А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

– Но я удивлен, что вы не поступили так же с зеркальной вселенной.
– Что заставляет вас так думать?
– Это так? – спросил у T'Сири Пикард.
В ответ вулканка энергично шагнула к нему.
– Компьютер, показать рекурсивную сетку связности, T'Сири, 777 534.
Пикард отпрянул, когда внезапно прямо перед ним сформировался голографический дисплей: трехмерная масса фрактальных тел изменяла цвета и формы подобно шторму, унесшему океан краски, содержавшиеся внутри двухметрового куба. T'Сири обошла вокруг дисплея, чтобы встать рядом с ним.
– Вы знакомы с психоисторическими методами представления?
– К сожалению нет, – сказал Пикард.
Он знал, что показано на дисплее, но не мог понять, какую информацию это несет.
– Это социополитическое состояние Федерации, которое существовало приблизительно год назад, выраженное в стандартных обозначениях Селдона. На дисплее показано развитие со скоростью двести часов за каждую секунду. Я сожалею, что мы не можем позволить себе более интенсивную обработку данных, что позволило бы нам ускорить временное и причинное решение.
Пикард понимал теорию психоистории так же, как и любой обыватель, хотя он не изучал ее настолько, чтобы понять это заявление.
– Я не хочу притворяться, что понимаю то, что показано на этом дисплее, – сказал он. – Но я могу ощутить глубокую красоту, лежащую в основе этого.
T'Сири кивнула.
– Хотя воспринимаемая человеком связь между математикой и красотой нелогична, я поняла, что вы пытаетесь сказать.
Пикард распознавал снисходительность вулканцев, когда слышал ее, и знал, что лучший способ действия – игнорировать это.
– Доктор T'Сири, и что же эта картинка говорит вам о состоянии Федерации?
– Компьютер, ускорить время, кодировка ноль минус пятьдесят девять дней и зафиксировать.
Фрактальная масса запульсировала быстрее, цвета замерцали, а потом резко приостановилась, половина заморозилась в виде неподвижного изображения возвышающихся грозовых облаков, а другая половина стала плоской и невыразительной равниной.
– Там ваши данные заканчиваются? – спросил Пикард, показывая на неизменяющуюся секцию.
T'Сири посмотрела на Лепта.
– В некотором смысле, – ответила она. – Разделительная линия между рекурсивным хаосом и абсолютным порядком точка времени ноль. Но ближе к сути, вы видите маленькую область в пределах рекурсивной сетки в ноль минус пятьдесят девять дней?
В нескольких сантиметрах от ее пальца Пикард увидел маленький островок стабильности: аномальная область абсолютного порядка оказавшаяся внутри совершенного хаоса. Он выдвинул предположение.
– Это психоисторическая решающая точка?
– О! Я впечатлен, – сказал Лепт.
– И что еще более впечатляющее, – сказала T'Сири, многозначительно глядя на Пикарда, – что местоположение этой точки здесь.
Это объяснение ничего не значило для Пикарда. Он ждал мгновение, ожидая, что она продолжит, но она промолчала.
– К сожалению я не понимаю.
– В причинном пространстве-времени эта психоисторическая решающая точка накладывается на Альфа Мемори, определенно на управляющего Лепта и меня. Он и я стали фокусом истории.
Пикард ломал голову над последствиями этого утверждения. Он знал, психоисторики утверждали, что способны предсказывать развитие ключевых моментов продолжающихся событий, когда одно решение могло затронуть курс истории. Но что означало, когда сами психоисторики управляли будущим
– Как это возможно? – спросил Пикард.
Теперь и Лепт приблизился к нему с другой стороны рекурсивного дисплея.
– Это означает, молодой человек, что вместо нас, выходящих изучать события, события сами придут к нам.
– А так как психоисторический прогноз событий определяется людьми, – добавила T'Сири, приближаясь к Пикарду, – значит люди прибудут к нам.
Пикард инстинктивно отстранился, когда Лепт слишком близко поднес к его лицу корявый палец с черным ногтем.
– Или один человек.
За мгновение, необходимое Пикарду, чтобы перевести взгляд с Лепта на T'Сири, к нему пришло понимание.
– Вы хотите сказать, что этот график предсказывает мое прибытие сюда сегодня?
Лепт покачал головой и подошел к Пикарду поближе. Его дыхание пахло табаком, и было теплым и странно пряным.
– Фактически этот график предсказывает конец вселенной. Видите где начинается плоская секция – Никаких изменений. Никакой истории. Конец всего. Очень плохо для бизнеса, могу добавить.
– Из- за ограниченного разрешения этого дисплея, – сказала T'Сири, и ее голос так же смущающе приблизился к Пикарду, – мы знаем, что ключевая решающая точка, приведшая к такому состоянию, произойдет в наших текущих временных координатах.
– Другими словами, – выдыхнул в ухо Пикарда Лепт, – психоистория сказала нам, что сегодня нас посетит человек, ответственный за приближающееся разрушение вселенной.
– Но что это не могло нам сообщить, – закончила T'Сири, кладя руку на плечо Пикарда удивительно интимным жестом, – что это будете именно вы.
Прежде чем Пикард смог хотябы открыть рот, чтобы возразить, он почувствовал, как пальцы T'Сири умело нашли точки катры на его шее, а затем сжали их. Его посещение Альфы Мемори закончилось.

ГЛАВА 13

Холодный воздух Кроноса пах как кровь, и Кирка от этого тошнило. Он ненавидел воспоминания, которые несло ему все клингонское, что он знал. Он ненавидел похороненное прошлое, которое снова пробудил металлический запах. И больше всего он ненавидел то, что делал воздух этого мира с его невестой.
Она шла рядом с ним по длинной, узкой, усыпанной листвой дорожке через густую рощу витых проволочных деревьев. Хотя он шел медленно и уклон был небольшим, он слышал каждый затрудненный вдох, видел туман от каждого теплого выдоха в прохладном, влажном воздухе.
В нескольких метрах впереди около дорожки лежал упавший ствол дерева. Его полированная красно-коричневая кора говорила, что за эти годы и другие отдыхали на нем. Кирк сжал руку Тейлани и кивнул на упавший ствол. Не протестуя она позволила ему подвести себя к стволу, слишком утомленная даже для того, чтобы признать свое изнемождение. Они сидели молча.
Кирк бросил взгляд вверх и вниз по дорожке, проверяя телохранителей клингонов. Они тактично ждали почти вне поля зрения, но с оружием, приведенным в полную готовность. Кирк еще не определил, кому принадлежало это поместье с его великолепными домиками и ручьями, охотничьими лесами и личной охраной.
Все что он знал, что когда «Энтерпрайз» похромал домой от базы Первой Федерации, Пикард связался с Ворфом на ГК9, который вошел в контакт с кем-то еще из Высокого Совета, который… Кирк не следил за этим процессом. Неуловимые сложности клингонской политики и семейных связей были за пределами того, что ему было нужно или что он хотел знать в то время. Было достаточно того, что его друг Пикард принял меры, и что у них с Тейлани теперь было место, чтобы оставаться поближе к ребенку.
От этой мыслью об их ребенке Кирк глубоко вздохнул, все еще не свободный от собственного нервного истощения, которое сразило его месяц назад на базе.
– Я знаю, – сказала Тейлани, и это были ее первые слова за время прогулки.
Кирк видел ту же самую подавленность в ее глазах, слишком темных в полумраке по сравнению с ее слишком бледной кожей. Ее бледность сделала искривленный вирогенный шрам на этом фоне красным, как будто рана была свежей, как будто ее тело все еще борется с болезнью, хотя он думал, что она давно победила. Кирк знал, что этого не должно было быть. По утверждению Маккоя эффекты нейротоксина почти закончились. Кроме того, по словам Маккоя, раны Кирка, которые он получил в сражении с Тиберием на базе Первой Федерации, тоже исцелились.
Правда Кирк боялся, что его сердце и сердце Тейлани измучались от напряжения, которое Маккой не мог измерить. Никто не мог. Только Кирк и его невеста. То, что затаилось у них внутри было истощением не тела, а духа. Душа нашего ребенка , думал Кирк. Здесь на Кроносе он редко думал о чем-то другом кроме их ребенка. И он знал, что Тейлани делала тоже самое.
– Боунз говорит, что они будут знать больше, когда закончится следующая серия тестов.
Бесполезные слова прозвучали неискренне даже для Кирка, едва он их произнес. Но он не мог выносить тишину этого грустного леса. В этом регионе, в это время клингонского года витые проволочные деревья сбрасывали листья. Беззвучный бриз едва шевелил серые зубчатые ветви на фоне выцветшего желтого неба. Голые ветви напоминали Кирку руки, застывшие в жесте мольбы, которые никогда не получат то, что искали. Так же как и его руки, которые никогда не касались его ребенка. Их ребенка.
В шесть недель ребенок был все еще в тяжелом состоянии без сознания, запечатанный внутри трубы медицинского стазиса за пределом любых контактов. Доктор Маккой собрал команду экспертов Звездного Флота и Империи Клингон, и даже использовал личные связи, чтобы убедить двух признанных ромуланских врачей посовещаться неофициально по подпространственной связи. Но тайна так и не приблизилась к разрешению. И никакое лечение не было возможно, пока тайна не разрешится.
Маккой даже сказал Кирку, что будет лучше, если лечение вообще не понадобится. А пока он и его коллеги были уверены только в том, что нужно провести еще больше тестов. Но все же даже после полных шести недель настойчивых интенсивных исследований Маккой и его прославленная команда все еще не могли сказать, было ли состояние ребенка результатом какого-то врожденного синдрома, разрушительным воздействием экологических агентов, или просто естественным результатом смешения ДНК Кирка и Тейлани. Эта последняя возможность очень беспокоила Кирка: он был первым человеком, у которого был общий ребенок с уроженкой Чала.
– Не думаю, что осталось слишком много тестов, – невыразительно сказала Тейлани. – Мы должны смириться с тем, что случилось.
Слова нахлынули на Кирка.
– Тейлани, что случилось – Как ты можешь говорить мне это, как мы можем говорить о смирении.
Он сразу же пожалел и о своих словах, и о тоне голоса, но он сказал то, что чувствовал, и не мог принести за это извинения.
– У нас есть ребенок, Джеймс. Наш Джозеф.
Упоминание об этом имени было похоже на ледяную ладонь, сжавшую сердце Кирка. Это было семейное имя, передаваемое через поколения, и теперь переданное его сыну. Так много мечтаний, так много надежд содержалось в одном простом имени, которое нельзя было произносить. Кирк вынужден был встать, чтобы справиться со своим отчаянием раньше, чем оно выльется в потоке слов, которые он предпочел бы не произносить.
– Тейлани, я хочу знать что случилось с нашим ребенком. Я хочу знать, почему это произошло. Это генетика – Какой-то дефект моих клеток из-за того, чему я был подвергнут во время своей карьеры? – он сделал паузу зная, что не должен продолжать. Не теперь.
– Или что-то не так со мной, – сказала Тейлани, высказывая то, о чем хотел умолчать Кирк.
Он не ответил. Он боялся, что то что произошло каким-то образом было его ошибкой. Но больше всего он боялся, что дело в Тейлани. Он знал, что он не совершенен. И все же при всех своих ошибках он был уверен в своей способности учиться и изменяться, хотя и неохотно. Но если причина была в Тейлани, в чем-то, что она сделала или не сделала во время беременности, если именно это обнаружит Маккой, Кирк заглядывал себе в душу и не знал, сможет ли он простить ей это.
Но даже делая самому себе это суровое, темное признание, он был охвачен своей любовью к ней. Он опустился рядом с ней на колени, привлек ее в свои объятия, желая никогда не выпускать, а его беспорядочные эмоции одновременно говорили ему уйти и остаться. Поэтому он уцепился за оставшуюся ему соломинку, единственную возможность, которую не мог исключить даже Маккой.
– Это была Редиссон, – прошептал он ей, чувствуя мягкость ее волос на своем лице. – Это Проект Знак, что-то сделал тебе и ребенку, когда тебя обследовали на их корабле.
Он вдыхал ее аромат, чувствуя себя так надежно в ее объятиях, что не сомневался, что сможет простить ей все. Кирк хотел, чтобы его жизнь была всего лишь этим мгновением. Держать Тейлани в объятиях не горюя о прошлом, не опасаясь будущего. Только этот совершенный миг. Но даже Джеймс Т. Кирк не мог остановить время. Он услышал шорох сухих листьев на дорожке сквозь стук своего сердца раньше Тейлани. Почувствовав, словно облако выскальзывает из его объятий, Кирк отклонился, выпустив женщину, которую любил. Потом он поднялся на ноги, чтобы встретиться лицом к лицу с человеком на дорожке; человек, шаги которого он знал как свои собственные.
– У меня есть новости, – сказал Тиберий, – от нашего общего друга.
теплого выдоха в прохладном туман от каждого теплого выдоха в прохладном лижающееся разрушение вселенной.
– Что вы имеете ввиду, что нет никакого капитана Ху-Лин Редиссон? – пробормотал Маккой.
В холле стоящего на берегу реки дома Спок снял тяжелый темно-синий плащ, который он носил из-за холодной клингонской осени. Их хозяева клингоны не разрешали никому транспортироваться из поместья или в него, поэтому прогулка от ворот периметра была неизбежна.
– Полагаю я ясно выразился, доктор.
– Я знаю, что вы делаете это нарочно, – обвиняющее выпалил Маккой.
– Вешая свой плащ?
– Нет! Притворяясь, что не понимаете меня.
Спок разместил свой плащ на одном из двенадцати позолоченных рожков, вкрученных в облицованную темными панелями стену.
– Доктор Маккой, уверяю вас, мне не нужно притворяться будто я вас не понимаю.
Маккой закатил глаза вверх на массивные деревянные балки, которые поддерживали высокие арки потолка, почерневшего от столетий. Он выбрал стратегию.
– Видите ли, Спок, в любое другое время я был бы столь же счастлив, как и каракатица на родео посостязаться с вами в войне слов. И я победил бы вас точно так же, как делал это всегда.
– А почему каракатица была бы счастлива на родео?
Маккой махнул рукой на своего старого друга.
– Видите – Я снова победил. У вас не хватает мастерства в идиомах.
– Доктор, я не в состоянии понять, как каракатица вообще может быть счастлива.
– Вот именно, – сказал Маккой тоном не допускающим возражения, сам используя самообладание почти вулканских размеров, чтобы не показать, что он сам не понимает того, о чем говорит.
Но было так чертовски приятно видеть столь предсказуемое замешательство Спока. Когда-нибудь он заснимет это, и повесит на стену, и будет бросать в него дартс.
– Давайте вернемся к Джиму.
Спок беспрецендентно моргнул три раза.
– Мы говорили не о капитане.
– Спок, забудьте о каракатице. Мы говорили о Ху-Лин Редиссон.
– Мы и о ней не говорили. Я просто заявил, что у Звездного Флота нет никаких отчетов о человеке с таким именем.
– И вы не думаете, что это имеет какое-то отношение к Джиму? – Маккой вскинул руки в воздух. – Спок, мы все встречались с этой проклятой женщиной. Редиссон сообщила… нет, она угрожала нам. Мы вообще не должны были обсуждать ничего, связанного с Проектом Знак. Или с ней. Или с ее причудливым звездолетом с голографической командой, который может открыть вход в зеркальную вселенную. Вообще ничего.
– Я помню эту встречу.
Спок направился к главному залу. Его ботинки громко стучали по деревянному полу. Маккой подозревал, что такая акустика была разработана специально, чтобы сделать заметным эхо шагов – уловка, делающая шум от гостей впечатляюще громким, что делало чрезвычайно затруднительным подкрасться со спины. Доверяйте клингонам. Он поспешно нагнал Спока, и его шаги зазвучали столь же громко.
– И вас не беспокоит, что женщина, которая угрожала нам, которая запугала Джима, которая приняла меры, чтобы Тейлани была обследована медиками на корабле, на борт которого не позволили подняться ни одному из нас, исчезла? – Голос Маккоя усиливался по мере изложения событий.
Он увидел, но не понял, что едва уловимый нахмуренный взгляд был эмоцией, которую он всегда вызывал в своем компаньоне вулканце.
– Как я уже заявлял, доктор, согласно отчетам Звездного Флота, Ху-Линн Редиссон не могла исчезнуть, потому что она никогда не существовала.
Они достигли главного зала дома, где работники оставляли еду и напитки, выложенные для посетителей. Маккой проследовал за Споком мимо длинных деревянных столов с испускающей пар посудой с тушеным мозгом и миски с гагхом. Специально для вулканца возле наполовину прикрытой железной клетки с дровами была установлена небольшая стойка, где в гелевых блоках хранился скудный запас вулканских овощей, как будто мысль об этом пришла слишком поздно или это было помехой.
– Ради бога, Спок, мы уже знали, что ниодна из ее версий не существует, – горячо выпалил Маккой.
Спок занялся самонагревающимся контейнером с супом пломик.
– Докор Маккой, я разделяю вашу досаду, – мягко сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39