Но вам досталась более тяжкая ноша, ибо вы потеряли супруга. Будьте уверены – ныне он в объятиях Сердца, и имя его не будет забыто нами, теми, кому он хранил верность, не желая отдавать сокровище в руки врагов.
Фортуна склонила голову.
– Но время гонит нас как пес, и это сокровище может послужить нам ныне по-другому, – продолжала Лидана.
Фортуна напряглась. В ней все яснее проступала прежняя стойкость духа.
– Госпожа, – ей трудно было говорить. – Если мы что-то можем сделать, то поскорее скажите.
Они сели рядом на коротенькую скамеечку у задней стены часовни, поставленную для тех, кто был слишком стар для того, чтобы молиться, стоя на коленях. Лидана говорила откровенно, даже откровеннее, чем хотела бы, но выбора не было. Она увидела, как живой интерес на лице Фортуны сменился суровой решительностью, но женщина молчала.
Лидана терпеливо повторила некоторые пункты своего плана, подчеркнув, что враг уже готов приступить к более решительным действиям, чтобы получить желаемое. Она также рассказала, что находится у нее в поясе, показав наруч Фортуне таким образом, что даже в тусклом свете часовни было видно зловещие уста.
Женщина поежилась, не сводя взгляда с наруча.
– Этот меч.., он не примет.., такой дряни!
– Но разве этот меч не боролся прежде с таким же злом и не побеждал его? Мы не против этой реликвии боремся, а против того, кто хочет ею завладеть. Пусть же меч сам решает, ежели вы так хотите.
Фортуна посмотрела на руки, сцепленные на коленях.
– Есть клятвы, которые я не могу преступить...
– Даже для того, чтобы спасти самое дорогое? – все еще спокойно спросила Лидана. Она снова завернула наруч и спрятала его. Все теперь зависело от Фортуны. Согласится ли она с тем, что для того, чтобы что-то получить, нужно научиться и терять?
– Магические заклятья очень сильны, генерал уже успел в этом убедиться.
– Да. Но устоят ли они перед молотами, которые разнесут стеклянную крышку за два-три удара?
– Но... – женщина заговорила тихо, взвешивая каждое слово, – значит, сила может одолеть заклятье? Вы это хотите сказать, сударыня?
– Да. И я в этом уверена.
Повисло долгое молчание. Затем Фортуна вздохнула:
– Он умер, чтобы не отдать его – а вы вынуждаете меня это сделать...
– Фортуна, ваш муж сдержал свое слово. Но в старину этот меч был для нас знаком надежды и победы, и пусть он снова им станет.
– Дайте мне еще раз посмотреть на это.., эту вещь... – вдруг резко сказала Фортуна. Лидана послушно развернула наруч. Женщина наклонилась поближе, чтобы рассмотреть его, как мастер рассматривает свое изделие, выискивая огрехи, но прикасаться к этой вещи не стала.
– Его можно укрепить под оковкой ножен, там, где входит клинок.
Лидана ощутила радость победы.
– Так и сделаем, – пообещала она. – И клянусь вам, Фортуна, клянусь честью Дома Тигра, это такое оружие, которым никогда еще никто не сражался, но, думаю, оно найдет свое место.
– Тогда... – женщина склонилась к самому уху королевы и прошептала слова, которые та запомнила накрепко, даже то, каким тоном они были произнесены.
Лидана снова завернула наруч. Фортуна встала, тяжело, как старые люди, у которых от любого движения ноют суставы.
– Я буду молиться.
Но если она и хотела еще что-то сказать, то не успела, поскольку комнату наполнил гулкий колокольный звон. Не просто звон – погребальный звон. Лидана застыла.
Смерть преподобной – она считала удары вслух, но ее голоса не было слышно за перезвоном колоколов. Это был голос Большого колокола Храма...
Нет! Лидана тряхнула головой. Адель не умерла! Она бы почувствовала, связь между ними слишком сильна.
И все же колокол отсчитывал годы ее матери, а то, что это был Большой колокол, говорило о ранге умершей. Адель, бывшая вдовствующая королева Мерины, отошла с миром.
Глава 32
АДЕЛЬ
Сестра Эльфрида была у себя, когда заговорил колокол, как раз по окончании молитвы третьего часа. Хотя она и ожидала этого со дня на день, звон испугал ее, поскольку Верит не сказала ей, когда именно «умрет» Адель. Не она одна вскочила при звуках колокола, как и все, кто сейчас был в Храме – сестры с братьями и простой люд. Все смотрели на звонницу. Скорбный погребальный плач лился, отдавался в каждой груди. Все стояли в молчании, считая удары колокола – словно никто не знал, кто именно отошел в мир иной.
«Или якобы отошел. Нет, Адель умерла, умерла по-настоящему. Сейчас в живых осталась только Эльфрида».
Когда затих последний звук, все сестры и братья преклонили колена, словно по незримому знаку. Эльфрида преклонила колена вместе с остальными в молитве задушу Адели – а ее душа воистину нуждалась в молитве куда больше, чем души тех, кто на самом деле умер. Мертвые уже окончили свои труды, им больше не грешить и не заблуждаться. А сестра Эльфрида прекрасно понимала, что и грешить, и ошибаться ей еще не раз предстоит. Все свершилось слишком быстро, она не успела ни обдумать все как следует, ни спланировать.
«И кто скажет, много ли я свершила или задумала такого, что будет стоить другим жизни или даже души? Не только Лидана играет с огнем».
Вошли сестры, которые должны были сменить молящихся, и заняли свои места, но никто из молившихся прежде не ушел. Какие бы дела ни ждали их, все было забыто перед необходимостью помолиться. Эльфрида была даже удивлена такой преданностью – это было не показное благочестие, это говорила о том, что и сестры, и простой народ Мерины любили вдовствующую королеву.
«Возможно, она в эти черные времена была для них олицетворением светлого прошлого... И, оплакивая ее, они оплакивают свои потери, свою прежнюю жизнь».
На лицах тех, кто стоял на коленях или сидел, закрыв глаза в молитве, читалось не просто отчаяние. Эльфрида потупила голову, слезы жгли ее старые глаза. Как страшно быть беспомощной перед лицом такого горя...
Эльфриде показалось, что почти сразу же появилась облаченная в пурпур первосвященница Верит в сопровождении четырех сильных братьев, по одному от каждого Ордена, которые несли открытый гроб. Они установили его перед алтарем, под Сердцем. Стало быть, Верит решила сделать все на глазах у людей, чтобы никто не сомневался в том, что Адель на самом деле умерла.
Кто-то хорошо постарался – в гробу лежало точное подобие вдовствующей королевы. На самом деле изображение куда больше походило на Адель, чем сама Эльфрида сейчас.
«Похоже, они воспользовались ее собственной косметикой, – подумала Эльфрида. – Да она уже мне и не нужна».
Несколько братьев приблизились с погребальной ширмой и поставили ее между гробом и прихожанами. Подошли еще четыре сестры со свечами, которые они установили в головах и в ногах усопшей.
Первосвященница Верит зажгла свечи взмахом руки, показав ту магическую силу, которую она обычно не выказывала перед зрителями. После должного молчания она объявила, что Богиня счастлива принять рабу свою Адель в Свет.
Она произнесла короткую сильную речь, вспомнив о благочестии, щедрости Адели, ее преданности народу, который препоручила ее заботам Богиня. Но сердце не выдержало, и она больше не может служить своему городу Эльфрида была поражена перечислением своих добродетелей. Она отметила, как тонко Верит упомянула о том, что именно необходимость вынужденной сдачи города в нечестивые руки императора убила Адель. Она ни разу не обвинила никого в преступлении, но все это подразумевалось!
«Интересно, есть ли у императора соглядатаи среди прихожан? Если так, то знать бы, что они сейчас думают. Воспримут ли они все это как надгробные разглагольствования? Но может и сойти... Подумала ли об этом Верит?»
Как бы то ни было, когда первосвященница закончила, она отпустила Эльфриду и других сестер заниматься своими обыденными делами и приказала остальным приступить к молитвам и песнопениям во время бдений, посвященных вступлению преподобной Адели в лоно Богини.
Сестра Эльфрида покинула певчих и, вспомнив наставления Верит оставаться на виду, последовала в скрип-торий за группой сестер. Сев за отведенный ей стол, она взяла манускрипт, который ей нужно было скопировать, и приступила к работе. И пока не настал ее черед занять свое место перед Сердцем на следующей молитве, она трудилась.
Услышав колокол, она поспешила в Храм, несколько опережая остальных, чтобы во время молитвы быть немного на другом месте. Она преклонила колена там, где ее могли видеть как можно больше людей, затем склонила голову и начала молиться.
В Храме было народу больше, чем обычно, и если люди все будут прибывать, то Храм их просто не сможет вместить.
"Почему они не идут в свои местные часовни? Неужели люди императора не позволяют им этого? Или они хотят увидеть тело вдовствующей королевы, чтобы убедиться в том, что она действительно умерла?
Или все куда проще? Просто они хотят сами с ней попрощаться?"
В самой середине службы у дверей возникло какое-то замешательство. Эльфрида продолжала стоять, потупив голову, но тихонько подсматривала из-под опущенных ресниц. Кем бы ни был этот опоздавший, он поднял суматоху.
И тут, чуть не упав от неожиданности, она узнала вошедшего. Это был принц Леопольд с почетным эскортом из двух офицеров. У каждого на правом рукаве была черная траурная повязка.
Он не пытался взойти на возвышение и проникнуть за ширму, за которой лежало «тело», чего она поначалу боялась. Леопольд был человеком наблюдательным, и Эльфрида не была уверена, что Верит сумеет его обмануть.
Он просто встал вместе со своими двумя офицерами в первых рядах молящихся, где и простоял с непокрытой головой до самого конца службы.
Когда служба окончилась, один из его офицеров подошел к сестре, стоявшей перед ширмой вместе с первосвященницей, и что-то прошептал ей, передав какой-то небольшой темный предмет.
Кошель. Эльфрида стояла достаточно близко, чтобы услышать звяканье монет. Наверное, вырасти вдруг у офицера крылья, она была бы потрясена не более, чем сейчас.
«Погребальный дар! Принц принес погребальный дар Адели!»
Когда у покойного не оставалось родственников, которые могли бы оплатить расходы на погребение, это брал на себя Храм, что означало, что погребение Адели будет не столь пышным, как полагалось бы вдовствующей королеве.
Но это был еще не конец. Офицер встал рядом с принцем, и все трое пошли к проходу между рядами сидений. Но они еще не собирались уходить. Вместо этого медленно и торжественно повернулись к ширме, скрывавшей гроб.
Все трое одновременно в торжественном жесте приложили сжатую в кулак руку к сердцу, отдавая честь в приветствии, полагавшемся лишь одному императору.
И только после этого они ушли. Толпа расступалась перед ними, и на лицах людей Эльфрида видела смесь удивления, потрясения и недоверия. Она и сама испытывала то же самое.
Что все это означало? Почему Леопольд так неожиданно поступил? Может, это знак того, что он собирается сделать какой-то смелый шаг? Или просто дань уважения старой женщине со стороны вежливого молодого человека?
Или он дает знать кому-то – может, Аполону – кому он на самом деле сочувствует?
Что бы там ни было, она была уверена в одном – правила игры снова меняются.
Глава 33
ШЕЛИРА
Шелира смогла перевести дух, только когда они добрались до дома Гордо. Ее партнер по танцу так и не выпускал ее руки из своей, и она была ему очень благодарна за помощь. Однако он вел себя без всякой задней мысли – скорее, по-братски, словно он ее знал давным-давно и ждал того же от нее.
Да, ей казалось, что она тоже его знает. Это был худощавый жилистый человек, с большим горбатым носом и черными глазами, блестевшими из-под копны непослушных жестких черных волос. Она даже не могла сказать, сколько ему лет – не то двадцать, не то сорок. В тусклом свете пасмурного дня его глаза сияли весельем.
– Итак, Жеребеночек, мы снова дома и снова в безопасности, а ты так и не нашла доброго слова своему напарнику, – весело подзадорил он ее, когда ворота за ними закрылись. – Я уж начинаю думать, что ты меня не признала. Я просто раздавлен! Я-то думал, у тебя память получше!
«Жеребеночек?» Так ее называли в детстве, когда отец возил ее к цыганам и Владыкам Коней. И знали ее под этим именем не больше десятка людей. Кто это? Она с сомнением покачала головой.
Он вздохнул:
– А я-то все время сокрушался, что сурово обходился с тобой, думая, что обидел тебя, а ты даже и не помнишь!
Сурово обходился... И тут она вспомнила! Только один человек мог ей так сказать!
– Илия? – недоверчиво спросила она. – Что ты здесь делаешь? Я-то думала, что ты в Белрусе! Туда ведь отправился твой клан...
– Да, но цыгане не могут подолгу засиживаться на одном месте, – ухмыльнулся в ответ Илия, сверкнув белыми зубами. – Значит, все же вспомнила!
– А как я могла забыть! Ты же так гонял меня! – ответила она, погружаясь в приятные и неприятные воспоминания. Она не забыла, хотя Илия сильно переменился. Чего удивляться – ему тогда было лет восемь-девять, а ей всего семь.
Это ее отец захотел, чтобы она научилась обычаям и пляскам цыган, и Илия был назначен ее учителем и партнером. Ему вовсе не улыбалось возиться с дочкой какого-то гайо, и он весьма часто и жестоко отыгрывался на ней. Она была чужой, стало быть, совершенно никчемной, так почему он должен тратить время и учить ее петь и плясать по-цыгански? Зачем? Она все забудет, как только вернется домой. Или будет смеяться над ними, калечить их танцы, чтобы повеселить своих богатых дружков-гайо. Он даже исподтишка ущипнул ее и наступил ей на ногу, чтобы она поняла.
Но если Илия ожидал, что она разревется от обиды, то он жестоко просчитался. Вместо этого она завизжала и набросилась на него с кулаками, стала его пинать и кусать.
Их родители со смехом растащили их, и Илия стал учить Шелиру так, как ему было приказано, но на сей раз вместе с синяком под глазом и царапинами он обрел и уважение к чужой девчонке.
– Так ты женился на своей детской пассии? – спросила она, поддразнивая его. – Ты ведь именно с ней хотел танцевать, насколько я помню, потому ты так и злился, когда тебе пришлось заниматься со мной.
– Конечно! – горделиво ответил он. – Она не смогла устоять передо мной. Но... – лицо его помрачнело. – Я не должен забывать, в каком мы положении находимся, и болтать нам надо поменьше. Времена настают черные, даже страшные, особенно для тебя. И моя дорогая Майя послала меня к тебе, потому что хочет с тобой поговорить, и совсем не о танцах.
– Но, – начала было она, но он приказал ей замолчать и оглянулся через плечо. – Только не здесь. Тут повсюду уши, даже там, где мы чувствуем себя в безопасности. Это касается друкор. Идешь со мной? Тебе нужно кое с кем встретиться.
Мурашки поползли у нее по спине, когда она поняла, о чем он пытается ей сказать. Друкор – так цыгане называли магию. Она попыталась вспомнить что-нибудь о Майе, но на память приходили только огромные трепетные глаза и буйная грива волос. Неужели Майя стала цыганским магом? Но как такое может быть? Ни одна женщина не может в юности стать магом, а Майя совсем молода!
– Ее бабушка много о чем хочет тебе порассказать, – продолжал Илия. – Это она велела нам разыскать тебя. Большего я здесь сказать не могу.
– Я пойду с тобой, – быстро решилась она. Тома нигде не было видно, но это не имело значения. Он ей не пастух.
Илия снова сверкнул белозубой улыбкой.
– Хорошо. Мы живем в нашей кибитке, за конюшнями. Это недалеко.
Это действительно было гораздо ближе других строений, и через несколько минут они пересекли двор, завернули за конюшни и добрались до места. Там было около дюжины кибиток, и в каждой жила семья. Жена Илии Майя, которую все еще можно было узнать по ее огромным глазам и буйным волосам, сидела на козлах третьей кибитки и вышивала, жмурясь на солнце. Она увидела, как они выходят из-за угла, и с радостным криком бросилась к Илии.
Майя превратилась в изящную женщину, прирожденную плясунью, и слова Илии, что Раймонда, дескать, пляшет почти так же хорошо, как его жена, были всего лишь неприкрытой лестью. Якобы цыганский танец Раймонды не мог сравниться по плавному изяществу с танцем той, которая всегда двигалась, словно в танце. И все же это было приятно слышать.
Майя безо всякого смущения обняла мужа, затем с улыбкой повернулась к гостье.
– Я знаю, кто ты такая, и моя бабушка очень хочет с тобой поговорить. Она в нашей кибитке. Примешь ли наше гостеприимство?
– С радостью, – ответила Шелира. – В делах.., необычного.., я сущий младенец. А мы сейчас противостоим тому, кто отнюдь не дитя и, главное, не друг тем, кто любит свободу. И я с радостью выслушаю все, что она пожелает мне рассказать.
Кивнув, Майя взяла ее за руку, и они поднялись по лесенке в кибитку. Там сидела совершенно дряхлая женщина, закутанная в шали так, что невозможно было ничего сказать о ее фигуре. Но когда старуха подняла взгляд, на Шелиру глянули прекрасные темные глаза Майи, и принцесса, сама не зная почему, вдруг успокоилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48