенными. Что, например, побуждает эти слепые существа атаковать запаянную жестянку с сиропом, а стоящую рядом банку с томатным соком или каким-нибудь другим малопривлекательным содержимым оставлять нетронутой? Память расы? Разумеется, нет! Ведь речь идет о жестяных банках, которых не было и в помине даже сто лет назад, не говоря уж о миллионе лет. Сверхтонкое обоняние?’ Невозможно и предположить. Тут и речи быть не может о чувственных восприятиях.
Увеличивающие телеэкраны, установленные вдоль стен и подключенные к электрической системе «мозга», показывали исследователю бесчисленные подробности и самые различные стадии жизни насекомых, воспринятые и интерпретированные «мозгом». Ни один человеческий глаз еще не видел ничего подобного…
С минуту Ли смотрел на ближайший светящийся экран. С трудом преодолел он его гипнотизирующее действие. Видна была крупным планом всего-навсего голова изнемогшего «рабочего», служившего живой канистрой для концентрированной пищи. Он был неподвижен, подгнившие челюсти свесились. Насекомое с переполненным брюхом приклеилось к потолку. Благодаря чувствительности агрегатов «мозга» можно было отчетливо наблюдать на экране в сильно увеличенном виде остатки его гаснущей жизнедеятельности. Ли следил за дыханием и мог сосчитать замедленный пульс; он регистрировал некоторое напряжение в офтальмической сфере, такое же скрытое напряжение, какое бывает у слепцов. Но особенно ясно было видно, как нервная система, несмотря на ее примитивность, отчетливо реагирует на боль. Не было сомнения, что насекомое, исполняя свой последний долг, терпит жестокую муку, хотя его органы чувств ко многому невосприимчивы. Зрелище на экране было волнующим и ужасным – всего одна из сот ошеломляющих своей разоблачительной правдивостью картин.
Ли покачал головой, словно упрекая себя за эти мысли. Видимо, какой-то элемент личных чувств примешался к его научным наблюдениям и мешает их объективности. Но это никуда не годится. Значит, лучше поставить точку. На сегодня хватит!
Электрочасы показывали без двадцати двенадцать. В полночь «мозг», прекращал свою титаническую деятельность. Между полуночью и четырьмя часами утра он отдыхал, вкушал, как говорили инженеры, свой «косметический сон». Только в эти часы инженерам разрешалось входить во внутренние помещения мозговых полушарий для проверки мириадов клеток, электролиний, ячеек. Ли находил эти часы самыми чудесными и волнующими.
Задача, поставленная перед ним Скривеном, заключалась в изучении коллективного разума в мире насекомых, но эта задача требовала и сравнительного изучения органов и функций самого «мозга». Для выполнения этой цели ученому был выдан особый пропуск; он давал право беспрепятственно следовать вдоль всех нервных путей и мозговых извилин, помещать в часы ремонта все железы, получать у служащих необходимые справки, – словом, это были права, каких удостаивали здесь лишь весьма немногих. Ли в полной мере использовал эту привилегию, но подземный мир был столь грандиозен, что за полугодие он не видел и половины «мозга». Поездки по этому странному миру повторялись еженощно, словно фантастические похождения «Алисы в стране чудес».
Он покинул свой центр восприятий 36 через заднюю дверь, выходившую непосредственно во внутренности «мозга». На эскалаторах уже толпились наладчики и ремонтники, спешившие к своим станциям. Зрелище было красочное, как на параде в день Святого Патрика. Инженеры-теплотехники, управлявшие подземным климатом, носили голубую форму, электрики – белую; фиолетовая форма была присвоена специалистам по так называемому «черному свету», а те, кто ведал фосфорическим свечением, одевались в оранжевые цвета. Инженеры, работавшие по радиоактивным пирамидальным клеткам, выглядели совсем как герои научно-фантастических романов. На людей земли они походили лишь отдаленно, потому что были одеты в защитные скафандры из губчатой резины с 12-сантиметровыми стенками, заполненными нейтральным газом, который считался почти непроницаемым для гамма-лучей. Все это были сплошь молодые ребята, лучшие специалисты в своей области, сливки американских университетов, колледжей, заводских лабораторий, оснащенных передовой техникой. Тщательно отобранные по признаку происхождения, они выдержали сложные испытания: их проверили со стороны здоровья, интеллектуальных способностей, они получили специальную подготовку на особых курсах, прошли психопроверку в самом «мозге». Несомненно, они являли собой лучший контингент работников, когда-либо сотрудничавших на одном предприятии. Благодаря им город Цефалон по здоровью населения опередил все другие города в Штатах.
За истекшие месяцы, во время своих заочных экскурсий по «мозгу», Ли часто беседовал со многими из этих ребят. Стоило им увидеть на эскалаторе эту странноватую сухопарую фигуру, как со всех сторон сыпались приветствия: «А, вот и муравьиный бог»! «Здорово, профессор!», «Алло, австралиец!» Его почему-то принимали за австралийца; может быть, худое лицо и седая шевелюра казались этой молодежи приметами иностранца?
Своей популярностью у молодого поколения, популярностью, пришедшей так неожиданно и поздно, ученый очень гордился. Ведь это была именно та категория американцев, по которой он втайне тосковал все долгие годы в пустыне. Это смышленые ребята, они работают, как черти, полны жизни – они поистине соль земли, надежда мира, думалось ему.
Продвигаясь между полушариями, он добрался до одной точки прямо под «большим мозгом», той пещеристой области, где сосредоточены всевозможные железы в человеческом мозгу. Иные из этих желез получили аналогии и здесь, в мозгу искусственном. Это были громадные емкости для жидкостей, химических растворов. Посредством целой системы насосов растворы эти нагнетались в сложный лабиринт каналов искусственного мозга. Но одна железа человеческого мозга не была здесь представлена, а именно гипофиз .
Медицинская наука тщетно билась над загадкой гипофиза. У него не было прямой связи с каким-либо определенным органом, не выполнял он и какой-либо конкретной функции. Тем не менее было известно, что он отличается большой чувствительностью, превосходящей даже Чувствительность пирамидальных клеток, и что он таинственным образом связан с главными жизненными центрами, так как при малейшем повреждении гипофиза наступала мгновенная смерть. За эту «тайну тайн» ухватились мистики. По их теории, гипофиз служил вместилищем «сверхчувственных» способностей человека – его часто именовали «внутренним оком».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22